Читать книгу Багровая связь. Существующее написано. Написанное – существует - Марина Зенина - Страница 6

После обеда Кириллу позвонили с работы. Этот звонок перечеркнул наши грандиозные планы на вечер.

– Мне очень жаль, Лиз, надо ехать, вызвали. Дело срочное. Не обижайся. Я привезу тебе что-нибудь вкусное.

– Малыш, ну о чем ты. У нас с тобой впереди еще целая жизнь. Успеем провести время вместе, – подмигнула я ему.

На прощание Кир крепко меня поцеловал и пообещал принести самые страстные извинения ночью.

– Ой, да ты все только обещаешь, – подначивала я с улыбкой.

Кирилл покачал головой и оставил нас с Джаксом коротать вечер вместе.

Кризис. Страшное слово. Самое последнее, что я хотела бы слышать. В тот вечер оно нависло надо мной как никогда ощутимо. В последнее время с этим становилось все хуже и хуже. Из-под моей руки уже давно не выходило ничего путного, и окружающим трудно понять, почему это вгоняет меня в глубокую апатию. Мои родители, например, вообще считают, что страдать из-за этого – просто «дурью маяться». Никому не объяснишь, как это на самом деле тяжело. Многие полагают, что такие как я от безделья выдумывают себе проблемы.

Между тем очередная попытка сотворить нечто стоящее, которая кончается очередным осознанием своей бездарности и бесполезности, может привести к депрессии и даже самоубийству, это я знаю по себе. Казалось бы, банальный творческий кризис, существование которого так трудно признать как мне, так и любому человеку, чья душа тянется к искусству. Со стороны это выглядит так, словно у человека просто временно нет новых идей, но он настолько безумен, что готов покончить с собой от бессилия, уставший от исступленных попыток, каждая из которых – заведомо неудача. Он так слаб, что готов просто сдаться, отказаться от жизни. Так они всё это видят, все остальные. Для них такое поведение выглядит крайне глупо. «Ну, не получается у человека, ну пусть подождет или просто займется другим делом, поработает или, наоборот, съездит куда-нибудь отдохнуть, наберется там вдохновения». Если бы все было так просто! Если бы можно было узнать, в какой момент оно приходит и чем именно его вызвать… Не было бы совсем никаких проблем. Но люди думают, что вдохновение – это такая субстанция, которой можно без проблем наполниться, если съездишь куда-нибудь на природу, посмотреть на закат над речкой. Вот просто хоть ведрами зачерпывай его потом и вперед – творить, улучшать этот мир!

Люди думают, что творческий кризис – это временное отсутствие дыхания музы, когда человек устал и ему нужен отдых, чтобы набраться творческих сил, и тогда все снова станет окей, как прежде, а может, даже лучше. Но это далеко от правды. Все протекает иначе, гораздо глубже и гораздо труднее, за пределами понимания и физического мира. Когда это начинается, ты теряешь собственную значимость в этом мире. Ощущаешь себя ничем. Просто пустым местом. Ты не существуешь, ты никогда не существовал. Ты изолируешься от мира. Физически ты здесь, а умственно, морально, психически – отсутствуешь. Ты не хочешь, чтобы весь этот быт, вся эта низость трогали тебя хоть как-то. Тебе это противно, и ничто не способно действительно затронуть твои эмоции. Все, что ты произносишь, звучит неискренне.

Окружающие раздражают. Все они живут как будто не в твоем мире, потому что даже представить не могут, что ты чувствуешь и что переживаешь, когда теряешь возможность творить. Пытаться объяснить им свое состояние все равно, что описывать радугу слепому. Бесполезно, они никогда не поймут, даже если будут стараться, хотя это редкий случай.

