Читать книгу У Персидской границы - Мария Чиркина - Страница 7

Рахиль стояла на крыльце у стола с рубелём в руках и разглаживала им холщёвые рушники, когда её позвала хозяйка. Рахиль отложила свою работу и подошла к ней.

– Рахиль, сходи на речку под Пашкино за родниковой водой. Что-то мне захотелось попить водицы из того родничка. Прямо нутро всё горит. Кажется, выпила бы той водицы – так сразу бы и легче стало.

– Конечно, схожу, тётя Сара. Прямо сейчас же и пойду, – ответила Рахиль.

– Ну, спасибо тебе, Рахиль. Только дальше родника одна никада не ходи, – сказала хозяйка.

– Почему? – с удивлением спросила Рахиль.

– Потому что в зарослях в обрыве над рекой живёт змей-баран.

– А разве змей-бараны существуют?

– Конечно, существуют. Именно такой змей и живет там.

– Это змей или баран?

– Это огромный змей, а кричит как баран.

– А нельзя ли поймать его? Вон сколько наших мужиков и казаков в селе!

– Не раз пытались мужики, только ничего у них не получалось. Уж больно хитрый он, днём спит, а ночью хозяйничает. И самое интересное это то, что он нападает на человека только в том случае, если он идёт один. А если вдвоём или втроём будут идти, то ни за что не нападёт. Хоть с ребёнком иди. Всё равно не нападёт.

– Странный змей. И много людей он погубил?

– Поначалу, как только мы пришли сюды, много людей он загубил. Люди тогда ещё не знали ничего об этом змее, и как только какой мужик задержится допоздна на своём поле и пойдёт домой через Пашкино, так и пропадёт.

– Они совсем пропадали?

– Были случаи, что совсем пропадали. А так находили людей умерших от укусов змея или удушенных его хвостом.

– А когда произошёл последний случай?

– Да уж несколько лет не трогает никого. А недавно сосед наш, Ананий Тушов, что напротив живет, слышал, как там баран кричал. Только он не один там проходил. С ним собака была, потому змей и не тронул его.

– Страшную вещь вы рассказали мне, тётя Сара. Теперь я буду более осмотрительной, – задумчиво произнесла Рахиль.

– Только ты, Рахиль, сильно не пужайся, днём ни разу никто не видал его. Днём бабы даже бельё ходят полоскать туды. Дюже вода чистая да прозрачная там, прямо все камешки на дне реки видны и все рыбки видны, что в реке плавают. А ежевика какая там растёт! Крупная да сочная, гроздья такие большие, будто кисти винограда над водой склонились, – с любовью произнесла Сара.

– Ну, хорошо, тетя Сара, я пошла, – сказала Рахиль и направилась к двери.

– Иди, Рахиль, – произнесла ей вслед Сара.

Рахиль зашла под навес, взяла там два пустых ведра и пошла под Пашкино за родниковой водой. Её путь лежал через сад попа и далее через крутой склон к реке. Спускаясь по склону к реке, Рахиль с большим интересом рассматривала противоположный обрывистый берег реки, где, по словам Сары, затаился лютый змей баран. Склон действительно имел диковатый вид и угрожающе нависал над рекой. Теперь Рахиль не сомневалась, что он был неприступным рассадником змей, так как к нему невозможно было подобраться ни с какой стороны. А непроходимая чаща, кусты и деревья говорили о том, что их никогда не касалась рука человека.

Спустившись к роднику, Рахиль зачерпнула кружкой воду и всю, без остановки, выпила. Вода была очень вкусной и холодной. Затем с помощью кружки она набрала воду в два ведра и невольно залюбовалась рыбками, которые плавали в реке у самых её ног. А вода, действительно, была такой чистой, что видны были все камешки на дне реки и рыбки, плавающие над ними. Река в этом месте плавно несла свои горные воды, омывая каждый камешек прохладной водой, издавая лёгкую, журчащую мелодию. Она пела тихо и мелодично, как может петь молодая красавица, склонившись над колыбелькой своего крохотного младенца. И до того музыка была сладкой и проникновенной, что Рахиль замерла, склонившись над водой.

Слушая музыку и любуясь движением рыбок, Рахиль вдруг почувствовала, что кто-то подошёл к ней сзади. От неожиданности она вздрогнула, невольно вспомнив рассказ Сары. Неприятное чувство охватило сердце Рахили.

– Здравствуй, Рахиль, – услышала она голос Данила.

– Здравствуй, Данил, – ответила Рахиль, повернувшись к нему лицом.

Рахиль была очень рада, что это был именно Данил, а не кто-то иной.

Данил посмотрел на руки Рахили, на кружку и невольно взгляд его упал на ее грудь. Данил с трудом проглотил слюну и, пытаясь овладеть собой, встряхнул своим кудрявым русым чупом и дотронулся до своей бороды. В селе Привольном все мужчины носили бороды.

