Читать книгу Новое Черное Пальто - Мария Ботева - Страница 11

Каждую среду мы с Катериной после школы идём ко мне. Не знаю, что там у неё происходит в этот день, почему она не может сразу после школы идти домой. Я могла бы спросить, но на что мне это? Ещё одни сведения в копилку бесполезных знаний. У меня и так там накопилось достаточно, так и катаются, погромыхивают. От Дизеля, например, мне досталось такое: скальпель держат в руке так же, как держат ручку. Теперь я это уже несколько дней знаю. Зачем? Или вот раза два мы с Митрохиным таскались по помойкам, искали корм для всех окрестных собак. И я за это время столько всего услышала: где какую рыбу ловить, где в городе больше всего голубей, где собак. Абсолютно бесполезные для меня знания, абсолютно. Но зачем-то они застревают в голове и иногда показываются миру. Шли как-то в среду с Катериной и моим Маркизом гулять, куда-то далеко забрели. Вдруг я вижу, на доме написано название улицы: Июньская. В этом районе все улицы с какими-то такими названиями: то Июньская, то Ромашковая. И тут я говорю Катерине:

– Если идти вниз по этой улице, выйдешь к остаткам старицы, там можно поймать сома. Мне Митька сказал.

– Митька? – спрашивает Катерина, – Это Женька, что ли?

– Ну да, Митрохин.

– Слушай, чего его все гнобят?

– Так это ж Митька. Маленький, псиной от него несёт, весь в собачьих слюнях. Ходит, ищет чего пожрать для собак. Голубей стреляет, рыбу ловит – всё для них. Я с ним ходила как-то, так он знает, где больше всего собак и кто может им отраву подсыпать. Вот про сомов, видишь, сказал – он знает, где какую рыбу ловить.

И я рассказала, как Митька однажды чуть не утонул. Весной сидел на льду, рыбачил. А лёд уже тонкий, апрель. И Митроха провалился. Начал под воду уходить. Хорошо, что был не один, отец его вытащил и так погнал домой греться, что у того в ушах загудело от скорости. Я сама не видела, но представляю, как младший Митрохин мчит в своей мёрзлой одежде, мокрый, но уже не от речной воды, а оттого, что взмок, так гнал. А за Женькой гонится отец, размахивает над головой жестяным рыбацким ящиком. Всё кончилось хорошо. Ящиком он никого не задел, а Митяй болел две недели. За него родители ещё и страховку получили. Они его каждый год страхуют от несчастного случая и каждый год получают страховку, потому что с ним такие случаи происходят часто. Он просто мистер Тридцать-Три-Несчастья. На уроке у него со стола скатываются ручки, сползают тетради на пол. Потом по ним случайно проходит учительница во время урока. Шнурки на его кроссах развязываются, и на них кто-то ступает. Если брызгаются водой, мимо обязательно проходит Митроха, а потом появляется на уроке мокрый с головы до ног. Словом, трудно найти другого такого же неудачливого человека. Он один – наш Митяй.

Недавно новая напасть – но про неё можно Катерине не рассказывать, она сама наблюдает, как Римма Константиновна, биологичка, на каждом уроке привязывается к нему.

Причём она так умеет сказать, что хочется её выключить, как телевизор. И не только звук, но и изображение. У неё получается смешно и обидно. Обидно тому, к кому она цепляется, а смешно всем остальным. Вот мне и хочется её выключить, потому что у меня, например, голова взрывается, не поймёшь, что делать – смеяться или сочувствовать Митьке.

– Так что, – говорю, – то, что она тебя не так назвала, – это, считай, чистая радость и удача. И не то бывает у людей-то. Сама видишь, как она к Митрохе цепляется.

Но она не ответила. Молча мы прошли несколько улиц, потом повернули в сторону дома. Маркиз уже весь изнылся, замёрз, похоже.

Дома мы пили чай, не по одной кружке выдули. Как мама выражается: шлычкали стакан за стаканом. Катерина всё удивлялась, что никто Митроху не защитит, никто не скажет Римме, что так нельзя вязаться к человеку.

– До неё не доходит, – говорю, – она себе каждый год кого-то нового выбирает.

В пятом классе ей не нравился Дизель, точнее его кроссовки на тёмной подошве. Она утверждала, что чёрные полосы на полу по всей школе – из-за его обуви. В седьмом классе Римма постоянно намекала, что некоторые очень много едят булочек. Глядя на меня. На каждой биологии! Сто раз мне хотелось просто встать и выйти из класса. Однажды вышла. Ничего хорошего. После этого в конце каждой биологии наша классная проверяла, все ли на месте. Но хотя бы Римма от меня отстала.

В прошлом году биологичка приставала к Эльке Кремлёвой, всё что-то говорила про её причёску: то она слишком лохматая, то наоборот, какая-то куцая, то цвет волос ей покажется каким-то неправильным. Вообще-то Кремлёва – одна из немногих нормальных людей, спокойная как слон. Но когда Римма Константиновна в конце третьей четверти снова завела разговор о причёске, Элька вся сжалась и хрипло сказала:

– Глохни!

Римма не поняла, говорит:

– А?

И Элька повторила, уже громко:

– Глохни, ты. Реально, – и сматерилась. И такая наступила тишина, будто оглохли все, ну я по крайней мере.

Потом, конечно, Эльку таскали к завучу, к директору, она писала какую-то объяснительную или что-то такое. Но главное – Римма от неё отстала. Она даже и не смотрела в её сторону теперь. До конца учебного года она вообще ни к кому больше не приставала.

– Если бы Митька так мог сказать, она бы отстала от него. А он видишь какой.