Читать книгу Выход. Повести и рассказы - Марина Зейтц - Страница 3

…Пару лет назад Элла вернулась из-за границы, будучи безутешной вдовой. Ее второй муж погиб от несчастного случая, оставив ей баронский титул и кучу невыплаченных долгов, о существовании которых она до того самого случая совершенно не догадывалась. В этом-то и крылась причина ее отчаянной безутешности. Чтобы погасить долги, пришлось там все продать!

Здесь, на родине, у нее оставалась кое-какая нехилая недвижимость, родительский дом, только жить в этой недвижимости было совершенно не на что.

Она прокрутила разные варианты, но выход напрашивался один – искать третьего мужа. А для этого нужны были немалые деньги…

Пришлось спешно продать памятный воспоминаниями старый особняк, в котором прошло детство, такое безоблачное вначале и такое позорное потом, и поселиться в этой мерзкой квартирке. Разве могла эта конура, где она сейчас кантуется, сравниться с трехэтажным, увитым виноградом, роскошном особняком в готическом стиле, принадлежавшем когда-то ее семье! Впрочем, при выгодном раскладе, особняк можно и вернуть – думала Элла. Недаром составляла договор так, как учил ее когда-то первый муж, адвокат.

Квартирка, в которой временно поселилась вдовствующая баронесса, была заурядной «двушкой», но располагалась весьма удобно – на девятом этаже унылого строения, типового «корабля» городской окраины. На этой, последней, площадке, она была в романтическом одиночестве – дверь второй квартиры, что напротив, выглядела заколоченной, судя по насмерть прикипевшим гвоздям, очень давно.

Интересное зрелище представлял этот «корабль недальнего плавания» со стороны шоссе… Высокий и узкий дом отстоял от остальных городских строений, словно подросток, отставший от толпы школьников, бредущих куда-то неровным строем. Он привстал на цыпочки и смотрит за горизонт, широко раскрыв глаза… Это впечатление подчеркивал широкий карниз под окнами девятого этажа, овеваемый голубиными крыльями.

Квартира когда-то принадлежала Эллочкиной бабушке и была завещана внучке давно, еще до побега из страны.

И вот теперь квартира пригодилась. Башня, испещренная голубиным пометом, стала единственным местом, куда смогла заползти побитая жизнью Элла. Бабушка давно умерла, квартира была в полном запустении, но, к сожалению, не вполне необитаема.

Когда Элла открыла дверь своей последней недвижимости, она обнаружила в одной из комнат бойкую старушенцию.

– Кто ты??? – невежливо возмутилась Элла, раздраженно бросая тяжелую сумку на пол.

– Это моя квартира! – пояснила она, вкатывая в маленький коридорчик вторую сумку, на колесиках.

– Артемия Голубева! – гордо заявила подслеповатая старушка, облаченная в синий стеганый халат, похожий на солдатскую телогрейку и прибавила доверительным тоном:

– Можешь звать меня баба Тёма.

– Я не собираюсь тебя тут никак звать! – фыркнула Элла.

– Если ты и присматривала за квартирой, а бабуля что-то такое говорила, то теперь тут буду жить я.

– Присматривала! И документ имею. Завещана мне квартирка эта, но с условием: коль, вдруг, ты тут объявишься, уступить тебе большую комнату.

– Завещана??? – Эллу чуть улар не хватил от такого заявления.

– А я большую и не занимала. Живи, голуба! – невозмутимо ответила баба Тёма и удалилась на свою законную жилплощадь.

Так Элла стала обладательницей квадратного пространства, ограниченного четырьмя оклеенными невнятными обоями стенами, одну из которых почти полностью занимало окно без занавесок. Из него был виден тощий пучок тополиных веточек, чудом дотянувшихся до таких высот.

В комнатке стояла оснащенная крахмальным бельем никелированная кровать, украшенная как новогодняя игрушка, блестящими шариками – несомненно главный предмет меблировки. У окна примостился столик на витых ножках, напоминающих рога какого-то горного животного, скорее всего, козла. В углу громоздился перекошенный от старости и тяжелых впечатлений шкаф.

