Читать книгу Желтый свитер Пикассо - Мария Брикер - Страница 2

Часть первая
Глава 1
Фильм, фильм, фильм…

Оглавление

Франция, начало апреля, 200… год

В Париж она влюбилась сразу, с первого взгляда, с первого вздоха. Город околдовал ее своим неповторимым шармом. На улицах капризничал апрель, прохладный и дождливый, совсем не характерный для Европы. Еле уловимо пахло кофе и горячими круассанами, именно теми, о которых принято говорить, вспоминая поездки в Париж.

Алевтина бродила с разноцветным зонтиком по промокшим улочкам, кутаясь в короткое демисезонное пальтишко, прислушивалась к звукам дождя, тихому дыханию мутной Сены, звону колоколов собора Парижской Богоматери, наслаждалась созерцанием. Ей нравилось все: и цветущие вдоль бульваров знаменитые каштаны, и прохожие, спешащие укрыться от дождя в уютных кафе, и влажные фасады домов с приземистыми крышами, и шпиль Эйфелевой башни, утопающий в легкой дымке тумана.

Это было непостижимо. Она здесь. В Париже! А вокруг – живая история, к которой можно прикоснуться рукой, пощупать, рассмотреть вблизи.

Париж разительно отличался от городов, в которых ей довелось побывать в последнее время. Он был уникален. И замирало сердце от предвкушения, что премьера фильма «Love with a touch of mint» должна состояться именно здесь. А помотаться пришлось много, было с чем сравнить. Съемки картины велись в нескольких европейских странах – Дании, Австрии, Голландии и Италии. Постоянные переезды, скверные отели, съемки по пятнадцать часов в сутки, яркие софиты, бесконечные пластиковые стаканчики с крепким кофе, привкус горечи на губах, и – дубли, дубли, дубли… Иной раз казалось, что она не выдержит, сорвется, сойдет с ума. Перед началом съемок Варламов предупредил, что будет требовать от нее невозможного. На его слова Алевтина отреагировала с улыбкой и пообещала слушаться режиссера во всем. Если бы она только знала, что стоит за его предупреждением! Варламов безжалостно ломал ее, бессовестно вторгаясь в разум и душу. Алевтина неосознанно сопротивлялась, ей казалось, что она теряет себя, но он продолжал давить, пока она окончательно не поддалась его воле. Она стала куском глины в его умелых руках. Он, как гениальный скульптор, вылепил из нее другого человека и вдохнул в свое творение чужую душу, незнакомую, запутанную… больную. Она вдруг стала мыслить по-другому, чувствовать иначе, двигаться, говорить… Удивительно, но дубли очередных эпизодов сократились, и играть стало заметно легче. Играть легче, а жить – невыносимо. Варламов оказался чудовищем, но каким гениальным чудовищем! Клим был прав, не доверяя этому человеку. Возможно, еще тогда он сумел разглядеть эту опасную двойственность его натуры. В нем жили две полярности – гений зла и гений блага.

Отношения между ними строились очень сложно. Алевтина то боготворила его, то ненавидела. Варламов измывался над ней и в то же время нежно опекал. Все было так запутано, но она ни секунды не сожалела, что судьба свела ее с этим неординарным человеком. Теперь она знала, что значит по-настоящему играть.


От съемок она отходила тяжело и долго. После окончания работы над картиной Варламов отправил ее на один из самых престижных курортов Сицилии – в Таормину. Он словно почувствовал, что ей нельзя возвращаться домой в подобном состоянии, нужно вновь обрести себя. Прогуливаясь по парку отеля в тени вековых кипарисов и изысканных магнолий, нежась под лучами ласкового средиземноморского солнца и любуясь ослепительными видами залива Наксос, она окончательно оправилась. Но так случилось, что из Италии ей пришлось лететь не в Москву, а в Париж, на премьеру фильма. Это было неожиданно и скоро. Окончательный монтаж планировали завершить только через две недели, но управились раньше срока. А она так рассчитывала увидеться с Климом!

