Читать книгу Жалейка - Мария Александровна Мельникова - Страница 6

Кладбище находилось сразу за деревней. Это был невысокий холм, покрытый со всех сторон, как чешуей, разномастными надгробиями. Кое-где виднелись покосившиеся, почти истлевшие от времени кресты. Здесь столетиями хоронили умерших, каждую пядь земли занимали чьи-нибудь кости и сгнившие остатки гробов.

На вершине холма стояла полуразрушенная заросшая терновником церковь. Дороги к ней уже давно не было, ее захватил чертополох, буйный и густой, как колючая проволока.

Ночью кладбище казалось более живым, чем днем. При солнечном свете оно было спокойным и застывшим, как фотография. Сейчас же, впотьмах, мелькали чьи-то неразличимые тени, тишину разрывали резкие, пронзительные звуки.

Сжавшись, не глядя по сторонам, вздрагивая от ужаса и не до конца веря, что происходящее – правда, а не сон, не пустой бред старухи, Фрося бежала к знакомой могилке.

– Мамочка! Мамочка! Надеюсь, ты меня слышишь, мамочка! Я так хочу услышать твой голос! Хоть на секундочку, хоть на одно мгновение, – сквозь слезы шептала она. – Папа, спаси меня! Папочка, милый, пожалуйста, помоги мне вас найти. Я так истосковалась! Я больше не могу без вас…

Девочка встала на колени рядом с могильным холмиком. В ночной прохладе, словно в благодарность за заботу, сладко благоухали цветы.

Дрожащими руками Фрося вытащила из-за пазухи жалейку. Обмирая от страха и одиночества, она приложила трубочку к губам и выдохнула всю накопившуюся боль и надежду.

Раздался резкий, гнусавый, приторный звук. Он вплелся в звуки ночи и в одно мгновение разлетелся по ощеренному ночному кладбищу, поднимая в черное небо сонных ворон.

Сознание девочки помутилось от ужаса, перед глазами поплыли красные пятна.

– Мамочка! Папочка! – в голос зарыдала девочка, припав к могиле родителей, уткнувшись в заросли цветов, как в материнское платье.

И тут холодная костлявая рука вцепилась ей в плечо.

– Это она… Жалейка… Я так ждала тебя!!! – не то прорыдал, не то прорычал чей-то хриплый голос за спиной у Фроси. – Отдай мне жалейку! Отдай! Она должна была прийти ко мне! Ко мне! Слышишь?! Отдай!

Рука трясла Ефросинью, сжимала до боли ее плечо. Кто-то скрипел, а не дышал ей в затылок. Требовал отдать ее последнюю надежду. А Фросе было страшно шелохнуться, страшно обернуться и посмотреть на существо, которое стояло рядом с ней.

– Умоляю! Идем со мной! Умоляю, помоги мне! Потуши огонь в моем сердце! Он полыхает! Он страшно жжет меня… – Рука ослабела и отпустила девочку. – Умоляю, помоги!.. Она пришла к тебе…

Спрятав жалейку на груди, превозмогая ужас, леденея от предчувствий, Фрося обернулась. Рядом с ней на коленях стояла женщина, похожая на скелет, обтянутый сизой кожей. Одежда истлела и висела лоскутами, длинные волосы, когда-то убранные в косу, сбились в колтуны, сцепленные чертополохом и репейником. Глаза ввалились, и из черной глубины выступали и лились по проторенным бороздкам слезы.

– Подари мне, убийце, всего один вздох! Мне больше ничего не нужно! Только один вздох, чтобы я услышала их голоса… Одно мгновение… один вздох…

Женщина поднялась. Даже в темноте было видно, как жутко сверкают ее глаза.

– Не бойся меня, Ефросинья. Ты любишь маму и папу, а значит, можешь меня понять. Пойдем со мной…

– Кто вы? – с трудом вымолвила девочка, давясь страхом и невыплаканными слезами.

– Никто… – горько ответила женщина и понуро побрела между надгробий. – Теперь никто.

«Это не мама… Откуда она появилась? Что ей нужно?!»

Слезы заливали лицо, Фрося кусала губы, чтобы не оборонить на ночное кладбище даже тихий звук.

Запинаясь о могилы, о выбравшиеся из-под земли узловатые, кривые корни, девочка обреченно следовала за женщиной. Она понимала, что та не оставит ее в покое. «Нужен только один мой вздох… А потом я буду свободна. Она меня отпустит…» – пыталась успокоить себя Фрося.