Теперь, стоя по утрам в тесной кухоньке, Элла могла наблюдать, как баба Тёма кормит из окна многочисленных голубей, слетающихся на ее зов. Птички загадили весь широкий подоконник и большую часть стены. Взлетая, они противно царапали лапками по жести. Эллочка тушила сигаретку в тонкой струйке воды, текшей из крана в щербатую раковину.

– Баб Тёма! – просила она, – ты бы их на дворе кормила, как все бабки. Они же в окна лезут, скоро в кровать гадить начнут. Дом на голубятню похож, у наших окон пернатое царство какое-то!!!

Бабка была не то что глуховата, но все слышала так, как ей это было удобно.

– Царствие у нас небесное, голубиное! – отвечала она. – А ты, Элка, не смоли, так чадно от тебя! Не продухнуть, вот ей-ей!!!

«Не продухнуть! – злилась про себя Элла. – Ладно, не век же мне здесь жить, будет все как раньше… Должно!»

…

Детство Эллочки было, по тем временам, весьма завидным. Отец – крупный государственный деятель, какими делами он тогда ворочал и куда бывал по-приятельски небрежно вхож, даже сейчас представить страшно… Впрочем для своих, домашних, он казался необычайно нежным супругом и безукоризненно любящим отцом, и никак иначе.

Бабушка косилась на зятя недоверчиво. Ее жизненный опыт подсказывал, что у каждой медали есть две стороны, да вот узреть одновременно и ту, и другую, невозможно. Хотя, она могла бы его уважать за то, что дочь была счастлива, если уж никак не получалось зятя полюбить…

Эллочкина мама была домохозяйкой. Это потом уже, после смены политического строя, гордое звание «домохозяйка» стало привычным и даже завидным. Тогда, в ушедшей ныне в небытие стране равноправия и сглаженных половых различий, такой профессии как бы и не было, а, может, сами женщины предпочитали трудиться «на производстве». Однако, домохозяйки, как экзотические райские птицы, все же существовали.

У Эллочкиных родителей было все. Служебная квартира в центре города, полная дорогой мебели и ковров. Загородный особняк, официально считавшийся дачей. Две машины, масса красивых и не имеющих прикладного значения в быту вещей. Элла помнила большую китайскую вазу, которая стояла в их особняке в холле на полу. Она была вся сине-золотая и такая тонкая, что казалось, фарфор тихо звенит.

Бабушка как-то обронила, поджав губы: «Эта вазочка стоит, как моя квартира!» Внучка посмотрела удивленно и спросила: «Баб! Твоя квартира что, очень маленькая, ну просто малюсенькая?»

Она тогда еще ни разу не была в той квартире, бабушка приезжала к ним посидеть с внучкой. Няни у девочки не было, хотя мама не раз заводила такой разговор:

– Девочке нужен нормальный присмотр! Мамуля старая, ходит медленно, сам видишь – беда с ногами, ей нельзя их нагружать.

– Никаких посторонних людей!

– И потом, мамуля выражается! Она же из деревни, сам понимаешь, какой там уровень культуры. Я в этом выросла, помню. А девочка будет в других кругах общаться.

– Ничего с Эллочкой не случится, она с рождения твою мамашу слушает, привыкла уже.

– Я не понимаю, почему нельзя найти приличную няню?! Вот мне советовали…

Тут, обычно соглашавшийся с женой, отец Эллочки проявлял такую железную волю, что супруга замолкала.

– Это ты, извини, ничего не понимаешь. Я же сказал – никаких посторонних.

На вопрос внучки о размерах квартиры, бабушка тогда только вздохнула и незамедлительно ответила: «Моя квартира по сравнению с этой вазой – полное дерьмо!»

И вот теперь, сидя на пружинном матрасе кровати, близкой родственницы елочной игрушки, внучка подтвердила:

– Полное дерьмо!

Вот куда в итоге попала златовласая Элла, собиравшая комплименты как цветы на лугу и считавшая себя избранной для блестящей и беззаботной жизни.

С наступлением весны семья Эллочки перебиралась «на дачу», то есть в тот самый особняк, увитый виноградом, и… имеющий загадочную историю.