Клим… Сумасшедшим летом прошлого года судьба подарила ей любовь и счастье, но решила проверить отношения на прочность, так надолго разлучив их.[1] Всего две недели они жадно наслаждались друг другом. Но расписаться так и не успели. Алевтине пришлось спешно выехать на кинопробы в Данию, Клим улетел по делам на Сахалин, подарив ей перед отъездом кольцо своей бабушки – очаровательное скромное колечко с бирюзой, которое она с тех пор всегда носила на пальце. Несколько раз Клим выкраивал время и приезжал к ней на съемки. Последний раз она виделась с женихом три месяца назад. Он прилетел в Милан всего на пару дней, но последняя встреча прошла напряженно и как-то совсем неправильно. Они встретились и расстались, словно чужие люди. Она полностью растворилась в роли, он выглядел усталым, раздраженным и взвинченным, вскользь объяснив, что дела идут в последнее время неважно. Возможно, он искал в ней поддержку, которую Алевтина не смогла ему дать. Теперь она жалела об этом всей душой, страшно тосковала и ждала встречи. Была еще одна причина, из-за которой в их отношениях назрел конфликт. Клим вздумал ревновать ее к партнеру по фильму и устроил самый настоящий «разбор полетов». Тогда она восприняла его упреки в штыки и страшно разозлилась, но сейчас, вспоминая свое прежнее состояние, испытывала угрызения совести. Пожалуй, ревность Клима была вполне обоснованной. Партнер по картине, известный датский актер Рутгер Ольсен, статный голубоглазый красавец, с белыми, как альпийский снег, волосами и ямочкой на подбородке, на самом деле сильно волновал ее. К счастью, роман между ними случился лишь на экране. Немного позже Алевтина поняла причину своего состояния. Она так глубоко ушла в роль, что перестала понимать, где реальность, а где игра. Ее чувства были всего лишь эмоциями героини, а не личными переживаниями. Клим тоже со временем успокоился и извинился за свое глупое поведение. Она перевела все в шутку, но тактично намекнула, чтобы он настроился на то, что в картине есть откровенная постельная сцена. Клим пришел в ярость, пообещал, что удушит Варламова, затем Ольсена, далее – всю съемочную группу по очереди, и бросил трубку. В общем, он снова немножко обиделся. Алевтина тоже обиделась, хотя, конечно, было приятно, что в списке приговоренных к смерти ее имя обозначено не было. Разозлившись, она позвонила Климу и запретила ему вообще приезжать, пообещав, что попросит Варламова сделать адаптированную копию, дабы не подвергать его хрупкую мужскую психику ненужному стрессу. Клима это не устроило, он ехидно сообщил, что не может пропустить такое важное событие в жизни невесты и обязательно, непременно, пулей примчится в Париж. Отговаривать Клима было бесполезно, и Алевтина стала морально готовиться к повторению Варфоломеевской ночи. Но вчера Клим позвонил и трагическим тоном сообщил, что не сможет прилететь, так как вынужден срочно лететь по делам на Сахалин. В общем, вымотал ей все нервы, и без того расшатанные до предела из-за предстоящей премьеры, которая намечалась сегодня вечером в одном из трех знаменитых парижских кинотеатров – «Reflet Medicis». Как же она расстроилась, когда Варламов показал ей место, где будет проходить показ! Воображение живописно рисовало роскошный кинотеатр, с красной ковровой дорожкой, ведущей к входу, но когда она увидела невзрачное здание на узкой улочке имени французского археолога Шампольона – сникла. Варламов, уловив ее разочарование, постарался Алю успокоить и объяснил, что в «Reflet Medicis» по традиции крутят фильмы для истинных ценителей подлинного киноискусства и кинотеатр является излюбленным местом парижских киногурманов. Это был своего рода заповедный уголок, по-

хожий на Московский музей кино, и очень скоро она поняла, что Варламов в своем выборе, как всегда, оказался прав – лучшего места для премьеры фильма «Love with a touch of mint» было не найти.


Алевтина посмотрела на часы: пора было возвращаться в отель. Удивительная атмосфера города помогла ей немного расслабиться и забыться, но стрелки часов плавно приближались к самому важному моменту ее жизни. Эйфория и страх вернулись.