Рахиль посмотрела на Данила и приветливо улыбнулась ему. При этом вся она искрилась солнцем и светом, ослепляя Данила своими белоснежными зубами, редкой красотой и нерастраченной женской нежностью.

Данил стоял, смотрел на Рахиль и не мог оторвать свой взгляд от ее бездонных глаз. Он впервые в жизни утонул в женских глазах и был от этого счастлив… Его сердце ныло и стонало от боли и в то же время ликовало, впадая в сладострастие под взглядом Рахили.

– Рахиль… – произнёс Данил, приближаясь к ней.

Перед глазами Рахили закружил образ Ивана.

– Иван! – беззвучно прошептали её губы, и земля поплыла под ногами.

Никого кроме Ивана не желало впускать её сердце.

«Иван, только Иван!» – тревожно стучало оно.

Рахили до боли захотелось, чтобы сейчас перед нею стоял Иван и смотрел на неё с такой же нежностью и любовью, с какой смотрел Данил. Её разум говорил о том, что Данил добрый, надёжный человек, что она будет жить с ним как за каменной стеной, но сердце бунтовало и каждой своей клеточкой выступало против Данила. Она чуть не застонала от сознания того, что ничего не может изменить в своей жизни. Её сердце было неподвластно разуму.

«Иван, только Иван!» – безжалостно колотилось сердце в груди, усиленно разбрызгивая кровь по венам.

Улыбка бесследно исчезла с губ Рахили. Вид у неё стал необычайно серьёзный и сосредоточенный.

Несколько дней Данил ходил за Рахилью молча. А теперь, оказавшись с нею наедине у родника, он решил, наконец, признаться ей в своей любви.

Его будто прорвало. Жаркие слова любви били ключом из его опалённого приграничными боями сердца.

Дожив до двадцати восьми лет, он впервые в жизни признавался женщине в любви, признавался страстно и пламенно.

Неожиданно для самого себя он схватил Рахиль за руку.

– Отпусти, Данил, – строго произнесла Рахиль и с силой дёрнула руку.

Встретившись с сердитым взглядом Рахили, он невольно отпустил её руку.

Рахиль с опасением посмотрела по сторонам. Ей очень не хотелось, чтобы кто-то из сельчан увидел их вместе.

– Рахиль, выходи за меня. Завтра же сватов пришлю. Не откажешь? Столько лет бобылём ходил, тебя ждал. Всегда знал, что ты есть на свете, что обязательно встречу тебя, единственную любовь мою, потому и жил бобылём. Как увидел тогда тебя возле забора, так сразу внутри всё оборвалось. С тех пор и сохну по тебе, Рахиль, без тебя и Божий свет мне не мил. Только тебя и вижу одну. Ответь, Рахиль, Христом Богом прошу тебя. Выйдешь за меня? Дочь твою как родную любить буду.

А она, испугавшись его слов, стала медленно отходить вглубь берега, пока не наткнулась спиной на тутовое дерево.

При этом с её губ чуть слышно срывались слова:

– Нет, Данил, не надо. Ты мой сосед и не более. У тебя есть Верочка. Ты скоро пойдёшь её сватать. Мне это дядя Яков сказал.

– Верочка, говоришь? Её собираются сватать мои родители, но не я.

– Я не желаю ничего об этом слышать. Я хочу жить спокойно. Мне никто не нужен. У меня есть дочь, и я не хочу, чтобы в нас летели камни. Уходи, Данил, и больше никогда не подходи ко мне. Ты слышишь?

В её глазах горел неподдельный страх. Она заметно побледнела. Затем расстегнула верхнюю пуговицу своей блузы и, тяжело вздохнув, произнесла:

– Уходи, Данил.

– Тебе плохо, Рахиль? Чего ты боишься? Никто не посмеет сказать тебе грубого слова. Перед Богом клянусь, – хриплым от волнения голосом проговорил Данил.

– Уходи, Данил. Нас могут увидеть.

– Пусть видят, я и сам скажу, что хочу тебя в жёны взять.

– Ты хочешь пойти против воли своих родителей?

– Рахиль, я не виноват, что у меня вот здесь ты, а не Верочка, – произнёс он с жаром и приложил свои сильные руки к сердцу, – а Верочка в девках не останется. Вон Пётр Баев так и кружит возле неё.

– Данил, человек не в силах изменить то, что предрешено на небесах, – обречённо произнесла Рахиль, взяла вёдра с водой и быстро пошла по тропинке крутого склона домой.

Данил догнал её и тихо произнёс:

– Рахиль, дай мне вёдра, я помогу.

– Не надо, я сама, – сухо ответила Рахиль и пошла ещё быстрее.

По склону она поднималась быстро, а следом, не отрывая от неё своих задумчивых глаз, шёл Данил.

– Мама, посмотри, какую крупную кисть винограда я нашла, – громко крикнула девочка, увидев свою мать, идущую среди кустов винограда с двумя вёдрами воды.

– А кто разрешил тебе сорвать виноград? – спросила Рахиль.