Говорят, он был построен в былые времена каким-то графом, организовавшим тут, где нынче вырос лесок, общину поселенцев. Все они ходили босиком, пахали землю, носили бороды и не посещали церковь. Именно поэтому владелец и был прозван «графом», видимо по аналогии с Львом Толстым.

Один из таких бородатых «старцев» занимался врачеванием и к нему ходили местные жители – редко, когда совсем допекало. Излечивал! Однако, излеченный потом долго отмаливал грехи и каялся, что прибегнул к помощи «нечистого». Рассказывал, что на стенах избы висели не иконы, а непонятные знаки и что лечил его старец непотребными снадобьями.

Слушатели истово крестились, но, если допекало, тоже ходили туда…

После революции бога отменили и «граф» приобрел новых адептов. Он стал открыто пропагандировать древние заветы «исконных славян», совершать Велесовы обряды и читать лекции. Время шло, община разрасталась и власть обратила на нее алчные взоры – «граф» был весьма богат и беднеть не собирался. На него завели «дело», благо доносов скопилось множество.

А потом он исчез – скорее всего, арестовали… Оставшуюся без пастыря общину разогнали и, как-то кстати, все поселение сгорело от случайного пожара в сарае.

Вскоре началась война, шикарный особняк занял некий военный чиновник, лысый и пузатый. Продержался он там недолго, потому как попал туда незаконно – так гласил неоспоримо серьезный документ, предвестник больших неприятностей. Чиновник также сгинул – вероятно, в том же направлении, что и «граф».

Некоторое время особнячок стоял пустой, постепенно обрастая лесом и нехорошими легендами. Поговаривали, что «граф» в отместку проклял всех будущих жильцов своего имения.

После войны в романтической обители, увитой виноградом, долго жил партийный деятель со своей, напрочь лишенной какой бы то ни было романтики, семейкой. В легенды они не верили.

И надо же было так случиться, что тогда, еще совсем молодой заместитель партийного босса, только начинающий свою служебную карьеру, неожиданно заинтересовался историей особняка.

– Правда ли говорят, что тут какой-то немецкий шпион жил под видом графа? Будто бы у него прямо на стенах свастики висели? – спросил как-то начинающий партиец своего начальника.

– Висели! – усмехнулся тот. – Теперь сам завис на небесах. Надо было его тогда допросить как следует! Поторопились…

– О чем допросить? – навострив безошибочный нюх, осторожно спросил зам.

– На что жил, гад! Говорят, деньги у него не переводились. Дом-то обыскали, но… Может, где и прятал – к примеру, у шамана своего… К нему многие лечиться ходили. Деньги носили. Ну, так пожар был, тут все погорело, в доме, правда, кое-что сохранилось, а вот поселение выгорело. Лес теперь.

– На эти, шаманские, и жил! – закивал головой юный заместитель.

– Да чего уж! – покачал головой начальник. – Дело старое.

– И «дело» сохранилось? – шумно понюхав воздух, поинтересовался зам.

– У Котовича спроси. Он, жирный жук, все знает.

Котович был начинающим адвокатом, однако хватка у него уже тогда была как у железного капкана – несмотря на рыхлую непримечательную внешность. Юный зам сумел доказать ему, что особняком следует поинтересоваться.

– Дело того стоит… – мечтательно дышал шустрый юноша.

– А что сам-то говорит? – осторожно спрашивал Котович.

– Состояние здоровья внушает опасения, возраст-то какой! Столько сделал для страны, кто же такое выдержит? – уклончиво отвечал заботливый заместитель.

Как только появилась возможность порыться в архивах, парочка откопала все, что касалось «графа». Стало еще интереснее и, на волне этого интереса, старый партийный деятель отправился в ведомственную больницу с обширным инфарктом.

Затем он, «после долгой и продолжительной болезни» скончался, а его семейство было выселено с «незаконно занимаемой площади». Доносы были теперь не в моде, ненадежное дело, а вот здоровье подводило «старую гвардию» все чаще и чаще. И не удивительно!

Его зам, уже не столь юный, поселился в виноградном особняке с молодой очаровательной женой. У них родилась дочка Эллочка.

Отец целыми днями пропадал на службе.

