Читать книгу Завтра я стану тобой - Мария Бородина - Страница 3

Год 325 от Возмездия Покровителей

Я ненавижу субботу.

Но не за гнусное воскресенье, воняющее ленью и чревоугодием, что непременно приползает следом. Не за шум и возню на городских площадях. И даже не за перебои в расписании повозок. Я ненавижу этот день недели за дежурства по амбулатории, что постоянно выпадают на мою долю. У меня есть два весомых антибонуса, которые заставляют чаще сталкиваться с этой участью: молодой возраст и отсутствие отпрысков. По этой же причине я чаще остальных жриц работаю в праздничные дни.

Дежурства всегда хлопотны и утомительны. Ты остаёшься единственной жрицей на всю амбулаторию и в одиночку принимаешь занемогших со всего Девятого Холма. Но это ещё полбеды: в послеобеденные часы нужно отправляться на домашние вызовы. И на этот раз в твоём распоряжении не только квартал, за которым ты закреплена, но и весь город. Бывали дни, когда нам выделяли колесницу, но в последнее время это случалось редко: слишком велики были затраты. Так что, те, кто не держал лошадей, ходили пешком. Никто не портит за сезон столько сапожек, сколько снашивает на городских дорогах земская жрица!

Бывали, правда, субботы, когда домашних вызовов не оказывалось вовсе. Но это в тёплое время. В этом же годовом цикле1 даже третий сезон2 выдался сырым, промозглым и дождливым. Поэтому, хорошего ждать не приходилось.

Вот и в ту субботу по улицам гуляла гроза, рассыпаясь миллиардами капель на тротуарах. Небо казалось сплошным синяком с прорывами кровоточащих ссадин. Промозглый ветер выл в кронах, и, кувыркаясь по крышам домов, поворачивал флюгеры. В такие серые дни хорошо сидеть дома, греясь у камина, читать книги, дарить радость близким. Но никак не коротать часы в амбулатории, ожидая горькой участи в виде листа вызовов.

Из тёплого кабинета, где воздух пропах листьями чабреца и мяты, наружность казалась особенно неприветливой. Сидя за столом у окна, я наблюдала, как к регистратуре амбулатории подтягиваются посыльные с разных кварталов и передают вызовы. Один за другим, иногда – цепочкой, словно дети, играющие в гусеницу. Закрытые зонтами, занавешенные капюшонами, в клеёнчатых и кожаных плащах не по сезону. Пара посыльных уже возвращалась дважды. Значит, дело совсем тёмное.

– К какому же часу я сегодня до дома доберусь? – зевнула я, глядя сквозь мутное стекло, как регистратор фиксирует очередной вызов.

– Что я могу ответить? Не повезло вам родиться с Потоком Света, – хихикнул мой помощник, нефилим3 Шири, разливая по чашкам успокоительный отвар. – И не повезло стать Посвящённой4.

– Если рассуждать так, как ты, то здесь все жрицы – последние неудачницы, обделённые благостью Покровителей!

– А так оно и есть, – Шири хохотнул, протягивая мне чашку, окутанную паром. – К кому ни сунься, у каждой свой порок, свой крест и свой камень за душой. Ну, никакого внутреннего сияния. Вам всем нужно было родиться в день прославления Покровителей Хаоса!

– Рот бы тебе зашить, Шири!

Я едва удержала в руках накалённый фарфор. Влажная испарина растаяла на пальцах. Отхлебнула отвар. Терпкий вкус мяты скользнул по губам и провалился в горло. Плечи окутало тёплое облако. Теперь сырые дорожки и намокшие листья за окном казались частью другого мира, а оконное стекло – границей раздела. И выходить за порог амбулатории хотелось ещё меньше.

Я сделала ещё глоток и заела удовольствие лесными орешками. Протянула горсточку Шири через стол, но помощник лишь покачал кучерявой головой. Пожав плечом, я закинула в рот дополнительную порцию. Силы мне сегодня пригодятся.

Мимолётное блаженство могло бы растянуться до масштабов вечности, если бы громкий скрип не ворвался в кабинет. Тяжёлая дверь отъехала от косяка, и в проёме показалась знакомая женская голова.

