Читать книгу С.С.С.М. - Мария Чепурина - Страница 4
4
ОглавлениеПроснулся он в двенадцатом часу. Это ж надо! Не почувствовал, что рассвело, не услышал ни утреннюю музыку по радио, ни того, как возились соседи. Даже завтрак проспал. Хорошо хоть, что Краслен работал во вторую смену: не с восьми, а с часу.
Соседи уже ушли. На столике валялась вчерашняя газета с сообщениями про бойню в Чунчаньване и про марокканскую кобылку. Сверху помещались два стакана в подстаканниках и чей-то портсигар. Мусорная корзина была доверху забита скомканными чертежами. Краслен оделся, вышел в коридор, откуда доносились звуки марша – бодрого и яркого, какого-то светящегося, что ли.
Прямо перед дверью в его комнату на белом полу лежал огромный лист ватмана. По нему, передвигая вырезки журналов и газет, ползал художник. Со своим коллажем, места для которого в жилой комнате не хватало, он возился уже пятый день.
Сверху, из спортзала, слышалось, как мяч бьется об пол, как кто-то прыгает, как весело скрипят спортивные снаряды. Снизу раздавался детский крик – там были ясли. Через окна в полный рост струился свет, и было видно, как на внутреннем дворе, построившись рядами, дошколята, дети комбинатовцев, в одних трусах и майках делают гимнастику.
Мимо шел по пояс голый Революций. Бросил:
– Ба! Да ты небось едва проснулся! – И в шутку хлестнул Краслена полотенцем. – Слышал?
– Что?
– «Что»! Эх ты, соня! Да в Шармантии в правление союза переплетчиков двух наших нынче выбрали! Ну, в смысле, коммунистов! Наконец-то! Обошли-таки буржуйских болтунов!
– А… Это здорово…
– Сегодня в стенгазету напишу. Ну ладно, некогда. Увидимся еще!
Люсек исчез. Краслен пошел, умылся («Интересно, как у пролетариев Шармантии дела с водоснабжением и зубным порошком? Наверняка не хватает»). Оставалось полчаса до выхода на смену, так что начинать какие-то серьезные занятия – например, идти в бассейн жилкомбината, или, там, в библиотеку, или в музыкальную комнату – бесполезно. В столовой завтрак уже кончился, обед не начался: там делать было нечего. Кирпичников решил пойти на верхнюю террасу: прогуляться, глянуть на коллекцию тропических растений, разводимых юнкомами.
Отсюда, с тридцатиэтажной высоты, открывался превосходный вид на улицу. По мокрой, только что политой и поэтому блестящей мостовой текли людские реки. Лето, кажется, вошло в свои права. В одежде пешеходов преобладали белый и серебристый цвета. На фоне светлых зданий, полностью лишенных глупых украшений и прекрасных своей гладкой лаконичностью, на фоне столь же светлой мостовой из искусственного камня, под лучами бодрого, воинственного солнца зрелище спешащих по делам свободных людей рождало ощущение чего-то очень чистого, правдивого и ясного. Нет, конечно, были тут и яркие цвета: флажки на зданиях, тюбетейки, зелень на газонах. Эти красочные пятна лишь подчеркивали царство чистоты и белизны. Наверно, если бы Краслену встретился какой-нибудь рабочий с головой, отравленной фашистской или просто буржуазной пропагандой, то Кирпичников пришел бы с ним сюда, на комбинатскую террасу. Показал бы ему сверху жизнь красностранцев. И рабочий, разумеется, не смог бы не поверить в коммунизм. Его бы впечатлило, покорило, восхитило все вокруг: и махолетчики, все время проплывающие в воздухе, и шелест шин автомобилей – самых мощных в мире, и блистание солнцеуловителей (источников энергии), и зрелище высоких труб заводов с поднимающимся дымом, и шумящий геликоптер, приземлившийся на крыше женского крыла жилкомбината…
«Неужели человек, который это видел, может быть вредителем? – подумалось Краслену. – Кто, кто, кто?! Ну не Пятналер же! И никак не Клароза. Вряд ли Аверьянов. Ну, а что касается Бензины…»
– Эй, Краслен! – окликнул кто-то.
За спиной стоял Маратыч.
– Дышишь воздухом?
– Ну да… Пожалуй, так…
– Наверно, размышляешь?