Эллочка помнит, как радовалась мать когда к дому подъезжала его длинная черная машина, словно глубоководная рыба выходя из темноты обтекаемой тенью. Она обшаривала светом фар темные ветви елей и белые стволики берез. Прохладно-зеленоватый отблеск полз по шершавым листьям винограда, увивающего стены дома…

Мать выбегала во двор налегке, в розовых домашних туфельках с помпонами, и они с отцом долго целовались там, на улице, прислоняясь к теплому машинному боку, а личный шофер пил в это время чай на кухне, в компании бабушки. Они оба были когда-то сельскими жителями, их объединяли общие воспоминания.

Эллочка ревновала – ей казалось, что отец приезжает как-то обособленно к маме, будто ее, любимой дочери, и в помине нет. Кроме того, она тоже хотела такие туфельки, розовые, а папа привез зеленые. У девочки был сложный характер, она часто злилась.

Подумаешь, голубки!

Элла росла красавицей, и чем старше становилась, тем ярче блестели ее глаза и тем более золотыми, янтарными, словно вызревший мед, становились волосы. Впрочем, мысль о медово жужжащих пчелах никогда не приходило в голову тем, кто любовался узкой, перетянутой в талии фигурой. Более всего она походила на осу – грозную и беспощадную хищницу летних просторов.

…

Она вздрогнула, услышав шелест птичьих крыльев за окном. Черт бы побрал эту бабку с ее пернатыми. Покою от них нет. Вон, топчутся на подоконнике, воркуют. Розовые лапки, кружевные воротнички на зобах, красные глазки-бусинки. Смотрят на нее подозрительно, готовы взлететь от малейшего жеста. Элла взмахнула рукой.

Голуби шумно вспорхнули и, одновременно, раздалось треньканье дверного звонка. Звук был писклявым, словно звонок от старости и сквозняков прокис. Элла встала с кровати, отозвавшейся нежным звяканьем шариков, и подошла к двери, прислушиваясь. Она разобрала бабкин хриплый говорок: «Хтой там?» Легкие, молодые шаги прозвучали дробной антитезой шаркающим шажкам старухи.

– Элка!!! Тута к тебе, твой… – старушка поджала рот и прошамкала, – антихрист, чтоб ему! Требовает!!! Выдь!

«Антихристом» Артемия торжественно величала Эллочкиного дружка Максимку, хотя, какой он… Так, мелкий бес! Неистребимый, как запах серы в преисподней, изворотливый, словно лисий хвост, он знал массу нужных Эллочке людей.

– Чем обязана? – спросила она, впуская Макса в комнату.

«Если его не осаждать, лапать начнет, с него станется, – подумала Элла, – ишь, как косится куда не надо!»

В его обществе она всегда чувствовала себя вроде как не совсем одетой, потому потуже затянула фиолетовый шелк на неправдоподобно тонкой талии.

Однако Максим вовсе и не собирался «лапать». Знает он таких! С виду – мед и патока, а тронь – кобра: ядом плюнет и того, откинешь копыта! Поэтому он отвел взгляд подальше, туда, где за окном зеленели тощие веточки и мелькали белые крылья, и вымолвил просто:

– Денег надо!

Эта сакраментальная фраза произвела на хозяйку тесной комнатки удручающее впечатление.

– Денег скоро будет много, – сказала она печально и вздохнула, стараясь сделать это незаметно, – а почему не позвонил? Ты знаешь, как я ненавижу внезапные визиты.

– А мне поровну, – ответил Макс, – ненавидишь или нет. Это у тебя такие гордые комплексы, из детских лет, пора их обнулять. Вот у меня, например, их вообще нет!

Он порылся в карманах и вытащил неопрятный пакетик с жвачкой. Бросил в рот, зачавкал узкими губами.

– Что ты можешь знать о моем детстве! – Элла вздохнула и села на кровать, которая снова нежно звякнула.

– Такого детства, какое было у меня, у тебя точно не было.

Макс только хмыкнул. Сколько он себя помнит, ничего такого, что можно назвать детством, с ним не происходило.