Скелет женщины рухнул как подкошенный на одну из могил. Девочке даже на мгновение показалось, что прямо сейчас на ее глазах он превратится в прах.

– Родные мои, простите меня! Простите! Я так виновата перед вами! Я так люблю вас, так тоскую! Моя жизнь тоже закончилась, когда я оставила вас, всех трех моих деточек, здесь, в этой страшной могиле… Если бы я только могла вас вернуть! Отзовитесь, родненькие… Отзовитесь, мои бесценные… Простите свою мать, которая ушла в тот вечер, оставив вас без помощи, без защиты. Не спасла, не вытащила… Не сберегла… – Женщина то с нежностью гладила холм, то била себя в грудь.

Фрося с содроганием наблюдала за бурей материнского горя. В этот момент девочка могла убежать, но стояла как прикованная. В ее собственном сердце тоже было слишком много любви и тоски. Невысказанной, невыплаканной, беспомощной…

Жалейка нагрелась и обжигала грудь, будто тоже сочувствовала горю матери, потерявшей детей. Будто жалела ее и стремилась скорее помочь.

Фрося достала дудочку и прошептала:

– Я готова…

Потом приложила ее к губам и выдохнула воздух.

Из-под земли послышался детский плач и крик:

– Уходи!

– Ловушка!

– Из нее сам не выберешься!

– Простите меня, дуру! А-а-а-а! Вы не смогли сами выбраться! А я не помогла! Не сберегла! Не спасла вас! Простите, любимые мои! Простите!!! Душа моя рвется от боли!

– Не так…

– Мы стали сви…

Голоса стихли. Остались только рыдания матери, страшные, как рык смертельно раненого животного.

Фрося задыхалась от ужаса. Он сжимал голову, сдавливал грудь, вытягивал силы. Девочка упала на землю рядом с обезумевшей женщиной, не чувствуя тела.

Потом она увидела, как сквозь могильную землю просачиваются призраки. Хотелось кричать, забиться куда-то, спрятаться, но Ефросинья продолжала безвольно, как кукла, лежать на земле. Она не могла пошевелиться.

Как ночная дымка, подсвеченная луной, из-под земли стали появляться сначала руки, потом головы. Над могилой поднялись трое детей. Старший казался ровесником Фроси. Он прижимал к груди малыша. Рядом стояла маленькая девочка, которая как будто пряталась от матери за спиной брата. Призрачные силуэты их были изорваны, огромные дыры и пустые глазницы наполняла тревожная промозглая темнота.

– Любимые мои! Деточки! – охнула женщина и бросилась вперед, желая обнять детей за ноги, целовать их и вымаливать прощения. Но руки лишь проходили сквозь них и вцеплялись в холодную, сырую землю. – Деточки! – завыла она и стала царапать руками могилу и корчиться от боли. – Простите! Простите! Простите меня!

– Уходи! – холодно проговорил старший сын и свободной рукой приобнял сестру. – Ты нас бросила. Ты закрыла дверь на ключ и ушла. И мы горели в огненной ловушке и не могли выбраться. Зачем ты теперь нас беспокоишь?! Опомнилась? Поздно! Иди, куда хочешь, теперь ты свободна. Иди туда, куда ушла в тот вечер. Мы больше тебе не помешаем…

– Теперь ты гори! – сказала девочка и уткнулась лицом в руку брата.

– Уходи! – повторил мальчик.

– Деточки, простите! Я так люблю вас! Я тоже уже давно не живу! Я с вами! Здесь, рядышком… Деточки! Деточки мои!

– Среди нас тебя нет. А от жизни ты отказалась сама, у тебя ее никто не забирал. А мы сгорели, потому что ты нас бросила. Уходи! И больше никогда не приходи.

– Простите! Простите! – обезумев от горя, выла женщина и рвала на себе волосы.

– Мы стали святыми, – сказала девочка. – Нам без тебя хорошо.

– Скоро настанет ночь примирения, – нехотя, через силу, проговорил мальчик. – Когда на небе встанет большая красная луна, наша луна, приходи сюда. Если придешь, простим. Если нет, гори огнем…

И они исчезли. Призраки побледнели и, подобно туману, рассеялись над могилой.

Фросину грудь пронзила резкая боль – будто от удара. Последнее, что девочка успела увидеть, – черные и глубокие – как могилы, впалые глаза женщины-скелета.