Ты глубоко уходишь в себя и остаешься один на один с тьмой внутри тебя, которая наполнена твоими собственными демонами. Ты в полной тишине, и ничто не мешает тебе думать так много, что это вредит твоему психическому здоровью. Черные мысли окружают тебя и атакуют подобно огромной стае голодных злых ворон. Но ты не стремишься, как многие люди, избавиться от этого состояния, забить пустой эфир хоть чем-то, что отвлечет тебя от этих мыслей – телеком, книгой, прогулкой, физическим трудом, общением. Ты мучаешься, зная, что ничего не сумеет вырвать тебя из ямы, в которую ты сам себя загнал. И в полном одиночестве, никем не понятый, осознавший свою ненужность и бесполезность в этом мире, ты додумываешься до таких вещей, что суицид уже не кажется тебе таким уж плохим выходом. Он начинает казаться тебе единственным верным выходом из этой паутины уныния и апатии. Из этого мира, которому ты не нужен. Многие в этом состоянии начинают пить, курить траву, употреблять наркотики. Они выбирают медленное самоубийство, и я понимаю их, впрочем, как и тех, кто выбирает быстрое. Скольких гениев неудачи в творчестве довели до опущенной жизни. вспомнить хотя бы Эдгара По – классический пример. Я не гений, конечно, но ощущаю с ними некую связь, идентичность жизненного пути.

Людям трудно понять, что творческий кризис – это не просто временная потеря вдохновения, в которой нет ничего страшного, потому что она закономерна и всё рано или поздно вернется на круги своя. Все не так. Кризис – это когда ты уверен, что твой талант полностью исчерпан, а может, его и не было вовсе, и больше ты уже НИКОГДА не создашь ничего достойного, у тебя никогда не получится творить, а значит, ты – ничтожество. Все твои попытки так и останутся бесплодными попытками, над которыми вскоре начнут лишь насмехаться. Для многих это хуже, чем смерть. Страх потерять свой талант или столкнуться с мыслью, что на самом деле его не было – хуже всего для человека, который привык, что он отличается от остальных. Прежде у него был запал и огонь в глазах; был целый рой идей – одна лучше другой, он не знал, за что взяться, с чего начать; была усидчивость все это реализовать; была способность создавать свои миры и воплощать любую свою мысль, делать персонажей реальными людьми. А теперь перед ним лист белой бумаги, ручка и ледяной страх. Страх, что все это потеряно безвозвратно. И полное разочарование в себе и окружающем мире. Поэтому так трудно признать, что кризис действительно наступил, и некоторые до последнего отрицают его приход. В том числе и я.

Кризис – всегда показатель развития. Если ты зашел в тупик, значит, ты не стоял на месте, а двигался. Был какой-то прогресс, а теперь ты застрял, и это вроде нормально, даже закономерно. Всему нужна остановка, перерыв. Перевести дыхание и продолжить с новыми силами. Так они считают. Кризис несет за собой выход на новую ступень, новый виток творческой эволюции, если ты сумеешь преодолеть его. «Скоро ты очухаешься и создашь нечто даже лучшее, чем раньше, сынок»! Но с каждым разом эта яма, в которую ты сваливаешься так неожиданно, все глубже и темнее, и все труднее найти из нее выход, собраться с силами и побороть дитя своего же воображения. Оно, как огромный паук, что утащил тебя в подземное логово и не позволяет выбраться из него, время от времени вводя в твою кровь новую порцию разлагающего яда. Пока яд подается малыми дозами, у тебя есть шанс выкарабкаться, твой иммунитет еще способен бороться. Обессиленный, ты бьешься, чтобы еще раз увидеть Свет и вернуть все обратно. Но однажды наступит миг, когда яда будет слишком много для тебя. И ты боишься, что следующий раз, следующий твой кризис, может оказаться последним, ты не осилишь его и так и останешься в логове, мертвый. Навсегда.

Мне становится чуть легче, когда я думаю, что не только я сталкивалась с подобными трудностями. Я ощущаю невидимое единение с великими творцами этого мира, которых уже не стало. Это позволяет мне чувствовать себя особенной, помогает не забывать об этом, не опускать руки, бороться с новой порцией яда. Самое забавное то, что паук – это ты сам, плод твоей фантазии, ты придумал и оживил его. Все начинается с тебя и все на тебя заканчивается. Все в этом процессе заключено внутри тебя, больше нигде. Ты начинаешь это сам и сам завершаешь, когда созреешь для финала. И мириады нюансов, и все так трудно, сложно, непонятно, что никому не объяснить все в том свете, в котором ты это видишь.

Для меня этот сложный период всегда наступает незаметно, как погружение в сон. Я не чувствую его неотвратимого приближения, не могу предугадать, в какой именно момент все становится предрешено. Вот я живу, и все хорошо, стабильно, не на что жаловаться, а мгновение спустя уже словно нахожусь в другой жизни. То, что имело для меня значение еще накануне вечером, утром уже станет пустым местом. И отныне я совершенно одна, даже если меня постоянно окружают люди. Одинокий путник во Тьме, у которой нет предела.

