Читать книгу Четыре грустные пьесы и три рассказа о любви. 2012—2016 - Мария Говорухина - Страница 4

Дом. Занавески опущены. В доме Серафима Ивановна, Ангелина Ивановна, Анна, Валентина и Ирина.

Серафима: Мой Андрюшенька вернулся, ведь правда, он вернулся? Пусть он поскорее придет! Я так хочу его видеть!

Ангелина Ивановна: Серафимушка, нет никого, только я и девочки.

Серафима: Он здесь, в городе, я знаю. А ты говорила, он женился, семью завел. А я-то знала, что нет. Я одна верила, ты не верила, а я верила. Я знала, знала, что он вернется. Немедленно приведите мне его! Немедленно! Я должна его увидеть. Мы поженимся сразу же.

Ирина: Тетя, поздно, загсы не работают.

Валентина: Пошутила?

Ирина: Не до шуток.

Валентина: Сира, это твоей внук приехал, Боря, какой сейчас год?

Ирина: 45.

Валентина: А месяц какой?

Серафима: Как какой? Февраль месяц.

Валентина: Тетя, да уже сто лет прошло! Он никогда не вернется.

Ирина: Может, вернется, Валя.

Валентина: Глупости не говори.

Ирина: Тетя, а какой твой Андрюшенька?

Серафима: А ты разве не видела его?

Ирина: А ты опиши?

Серафима: Молодой, красивый.

Ирина: Как на фотографии?

Серафима: Да приходил же он, вернулся.

Ирина: Тетя, ты точно уверена, что это твой Андрюшенька?

Серафима: Я так его ждала. Мы поженимся.

Ирина: Тетя, а кто мы?

Серафима: Как кто? Подружки мои. Самые близкие.

Ирина: Тетя, а когда он уходил, он во что был одет?

Серафима: В форму, во что же еще.

Ирина: А что он тебе обещал, когда вернется?

Серафима: Поженимся, обещал. Немедленно отведите меня к нему. Или пусть он придет. Куда он ушел?

Ирина: Валя, он придет и вернет ей письма.

Серафима: И мы поженимся?

Валентина: Не надо, Ира, не надо этого делать. Я поняла, что ты задумала, не надо, Ира. Не сбудется эта ее мечта. Не надо, Ира. Может, пройдет у нее?

Ира: Давай это сделаем, если он должен вернуть письма, то он должен вернуть их так.

Серафима: Вы ведь приведете мне моего Андрюшеньку?

Валентина: Приведем, только у него еще дела в военкомате, он к тебе недельки через две придет.

Ирина: Разве он не может прийти прямо сейчас?

Валентина: Сейчас он никак не может.

Ирина: А мне кажется.

Валентина: А я знаю, что прямо сейчас он не может.

Ирина: Мне кажется, Сире было бы лучше, если бы он пришел сейчас.

Серафима: Сейчас!

Валентина: Что мы будем делать?

Серафима: К свадьбе буду готовиться. Мы будем шить мне платье.

Валентина: Нет, Сира.

Ирина: Платья сейчас не модно.

Серафима: Нет, не время для платьев. Просто в загсе распишемся и все. Надо только маме сказать. (Ангелине) Мама! А я замуж выхожу. Андрюшенька мой вернулся.

Ангелина Ивановна: Знаю, слышала все.

Серафима: Он ведь герой?

Ангелина Ивановна: Герой.

Серафима: Мама, а праздновать будем?

Ангелина Ивановна: Куриц зажарим.

Серафима: И люди придут, ведь это важный день.

Ангелина Ивановна: Очень важный.

Серафима: А папа против не будет?

Ангелина Ивановна: Нет.

Серафима: Как хорошо, что вы на моей свадьбе будете! Как же я счастлива! Хорошо, что он ушел, ведь видеть до брака невесту в платье – плохая примета.

Ирина: Это если в платье.

Серафима: Тогда, может быть, ты его позовешь. У него чемоданчик с собой был и сумка. Он книжку брал про путешествия, она в таком переплете черном была. И за ним его ученики бежали, весь класс, он ведь в интернате тот год работал, перед войной, весь класс за ним бежал. А я тоже бежала, он на меня только и смотрел.

Ирина: Я не могу.