– Дедушка Яша, – ответила девочка.

Дивора была очень похожа на свою мать, такая же темноглазая и темноволосая. Две длинные косы с белыми бантами свисали сзади по её голубенькому платьицу.

– Только сначала вымой виноград, а потом ешь, – сказала мать.

– Я знаю, мама, мне бабушка уже сказала, – ответила девочка тоненьким голосочком.

В это время бабушка доставала из колодца воду. От взора старухи не ускользнуло, что параллельно Рахили по своему саду шёл и Данил.

Взглянув на Рахиль и встретив её встревоженный взгляд, старуха произнесла:

– Рахиль, мне нужно поговорить с тобой.

– Бабушка, только не сейчас, – рассеяно произнесла Рахиль.

– Именно сейчас, – недовольно произнесла старуха и пошла в дом.

Рахиль пошла следом.

Закрыв за собой дверь, чтобы никто не слышал их разговор, старуха сказала:

– Рахиль, какие у тебя отношения с Данилом?

– Мы с ним соседи и не более, – ответила Рахиль.

– Я очень хочу в это верить, но ты от встречи с ним стала сама не своя. Что между вами происходит?

– Ничего, бабушка, тебе это просто показалось, – опустив глаза и слегка покраснев, ответила Рахиль.

– Не давай повода для разговоров, соблюдай себя. Ты должна думать не только о себе, но и о Диворочке. Ты хорошо знаешь, какие жёсткие законы в селе Привольном. Пятно с матери спадает на дочь безвозвратно. Ты не должна об этом забывать.

– Я это знаю, – ответила встревоженная Рахиль и вышла из избы, чтобы отнести воду хозяйке.

Вечером, закончив трепать лён, Рахиль взяла кипящий самовар, который стоял на большом плоском камне, и понесла его к столу, под большое тутовое дерево.

– Ночь нонча дюжа светлая, скоро заосеняеть и поползуть по степи туманы, – наливая из самовара чай, сказал поп.

– Туманы здесь часто бывают? – спросила Рахиль.

– Как тебе сказать? Год на год не приходится. Но одно могу точно сказать, что сентябрь будет сухой, а там пойдут дожди.

– Дожди бывают сильные?

– Дюже сильных дождей осенью не бываеть. Так, сыплется с неба крупа мелкая или хмарь стоить, да туманы стелятся. Оно и хорошо: скоро трава пойдёть – будя где скот пасти. А то в этом году лето дюже сухое и знойное было, пастухи под самые горы скот гоняли.

– Тюк, тюк, тюк, – монотонно и тоскливо пел над головой филин.

– Не люблю сов и филинов, – сказала Рахиль.

Она встала со скамьи и отошла в сторону, нашла небольшой камешек и бросила его в филина. Филин перелетел на ореховое дерево и стал петь там.

– Рахиль, не гоняйся за ним. Это бесполезно. Он живёть тут.

– Где?

– Прямо вот тут, в дупле этого тутовника.

– Вот тут?

– Да, прямо вот тут. С той стороны дерева есть дупло, там он и живёть. А гоняться за ним бесполезно. Я сам одно время гонялся, а потом понял, что всё это напрасно. Раньше он жил в саду в дупле старого тутового дерева. Я срубил то дерево, думал, что он улетит со двора. А он видишь, как умудрился? Взял да и переселился мне под самый нос, будто в отместку. Я махнул на него рукой и всё. Он не трогаеть никого, живёть себе и живёть. А то, что тюкаеть, так это сам Бог велел ему тюкать. Вот так и живём уже лет пять. Раньше, когда были там маленькие птенцы, я часто заглядывал в дупло. Темно в дупле, только одни глазки горящие видны. По глазкам и определял, сколько птенцов вылупилось. А один раз вечером подошёл к дуплу, чтобы посмотреть на них, а оттуда как выскочить змея. Я еле увернулся. Если бы хоть чуть-чуть замешкался, то прямо в глаза пустила бы свой яд. С тех пор и сам не подхожу к ним и другим не позволяю. Пусть живуть. У них своя жизнь, а у нас своя. Их вон полно у нас в селе.

Рахиль взяла в руки поднос с тремя чашками чая и понесла в дом. Когда она возвращалась к столу, то увидела входящего во двор соседа Анания, коренастого мужчину сорока лет.

Днём он часто проходил через двор попа, чтобы попасть на свою лавину, находившуюся на берегу реки. Но в такое позднее время он шёл туда впервые.

– Ананий, ты куда собрался на ночь глядючи? – спросил удивлённый поп.

– Да я пса на лавине к столбику привязал, а отвязать забыл. Боюсь, что волки ночью нападут и загрызут его, – ответил сосед.

– Волки реже стали заходить к нам, не то, что в те года, – сказал поп.

– А кто его знает? Вдруг возьмут да и нагрянут, – ответил сосед.

– Оно-то верно, Ананий, только почему ты сыновей с собой не взял? – с беспокойством произнёс поп.

