Читать книгу Сущность Эф - Мария Фомальгаут - Страница 5

Юджину страшно, Юджину вообще редко бывает страшно, обычно Юджин собранный, деловой, другим его никто никогда не видел – но это при свете дня, а вот с наступлением ночи – это да, просыпаются какие-то страхи даже не из детства, а вообще откуда-то из прошлой жизни, когда сам Юджин еще не был Юджином. И угораздило же его отпустить экипаж, а в такое время не то, что кэб не поймаешь, в такое время даже пешком не дойти. Юджину страшно, Юджин знает, что в такие ночи не спрятаться, не скрыться от… здесь Юджин боится сказать страшное слово – вот Юджин и бежит по улице, наплевав на все правила приличия, боязливо косится на темную гладь воды, не мелькнет ли там что-то темнее самой ночи… показалось… нет, не показалось, точно, что-то темное, глубокое, хищное приближается, все быстрее, быстрее, быстрее. Юджин ускоряет бег, после двух бокалов бег ускоряться не хочет, улица качается и приплясывает то ли от ветра, то ли под ногами. Что-то темное вытягивается из воды, ползет в сторону молодого человека, то ли извилистые щупальца, то ли длиннопалые руки, то ли еще что-то, что не привидится даже в самом страшном ночном кошмаре. Прохожий хочет позвать на помощь, – голос не слушается, срывается на хрип. Надо бежать – и не бежится, ноги как будто приросли к земле, и одинокий фонарь у дома кажется бесконечно далеким, таким далеким, что до него не добраться даже за тысячи лет. Юджин спотыкается о темноту ночи, падает на ступеньки крыльца, последним усилием воли дотягивается до двери – молит небеса, чтобы хоть кто-то услышал слабый стук. Юджин знает, что нельзя оборачиваться – и не может удержаться, не может не обернуться, не посмотреть в лунно-желтые глаза, в которых, кажется, отражается сама вечность… …Юджин просыпается, Юджин говорит себе – этого не было, не было, не было, потому что… просто потому, что быть не могло. Входит слуга, ну и напугали вы нас, хозяин – хозяин сжимает зубы, значит, все-таки было, значит, все-таки не сон, древнее проклятие вышло из пучин моря. Так было в ту ночь, когда без вести пропал отец, так было в ту ночь, когда умерла мать, так было и в ту ночь, когда буря разрушила половину городка, и он ушел на дно. Что поделать, непрочный городок, ой, непрочный, построенный на сваях над морской пучиной, он и достался Юджину непрочным в наследство от отца, а пару лет обветшал еще больше, и все-то надо чинить, а где средства взять, а вот как фабрика начнет прибыль приносить, вот и средства будут. Дымит фабрика, коптит небо фабрика, открывает стоки, сбрасывает в морские пучины черное маслянистое месиво. Юджин проходит мимо двух рабочих, слышит обрывок беседы, слыхал, сегодня чего из моря выловили, нечисть какую – Юджин не дослушивает, что за нечисть, поспешно уходит. В городе темнеет, в это время вообще темнеет рано, а в пасмурные дни еще раньше, и уже не видны в тумане маяки соседних городов, говорят, вчера опять два корабля не доплыли, может, заблудились, а может, уже и всё… Юджин хочет послать спасательную экспедицию, старый капитан спохватывается, да вы что, что, молодой господин, так мы половины флота недосчитаемся… Юджин уже и сам понимает, что сморозил что-то не то, много еще чему надо учиться Юджину, много… Темнеет, пора домой, скорее, скорее, пока чернильно-чернично-черная тьма не поглотит город на сваях. Экипаж, экипаж, скорее экипаж, и домой, на крыльцо под светом одинокого фонаря, и дальше в большой зал, по мраморной лестнице в комнаты, где слуги уже напустили ванну… Юджин раскрывает книгу, которая лежит на краю стола, читает – …каждое новолуние выходили из пучин тьмы за очередными