Серафима: Он поранился, вишню рвал, и поранился, и рука правая бинтом была перевязана, он мне ею махал. И такой неловкий: у него сумка с плеча падала все время. Они отрядом уходили, он последним стал, чтобы попрощаться получше, а ребята ему кричали: Андрей Дмитриевич, Андрей Дмитриевич. А мама у школы осталась.

Ирина: Мама, прости Борю. Она сама дала письма, и он все вернет.

Ангелина Ивановна: Я прощу.

Серафима: У него ведь медали есть. За Отвагу, пусть наденет, он ведь герой.

Ирина: Мама, как ты думаешь? Вести Андрюшу?

Ангелина Ивановна: Не знаю, девочки. Лишь бы хуже не было.

Ирина: Вот и возможность письма отдать.

Валентина: Ой, не то мы делаем, ой не то. Ему же все равно уехать придется. И как они говорить будут?

Ирина: Он актер хороший, Валя.

Валентина: Ну, вот и покажет, какой актер.

Ирина: И о любви он кое-что знает.

Валентина: Вот и увидим.

Ирина: Там у него.. трудности в общем, он не знал, что делать. И сказать было некому.

Валентина: Тебя рядом не было.

Ирина: И это не его вина.

Валентина: Конечно, не его.

Ирина: Подожди, ты его еще увидишь, он справится.

Валентина: Я хочу, чтобы он извинился и понял, как это гадко было.

Ирина: Почему ты не веришь в то, что она отдала их сама? Она же Андрея в нем видит!

Серафима: А когда он уехал, ко мне его ребята ходили. Они у итальянцев еду подворовывали и мне приносили. А когда письма приходили, они все сбегались, мы их по сто раз читали. Четвертый год как ушел, какое долгое время, мама.

Ангелина Ивановна: Долгое, дочка.

Ирина: А потом позже к тебе из ребят этих никто не приходил?

Серафима: Да недавно были, на Новый год. А Аня совсем не заходит, это из-за немца того. Ходит и ходит к ней. Ни стыда, ни совести, она ведь незамужняя, чем только думает. Он ведь враг, а рисует ее замечательно, она мне показывала. И парень красивый. А ей говорю, нельзя, нельзя, они все, все – гады. Андрюшеньку ведь ждем. Вот и дождались. А он раньше других, потому что ранили его. В Польше ранили. Он там с поляками познакомился. Как они их встречали, героев. Все ведь написал. Обо всем писал. Только редко у него это получалось. Десять писем.

Ирина: Два только оставалось: с Новым годом и о Польше.

Серафима: Он маме писал больше, на ее адрес.

Ирина: А где эти письма?

Серафима: Да у мамы его.

Валентина: А куда делись письма, где он о любви пишет?

Ангелина Ивановна: Там история такая.

Ирина: Несколько лет назад по телевизору фильм шел. Военный фильм. Там герой в немку влюбляется. И Серафиме стало плохо. Она подумала, что Андрей там остался. Порвала она его письма о любви. А эти почему сохранила, не знаю.

Валентина: Я не знала.

Ирина: Могилки нет. А для нее нет могилки – жив значит. Она ведь все польские фильмы смотрела, и польский самоучитель у нее есть. Она хотела, когда лучше была, ехать туда. Он в письмах фамилию называл семьи, у которой в гостях был. А ты знаешь, он ведь ни в одном письме не написал, как ему было трудно. Он ведь писал только, что мы победим.

Валентина: Мы все после войны родились. Какое это счастье. Какое это счастье.

Ангелина Ивановна: А мать мою расстреливать вели. Она немцем суп варила, а сама у них уносила еду помаленьку, они заметили и на расстрел. Жива осталась. Передумали. Они многие здесь жить хотели. Приглянулась им больно земля наша.

Ирина: Какой же это ужас!

Ангелина Ивановна: Здесь они не так лютовали, народ здесь, они думали, против власти поднимется. Ошиблись.

Ирина: Они во всем ошиблись. Нелюди.

Валентина: А он их взял, просто прошел и у старухи два письма взял. Последних письма.

Ирина: Если даже бы он взял сам, значит, наша вина. Не говорили, не рассказывали, не учили. Значит, наша вина!

Валентина: Права, не рассказывали.

Ирина: Кое-что мы с тобой плохо знаем, что о нем говорить.

Валентина: Знаешь, мне сейчас так страшно стало, это ведь все было и люди помнят. Помнят!

Ирина: Вот именно помнят.

Валентина: Слишком страшно это. Слишком. Я вроде сильная, а у меня все свело сейчас от страха.