До гостиницы было недалеко. Только сейчас она поняла, как продрогла. Аля ускорила шаг, мечтая как можно быстрее оказаться в номере, принять горячий душ и согреться. Волнение усилило озноб. Руки словно одеревенели. У входа в отель никак не получалось сложить зонтик. Удалось только с третьей попытки. Алевтина влетела в холл, попросила ключ у портье, немного смущаясь, что с зонтика капает вода на пол. Портье, впрочем, на мокрый зонтик не обратил никакого внимания. Передавая Алевтине ключ, он лучезарно улыбнулся и посмотрел ей в глаза так выразительно, что Алевтина засмущалась еще сильнее. Она улыбнулась в ответ, отметив, что у портье юное и совсем несимпатичное лицо, а глаза – с приятной хитринкой, поблагодарила молодого человека, поднялась на свой этаж, сделала несколько шагов и растерянно замерла, заметив, что под дверью ее номера лежит небольшая подарочная коробка, перевязанная блестящей лентой, и бордовая роза. Аля с замиранием сердца подошла к двери, подхватила розу и подарок, открыла номер, бросила на пол зонт и, на ходу снимая туфли, влетела в комнату.

Осторожно положив на кровать коробку, Алечка торопливо скинула пальто, уселась на покрывало и с наслаждением вдохнула изысканный аромат царицы цветов. Роза была восхитительна: толстый стебель, крупный бутон с перламутровыми капельками воды на лепестках. Правда, она любила розы пастельных оттенков, кремовые и молочно-оранжевые, но это было неважно. Она еще раз вдохнула аромат розы, отложила цветок и принялась с интересом изучать коробку. Карточки с именем дарителя не оказалось, но как же она обожала сюрпризы! Аля потрясла коробку, прислонила к ней ухо, снова повертела в руках, пытаясь представить, что внутри, оттягивая самый приятный момент. В коробке что-то мягко стукалось о стенки, а в душе поднималась теплая, согревающая волна нежности – она почему-то не сомневалась, что это подарок от Клима. Пожалуй, розу доставили слишком рано, ведь премьера еще не состоялась, но все равно было невероятно приятно и так трогательно, что хотелось плакать. Но плакать ей никак нельзя! Сегодня она просто обязана выглядеть потрясающе. На премьере должен собраться парижский бомонд. «Бомонд», – Алевтина зажмурилась, и ей вдруг стало по-настоящему жаль, что Клим не смог приехать. Сейчас поддержка близкого человека Але бы не помешала. И ничего бы не случилось, если бы он прилетел. Он же не мальчик, в конце концов, а взрослый здравомыслящий мужчина. Глупости какие, ревновать к партнеру по фильму – это же всего лишь кино, а не жизнь.

Алевтина тяжко вздохнула, шумно шмыгнула носом и потянула за ленту…

В дверь постучали.

Аля отложила коробку и разрешила войти, но посетитель не спешил. Стук в дверь повторился и, как эхо, в такт ему вдруг бешено отозвалось сердце.

– Клим! – закричала она, вскочила с кровати и бросилась к двери. Это был не Клим: на пороге стоял Рутгер Ольсен с бутылкой шампанского в руках и радостно улыбался.

– Ты? Я думала… – Аля тоже улыбнулась, глупо и разочарованно. – И роза? И подарок? Это тоже ты? – тихо спросила она. Рут невнятно помотал головой и откашлялся.

Повисла неловкая пауза. Алевтина нервно усмехнулась, не понимая, как себя вести и что делать. Рут долго и пристально смотрел ей в глаза, потом отбросил рукой волосы назад: свойственный ему жест, от которого сходили с ума его многочисленные поклонницы. Вероятно, он пытался таким же способом произвести впечатление на Алевтину. Но – не произвел.

– Э, Рут, тебе лучше… уйти, – промычала Алевтина, ринулась в комнату, схватила подарок и сунула в руки Ольсена. – Прости, я не могу это принять, – тихо сказала Алевтина и смущенно опустила глазки. Рут растерянно повертел подарок, хотел было что-то сказать, но Алечка не дала ему этой возможности. – Все. Иди, – торопливо сказала она, по-дружески чмокнула Рута в щеку и закрыла перед его носом дверь.