– Не без этого. Как следствие идет?
– Идет, – сказал Маратыч. И добавил очень тихо: – Знаешь что, товарищ? Будь внимателен. Смотри вокруг. Следи! Вредитель себя выдаст. Агитацией. Прогулом. Бракодельством… Как угодно неожиданно. Гляди во все глаза!
Краслен оторопел:
– Ты что, хочешь сказать, что…
– Тс-с-с!
– Что этот кто-то… Кто, с кем я общаюсь? Друг? Сосед?
– Краслен, я заподозрил… одну личность. Не могу пока сказать. Нет доказательств. Я прошу тебя: смотри внимательно! За всеми. За соседями, ребятами в цеху, за остальными… Всеми, с кем общаешься! Тебе я доверяю. Понимаешь, этим гадом может оказаться кто угодно… Но я знаю, что это не ты. Как, поможешь?
– Ну естественно! Вот если б ты, Спартак, сказал бы мне понятнее, за кем, на что смотреть…
– На все! За всеми! У меня есть только подозрения. Прости, сказать их вслух пока что рано!
– Понимаю.
– Я ведь не могу быть сразу в каждом из цехов, на складе, в комбинате, видеть все… Конечно, есть директор и Люсек. Но ты ведь понимаешь, мало этого! За дело должен взяться коллектив, все мы, рабочие. Но раз этот вредитель просочился в нашу массу, так удачно нацепил личину пролетария, что я могу довериться лишь некоторым. Нашему директору, Люську и вот тебе, может быть, еще паре-тройке…
– Спартак Маратыч! Я, конечно, буду помогать тебе!
– Спасибо, братец! – Начзавком пожал Краслену руку, скупо улыбнулся. – Сообщай мне обо всем подозрительном, что сможешь углядеть!
– Всенепременно!
– И, пожалуйста… молчи об этом нашем разговоре. Не хочу, чтоб кто-то стал завидовать. Краслену, мол, доверяют, а мне вот, дескать, нет… Смолчишь? Спасибо. Скоро мы отловим эту гадину.
Геликоптер, было замолчавший, снова завертел свой мощный винт и снялся с крыши, поднимая за собою красное полотнище с большими буквами: «ЛЮБОВЬ. КОММУНА. РАДИО».
В металлобрабатывающем цеху звучал сильный, способный перекрыть шум всех станков, голос Шарикова. Поэт был еще и чтецом. Нередко он давал рабочим сводки новостей, политпросвет и лекции на тему обстановки за границей. Разумеется, читал свои стихи. Но так как пролетарий должен получать образование по возможности широкое, Шариков старался поумерить самолюбие творца и декламировал чужие сочинения, часто что-нибудь из классики. Сейчас он читал Гоголя – конечно, не в самом цеху, а в радиоузле, по микрофону.
Слева от Краслена штамповал свои детали младший из Безбоженко, Пятналер. Рядом с ним на фрезерном станке трудился дед Никифоров, который временами похихикивал над глупостью Манилова. Краслен «Мертвые души» уже знал: прочел в библиотеке год назад. Теперь он заскучал. Без завтрака работа перестала приносить радость. По закону у Краслена было полчаса на пообедать. Их он мог использовать всегда, в любое время, и поэтому решил подкрепиться незамедлительно.
Электриса Никаноровна зевала. С тех пор как всю еду объявили бесплатной, ее труд стал слишком прост: ни кассы, ни раздачи, только наблюдай за тем, чтоб пища не остыла, да поддерживай порядок в помещении. Голос чтеца звучал и здесь, в столовой, но нарпитовка не очень уважала книги классиков. Гораздо больше ее увлекали отчеты со съездов и актуальная информация.
Поскольку смена только-только началась, столовая пустовала. Электриса Никаноровна скучала больше, чем обычно, и, обрадовавшись Краслену, мгновенно завязала разговор:
– Борщ, смотри, какой наваристый! Вот только что пришел! Бери, пока там мясо еще плавает!
– А я хочу солянку. Есть солянка? Снова нету…
Повара фабрики-кухни сделали сегодня всего двенадцать видов супа против двадцати, как вчера-позавчера. Щи зеленые, борщ грибной с черносливом, рассольник рыбный с фрикадельками, чихиртма из баранины, харчо, суп горховый, суп из брюссельской капусты, из щавеля, тыквенный, манный, молочный, томатный… Солянку не возили пятый день. Вторые блюда тоже разочаровали: тридцать три мясных и семь гарниров. Опять этот надоевший гуляш из говяжьего сердца, долма, раки в вине, осетрина на вертеле, крабы, индюшка, язык… Ничего интересного! По крайней мере, с выпечкой нормально. Пончики приехали! Ура!