Ирина: Вот потому что наша вина, простить мы должны.

Валентина: Сначала, пусть он кое-что о войне узнает, раз мы виноваты в его неведении.

Ангелина Ивановна: К свадьбе что ли нам готовиться?

Валентина: Как мне мама страшно: а если ей хуже станет?

Ангелина Ивановна: Хуже ей станет, если она решит, что он ее предал.

Ирина: Он ее одну любил и любил очень сильно.

Валентина: Вот это он и должен ей показать.

Ирина: А что потом? Он не может долго быть Андрюшенькой.

Валентина: Не знаю, Ира, не знаю.

Ангелина Ивановна: Пусть придет. Письма отдаст. И скажет ей, что…

Валентина: Скажет что?

Ангелина Ивановна: Что погиб. Сон это ее будет. Может, успокоится она. Во сне она за него замуж выйдет. Во сне. А дальше будем жить как обычно.

Ирина: Боре по любви дом нужен был.

Ангелина Ивановна: Я его сердце знаю, я его маленьким воспитывала: не герой, но и не подлец. А ты, Валя, мать слушай, мать плохого не скажет. Должен он, наконец, вернуться.

Валентина: Неужели она обман не почувствует? Они ведь ни капли не похожи?

Ирина: Речь идет о символе, Валя. Символ – он вернулся. Полуявь, полусон, полубред, полусказка, может, и неправильно это, но она узнает, как он ее любил, как он надеялся.

Валентина: Да никогда Борька не сможет ей это показать, напрасные надежды. Ну, оденем мы его, причешем, сумку в руки дадим, это же все равно не он будет. Никогда он не вернется.

Ирина: Для себя она решила, что он вернулся. Для чего-то это же все было нужно, пусть для того, чтобы он вернулся. Есть в этом что-то правильное и настоящее. Как в театре – все бутафория и все настоящее.

Валентина: Как давно я в театре не была.

Ирина: Понимаешь, в театре, где обман двойной, рождается порой что-то истинное, как вода. Актеры врут сначала себе, потом зрителю, а получается правда. Я хотела бы в театре работать, билетером бы пошла. Мне кажется, это так интересно: переодеваться и становиться другим человеком. Совсем другим, кожу менять полностью, чтобы ничего от себя не оставалось.

Валентина: Это ты Борису хочешь задачу поставить?

Ирина: Задачу… Ты его хочешь перевоспитывать, а я ему хочу дать материал для работы души, чтобы он смог стать Андреем.

Ангелина Ивановна: Не знаю, девочки, придумали мы с вами, может не надо всего этого, будем так жить.

Ирина: По-прежнему, мама, уже не получится.

Ангелина Ивановна: Так, дочки, почему я «да» скажу. Потому что я всю жизнь надеялась, что он вернется. Обнаружится, что пропал, память потерял, ничего не помнит, выходили добрые люди, а он потом все вспомнил, кто, что, где жили, и вернулся. Сира не одна ждала, вместе мы. А как его Аня ждала. Боря зла не причинит, по неведению он, по детской своей распущенности, по младенческому недоумию, но не по жестокости сердца.

Валентина: Мама, а почему же? Во что вы с Ирой верите? В кого? Он же ни на миг не шелохнулся, пошел и подлость совершил.

Ирина: Да он любит, любит, любит и на все пошел, на все, чтобы любимую удержать, а Виктор твой – ни на что. Ни на что не пошел, а сейчас гордый ходит, он ведь до такого не опускался. Подлостей не совершал. Он, когда я уезжала, сказал: «Держать не буду, может, счастье найдешь». Бушка сама Борису письма отдала – как вы не понимаете! Он просто нам их не отдал!

Валентина: Вот именно: он счастья тебе желал, а этот хочет на чужом несчастье свое личное счастье построить.

Ирина: А может, надо иногда за свое личное счастье побороться и к ногам вселенную положить? А если ты не способен букет цветов полевых любимой нарвать, о какой любви речь идет? Любовь – это способность на невозможное.

Валентина: Понятно, для тебя кража цветов любимой девушке в соседском саду – это рыцарский подвиг.

Ирина: Да, что-то рыцарское в этом есть.

Валентина: Ты себе простить не можешь, что уехала, или Виктору, что отпустил?