Шаги Ольсена уже давно стихли, а Алечка все стояла и тупо смотрела на дверь – она решительно ничего не понимала. До сегодняшнего дня за пределами съемочной площадки Рутгер не проявлял по отношению к ней совершенно никакого интереса, всегда держался ровно и отстраненно. К тому же во время съемок у Рута был глубоко законспирированный роман с известной актрисой Марией Леви, которая играла роль соперницы ее героини. Отношения их не афишировались, потому что Мария была замужем за известным московским политиком и страшно боялась огласки. Однако невооруженным глазом было видно, что они с Ольсеном – любовники. Рут был по-настоящему увлечен Марией. Алечка даже поревновала немного, так, совсем чуть-чуть: по сценарию вроде было положено. Но она всегда отдавала себе отчет, что с Рутом они не были даже друзьями! Или были? Скорее всего, он и приходил как друг, предположила Алевтина и густо покраснела. Пришел скоротать время до премьеры, а она не предложила ему даже войти. Только ведь смотрел он на нее совсем не по-дружески. И ослепительно красивая роза совсем не походила на дружеский подарок. «Чудеса», – устало вздохнула Алечка и взглянула на часы. Ольсен, как и большинство мужчин, не отличался чувством такта. Как можно было додуматься явиться к женщине в канун столь знаменательного события? На что он вообще рассчитывал? Что она станет пить с ним шампанское, вместо того чтобы наводить марафет? Или он думал, что после подарка и цветов она сразу же бросится ему на шею!

Алевтина раздраженно подернула плечами и направилась принимать душ. Уже очень скоро к ней должен был явиться стилист, чтобы превратить ее в обворожительную светскую львицу. Работка мастеру предстояла не из легких, и Алечка заранее посочувствовала ему, намыливая свою непослушную копну волос восхитительным персиковым шампунем и хмуро размышляя, что все-таки могло лежать в подарочной коробке и чего она в итоге лишилась. Никаких вариантов, кроме мягкой игрушки, в голову не приходило, а их она терпеть не могла. В общем, жалеть особенно не о чем, пришла к заключению Алечка, выключила воду, замотала голову полотенцем, набросила халатик и, услышав стук в дверь, направилась встречать стилиста.

* * *

Варламов ждал ее в холле гостиницы. При ее появлении он тут же состроил недовольную мину, показал на часы и поволок к машине. Стилист промучил ее дольше, чем планировалось, и теперь они опаздывали. В машине режиссер, к счастью, подобрел, осмотрел Алечкин наряд и одобрительно улыбнулся. Собственно, в этом не было ничего удивительного, потому что в выборе платья для премьеры Иван Аркадьевич принимал непосредственное участие. Именно он любезно помог ей сориентироваться в массе ослепительных дорогих туалетов от модных дизайнеров и посоветовал, что следует надеть на премьеру, дабы не упасть лицом в грязь. Аля четко следовала рекомендациям наставника. К закрытому маленькому черному платью, опутанному, словно паутиной, тонким серебряным жгутом, с длинными, узкими, расклешенными у кисти рукавами и воротником под горло, были подобраны замшевые туфли с круглыми мысами, невысоким изящным каблуком, тоже расшитые серебряной нитью, сумочка-мешочек и дымчатый шелковый плащ, подбитый мехом шиншиллы, на случай, если погодка в Париже будет прохладной. Над ювелирными украшениями ломать голову не пришлось. В прошлый приезд Клим сделал ей царский подарок: платиновые сапфировые серьги и кольцо. Макияж в холодной гамме, бледно-розовая помада, легкий естественный румянец, изысканный аромат мускуса и гладкая высокая прическа в стиле сороковых годов дополнили образ и сделали ее похожей на самую настоящую кинозвезду. Осталось дождаться мнения светской парижской публики и кинокритиков, чтобы понять, является ли она таковой на самом деле.


К «Reflet Medicis» Алевтина с Варламовым прибыли в элегантном «Пежо-607». В фойе почти никого не было, гостей уже пригласили занять свои места в зале. Остались лишь организаторы и журналисты, которые мгновенно взяли их в кольцо. Посыпались вопросы. Аля не понимала смысла слов и лишь растягивала губы в улыбке. Радовало, что вопросы задавали не ей, а Ивану Аркадьевичу, иначе она выглядела бы безмозглой идиоткой. Алечку только фотографировали и разглядывали с интересом, таким небрежным и скользким, что ей становилось тошно и хотелось провалиться сквозь землю. Без сомнения, ее воспринимали, как любовницу Варламова, что было крайне неприятно. Не об этом ли предупреждал ее Иван Аркадьевич перед премьерой? В машине он вдруг как-то странно посмотрел на нее и вскользь сказал, чтобы она готовилась к худшему. Она, как всегда, постеснялась уточнить, что он имел в виду, а он тоже, как всегда, не посчитал нужным объяснить более доступно. Как же он любил недосказанности… Аля посмотрела на Ивана Аркадьевича. Держался он молодцом. Внешне выглядел спокойным, шутил и подыгрывал журналистам, но Алевтина чувствовала, что режиссер сильно взволнован и напряжен. Таким она видела его впервые. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Как еще может вести себя режиссер на премьере собственного фильма? Пускай это далеко не первая его картина, какая разница.