– Короче, мне нужны бабки, иначе я у тебя больше не работаю! – Максим выплюнул жвачку на ладонь и брезгливо опустил в карман. Здесь можно было не церемониться, но и наглеть не следовало, на пол плевать не стал.

– Короче, – снова заканючил Максим, прислоняясь к закрытой двери и тоскливо глядя на свою работодательницу, – за последние сведения расплатиться бы вперед! Я узнал, кем интересовался твой «папик». Это раз! Я узнал, чем именно он там интересовался. Это два. Как только он получит окончательные ответы, а я их притащу, – цена на них безумно возрастет. Усекла?

И Максик довольно заржал. Элла посмотрела на него свирепо.

– Как ты со мной разговариваешь? Я – баронесса!

Макс аж согнулся пополам и задергался от хохота. Наступила неприятная пауза.

– Будут деньги, черт тебя побери!!! – рявкнула Эллочка недовольно. Ее собеседник всхлипнул, словно решил зарыдать.

– Если ты мне не веришь – вали прочь, я другого козла найду! Но потом смотри, не пожалей.

Внезапное превращение «баронессы» в главу преступной мафии не напугало, но охладило.

– Кое-чего прикупить бы надо, хорошая партия этого самого «кое-чего» недавно пришла. А что вы так таращитесь, ваше высочество??? Или, как вас там.

Бледное лицо «мима» изобразило издевательскую ухмылку:

– Вещь крайне необходимая для таких деловых людей, как мы.

– Ладно! – Элла подумала чуть и приказала:

– Выйди! Но потом не проси, вот закончим дело, тогда и рассчитаемся. Как с девчонкой? Подружился?

– Не то слово! На уши сел основательно.

– Больше месяца прошло! Держи на коротком поводке. Она очень нужна, но пока не знаю, для чего… Просто чую, что все дело в ней. А теперь, выйди на минуту!

Макс радостно выскочил в коридор, а она, вздыхая, встала с кровати и, подставив шаткий стул, полезла на шкаф, где была спрятана шкатулка с деньгами. Элла с детства абсолютно не боялась высоты и могла, как кошка, свободно ходить хоть по крышам, хоть по заборам. Максим, свесив от удовольствия язык, заглядывал в дверь. Элла сунула тонкую пачку в руки мелкому бесу и вытолкала вон…

…

Детство, детство! Элла не забыла странный разговор отца с Котовичем.

– Нет! – кричал отец в трубку. – Я все, абсолютно все проверил и перепроверил. Каждую вещь, каждый предмет.

Адвокат, как видно, что-то убедительно возражал. Отец же все повторял: «Нет, нет, я ошибся… Увы, ошибся! Нет ничего, нигде!!!»

А на следующий день папу арестовали, конфисковав все имущество. Отобрали отцовскую служебную квартиру, две машины, деньги, драгоценности, вазы и ковры. В особнячке был обыск, вскрывали полы и стены.

Из элитной школы пришлось уйти, хорошо, «дача» была каким-то образом оформлена на мать и не принадлежала ведомству. Вроде приобретена она была у самого «графа» дальними родственниками в незапамятные времена…

Адвокат постарался, спасибо ему!

Мать и дочь там могли жить, никто пока не прогонял. Бабушка после обыска уехала в свою квартиру ночевать и не вернулась. Утром соседи сообщили, что она умерла.

– Ты должна понять! – мать простуженно кашляла… – Понять, что прежней жизни никогда не будет! Ты должна сделать выбор. Котович собирается уезжать, он устроит так, что особняк останется за тобой. Захочешь – сможешь сюда вернуться. Но для этого ты должна выйти за него замуж. У него есть возможность уехать на работу за кордон.

Элла, в дырявой вязаной кофте, сидела в кресле, поджав ноги. Кресло старое, оно не представляло ценности, вот и оставили.

– Я не хочу! Не буду!!! Как ты не понимаешь! – она не плакала, а злилась. – Он старик! Он на облезлого кота похож!

– Детка, – говорила мать, подняв на нее выцветшие, обведенные синеватой тенью глаза, – я больна. У врача не была, в эти их сраные районные поликлиники ни за что не пойду. Я и без них знаю, что до весны мне не дотянуть. Что будешь делать??? Меняй фамилию и мотай отсюда.