Краслен набрал себе борща (две порции), немного языка с душистой гречкой в грибном соусе. Налил из самовару чаю в белую и гладкую, без всяких украшательств, супрематистскую чашку. В очередной раз вспомнил про то, что эта серия посуды, если не врут, была спроектирована тем самым художником, что создал герб Краснострании – квадрат черного цвета, украшенный затем красной звездой.
За чистый стол, накрытый красной скатертью, подсела Электриса Никаноровна.
– Ну что, – спросила она, глядя на Красленову тарелку, содержимое которой постепенно убывало, – как дела, Красуш? Какие будут новости?
– Какие… вот в Шармантии на выборах в профком переплетчиков успех у коммунистов.
– Хорошо! А сам как поживаешь?
– Вот, проспал сегодня, не позавтракал. Приходится обедать раньше всех.
– А что проспал-то? Чать, с Бензиной? – Электриса улыбнулась.
– Не-е-е-ет… Спал просто плохо. Думал про вредителя.
– Нашли его?
– Какой там…
Электриса Никаноровна вздохнула:
– Что им не сидится, этим буржуинам! Только зажили – и вот оно, опять! Неужели никогда это не кончится?!
– Кончится, конечно, Электриса Никаноровна. Все войны рано или позно кончаются победой одной из сторон! – с важным видом ответил Кирпичников. – Даже Столетняя война, уж на что была длинная…
– А сам-то ты как думаешь? – спросила Электриса.
Суп закончился, Кирпичников принялся за второе.
– Много кто бы мог… – ответил он. – А вы вот, например, кого бы заподозрили?
– Конечно, Аверьянова! – ответила нарпитовка.
– Угу… Мои соседи… – гречневая каша не давала слишком много говорить, – мои соседи… они тоже… так считают.
– Ну а ты что, не согласен?
– Я… – Краслен опустил вилку. – Если только между нами! В общем, это… Я к Стаканводыеву присматриваюсь.
– Это, что ли, к Комунбеку Абдулаичу?
– Ага. Вот вы заметили: обычно он на задний ряд садится, а в этот раз на средний сел и с краю… Может, помните? Ну, прямо у двери. Когда рвануло, он ведь ближе всех был. Первым просился на место преступления!
– Точно! Он!
– …Хотя Стаканводыев лучший сборщик. Да и в партии давно. Характеристика…
– Стало быть, не он! – подытожила Электриса.
– Может, он, а может, и кто другой. Взять, к примеру, Коксохимкомбинатченко…
– Батюшки мои! Да он же авангардовец! К тому же положительный такой…
– Положительный-то положительный, а на часы, пока заседали, раз десять посмотрел! Я за ним наблюдал. Ждал, наверно, скоро ли рванет!
– А и правда, все может быть… – поддакнула нарпитовка. – Наверное, он.
– Э-э-э! С выводами сразу погодите, Электриса Никаноровна! Лучше вспомните, как себя Тракторина вела!
– А что она? Траня хорошая девочка! Да я как-то и не припомню…
– Верно, что не припомните! Вы же тогда в обморок свалились, а она вам помогать рванулась. Ну? Соображаете?
– Про что соображать-то?
– Да про то, что коллектив весь как один человек побежал обследовать место преступления, а одной Тракторине до этого словно и дела нет! Выходит, она взрыву-то и не удивилась вовсе? Так получается?
– Удивилась или нет – какая разница! – фыркнула Электриса. – Траня бросилась на выручку товарищу! Мне то есть. Да если бы не она, я бы, может, до сих пор тут вверх тормашками валялась, так-то вот!
– А что это вы ее так защищаете? – осведомился Краслен.
– А что бы и не защитить, коли она меня подняла, когда я свалилась?!
– А может, вы неспроста свалились, а, Электриса Никаноровна?! – выпалил Кирпичников неожиданно для себя.
Возникла неловкая пауза. Столовщица покраснела. Едок тоже.