– Не хочу беспокоить. Они спать пошли.

– Смотри, Ананий, долго не задерживайся там, – заботливо произнёс поп.

– Я мигом. Собаку отвяжу, и прибежим вместе, – ответил сосед.

– Ананий, будешь идти обратно, не забудь калитку на крючок закрыть, – сказал поп.

– Закрою, не сомневайся, дядя Яков, – проговорил сосед и скрылся в ночной темноте среди кустов винограда.

Рахиль молча посмотрела вслед удаляющемуся соседу, затем прошла за ним несколько шагов и громко крикнула:

– Ананий!

– Ты чего, Рахиль? – отозвался сосед.

– Вернитесь! – громко крикнула Рахиль.

Ананий остановился, посмотрел назад, затем досадливо махнул рукой и пошёл дальше.

– Рахиль, ты чего так забеспокоилась? Он у нас мужик проворный, мигом вернётся, – увидев встревоженную Рахиль, произнёс поп.

– Опасно одному в такое время на речку ходить, – задумчиво произнесла Рахиль, не отрывая глаз от нависшей над садом темноты.

– Что он – дитё малое, учить его? Давай лучше чай пить. Уж больно не люблю я чай холодный пить, – сказал поп и взял в руку сахар.

Но Рахиль не сдвинулась с места.

– Рахиль! – снова позвал её поп.

Рахиль медленно пошла к столу и с задумчивым видом присела на скамейку.

– Пей чай, Рахиль, – сказал поп, подвигая к ней блюдо с пирогами.

– Спасибо, дядя Яков, – всё с тем же задумчивым видом произнесла Рахиль и хлебнула глоток чая из чашки.

– Дани…и…л! – неожиданно долетел до Рахили голос издалека.

Рахиль вскочила из-за стола.

– Ты чего, Рахиль? – спросил удивлённый поп.

– Я слышала крик. Кто-то позвал Данила.

– Ну и что?

– Это был он.

– Кто он?

– Ананий.

– Да будя тебе, Рахиль. Это наверно мужики Данила позвали.

– Нет, дядя Яков. Это были не мужики. Так мог кричать только человек от нестерпимой боли. У меня в ушах и сейчас звучит его голос.

– Рахиль, тебе всё это с непривычки кажется. У нас молодёжь часто задерживается на игрище возле речки и дурачится там. Не обращай внимание. Привыкнешь, – сказал поп, допивая чай.

– Дай-то, Бог, – с суеверным страхом в глазах произнесла Рахиль и застыла в неподвижной позе, положив руки на свои колени.

Поп молча посмотрел на Рахиль, затем посмотрел в нависшую над садом темноту и вдруг почувствовал, что и в его сердце стало вкрадываться неприятное подозрение. От волнения его сердце застучало сильнее и зазвенело в голове.

– А ведь и в самом деле задерживается Ананий. И Черныш наш что-то сильно брешет и в сад рвётся, – с тревогой произнёс поп.

– Дядя Яков, может, пойдём, посмотрим?

– Сейчас, Рахиль, только ружьё возьму. Стрелять-то я не стреляю, но для острастки всё-таки возьму. У меня тоже душа почему-то не на месте, – сказал поп и пошёл за ружьём, висевшим возле летней печи.

Рахиль напрягла весь свой слух, но ничего кроме лая собак не услышала. Лаяли не только псы попа, но рвались с цепи и соседские собаки. Рахиль подошла к Чернышу и погладила его по голове. Пёс жалобно заскулил, доверчиво посмотрел на Рахиль и замолчал. Рахиль вновь напрягла свой слух, но кроме лая собак ничего не услышала.

– Пойдём, глянем, – сказал подошедший с ружьём поп, и они пошли по саду в сторону речки.

Они прошли через весь сад, но Анания не встретили.

– Ананий! – громко крикнул поп, выйдя из калитки сада.

Но ответа не последовало.

– Не нравится мне всё это. Пойдём поближе к реке и там покричим, – сказал поп, выставляя вперёд ружьё. А сам всё шёл и тихо молился, просил у Бога прощение за то, что взял в свои руки ружьё.

Поп шёл впереди, выставив вперёд дуло ружья, а за ним, прислушиваясь к каждому звуку и шороху, шла Рахиль.

– Ана…ни…й! – протяжно крикнул поп.

– Ана…ни…й! – ещё громче крикнула Рахиль и, схватив попа за рукав, остановилась.

– Чего, Рахиль? – остановившись, спросил поп.

– Дядя Яков, посмотрите вот сюда, – тихо произнесла Рахиль.

– Куда, Рахиль?

– Вот сюда, вправо метра в пять от нас.

– Да, там действительно что-то есть. А что? Не могу понять, – ответил поп, рассматривая тёмный силуэт.

– Это же Ананий на корточках сидит.

– Может, он по нужде пошёл?

– Нет, я не думаю, – ответила встревоженная Рахиль.

– Ананий, ты чего? – спросил поп.