Она, кашляя, добавляла некоторые крепкие словечки, которые так любила ее покойная «мамуля».

– Папу выпустят!!! – крик Эллы рвался из губ. – Это все неправда, неправда!! Он наймет лучших адвокатов, он не виноват!!!

На следующий день они получили известие, что отец скончался в следственном изоляторе тюрьмы, до суда не дожил.

– Помогли… Дерьмо, сволочи… – прошептала мать и беззвучно зарыдала, наконец-то расслабив свою железную хватку, которая помогала избалованной дамочке со слабым здоровьем выстаивать километровые очереди для того, чтобы передать в изолятор записочку, скромную передачку.

Она быстро ушла вслед за бабушкой, оставив Эллу одну…

«Да, никто теперь не поможет, – решила та, – значит нужно с чего-то начать, вернее, с кого-то…» И Элла позвонила Котовичу.

Она выехала в качестве жены известного адвоката и дипломатического работника. Жизнь показалась Эллочке на первых порах не то чтобы сравнимой с прежней, но вполне приемлемой. Отношения с мужем сложились просто – он ее побаивался и быстро оставил попытки предъявлять некстати свои супружеские требования. Он уже и «кстати» их предъявлять опасался, отчего качество требований значительно ухудшалось, а потом их не стало совсем. Такая разница в возрасте, он ей в отцы годился!

Тем временем на Родине произошли известные события, рухнул прежний строй и возвращаться туда уже не было смысла. Котович, такой умный и изворотливый, вначале сумел найти работу, однако что-то у него не заладилось и вскоре, после неудачных попыток удержаться на плаву, он начал пить. Умных и изворотливых адвокатов тут и своих хватало.

…

Высокая женщина, напоминающая осу – тонкой талией и округлостью боков, с небрежно заколотыми светлыми волосами, закутанная, как в кокон, в теплый махровый плед, стояла в убогой комнатенке у открытого окна и курила. Из окна тянуло холодом, лето близилось к концу. Даже голуби приуныли и сиротливо жались к стенке, сидя на козырьке. На кухню не пошла – там бабка Артемия гремела кастрюлями, зачем-то включала и выключала воду. Женщина выглянула во двор, перевесившись через подоконник. Это настолько усилило ее сходство с блестящей представительницей царства насекомых, что черные поперечные полосы, собравшиеся на ткани желтого пледа, стали выглядеть точь- в точь, как черные полоски на осином теле. Не видно было только ядовитого жала, но оно имелось, в этом сомнений не могло быть. Элла глядела вниз на уходящего Максима, темная фигурка которого, видимая сверху как голова-ноги, резво пересекла двор. Он замахал рукой, останавливая «частника».

– Так! – негромко произнесла Эллочка, выпуская напористую струйку дыма. – Денег мерзавец получил, теперь остается подождать… недолго! Он разузнает все.

…

В чужой стране Элле приходилось подрабатывать в кафе – мерзкая работенка! В тот вечер пришла домой уставшая и злая – попала под дождь, вымокла, натерла ногу и поранилась о колючий куст, росший у самого забора, нарушая правила о том, что растения должны быть безопасны для жизни и здоровья жильцов. В доме царило полное запустение. Котович пошел навстречу, качаясь и спотыкаясь на каждом шагу. Он распростер совершенно ненужные объятия, но она увернулась. Супруг неловко дернулся и, взмахнув рукой, ударил ее по губе, которая сразу вспухла и окрасилась кровью. Скорее всего, он сделал это случайно, но план созрел мгновенно.

Она отшатнулась и побежала, громко крича, к дому соседа, в котором горел неяркий свет. По дороге основательно порвала на себе платье и пару раз, для верности, упала на землю. Получилось то, что надо.

Бежала она туда не просто так, наобум. Она знала, что недавно возвратился из дальней поездки некий барон, человек очень обеспеченный и, к тому же, холостой.

…

За окном квадратной комнатки прокатились раскаты грома, над крышей дома громко бабахнуло, сверкнула молния, но дождя не было. Элла прикрыла окошко и закурила снова, выпуская дым в щелку. Она зябко поежилась и поплотнее закуталась в желтую махру.