Я не могу заметить, в какой момент все начинается, зато я знаю, как это заканчивается лично у меня. Мир полон удивительных, вдохновляющих вещей, однако ничто из этого – книга, музыка, фильм, игра, человек, природа – ни одно впечатление по отдельности не способно помочь мне. Чтобы выйти из кризиса, я должна пережить целую цепочку взаимосвязанных событий, каждое из которых окажет на меня сильнейшее влияние, как фигурки домино, падающие друг на друга. Вероятность именно такого развития событий очень мала. Случаются, конечно, единичные случаи, когда вновь можешь радоваться солнечному свету и наполниться приливом сил, но это ненадолго. Трясина с готовностью затягивает тебя обратно, когда светлое впечатление рассеивается.

Но даже месяцы скитаний в полной темноте стоят того крошечного мгновения, когда увидишь Свет. Будто ты заново узришь и постигнешь этот мир. Творцы, преодолевшие кризис, создают свои самые великие работы. Их разум перерождается, как феникс, и это уже новые люди. Но мне пока очень рано об этом думать. Говорят, то, что имеет начало, имеет и конец. Но иногда мне кажется, весь мой творческий путь – это один сильно затянувшийся кризис.

***

В поездах как никогда сильно чувствуешь себя Странником с далекой планеты, героем-одиночкой, задумчивым и молчаливым, познавшим все тайны бытия. Всегда появляется желание осмыслить свою бедную жизнь, как и те миллионы не случившихся жизней из параллельных миров, которые ты мог прожить, если бы однажды поступил немного иначе.

Моя жизнь – это творчество. И она была бы ничтожна, если бы я ничего не творила. Человек должен оставить за собой след. В истории, в искусстве, в политике – кто на что горазд. Должен в первую очередь по отношению к себе. Мы ведь живем не только ради того, чтобы увеличивать население планеты. Наш след не в реализации репродуктивной функции. Дети – наименьшее, что человек может дать миру, потому что это слишком просто – следовать зову инстинктов, которыми наделен каждый на планете. Это могут все.

Но что же ты, Странник, анализирующий пройденный путь, что лично ты сделал для этого мира? Знаешь ли ты ответ? И почему для тебя так важно, чтобы твой след, след одного из миллиардов живущих на планете, остался видим для Человечества даже после того, как ветер унесет твой пепел? Неужели иррациональное стремление приносить пользу заложено в каждом человеке? Если да, то инициировано оно не в каждом. Возможно, это не так плохо, как может показаться на первый взгляд. Люди никогда не будут равны в своих стремлениях и способностях. Пока есть масса, есть и те, кто выделяется из нее. Большинство определяет наличие внутри себя меньшинства как группы, всегда противоположной по всем пунктам.

Я знаю, что в мире полно тех, кому плевать и на свой след, и на благополучие человечества, и на будущее всего мира. Но пока существуют те, кто заботится только о своей шкуре, будет и малая оппозиция людей, готовых пожертвовать жизнью ради великих идей. Большинство предполагает зарождение внутри себя меньшинства, противопоставляющего себя. И это меньшинство оказывается право. За ним – будущее. Иначе просто не бывает.

Мы выехали к родным Кирилла в пятницу вечером на поезде. Ехать туда чуть меньше пяти часов, но оно того стоит. Там очень живописная местность. Небольшой, но плодородный лес, овраги, поля, река. Пейзаж так и просится на полотно, но я могла только фотографировать. Единение с живой природой влияет на меня благотворно, делает еще более спокойной, медлительной, задумчивой. Я улавливаю каждое движение в окружающем мире, и даже мелкое изменение в нем отзывается внутри меня.

Мы с Киром лежали на краю глубокого оврага, читали книгу и ожидали заката. По дну оврага, метрах в десяти снизу, извивалась синяя поверхность реки. Ветер гулял в высокой полевой траве, покачивая венчики васильков, ромашек и маков. Пылающее солнце кренилось к горизонту, гораздо выше на голубом небе еле-еле сияла белая кромка молодого месяца.

– Здесь такое… умиротворение. Когда у тебя будет отпуск, проведем его здесь?

– Конечно, дорогая. Как раз будет грибной сезон.

– Твои родные ведут себя так ненавязчиво. Мне нравится, что они без вопросов оставляют нас наедине.