жертвами… – в страхе захлопывает книгу. Аура ждет, Аура высматривает, выслеживает, выщупывает чуткую тишину ночи, ищет жертву, слышит гулкие шаги по мосткам – туп-туп-туп, чувствует знакомый запах, чует кровь, живую горячую кровь внутри мясного бурдюка, стоит только вонзить клыки… Аура плывет – резко, стремительно, взмахивает рыбьим хвостом, плавниками, вытягивается с мостков в темноту ночи, выжидает, высматривает, вот он идет, молодой, тощий, богатый наследник чего-то там, он по фабрике ходит, и книжки еще читает, и много еще чего. Дымит фабрика, дымят трубы, поднимается в темное небо сизая копоть, открывается слив. Юджин велит слуге задернуть шторы, чтобы не видеть темноту ночи за окном, чтобы не чувствовать на себе чей-то взгляд, он не уходит, он манит, он притягивает, он… Юджин зажмуривается, чтобы не видеть – бесполезно, всё бесполезно, даже сквозь веки просвечивает лунный взгляд, из которого смотрит сама бездна. Спать, спать, приказывает себе Юджин, спать, завтра вставать рано, Юджин спит, видит сон, как он идет по улице, нет, это не сон, мостки качаются под ногами, холодок ночи пронизывает до костей, дымный смог поднимается над городом, плещется черная вода далеко внизу, лижет сваи, хочет сточить город. Юджин стряхивает с себя сонное оцепенение, заставляет себя идти к дому, к дому, где качается на крыльце одинокий фонарь – нет, снова сумасбродят и лихоманят лунные глаза, снова тянут за собой в бездну, зовут, зовут… Юджин бежит туда по мосткам, поднимается на старую баржу, кто-то из матросов хочет шугануть Юджина, узнает – почтительно отступает. Аура зовет, Аура смотрит, Аура умеет смотреть, Ауру учили, вот так посмотришь на человека, он к тебе придет. Аура зовет – не дозовется, не получается у Ауры позвать, не получается вырваться из клейкого, черного, маслянистого – тянет, захватывает со всех сторон… Юджин наклоняется, высовывается за борт, сильнее, сильнее, чуть не падает, еле-еле видит в темноте чернично-черной ночи что-то еще чернее, что-то, пропахшее черным, маслянистым, что-то еще не мертвое, но живым уже назвать нельзя. кто-то подхватывает Юджина, держитесь, держитесь, Юджин тычет пальцем в море, срывается на крик, взять-взять-взять, лови-лови-лови, я вам за что плачу, люди подцепляют сетями смрадное нечто, брезгливо тащат на палубу, Юджин снова кричит – воды, воды, да не этой, не морской, а чистой, чистой воды, как нет, быть того не может, полцарства за воду… Кучер испуганно шарахается, когда видит что-то смрадное, черное, промасленное, Юджин не слушает кучера, тащит нечто в экипаж, снова срывается на крик, я вам за что плачу, и отмоете, и пожалуйста, и сиденья новые купим, и что там еще, и экипаж новый, и вообще… экипаж несется по пустынной ночной улице, кучер едва сдерживает перепуганную лошадь, тихо, тихо, Гарпия, что ты, в самом деле, лошадь не слушает, лошадь встает на дыбы. Юджин тащит нечто по ступенькам крыльца, по большому залу, наверх, в ванну, кивает старому дворецкому, врача, врача вызовите, или нет, ветеринара, или нет, врача, не знаю, я, кого… Что значит – невозможно, да я вам хоть сколько заплачу, делайте хоть что-нибудь, я не знаю, что… Юджин зажигает тусклую лампаду, задергивает шторы, чтобы не видеть подступающий шторм, закрывает окно, чтобы не слышать грозу, смотрит на нечто, распростертое на кровати, кое-как отмытое от черного масла, что там про жабры говорили, чем промывать, Юджин чистит жаберные щели едко пахнущей жидкостью, сбрызгивает водой, гладит разметавшиеся по подушке изумрудные волосы, спрашивает в пустоту – что, что это было, уже понимает, что не получит ответа – никогда, никогда, никогда…