Алечка попыталась понять свои ощущения. Пожалуй, в данную минуту она чувствовала себя сродни студентке на первом в жизни экзамене. Ее бросало то в жар, то в холод. В груди бешено стучало сердце, мерзли руки, элегантные туфельки казались стопудовыми гирями. Теперь Алечка жалела, что не выпила с Рутом шампанского. Сейчас она не отказалась бы и от стакана водки, лишь бы панический страх, сдавливающий грудь, отступил и она смогла бы адекватно воспринимать действительность.

Варламов кратко ответил на часть вопросов и вежливо пригласил прессу пройти в кинозал, пообещав, что после показа картины на пресс-конференции, посвященной премьере, уделит интервью больше времени. Журналистов это вполне устроило, и их оставили в покое.

В кинозале горел приглушенный свет, журналисты расселись, и в зале почти не осталось свободных мест. И снова мелькнула мысль, что кинотеатр выбран удачно. Уютное камерное помещение с бархатными красными креслами располагало к себе и настраивало на нужную волну спокойного вдумчивого созерцания.

Их появление привлекло внимание, по залу прокатилась волна шепота. Варламов проводил Алевтину к ее месту в первом ряду, где уже ожидала своей участи съемочная группа, а сам поднялся на сцену, чтобы представить картину и поприветствовать гостей. Раздались аплодисменты. Аля кивком поздоровалась со всеми, села рядом с Рутгером Ольсеном и улыбнулась ему мягкой виноватой улыбкой. Рут презрительно оглядел ее с ног до головы, лениво пригнулся к уху и что-то шепнул на английском, дыхнув на нее легким запахом алкоголя. Что именно, Алевтина не разобрала, кажется, Ольсен говорил ей про какой-то пляж. Вероятно, пытался сделать комплимент, решила Алечка, ответила ему лучезарной улыбкой и завистливо вздохнула, вновь сожалея о том, что отказалась выпить шампанского. Рут почему-то выглядел злым и неестественно расслабленным. Тоже волнуется перед премьерой и обижается, что она его отшила, подумала Алевтина. Иначе почему бы Ольсен вдруг обратился к ней по-английски, хотя вполне сносно говорит по-русски? Хорошо еще, не на датском, с родным языком Ольсена у Алевтины были большие проблемы, точнее, глобальные – она ни слова не понимала. Впрочем, английский тоже был ею успешно забыт, остались лишь смутные воспоминания. Правда, утраченные знания самопроизвольно восстанавливались в экстренных случаях, например, в магазинах, ресторанах и гостиницах. У Рута, вероятно, был обратный процесс, и в стрессовых ситуациях он напрочь забывал русский. «Точно, волнуется», – пришла к выводу Алечка и осторожно покосилась на Рута. Дорогой бежевый костюм в тонкую полоску, жемчужного цвета рубашка с перламутровыми пуговицами, белые волосы небрежно уложены в стильную прическу, легкий загар, румянец на скулах. Ольсен был невозможно хорош собой, и ей было странно, что он нервничает. Несомненно, актера ждал очередной триумф. Глядя на него, невозможно было предположить обратное, даже вечный аллергический насморк, которым страдал Рут и из-за этого говорил немного в нос, поклонницы воспринимали как достоинство. Алевтине в голову вдруг пришла неприятная мысль, что на экране рядом с ним она будет смотреться бледной поганкой. Она совсем сникла и приготовилась к тому, что после премьеры ей ничего хорошего не светит.