– Они тебя обожают, – улыбнулся Кирилл. – Как и я. Но, знаешь, едва ты пропадаешь из виду, они засыпают меня вопросами о свадьбе и детях.

– Когда поедем к моим, то же самое начнется.

Я достала фотоаппарат и сделала снимок солнца. Казалось, небо над горизонтом плавилось, словно лава.

– Это бесподобно.

– Когда слышат о том, что мы копим на это деньги, предлагают свадьбу отгулять тут. Говорят, что еды могут наготовить хоть на триста человек, всей деревней. Вроде как это гораздо дешевле обойдется.

– Мы ведь не хотели пиршества, Кир. К тому же, такая глушь… не лучшее место для бракосочетания. Я бы с радостью провела тут медовый «месяц».

– Да. Здесь сказочно. Воздух такой чистый. Вода в родниках такая вкусная. Если бы ты пожила тут подольше, возможно, ты бы могла начать…

– Давай дочитаем книгу, пока солнце не скрылось, – перебила я. – Не будем обо мне.

– Ладно, осталась пара страниц.

На обратном пути мы делились впечатлениями и обсуждали вопрос, почему внеземные цивилизации до сих пор не вступили с нами в контакт. Параллельно этому мы решили собрать небольшой букетик полевых цветов. В траве стрекотали цикады, дул теплый ветерок, пахло свободой и счастьем.

– Знаешь, этот текст был таким научным, что я чувствую пресыщение «science fiction». Теперь хочется чего-то разительно нового, противоположного.

– Смею напомнить тебе об одном великом авторе, чье имя Стивен Кинг, а также о книге, которую ты недавно приобрела.

– «Темная половина»?

– Она самая.

– Хм. Кинг… Очень даже возможно.

– Пока ты не уехала в гости к дяде, прочти ее. Мне необходимо видеть твои эмоции.

– Как только вернемся домой – начну.

У Стивена Кинга я прочла все самые крупные и стоящие произведения, а также небольшую горсть рассказов. Ни один текст меня не разочаровал. Но о «Темной половине» я не слышала никогда. Я к тому, что, скажи человеку «Кэрри», и он тебе скажет – знаю, Стивен Кинг написал, назови еще пару-тройку романов вроде «Сияния», «Оно», «Противостояния», «Бегущего человека», и тебе скажут то же самое. Потому что это всемирно известные, экранизированные вещи. И большинство знает о них исключительно по фильмам. А вот о «Темной половине» вряд ли кто-то слышал, если даже я не слышала о ней.

На следующий день после возвращения в город я встретила на улице свою одноклассницу. Пока я выгуливала Джакса, она выгуливала очередного новорожденного в коляске. И это четко характеризовало нас обеих.

– Лена?

– Лиза?

Смех, радость, объятия, фальшивые фразы, натянутые улыбки.

– Слушай, мы сто лет не виделись!

– Да-а уж.

– Ну, рассказывай, как ты, как живешь, как дела, как жизнь молодая?

– Сокращается, – пошутила я.

Почему-то мало кто понимал мой юмор. Но из вежливости Лена посмеялась. Ее карапуз издал нечто вроде «агу», и это спасло ситуацию.

– А я вот с доченькой гуляю, – похвасталась она.

– Вижу. Это у тебя уже второй ребенок?

– Ну да, Антошке уже три с половиной, в садик ходит.

– А девочке сколько? Как зовут?

– Маша. Четыре месяца.

Лена была из тех, для кого удачно выйти замуж было решающим шагом в жизни. Замужество для таких девушек, как она, – это последний шанс направить свою судьбу в удачную колею. Но у нее еще в школе не было недостатка в мужском внимании. Зато был недостаток в мозгах. Хотя, почему это был?..

– Ну ты как вообще, работаешь уже?

– Э, нет, – я даже почесала затылок от безысходности. – Поступила вот в магистратуру.

– А-а, – протянула Лена со скучающим видом. – Будешь дальше учиться?

– Ну да.

Мне даже стыдно стало за свою никчемность. Детей не рожала, не работаю, учусь. Похвастаться нечем.

– А живешь в общаге, наверное? – с сочувствием спросила она.

– Да нет, я там никогда не жила. На квартире с парнем.

– А-а, другое дело. Он работает?

– Да.

– И кем?

– Архитектор.