Но Ананий продолжал сидеть в прежней позе.

– Ананий, ты чего? Пошутить с нами захотел? – сказал поп, подходя к нему.

Ананий не шелохнулся.

– Ананий, Ананий, – кричал поп.

Но он по-прежнему сидел на месте.

Рахиль подбежала к Ананию и от ужаса вскрикнула. При свете луны она увидела, что метров в двадцати от сада попа на колу сидел сосед Ананий с завязанным кровавой тряпкой ртом, со связанными за спиной руками и сильно вытаращенными, открытыми глазами.

– Людей надо звать, – в отчаянии крикнул поп.

Рахиль выхватила из рук попа ружьё и стала стрелять в воздух. Поп побежал в сторону своего сада.

Рахиль развязала кровавую тряпку которой был завязан рот Анания, и вздрогнула ещё сильнее: язык из его рта вывалился наружу. Рахиль достала из кармана своей юбки ножик и перерезала им верёвку которой были связаны руки соседа. Ей очень хотелось верить, что Ананий был ещё жив, хотя разумом она понимала, что кол прорвал ему все внутренние органы, о чём говорила лужа крови, которая образовалась вокруг него.

Рахиль решила нащупать пульс, но, схватив неподвижную руку Анания, она вновь ужаснулась. Кости рук были переломаны и выступали из-под кожи.

Жуткий страх обуял Рахиль. Ей показалось, что рядом зашевелились кусты. Она схватила лежавшее рядом ружьё, вскочила на ноги и осмотрелась по сторонам. Шорох прекратился. Рахиль снова присела возле Анания. Кусты вновь зашелестели, и шорох стал приближаться к ней. Рахиль отскочила в сторону, чтобы в случае необходимости легче можно было бы убежать в сад. Шорох вновь прекратился.

Ей очень не хотелось оставлять одного Анания, так как она опасалась, что его может разорвать какой-нибудь зверь или собака и потому Рахиль вновь подошла к нему.

Кусты вновь зашелестели. Рахиль подняла с земли камень и бросила его в кусты. Тут же из кустов выскочил пёс с верёвкой на шее и сердито залаял.

– Тихо, Шарик, успокойся, – преодолевая испуг, ласково произнесла Рахиль.

Это был пёс Анания. Он подбежал к своему хозяину, лизнул языком его холодеющую руку и тоскливо завыл, задрав свою морду к луне.

Привязанный к столбу, пёс слышал крик и стон своего хозяина. Пёс долго рвался к нему на помощь, о чём говорила кровавая ссадина на шее, пока в отчаянии не перегрыз эту злополучную верёвку и не прибежал к нему. Но было уже поздно. Пёс чувствовал всё это своим преданным сердцем – потому и выл так тоскливо.

Пах, пах, пах, – услышала Рахиль выстрелы.

Это был Данил. Он слышал, как стреляла Рахиль, и слышал, как по саду бежал и кричал поп, что убили Анания и потому, одевшись на ходу, сорвав со стены ружьё и вскочив на коня, прискакал к покойнику.

– Убью, сволочи! – гневно закричал Данил, подойдя к сидящему на колу Ананию.

Вид убитого ножом полоснул по сердцу Данила, и он застонал.

Встревоженные люди с зажжёнными факелами в руках бежали к месту трагического происшествия. Никто из сельчан не сомневался, что это дело рук банды Алихана, который не только упустил угнанный скот, но потерял ещё своих самых смелых и опытных разбойников. Чувство мести затмило его разум, и он метался по лесу израненным зверем, выискивая подходящий момент для мести.

– Прости, Ананий, – сжав от боли кулаки, тихо произнёс Данил и попытался закрыть ему глаза.

– Данил, вон они, – неожиданно произнесла Рахиль.

В темноте она рассмотрела трёх всадников, которые выскочили из реки и помчались в сторону гор, свернув в правую сторону. Там разбойников поджидал Алихан со своей бандой.

– Убью, сволочи, – кричал Данил.

Он вскочил на коня и стал стрелять им в след.

– Господи! Зачем же ты допустил, чтобы эти изверги вместо меня убили Анания? Они ведь точно по мою душу приходили, – в жутком отчаянии причитал поп, возвращаясь к убитому с двумя его сыновьями и женой.

– Яков, ты напрасно казнишь себя. Ты тут ни при чём, им всё равно кого убивать. Попался им Ананий – они убили его. Если бы вышла я, то убили бы меня, – сказала соседка Вера, которая пришла туда вслед за сыном.

– Убили! Изверги! Убили! Анани…й! – подбегая к мужу, кричала его жена Мария.

А когда она увидела изуродованное тело Анания, то стала смеяться страшным, леденящим душу смехом.

– Ха, ха, ха… – летел над ночной степью душераздирающий смех убитой горем женщины.

Она упала на землю и стала биться в истерике, затем села рядом и схватила мужа за руку. В холодеющей руке она почувствовала раздробленные кости. Это сильно испугало её и лишило рассудка. Она вскочила на ноги и со смехом побежала к реке.