Варламов закончил вступительную речь, поблагодарил присутствующих и спустился со сцены. Алевтина заерзала в кресле, ожидая, что режиссер присоединится к ней и она сможет опереться о его дружеское плечо. Но Иван Аркадьевич бодрым шагом прошел мимо и вышел за дверь, вызвав в зале небольшое волнение. Алечка растерянно приподнялась, чтобы бежать за режиссером, но потом вспомнила заметки прессы о том, что Варламов всегда так поступает (уходит из зала во время премьеры своих фильмов и бродит в одиночестве по вестибюлям кинотеатров, ожидая конца просмотра), и уселась обратно в кресло. Как же она понимала Ивана Аркадьевича в данную минуту! Когда свет погас, киноэкран ожил, появилась заставка, зрители затихли, и из динамиков полилась приятная музыка. У Алечки возникло непреодолимое желание выбежать из зала вон. Но вакантное место за дверью уже было занято. Она откинулась на спинку кресла и обреченно уставилась в мерцающий экран.


Елизавета Павловна де Туа последний раз обернулась к входу в кинозал и нервно забарабанила пальцами по подлокотнику кресла: фильм начался, но одно место рядом с ней по-прежнему пустовало. А ведь обещала, что непременно придет, хочет прийти, просто горит желанием увидеть новый фильм Варламова! Опять опаздывает, решила Елизавета Павловна и нахмурилась. Кто-кто, а Мишель не могла пропустить подобное светское мероприятие. Сейчас явится, шумно ворвется в зал, сверкая бриллиантами и оставляя за собой шлейф дорогих духов. Потревожит людей, привлечет к своей персоне нежелательное внимание. Начнутся пересуды… Елизавета Павловна поморщилась и плотно сжала губы: несносное поведение племянницы каждый раз выбивало ее из колеи. Даже фильм смотреть уже особого желания не было. Хотя с первых кадров было видно, что он превосходен, и денег, которые она щедро вложила в этот некоммерческий проект, ей было совсем не жаль. Несомненно, Варламов не прогадал, что пригласил на главную роль Рутгера Ольсена. Как же он хорош, какая стать, какое врожденное мужское обаяние и притягательность! На мгновение Елизавета Павловна залюбовалась героем. Интерес к фильму снова понемногу подогревался. Разгоралось и любопытство – оценить игру актрисы, сыгравшей в фильме главную роль. Варламов пообещал, что Елизавету Павловну ждет сюрприз, но что он имел в виду, она так и не поняла. Возможно, что-то особенное было в игре или внешности актрисы, решила Елизавета Павловна, сожалея, что совсем не рассмотрела девушку, когда та вошла в зал под руку с режиссером.

Сюжет увлекал Елизавету Павловну все сильнее. Раздражение по поводу Мишель постепенно проходило. Ей нравился этот неспешный ритм, заданный режиссером, нравилась работа оператора, чудесная музыка, натура…

На экране появился живописный сельский пейзаж. Герой Ольсена шел по дороге к небольшому аккуратному домику, стоящему на отшибе деревни. Он поднялся на крыльцо, постучал, дверь распахнулась, и на пороге появилась девушка в легком белом платье. Оператор взял лицо актрисы крупным планом… Елизавета Павловна подалась вперед и ошеломленно уставилась в экран – с экрана на нее смотрела племянница Мишель!


От волнения у нее запотели очки. Жалея, что не прихватила с собой сердечных капель, Елизавета Павловна суетливо полезла в сумочку, достала салфетку, протерла очки и водрузила их обратно на нос. Наваждение прошло, но Елизавета Павловна по-прежнему пребывала в легком смятении. Сходство актрисы с ее племянницей сначала показалось просто поразительным! Глаза, нос, губы, фигура… Только у актрисы волосы длинные, намного светлее и вьются, кожа – прозрачная, светлая, осанка и походка другие, мимика… Чем больше Елизавета Павловна вглядывалась в черты героини, тем меньше понимала, что общего она могла найти в обеих девушках. Мишель была гораздо ярче и выразительнее. Жгучая брюнетка с короткой стрижкой, смуглая, стройная, надменная. Но первое впечатление все равно не отпускало, пока в зал не ворвалась Мишель. Именно ворвалась, Елизавете Павловне, во всяком случае, так показалось. Мишель поправила стильную меховую кепочку, расстегнула полушубок и стала высматривать тетушку среди зрителей. Елизавета Павловна махнула племяннице рукой, Мишель заметила ее, сделала несколько шагов, остановилась и обернулась к входу, словно что-то привлекло ее внимание.

1

О знакомстве Али и Клима с Варламовым и связанной с этим детективной истории читайте в романе Марии Брикер «Мятный шоколад».

Желтый свитер Пикассо

Подняться наверх