– Ну, почтение моё, – прокаркал растянутый лягушачий рот.

Впрочем, к таким приветствиям мы привыкли.

Я вжалась в кресло, ожидая взрыва. Ленор Лазовски знала вся амбулатория: от младших помощников по санитарной обработке до верховной жрицы. Едва появляясь на пороге, она начинала отборно хамить и плеваться ядом. Но при этом всегда требовала к себе особого отношения. А если не добивалась танцев с бубном под звуки тамтама – грозила проклясть весь род неугодного до седьмого колена. Противоречить Ленор боялись все, ибо проклинать – единственное, что она умела делать хорошо. Даже слишком.

– Моё почтение, – пробормотала я приличия ради.

Оценивающе посмотрев на чашки с отваром и поморщившись, Ленор фыркнула.

– Дежурная жрица подкрепиться изволит! – замахал руками Шири. – Подождите пять минут! Мы вас позовём!

– Только и можете отвары гонять, – недовольно процедила Ленор. – Управы на вас нет! В Пропасть бы вас всех, лентяев этаких! В коридоре человек вот-вот Покровителям душу отдаст, а вы не шевелитесь!

– Мы сквозь стены видеть не можем! – Шири сверкнул серебристыми глазами. Треугольные отростки на его лопатках развернулись и стали походить на рваные крылья летучей мыши. – Да и не похожи вы на умирающую. Поэтому, будьте так любезны, подождите, пока жрица освободится.

Я едва сдержала смех, глядя, как щёки Ленор покрываются багровыми пятнами. Шири – единственный работник амбулатории, который мог сказать ей что угодно и когда угодно. Он не боялся её проклятий и не страшился быть собой. Ленор при всём желании не смогла бы наказать его: Устои категорически запрещали использовать магию на нефилимах. Она, разве что, бросила бы пару ласковых. Но у Шири на каждое слово всегда находилось ещё десять-двенадцать.

Госпожа Лазовски, причитая, нырнула во тьму коридора. Дверь, потеряв опору, гулко хлопнула о косяк. Потом – ещё раз, громче. Уверена, что она специально толкнула её, дабы продемонстрировать своё презрение.

Я утомлённо выдохнула и положила на язык ещё пару орешков. Каждый раз, когда я видела эту женщину, я благодарила Покровителей за то, что меня не закрепили за рабочим кварталом, где она жила вместе со своими детьми.

– Вот как я её! – Шири блеснул глазами и снова развернул недоразвитые крылья. – Здорово ведь, правда, Госпожа Альтеррони?

– Вот и перекусили, – мрачновато констатировала я, доставая из ящика стола трубку для прослушивания.

– Да бросьте вы! – Шири выпучил глаза и стукнул кружкой о столешницу. – Пейте, пейте! Не торопитесь! Что там может быть-то? Она сама – свежа, как огурец. Разве что, её сынок перебрал хмельного, как в прошлый раз.

– Тот, который Гай? – я фыркнула, направляясь к двери. – Да уж. Весело было младшим помощникам вытирать коридор после него.

– Допейте отвар, – упрямо проголосил Шири мне в спину. – Устал я смотреть, как вы бледнеете день ото дня.

– Можешь выпить его сам, – парировала я.

– Ваши миазмы малокровные хватать?! – возмутился Шири. – Да чтоб вас!

За шесть циклов работы я уже так привыкла к тирадам Шири, что научилась не обращать на них внимания. Игнорируя возмущённые возгласы, я выплыла за дверь, и густой полумрак опрокинулся мне на плечи. В мрачных галереях коридора, соединённых арочными перемычками, весь сезон пахло влажностью и плесенью: стоки плохо отводили дождевую воду с крыши, и она сочилась на чердак. От едкого запаха захотелось чихнуть, и я прикрыла рот ладонью.

Как я и думала, Ленор поджидала меня чуть поодаль, деловито подбоченившись и почёсывая квадратный подбородок.

– Что вас беспокоит? – отрезала я на ходу. – Это срочно?