– Мама, вернись! – кричали её сыновья.

Одному из них было двадцать, а другому пятнадцать лет. За ними побежали ещё трое мужиков. Мария бежала так быстро, что пятеро мужчин не могли её догнать. И только над речным обрывом схватил её за руку старший сын и прижал к себе.

– Ананий? – тихо спросила она, и снова стала хохотать.

– Всё, Рахиль, пошли, Ананию уже ничто не поможет, нужно спасать его жену Маню. Ты иди к Диворочке, а я пойду готовить для Мани снадобье, чтобы заснула, иначе за ночь она может много бед натворить, – сказала старуха, – да и тебя, Рахиль, нужно умыть – такую страсть перенесла.

– Ты права, бабушка, мне очень страшно, – ответила Рахиль, прижавшись к бабушке.

Потрясённый происшествием, Данил при свете луны один скакал за вооружёнными разбойниками. Его конь просто летел над землёй. Ноги коня едва касались земли. Он вдруг почувствовал лютую ненависть в сердце хозяина. Он чувствовал её всей своей кожей, ушами и сердцем. И потому до предела напрягая свои мускулы, он скакал с возрастающей скоростью.

В это время за садом Жабина Азария, находившегося за рекой, вокруг догорающего костра сидели пятеро казаков и жарили на веретене дикого кабанчика. Азарий ходил вокруг них и из маленького бочоночка наливал им вино в деревянные кружки.

Казак Михаил Чернов с мельчайшими подробностями рассказывал им, как он убил этого кабанчика.

– Только приготовился я стрелять, – начал он рассказ, – как слышу, кабаниха сзади с визгом летит на меня. Я повернулся, глянул и обмер сразу. Клыки во какие. Думаю, ну всё, конец мне. Она прыг на меня. Я за дуб. Она с дуру бац в дуб и врезалась в него клыком. Я – пах в кабанчика. Он завизжал и тут же кувыркнулся вверх ногами. Кабаниха услыхала его прощальный визг, рванула из дуба клык и на меня. Глаза кровью налились, и визжит, как резаная. Тут слышу и сзади визг. Я оглянулся – вижу, прёт прямо на меня прямиком через чащу кабан и хуже кабанихи визжит. Что делать? В кого стрелять? Не знаю. Думаю, ну всё, сейчас оба клыки в меня вонзят. Тут я изловчился – и в сторону, а они со всего маху бац – и впились клыками друг другу в морды. Я взял кабанчика и только…

– Хороший казак ты, Михаил, только брехать маленько любишь, – перебил его рассказ сидящий рядом казак.

– Когда это я брехал? – обиженно спросил Михаил.

Пах, пах, пах, – неожиданно разрезали выстрелы ночную темноту.

– Татары, – с тревогой произнёс Азарий.

– Может кто-нибудь балуется? – спросил Михаил.

– У нас баловаться ружьями, а тем более по ночам, строго запрещено, – ответил Азарий.

Встревоженные выстрелами, они постояли ещё немного и, убедившись, что всё вокруг стихло, вновь сели возле костра и начали пить вино.

Пах, пах, пах, – вновь раздались выстрелы со стороны села.

Азарий залез на вышку, находившуюся недалеко от костра, и сказал:

– Это Данил стрелял. Я вижу зажжённый факел за садом то ли Данила, то ли попа Якова, в темноте не могу точно рассмотреть.

– Что же там произошло? Неужели татары пробрались и нагадили? – задумчиво произнёс Михаил.

– Всё может быть, у нас в селе много татар в работниках – пойди, узнай, кто из них работник, а кто разбойник, – сказал Азарий.

– Следом за Азарием на вышку залезли и казаки.

– Глянь, Азарий, вон три всадника скачут в нашу сторону, – вглядываясь в ночную темноту, сказал Михаил.

– Где? – переспросил Азарий.

– Вон там за садами, – ответил Михаил и показал рукой в сторону дороги, проходившей между садами и полем.

– Может, это наши казаки скачут? – неуверенно произнёс один казак.

– Нет, это татары. Сволочи, что они натворили там? – произнёс Азарий.

– Давай пойдём им наперерез, – с нетерпением произнёс Михаил.

– Нет, Михаил, давай лучше затаимся и подпустим их поближе, иначе уйдут в другую сторону, – произнёс Азарий.

Разбойники взяли курс вправо, так как там был очень удобный подход к лесу.

– Ветер дует в их сторону. Они могут почувствовать запах костра и жареного мяса, – произнёс Михаил.

– Вряд ли учуют, они как бешенные скачут, – сказал Азарий.

Конь Азария, почувствовав возбуждённое состояние своего хозяина, с нетерпением затопал по земле копытами, а затем, приподняв передние ноги, громко заржал. За ним заржали и другие кони.

Услышав ржание коней, разбойники изменили своё направление и поскакали прямо. Но, проскакав небольшое расстояние, они свернули влево, так как впереди находился глубокий овраг.

