Читать книгу Мифолоджемы - Мария Еремина - Страница 5

– Идиоты! – Николай Петрович влетел в «ничейный» кабинет, который ушлые научные сотрудники переоборудовали под импровизированный кафетерий. – Торгаши чёртовы! Я им предлагаю новое слово в космических перелётах, эру дальнего космоса! А они мне? «Сможет ли ваша теория окупиться в течение пяти лет»? Пяти лет!?

Учёные отреагировали на всё это с философским спокойствием. Уже неделю ходили слухи о том, что кто-то из отдела теоретической физики отправился выпрашивать грант на организацию сотрудничества с практиками и эксперимента, подтверждающего какую-то очередную прорывную теорию.

– Я читала ваше исследование. Оно прекрасно, просто прекрасно. Я не пытаюсь вам польстить, но это действительно может стать переворотом в современной науке, – откликнулась на эту яростную речь Дита "зовите меня просто Дитой" Цитак – тихая, отстраненная дама, доктор наук, лет шесть назад переехавшая в Академгородок откуда-то с югов. И вот уже шесть лет каждый год Николай Петрович слушал теории аспирантов, что Диту, конечно же, назвали в честь Диты фон Тиз – и каждый год ждал, кто же первым догадается прикинуть, в каком году родилась их заведующая кафедры, а в каком звезда бурлеска стала популярной.

– Возможно, я смогу вам помочь? – предложила Дита.

– У вас есть связи в грантовых комитетах? – скептически переспросил Николай Петрович.

– Нет, но я могла бы сходить с вами. Знаете, как-то повлиять, – смущённо опустила взгляд его собеседница.

Николай Петрович только хмыкнул. Ему хватило такта не высказывать мнения о совсем невыразительном, ненакрашенном лице женщины, о заметной горбинке на её носу, и особенно о её унылом брючном костюме.

– Деточка моя, вы, конечно, очаровательны, – спас его Семён Аристархович, руководитель научного отдела и бодрый дед, которому недавно исполнилось девяносто два, – но, боюсь, наши чинуши куда больше ценят деньги, чем женскую красоту.

Николай Петрович подчеркнуто-согласно закивал.

– Может быть, я продемонстрирую вам свою идею? Только, пожалуйста, поставьте чашки на стол.

Дождавшись, пока все кивнут, Дита торопливо покопалась в сумочке, обернула вокруг талии тонкий блестящий пояс: сверкающие подвески как-то нелепо легли поверх строгого пиджака. Николай Петрович даже задумался, не сказать ли Дите о том, что её попытки украсить себя скорее смешны, чем эротичны. Он открыл уже рот – и вдруг понял, что перед ним стоит самая красивая женщина на свете. Плавным движением она распустила тугой пучок, и золотая волна ринулась вниз, окутывая удивительно женственную, идеальную фигуру драгоценной рамой. Николай Петрович никогда не думал, что вообще способен сравнить что-либо с драгоценной рамой. Но перед ним стояла Дита. Перед ним стояла Она. Женщина, которую он боготворил так же сильно, как и желал. Наверное, он выглядел смешно, задыхающийся в вожделении, потому что Дита рассмеялась, звонко и нежно. Николай Петрович почувствовал, как этот смех – идеальный, самый прекрасный – эхом отразился в глубине его черепной коробки, в которой будто бы ничего не осталось, кроме этого мелодичного звука. Ни идей, ни целей, ни формул, ни обиды на грантовую систему Российской Федерации. Ничего. Всё, чего он мучительно жаждал, – это прижаться к белоснежной, на вид до одури нежной коже Диты, и при этом с гневом встречал саму мысль о том, что кто-то – даже он сам – посмеет осквернить Её касанием.

– Встаньте, – величественно приказала Дита. Николай Петрович с готовностью вскочил, радость затопила его сознание, ведь Она обратилась к нему, Она нуждается в нём. Вокруг заскрежетали стулья. Справа раздался грохот, но Николай Петрович не повернул голову, чтобы узнал, кто же уронил стул. Никто во всём мире не мог быть важнее и интереснее, чем Она.

– Докажите мне свою любовь, несите мне дары! – Дита царственно вскинула подбородок, и Николай Петрович понял, что такой горделивый, несколько презрительный вид только ещё больше красит Её. Со всех сторон послышались шорохи.