– Пончик-то возьми еще, Красуля. Как раз на тебя смотрит, вон какой толстенький! – осторожно проговорила Электриса минуту спустя.
– Спасибо. Я, пожалуй, пойду, – с этими словами Краслен поднялся из-за стола.
В столовой появился Революций.
– А, Кирпичников! – воскликнул он развязно. – Что-то часто мы встречаемся. Похоже, поздний завтрак, да, дружище?! Ха-ха-ха!
Он вынул из-под мышки свернутый в трубу большой лист ватмана, оставил на столе и стал сдирать со стенки старый номер стенгазеты.
– Свежий выпуск! – радостно сказала Электриса, предвкушая новенькое чтиво.
У Краслена оставалось семь минут обеда. Можно задержаться, посмотреть. Он помог Люську расправить стенгазету, закрепить ее на стенке. Потом бросил взгляд на то, что там написано, и сразу же заметил заголовок: «Непейко – к ответу!»
– Директор?
– Ну да! – заявил Революций спокойно. – Возможно, что бомбу взорвал и не он, но кто допустил, что в наш коллектив смог внедриться вредитель?! Вина на Непейко!
– Но он же пролетарский директор… И кто его выбрал? Мы сами. Партийный, не вор, получает такие же деньги, как всякий рабочий… – ответил Краслен неуверенно.
– Мало ли что! Непейко создал атмосферу, в которой вредительство стало возможным! Он или плохой руковод или просто…
Столовщица с шумом открыла окно. Белый тюль надулся свежим майским воздухом, как парус, солнечные зайчики забегали по стенам и мармитам.
– …Или просто шпионажем занимается!
– Согласна с Революцием! – с готовностью сказала Электриса Никаноровна. – Непейко виноват! Прощупать его надо бы… Револ, ты умный парень!
– Ну, стараюсь, Электриса Никаноровна, – ответил, улыбнувшись, рабкор. – Нам завком собрать бы. И поставить там вопрос о снятии этого Непейко. Я так и написал вот. Что, Кирпичников? По-твоему, неверно?
– Не знаю. Может быть. Пойду я в цех, пожалуй, мне уже пора, – сказал Краслен.
Он вышел из столовой и услышал за спиной, как Электриса, ставя в вазы на столах для пролетариев свежие цветы, говорила:
– Умный ты, Ревошенька… Ох, прямо голова как дом советов! Ну конечно, нужно снять Непейко! Я сама и не дотумкала… А ты – толковый парень…
«Что же, может быть, они и правы».
Из метцеха доносились голоса – взволнованные, злые, возмущенные. Кирпичников на миг остановился, опасаясь заходить. Представил, что увидит кучу развороченных станков, изломанных деталей, гору трупов… Прервал свою нелепую фантазию: «Все глупости!» Вошел.
Толпа в спецовках собралась как раз вокруг его станка.
Не успев спросить «Что здесь случилось?», услыхал истошный вопль Пятналера:
– Вредитель! Шкура! Гад! Фашистский прихвостень!
– Ах, вот ты как! – шумел в ответ Никифоров. – Глядите на него, лиса какая! Уличили в бракодельстве, так он вон чего – на другого решил свалить! Не выйдет, так-то!
– Да, товарищи, не верьте вы ему! Рабочим притворяется, а сам… а сам – крещеный! Он мне, прихвостень фашистский, сам сболтнул однажды!
– При царе, дурила, всех крестили, будто ты не знаешь! Гляньте на него! Куда свернул! Ну ты вот некрещеный, а деталей-то напортил целый короб. Ясно теперь, взрыв-то кто…
– Да ты, ты, сучья морда! Ты взорвал!
– Мели, Емеля!
– Ты взорвал! Товарищи! Меня эта собака специально уболтала, чтоб я порчу допустил!
– Да что у них случилось? – шепотом спросил Краслен у ближайшего рабочего в толпе.
– Безбоженко, придурок, целый пуд, кажись, деталей перепортил. Он начальнику не сдал их своевременно, знай в ящик все кидает и кидает. Так они там перемялись все до непригодности, – ответили Краслену.
– А Никифоров при чем?
– Пятналер говорит, что уболтал, мол, специально разговорами отвлек из злостных побуждений.
– Ух! – Краслен присвистнул. – Кто же виноват-то?
– Черт их разберет, – сказал рабочий. – Оба подозрительные.