Теперь Данил скакал прямо на разбойников.

– Быстрей, родной, быстрей, нельзя мне упустить их, – беззвучно шептали губы Данила.

И конь летел, едва касаясь земли.

Расстояние между Данилом и разбойниками было достаточно, чтобы при свете луны можно было попасть в скачущего всадника. Данил хлестнул плетью коня. Конь захрипел и сильнее напряг свои мышцы.

– Хотел бы я знать, откуда у моего коня столько сил? Что руководит им, если он скачет вот так на последнем запале? Что это – любовь ко мне, боязнь смерти или лихачество? – неожиданно подумал Данил, в глубине души жалея своего взмыленного коня.

На скаку Данил нацелил ружьё на разбойников и выстрелил. Пуля пролетела мимо разбойников.

Следом за Данилом скакали пятеро казаков и Азарий, но они не стреляли, так как опасались, что при неудачном выстреле могут попасть в Данила.

Данил на скаку прицелился в спину отставшему разбойнику, но промахнулся.

Впереди вырос глубокий ров. Кони разбойников с трудом преодолели его, отбив от края рва большой пласт земли. Данил вновь прицелился в спину разбойнику. Но, перескакивая через встречный ров, конь задними ногами чуть не сорвался в него. Он тут же захрипел и присел на передние ноги. Рука Данила при выстреле дрогнула, и он попал не в разбойника, а в его коня. Конь сильно заржал, захрипел и свалился на землю. Разбойник истошно закричал. Тогда скачущий впереди него разбойник быстро развернулся и подъехал к нему. За это время Данил подобрался к ним ближе и выстрелил в подсевшего разбойника, ранив его в плечо. От боли разбойник завыл и схватился за рану.

– Убью, сволочи, – сорвалось с губ Данила.

Он выстрелил ещё раз, но пуля пролетела мимо.

Данил оглянулся. Сзади него по-прежнему скакали казаки, но впереди была река, горы и лес, в котором находился аул и мечеть. Попав туда, разбойники сразу же станут неуязвимыми, так как жители аула примут своих сородичей и ополчатся против привольненцев. Мулла бросит клич против неверных, и тогда никакие силы не смогут их остановить – поднимутся все жители аула.

Данил отлично это понимал и потому хотел рассчитаться с разбойниками до того, как они попадут в аул. Знал Данил также и то, что впереди была река с крутыми обрывистыми берегами. Если разбойники плохо знали эти места, то могли сорваться в речку и разбиться о камни – в темноте довольно трудно рассмотреть извивающуюся среди кустов и деревьев реку.

– Быстрей, быстрей, – сквозь зубы процедил Данил.

Он вновь прицелил ружьё в спину разбойника.

«Что предпримут они? Река рядом», – с волнением подумал Данил и выстрелил три раза подряд.

Оба скачущих разбойника пришпорили своих коней и скрылись в зарослях над рекой.

Данил приостановил своего коня в трёх метрах от обрыва. Теперь было очевидно, что разбойники плохо ориентировались в этих местах, иначе они проскакали бы ещё метров двести и перешли реку в удобном месте.

– Прости меня, Господи, – в великом раскаянии произнёс Данил и посмотрел с обрыва в реку.

Но ничего кроме ночной темноты он там не увидел.

Бабушка приготовила снадобье и с трудом напоила им Марию. Ночь Мария проспала спокойно, а утром, распустив свои русые волосы, незаметно прокралась в заднюю избу к своему трёхлетнему сыну Данилу.

Сын, увидев подошедшую к нему мать, радостно произнёс:

– Мама!

– Иди ко мне, Данил, – тихо произнесла Мария, испуганно оглядываясь по сторонам.

Мальчик радостно потянул к ней свои ручки.

– Данил, пойдём кататься?

– Пойдём, – ответил мальчик.

– Мария взяла его на руки и крепко прижала к себе. Ребёнок обнял её ручками за шею. Она хихикнула и стала подкрадываться к открытому окну. Посадив ребёнка на подоконник, она вылезла из избы и взяла на руки сына. Затем она поднесла его к колодцу и спросила:

– Данил, ты хочешь кататься?

– На качелях? – спросил мальчик.

– На качелях, – ответила мать.

– Хочу, – доверчиво ответил сын.

Мать посадила ребёнка в ведро и, раскручивая верёвку, стала опускать его в глубокий колодец.

– Мама! – испугано крикнул ребёнок и заплакал.

Но плача ребёнка она не слышала, а с улыбкой на губах беспрерывно повторяла:

– Катику, катику, Данила.