Конечно, у нее все тогда получилось! Она стучала в дверь, изображая страх и отчаяние, и он поверил. Открыл, впустил… Недаром барон вернулся из далекого путешествия – скитания делают душу отзывчивой. Никто из местных ей бы точно не отворил.

Она рыдала, простирая руки, сбивчиво просила помощи. Платье порвалось удачно – он любовался прелестной фигурой, удивительной талией и трепещущей грудью… Он удивлялся ее наивным глазам и отливающим темным золотом мокрым волосам. Губы распухли, тонкая струйка крови не была смыта дождем, а выражение обиженной девочки придавало Эллочке особую прелесть. Такую женщину необходимо было немедленно защитить от всех напастей.

Все, на что она рассчитывала, свершилось.

Ей довольно легко удалось развестись с Котовичем – алкоголиком и извращенцем, напавшим на жену в состоянии наркотического аффекта, и выйти замуж за барона. Если бы она знала, чем обернется этот брак!

…

В окно ударили первые капли дождя и вскоре он застучал, забарабанил, смывая мутными потоками налипшую на стекла пыльную кайму пополам со старым тополиным пухом. Эллочка прилегла на кровать.

Большую часть денег, вырученных от продажи особняка, она потратила на «представительство» – машина, одежда, модные тусовки. Нужно быть на плаву, вращаться среди самых перспективных женихов.

Главное – не упустить последний, такой замечательный шанс. Годы пока на удивление щадят ее, но это не продлится долго. Нужно, чтобы Евгений на ней женился, а он все тянет, хотя дело к тому шло. Элла уже мысленно отрепетировала ответ:

«Ах! Как это все неожиданно! Я должна подумать. Роль жены для меня не нова, но все, что было раньше, было таким неудачным! Я боюсь повторить ошибки прошлого».

А она, действительно, боялась… Ей был нужен немолодой состоятельный мужчина, холостой или вдовец. Максик многое разузнал – все было в порядке. И бездетная жена Евгения, очень кстати, недавно умерла. Другой пока не было. Законной, конечно… Только вот та блеклая тетка… Макс сообщил, что Евгений не просто узнал ее тогда, а еще и принялся собирать о «тетке» разные сведения.

– Все, что он нароет, сразу мне! – грозно приказала баронесса.

– Денег! – коротко ответил подручный.

И не подвел, теперь Элла знала об Евгении и его поисках практически все. Ничего хорошего для Эллы в этом не было, но она была намерена не сдаваться.

– Однако! – небрежно бросила она тогда парню, не желая показать, как огорчена.

– Ладно, разберемся, – добавила она, – главное не выпускай из виду эту девушку, Лару.

– Обижаешь! – хихикнул Макс.

Через некоторое время Элла вызвала своего подручного и объявила ему:

– Я, в принципе, довольна твоей работой. Мозги ты девахе запудрил основательно, то, что надо. Теперь с такой, явно чокнутой, может случиться все что угодно, никто не удивится. Мать ее слаба здоровьем, это нам кстати. Что характерно, папаша тоже не блещет – больное сердце… Но, не радуйся, это еще не все! Нужно овладеть ситуацией полностью. И, поэтому, есть дельце… Оно посложнее.

Эллу интересовал ее бывший дом. Она теперь прекрасно понимала: в особняке что-то искали. То, чего не нашел отец, подключивший к этому делу Котовича. То, из-за чего, по-видимому, папочку и упрятали в тюрьму и замучили его там… Скорее всего, тайник.

Максим долго чесал затылок.

– Это надо архивы Комитета поднимать.

– Ну так в чем дело?

– Думаю, ничего не найдем. Тут такое дело, искали и поумнее нас. Сами говорили, что при обыске весь дом перелопатили! А ведь не нашли… Я схожу к одному старику, родственник бывших поселенцев, он совсем из ума выжил – так думаю, это то, что нам надо.

Вернувшись от выжившего из ума, Максим коротко доложил:

– В доме есть артефакт.

– Как это?

– Предмет. Очень старинный. Странный.