Дита окинула кабинет печальным взглядом и расстегнула пряжку. Пояс с оглушительным грохотом рухнул на пол. Николай Петрович понял, что сжимает в одной руке кошелек, а в другой – распечатки исследования. Дита чуть виновато улыбнулась ему и несколько неуклюжим движением собрала волосы в небрежный пучок. Николай Петрович наконец-то завертел головой. Вокруг стояли его коллеги, все ошарашенные, тяжело дышащие, с "дарами" в руках. Женщины – кроме Алины Геннадьевны – выглядели куда более удивлёнными, чем мужчины. Алина Геннадьевна щурилась, будто поняла что-то важное. Аспирант Игорь начал было громко возмущаться, упоминая меркантильность и почему-то свободу слова. Его одернул Семён Аристархович, который выглядел до неприличия счастливым.

– Дита… – начал было Николай Петрович, но теперь, когда его мысли больше не ощущались теплым сладким киселём, ему в голову пришла гениальная в своём безумии догадка. – Афродита?

Дита кивнула, улыбаясь одними глазами. Николай Петрович сглотнул; он не мог сказать, рад ли, что его догадка подтвердилась.

– Но почему здесь? – только и смог выдавить Николай Петрович. – Почему не в каком-нибудь институте культуры? Там поэты, лирика, любовь…

– Да какая там у поэтов любовь! – с хулиганской усмешкой перебил его Семён Аристархович. – Так, шашни.

–И всё же, – настойчиво продолжил Николай Петрович, – вы же богиня…

– Любви и красоты, – продолжила Дита так, будто это всё объясняло.

– «Математика заключает в себе не только истину, но и высочайшую красоту – красоту холодную и строгую, подобную красоте скульптуры». Бертран Рассел, – с ноткой самолюбования вклинился Игорь. Николай Петрович нахмурился. Для него жонглирование цитатами находилось где-то между идолопоклонничеством и манкированием настоящим образованием. Но в самих словах что-то было. Будучи в здравом уме – не затуманенном волшебством Афродиты – Николай Петрович не смог бы назвать что-то, что казалось бы ему прекраснее и элегантней его смелой теории и доказывающих её вычислений. Как не смог бы найти и то, что вызывало бы в нём большую страсть.

– Но постойте, почему вы всё же здесь? – с ощутимым ударением на последнем слове присоединилась к разговору Алина Геннадьевна. В ответ на непонимающие и даже насмешливые взгляды она пояснила:

– Здесь, ну, в России. У нас же, вроде как свои, э-э-э, мифологические персонажи есть, – уже тише добавила Алина Геннадьевна.

– Вы про Ладу Родомировну? – с лёгкой улыбкой отозвалась Афродита. – А вы как думаете, по чьему приглашению я здесь?

«Кафетерий» погрузился в задумчивое молчание: каждый пытался разглядеть в коллегах затаившихся божеств. Николай Петрович отмер первым, чертыхнулся, размашисто дописал в лист с копией заявки «Д.Цитак», бросил напоследок «выставим Венеру против Маммона», и вылетел за дверь – согласовывать.

***

На обзорной палубе тихо играла нежная мелодия. Сине-зеленая планета медленно вплыла в иллюминатор. Дита затаила дыхание, впитывая эту невыносимую красоту, насыщая ею саму свою сущность. Kepler-277b была прекрасна. Круизный корабль должен был облететь вокруг мегаземли – на поверхности пока работали исследователи и строители, туристические спуски обещали открыть лишь через пару лет – а затем совершить обратный скачок. И Дита не планировала отходить от иллюминатора.

– Папа, это она! – разрезал расслабленную атмосферу детский голос. И к Дите ринулась девочка с тёмно-синим бантом и горящими глазами.

– Простите нас, – выдохнул еле догнавший её молодой мужчина. – Она просто обожает астрономию. Знаете, такой возраст, кто-то всех динозавров наизусть знает, а мы вот…

Девочка нервно подпрыгнула, открыла рот, чтобы что-то спросить, но засмущалась и начала кривляться.

– Вы не сфотографируетесь с нами? – истолковал смущение девочки отец. – У неё просто ваш портрет на стене висит – ну, не только ваш, всей исследовательской команды.