– Ну, понятно. А я ж после школы устроилась в колледж педагогический, отучилась, в общем, там и Коленьку встретила. Он у меня предприниматель. Устроилась, в общем, работать в Евросеть, сейчас, пока в декрете, ногти наращиваю на дому, номерок не хочешь записать? Делаю качественно и недорого.

Я взглянула на свои обрубки на пальцах. Со школьных времен там ничего не изменилось.

– Да нет, не надо, Лен. Я таким не увлекаюсь.

– Ну а ты вообще не думала подрабатывать там, чем вообще занимаешься летом?

– Думала. Сначала парень не хотел, чтобы я работала. Но сейчас уже самой хочется. Кисну дома.

– Это правильно. Ну, что-нибудь слышала о наших одноклассниках?

– А что?

– Ну, Макс, например, в армию ушел, представляешь? А Люська уже третьим беременна. Я вообще офигела, когда узнала…

Еще около получаса я выслушивала все самые последние сплетни о людях, с которыми училась в школе. Лена была знатно осведомлена в этом плане. Такое ощущение, что она каждый день сидит и мониторит во всех социальных сетях. А потом Лена решила прощупать и меня, чтобы, если завтра встретит еще кого-нибудь, выложить ему все, что сегодня обо мне узнала.

– Ну так ты не замужем, значит?

– Неа.

– А планируете?

– Говорим об этом.

– Сколько детей хочешь?

– Троих.

– Здорово! Девочек?

– Нет, всех мальчиков.

– Ничего себе! Почему? С ними же будет очень трудно.

– Наоборот, мне с девочками будет трудно.

– Ну, Лизка, ты всегда была такой странной! – засмеялась Лена. – Ты все еще пишешь свои романы?

– Ты помнишь, что я писала?

– Ну а кто об этом не помнит? Ты в классе одна такая была.

– Хм. Мда. Нет, не пишу. Бросила.

– Да ты что? Почему? У тебя же все получалось.

– Не мое это, Лен. Просто не мое.

Неужели вы думали, что я начну объяснять ей, что такое творческий кризис? Этой девушке, у которой напрочь отсутствовали амбиции, чувство такта, вежливость? Этой девушке, которая считала себя весьма удачливой, потому что окончила колледж (после одиннадцати классов), а потом продавала телефоны и наращивала ногти? Это вершина карьерной лестницы, поспорить трудно.

– Да ты чего, Лиза, все это твое, не наговаривай на себя.

Я пожала плечами.

– А наши вот собраться хотят ближе к зиме, пойдешь на встречу?

– Даже не знаю. Если будет время.

Иисусе, конечно, я никуда не пойду, о чем вы. Я ведь не хочу видеть никого из вас.

– Они хотят один ресторанчик снять, посидеть культурно, выпить, кальян покурить…

– Звучит заманчиво.

Ложь, ложь, больше лжи. Может, хотя бы так получится от нее отделаться.

– Ладно, Лен, рада была повидаться.

– А, ты уже уходишь? А я только разговорилась.

Ни черта себе, подумала я. Она только разговорилась, а у меня уже словарный запас на весь день кончился.

– Рада была тебя встретить, Лиза. Ты оставайся на связи и обязательно приходи на встречу. Все-таки целых четыре года прошло!

Наконец-то мы расстались и пошли в разные стороны. Встреча с Леной заставила меня глубоко задуматься. Четыре года, как я не видела своих одноклассников. Если возвести четыре в четвертую степень, то получим число лет, сколько я бы и дальше не хотела с ними встречаться. На выпускном я была единственной девочкой, которая не плакала. Следуя стадному чувству, все рыдали, что школа закончилась, но только не я. Выпускной был единственным вечером за все школьные годы, где я действительно веселилась и даже танцевала.

Не такое уж плохое место была школа, со своими радостями. Но когда я поступила в институт, то встретила людей, которые нравились мне в разы больше, чем все мои одноклассники вместе взятые. Я просто не понимаю смысла встреч выпускников. О чем эти люди могут вообще говорить друг с другом, если единственное, что связывало их, кончилось четыре года назад? Последний звонок развел наши дорожки, и с того момента каждый двигался в своем направлении. Нам незачем больше пересекаться. А выслушивать, как все они наперебой хвастаются своими «достижениями», чтобы утереть друг другу нос, нет, спасибо, я лучше дома посижу. Такие ярмарки тщеславия – не для меня.