Читать книгу Муза и проза - Марина Волкова - Страница 3

Мы все очень привыкли к наискучнейшей мысли, что фокусы показывают в цирке, лошади скачут на ипподроме, ставки делают в казино, любовь крутят, чтобы как в кино, стоят столбами исключительно на параде, вышагивают по красной дорожке, как Николь Кидман, одеваются так же плохо, как …. Ну, это неважно! Михаил Жванецкий, конечно, что там скрывать, сказал о консерватории абсолютно все, что он думал и главное, настолько в точку, что аплодировать даже как-то неудобно, потому что добавить, впрочем, на самом деле нечего. И чего бы такого изменить в консерватории, чтобы словечки вроде «храм нео-искусства», «пристанище забытых муз», «элита моно-перформанса на лестницах» – стали не такими комическими?

Нет, пытайся – не пытайся, на выходе останешься ни с чем. Структура сия потому и устояла, что постоянство – не то что бы свято или как-то сакрально в данном случае, нет, постоянство здесь – основный механизм, действующий мощно, фундаментально, непрошибаемо, одним словом, профессионально до надрыва! На таком фоне представить Вы вольны кого угодно, вплоть до министра финансов, посетившего церемонию вручения дипломов счастливым выпускникам. Но это уже было тогда, когда я несколько лет, как все это закончила и, выйдя из стен, вдохнула, наконец, воздух свободы!

Ни равенства, ни братства рядом я, конечно, не обнаружила, а может быть, плохо искала, но речь не об этом. Речь пойдет о сценариях, декорациях, публике, о костюмах, о режиссуре и драматургии, одним словом, господа, дышите глубже, речь пойдет о постановке бессмертного и обязательного программного спектакля по имени «Зачет».

Зачет имеет точную дату и время, надвигается верной поступью, мерным биением календаря, не сворачивает в сторону, не перешагивает через все фигуры по шахматной доске, в общем, ведет себя солидно, хоть и слащаво улыбается во все 33 зуба и препротивно зияет надписью на лбу: «Ну, что, голубчики, чем порадуете старушку-сцену?» И вот. Пробивает нужный час, возле двери столпились главные действующие лица и исполнители.

Комиссия: как правило, состоит из 3–4 человек, включая в себя одну или двух дам и нескольких джентльменов. Выполняет функцию достопочтенной публики, уважаемых зрителей, дорогих гостей, музыкальных критиков и пр., пр., пр. Основная задача – досидеть до конца! Неосновная – отвечать на телефонные звонки так тихо, чтобы никто ни о чем не догадался. Возрастная палитра здесь весьма и весьма обширна. То есть и 25, и 52 могут оказаться за одним и тем же столом запросто.

Действующие лица: студенты с 1-го по 4-й курс…. Нет, тут можно разогнаться по полной программе. То есть могут иметь место и дреды, и косички, и фенечки, и брошки на весь бюст, и лосины цвета любви, то есть, любого выдающегося цвета, и ботинки с разными шнурками, в общем, ситуация в полный рост, на широком экране, без комментариев! Общение – более чем ярко выраженное, но что характерно – не соскучишься!

Концертмейстеры: по классике жанра, милейшие дамы, которые зачастую берут на себя обязанности бесплатного психотерапевта. Никто их об этом не просит, но справляются они, надо сказать, блестяще. Возраст где-то от 30–50, прическа со следами былой химии, характер около ангельский, манеры высокохудожественные.

Итак, к барьеру! Кажется, я была первая. Зачем я полезла в первые ряды – одному Богу известно, но чего уж теперь ворошить дела давно минувших дней. И началось! Вольфганг Амадей Моцарт. Нет, это была не катастрофа, не крушение, это скорее напоминало ледниковый период, в котором Вы оказались не во сне, а наяву. Глаза мои были закрыты. Во время нежного вступления ко второй части в голове пронеслась вся жизнь, включая детский сад, нянечку со словами «Мясо на дороге не растет», потерю ключей от дома в третьем классе, первую двойку по математике, и вторую – по химии, а также разбитое стекло кухонной двери, разбросанные бусы под диваном и неожиданно найденные на пляже шлепанцы… Посему первая фраза прозвучала скверно! Точнее, очень скверно.

Отступать было нельзя, и, как Искра Полякова, я держала удар! Моцарт был при смерти, он задыхался, извинялся, кланялся, но что поразительно, он и не думал умирать. Он вообще как бы парил этаким орлом под люстрами с девизом «Я выше этого!» Действие между тем разворачивалось со всем упорством, умы комиссии напряженно стали искать для меня наилучший выход, и, сойдясь на том, что надо дать человеку все же закончить начатое, мужественно продолжали терпеть. Открыв глаза, я увидела прямо перед собой свою дорогую учительницу! Удивлена я была до беспредела! Мне отчаянно давали понять, что если я не раздвину флейту сию же минуту, то произойдет что-то совсем страшное.

Хотя мне казалось, что хуже уже некуда. Как же я была не права!!! Нет, она не сидела за ближайшим столом, делая скрытые намеки, она стояла в полуметре от меня! Мы встретились взглядами, как две пантеры перед прыжком. А впереди меня ожидало, как Вы понимаете, очень «большое» будущее!

Подходя к двери, когда, в общем, на экране уже светилось слово «Конец», в руках моих оказалось послание, сложенное вчетверо. Цитировать его я не буду, но основной лейтмотив передам. «Марина, нельзя спать на сцене. Это неприлично!» Согласитесь, абсолютно роскошный сюжет. Феллини в лучшие лета. Тут Вам и Моцарт, и Макаренко, и взлет и падение, да что говорить, целую эпическую драму с судебно-законодательным закрутом в жанре детектива можно расписать. Названий тоже – примерно около миллиона как минимум, и если начать со скучно-предсказуемых: «Кто прав – тот не виноват», «Почему мне никто не сказал: «Мяу?», «Кому на Руси жить хорошо?», «Нервный человек – это звучит горько», «Педагогика и жертва или жертва и педагогика», «Если студент – зверь, то как ему преподавать?», то есть все шансы закончить лихими и дерзкими в духе Мариенгофа: «Я при Вас гениально играть не буду», «Пожалуйста, не стойте на моем горизонте!», «Вы – вообще-то профессор, я – еще студент, так что молчите о моей личной жизни» и пр., пр., пр.

И что же мы имеем? Чудеснейший диалог!

– Ну, как сыграла?

– Да не знаю, вот мне видишь, чего написали?

– О, дай посмотреть! ….

– На!

– ….

– Ты что, смеешься?

– (Хохот)!

– Нет, ну, почему ты смеешься?

– (Снова хохот).

– Нет, ну что смешного?

– …!!!!!

А Вы говорите: «Искусство!»