Ведро стремительно полетело вниз и, ударившись о поверхность воды, скрылось под водой вместе с головой Данила. Вода, вытесняя воздух, потекла в уши, нос и ротик мальчика. Захлебываясь водой, он схватился ручками за край ведра, и, упираясь ножками о дно, приподнялся. Задыхаясь от страха и воды, он не мог ни вздохнуть, ни крикнуть. Несколько секунд он молча стоял в ведре с холодной водой, выплёвывал воду и тёр кулачками закрытые глаза. А когда он их открыл, то из его горла вырвался душераздирающий крик. Он кричал так, будто на него со всех сторон набросились страшные чудовища и терзали его тельце своими длинными острыми клыками. Ведро медленно поплыло вверх. Ноги мальчика подкосились и он сел в ведро. Он забыл все слова. Он не мог вымолвить слово «мама», только лишь однообразный звук «а…а» срывался с его языка и рвался из колодца к небу.

Вытащив ребёнка из колодца и с улыбкой взглянув на него, она снова стала опускать Данила вниз, приговаривая:

– Катику, катику, Данила.

– Миша, чего это твой брат Данил так сильно плачет? – спросил Петриков Самоил, который всю ночь с мужиками просидел возле покойного Анания.

– Дядя Самоил, ни мамы, ни Данила нигде нет.

– Миша, глянь в саду, крик оттуда доноситься, – сказал Самоил.

Михаил забежал за гранатовый куст и увидел мать, которая крутила лебёдку, вытягивая из колодца ведро.

– Катику, катику, Данила, – не замечая Михаила, блаженно повторяла мать.

Михаил спрятался за гранатовый куст. Он понимал, что удержать мать и вытянуть из колодца брата он один не сможет, и потому махнул рукой Самоилу, который смотрел в его сторону.

– Мужики, гляньте, что там случилось, – сказал Самоил мужчинам, входящим во двор.

– Миша, чего там? – спросили они.

– Мама брата моего, Данила, в колодец опустила.

– Господи! Отец Небесный! Верни Мане рассудок, – молились мужики, пока шли к колодцу.

– Миша, сейчас мы подойдем к матери сзади и возьмём её за руки, а ты сразу выхватывай крюк. Да не упусти. На большой скорости его не остановишь. Так совсем дитя загубить можно, – сказал пожилой мужик.

Мария в очередной раз вытащила ребёнка из колодца и одну руку оторвала от крюка. В это время мужики набросились на неё сзади, а Михаил выхватил из её руки крюк и подхватил ведро, в которой находился Данил. Ребёнок, прижавшись к брату, испугано трясся.

– Отдайте! Отдайте мне Данила! Анания отняли, хотите и Данила отнять? – кричала обезумевшая женщина.

– Бабушка, как страшно кричит Маня, прямо жутко мне, – сказала Рахиль бабушке, готовившей возле печи снадобье для Мани.

– Обезумела она от горя. Но ничего, Рахиль, переболеет она, а там потихоньку и на поправку пойдёт. Мне её будет лечить намного легче, чем тебя тогда. Чужих людей лечить намного легче, чем своих близких.

– Я хорошо понимаю Маню, потому что сама однажды чуть не потеряла рассудок.

– Мне тогда очень трудно было лечить тебя, потому что я сама заболела вместе с тобой.

На похороны Анания собралось всё село. Это горе было общим. Его гибель вызвала сильный гнев среди мужчин и посеяла страх в женских сердцах. Каждая женщина, глядя на изуродованное тело Анания, с содроганием думала, что на его месте мог оказаться её муж, отец или сын. Отряд Фёдора Бочарникова прискакал на кладбище с гор после очередного объезда, когда гроб с телом Анания под душераздирающий бабий вой опускали в могилу. Прощальное слово произнёс староста Семён. За ним свою прощальную речь от имени всего отряда произнёс Фёдор Бочарников.

– Прости, Ананий, что мы не смогли уберечь тебя, – боль и отчаяние прервали речь Фёдора, – прости, Ананий. Но мы клянёмся, что отомстим за тебя и уничтожим банду Алихана. И не будем больше отгонять от себя этих шакалов. Мы будем их уничтожать, безжалостно будем уничтожать каждого, кто посягнёт на нашу жизнь, будь то банда Алихана или иная, потому что врагов нужно уничтожать! Если не уничтожим их мы, то они уничтожат нас. Клянусь, что с сегодняшнего дня я буду защищать каждого из вас вплоть до последней капли своей крови. Никто не смеет трогать нас безнаказанно!

– Клянусь! Клянусь! Клянусь! – вслед за Фёдором поклялся отряд, сопровождая клятву оружейными выстрелами.

Их поддержали и все остальные мужики.

– У…у! – завыли бабы ещё громче.

Иванова Вера пробралась к сыну и, слезливо сморщив губы, тихо произнесла:

– Данил, чё ж теперь будя? Фёдор вон какой крутой мужик. Дал слово – не отступится. Да и мужики все горой за него.

– Мама, с волками жить, надо по-волчьи выть, – необычайно серьёзно ответил ей сын и перевёл свой взгляд на стоявшую среди женщин Рахиль.

Вера отвернулась от Данила и пошла к бабам. Она окончательно поняла, что её сын так же, как и Фёдор, не отступится от своего слова.