– Я тут не при делах, милочка, – хохотнула Ленор, хватая меня за рукав. От такой бесцеремонности меня передёрнуло. – Тут у входа мальчик занемогший образовался. А я просто мимо проходила, на рынок шла.

– Что за мальчик? – я вырвала руку, опасаясь, что за пару секунд она успеет пришить мне одно из своих проклятий.

– Должно быть, он из заезжих, – Ленор с показной скромностью опустила глаза и повела носком туфельки. – Ни разу его не видела.

Я остановилась, почувствовав, что пар вот-вот повалит из ушей. Ленор переминалась с ноги на ногу с самодовольным видом: то ли гордясь своим вмешательством, то ли получая удовольствие от моих эмоций. То, что я не могла вскрыть мотив её поступка, раздражало меня ещё больше.

– Вам не кажется, что не стоило вмешиваться в чужие дела? – я, наконец, дала волю раздражению. – Он сам должен решить, нужна ли ему помощь!

– Ишь, какие жрецы пошли бессердечные! Милочка, да он сознание теряет, – Ленор невозмутимо накручивала на палец русый локон. – Со скамьи упал, может, и до сих пор там валяется.

– А вы даже не могли помочь ему подняться?!

– Так вы должны, а не я, – Ленор развела руками. – Знали ведь, куда шли, посланницы света! Не нравится – валили бы колбасы вялить или шкуры дубить. Или перевозить мусор с рыночной площади.

Чтобы не вызвать огонь на себя, я сорвалась с места и рванула к парадному входу. Мрамор пола надменно зацокал под каблуками. Я слышала, как Ленор тащится за мной, шаркая сношенными туфлями. И умоляла Покровителей, чтобы она споткнулась по дороге и не успела увидеть, как я откачиваю бедного мальчонку.

У парадного входа воздух всегда был свеж. Высокие окна пропускали много света даже в грозу, а выбитое верхнее стёклышко в одном из них не давало запаху плесени просочиться в холл. Редкие задымлённые лучи плясали по полу, вычерчивая спирали и окружности, ложились на стены дрожащими квадратами, разбивались о канделябры. Вдоль стен с мраморной облицовкой, под просветительскими плакатами, строились ряды кресел для посетителей. В будни сидячих мест катастрофически не хватало. С понедельника по пятницу занемогшие толпились у кабинетов и передавали друг другу недуги, кашляя и чихая в спрессованный воздух. Лишь по субботам холл вымирал, и превращался в подобие светлого храма.

Вот и сейчас мой взгляд встретил пустые кресла с промятыми сидениями бежевого бархата. Никаких посетителей. Никакого мальчика.

В недоумении я ринулась в противоположный отсек коридора и снова наткнулась на пустоту. В радиусе двадцати шагов не наблюдалось никого. Разве что, тени дрожали в запаутиненных углах. Коридор заполняла густая тишина: лишь двери дальних кабинетов тихонько хлопали на сквозняке.

– Что стоишь, милочка? – Ленор подбежала ко мне и, запыхавшись, привалилась к стене. Помимо вечного недовольства ей не давала жить ещё и грудная жаба. – Помогай!

– И где вы видели его? – я обвела взглядом холл с мозаичным сводом.

– Ммм, – Ленор скривилась, глядя в пустой отрезок коридора. – Удрал, наверное. Мальчишкам не объяснишь, когда нужно уделить больше времени здоровью. Но раз уж пришла – помогай! Мне! Видишь, как дышу?! Словно повозка в груди громыхает!

Ярость ошпарила грудь. Глаза на мгновение занавесила белая пелена. Наглость – второе счастье, воистину! По этому параметру госпоже Лазовски равных не было на всём Девятом Холме.

– Вы могли бы и в кабинет зайти, если вам нужна помощь! – я закусила губу, чтобы подавить гнев.

– Ну, раз уж мы здесь, не пойдём же мы обратно?! – выкрикнула Ленор. Одышки как не бывало: она тараторила, как телеграф, широко раскидывая руки и брызгая слюной. – У меня ноги не ходят! Я еле-еле до амбулатории дотащилась от рабочего квартала. Знаешь, сколько мне до сюда по ухабам шлёндрать?! Мне, немощной и бедной многодетной женщине?!

– Вы, кажется, на рынок шли! – я попыталась придать голосу максимальную твёрдость. – Вот и идите.

– Поосторожнее, жрица, – Ленор сморщилась, как печёное яблоко, и зыркнула на меня исподлобья. – Ой, безрассудная ты!

Мы застыли, сверля друг друга взглядами: грузная Ленор, привалившаяся к колонне, и я, бледная и малохольная, с ногами на ширине плеч и трубкой для прослушивания, сжатой в кулаке. И если в голове Ленор, наверняка, росло желание возмездия за неслыханную дерзость, то я судорожно соображала, как лучше поступить. Рвануть в кабинет, оставив Ленор в холле, или же сдаться и демонстративно осмотреть её, под предлогом оказания первой помощи? Удрать – означало сдаться. Пойти на поводу у Ленор – сдаться тоже. Решить бы ещё, какое из поражений станет более масштабным.

Сопоставляя обрывки мыслей, и придя, в конце концов, к выводу, что бесконечно лечиться от несмываемых проклятий будет куда хуже, чем перетерпеть унижение, я сделала выбор. Выполнить требование Ленор будет проще, проще, чем расхлёбывать последствия собственной глупости. Главное в такой ситуации сохранять спокойствие. Спокойствие и добродушие.

– Присаживайтесь, – буркнула я себе под нос. – И расскажите подробно про ваши жалобы.

Гневная гримаса на лице Ленор сменилась глубоким удовлетворением. Жабьи глаза участливо заблестели, а уголки рта поползли вверх. С довольным видом она оторвалась от колонны и понесла тяжёлое тело в кресло.

– Задыхаюсь, – самозабвенно выпалила она.

– На вдохе, на выдохе? При нагрузке? При ходьбе? В какое время суток чаще?

– Бедная больная женщина того и гляди к Покровителям уйдёт, а она ерунду спрашивает, – оборвала Ленор. – Не видишь, неуч, мне помощь нужна!

Но осматривать Ленор не пришлось. Едва я склонилась над ней, расстёгивая воротник, тишину прорвал скрип на высокой ноте.

Фигурные стекляшки в дверях звякнули, разбросав по полу цветные блики. Ручка повернулась, приоткрывая ход в наружность. В холл ворвался мощный поток воздуха, смешанного с дождём. Холодный ветер скользнул по ногам, забрался под юбку, раздув её колоколом. Тронул искусственные цветы в вазонах и, пробежав по стене, засвистел под потолком.

– Вот он! – Ленор оживилась и вскочила с кресла.

– Кто он?!

Но объяснять не пришлось. Яркая картинка сложилась в воздухе сама, из мозаики стеклянных бликов и дождевых капель.

Через раскрытые двери мне навстречу нёсся мальчик. Сложно было судить о его возрасте: он казался настолько измождённым, что едва держался на ногах. Землисто-зеленоватый цвет кожи выдавал тяжёлое малокровие, худоба – плохое питание. Длинные светлые волосы развевались за спиной, как плащ. Казалось, что он убегает от преследователей и надеется укрыться в амбулатории. А ещё казалось, что он рассчитывает на мою помощь. Но не как пациент, а как…

Услышав негласный призыв, я ринулась навстречу. Поймала его на бегу, ухватила за плечи и вгляделась в скуластое лицо. Циклов четырнадцать, не больше.

– Что нужно тебе, дитя? – промямлила я.

Мальчик поднял на меня бесцветные глаза в оправе длинных ресниц, и мороз пробежал по коже миллионом острых игл. Эти глаза не могли принадлежать подростку. Взор древнего старика пронзил меня и вышел остриём промеж лопаток. Казалось, что в нём заточено всё Сердце Земли. Вся его мудрость, все ошибки и вся скорбь.

– Что ты ищешь? – спросила я тише. – Ты прячешься? Кто обидел тебя?

Плечи мальчика мелко задрожали под моими руками. Глаза распахнулись ещё шире. Изогнутые ресницы почти коснулись лба.

– Мама?! – он выгнулся и потянулся к моему лицу.