Ирина: Да не надо тут прощать. Значит, не моим он был человеком. Не вышло ничего и точка. Я не люблю перебирать события, как четки, я их перевариваю, забываю и иду дальше.

Валентина: А потом прошлое ловит тебя и настигает в самый неподходящий для этого момент. Ты вот думаешь, у меня все в черно-белых квадратиках. Нет, сестренка, я в шахматы не очень люблю играть. Я просто стараюсь самой гадости не делать и другим не позволять. А любовь, как и незнание законов, не отменяет ответственности. Я свою дочь так учила, а меня так учила моя мать.

Ирина: Меня она, видимо, учила чему-то другому. Когда люди кидаются и кричат: «Мы правы, а вы нет», я всегда начинаю сомневаться. Я ищу ответ в душе, а исхожу из того, что каждый человек не друг и не враг, а учитель.

Валентина: Гад он. И все. Хоть с одной стороны зайди, хоть с другой, дырявый он человек, дрянной, не поверю я ему больше никогда.

Ирина: Дырявый говоришь?

Ангелина Ивановна: Вы у него у самого спросите, хочет он или нет сюда так прийти. Не самим собой.

Ирина: А ты, мама, даешь на это добро?

Ангелина Ивановна: Шок у нее может быть. Слишком много лет она им болела. Но если по справедливости, не может он не вернуться. Никого ведь для нее не существовало, только он. Может, это свыше знак, что Бориса она за Андрюшеньку приняла. Обман ведь это, Ира, нужен он ей этот обман? Нужен, Ира, нужен, Валя, потому что обман может сердцу ношу облегчить. А у нее ноша стопудовая. Я ее облегчить не могла, вниз она ее тянула, потому что внутри знала – погиб, потому что всю жизнь оплакивала, а – вдруг вернется, вот откроется дверь и появится ее жизнь, ее счастье.

Валентина: Ношу облегчить – себе на плечи ты, мама, ее положить хочешь. С нее снять – себе положить. А если потом она Борю увидит – внук ведь, не спрячем его никуда и от него не откажемся, – что тогда делать будем?

Ирина: А во сне она другое лицо и запомнит, тут важно, чтобы она сущностью своей его ощутила, поняла, что жив. Про театр слышала, что даже метод лечения такой есть. Только невезучая у нас семья. Помнишь мама лотерейный билет, по которому мы выиграли деньги, и я этот билет потеряла. Невезучие мы.

Валентина: Ничего у нас не получится хорошего, тем более с помощью Борьки, дырявого человека. Я к таким уродцам, как он, симпатии не испытываю.

Ирина: А вот это хороший вопрос. Милосердие к уродцам, и физическим, и моральным, испытывать трудно, но к физическим проявлять милосердие благородно, а вот к моральным? К моральному уродству? Если одна грань любого человека уродлива? Кто-то дорогу не уступает, кто-то хамит, кто-то боится, кто-то лукавит. И так каждый гранями друг к другу поворачивается. И, если в молодости эти грани были незаметны, в старости они вылезают, как фурункулы. И вот ходят так люди в гнойниках, а кажется им, что они ангелы.

Валентина: Вот что я тебе скажу. Я на вашу авантюру пойду. Как в человека я в него не верю. Надежд у меня никаких нет. Но Серафима не успокоится, если решила, что это он. А я не хочу, чтобы ей было больно.

Ирина: Ты не пожалеешь. В него надо поверить. Поверить. И в нем есть любовь, вот это я точно знаю.

Валентина: Хорошо!

Ветер. Качаются занавески. За столом женщины и Борис.

Серафима: Я ведь знала, ты вернешься. Видишь, как постарела за эти четыре года. А ты думал, конечно, изменилась. Помнишь, маки рвали на поле и так смеялись, так смеялись. А награды твои… Как мама радовалась. Ты очень смелый, Андрюша.

Борис: Бушка, я

Ирина: Серафима, я

Борис: Я очень скучал по тебе. Я думал о тебе каждый день. Не было дня, не было ночи, когда бы я не думал о тебе.

Ирина: Вот это хорошо.

Борис: Когда ко мне пришла любовь, я подумал, что лечу. Лечу как на крыльях, лечу далеко-далеко.

Серафима: А ты помнишь, мальчик к тебе ходил – Боря?

Борис: Нет.

Серафима: Хороший такой был мальчик.

Борис: Нет.

Серафима: Его убили, сразу же, как пришли немцы. Он партизанил. А на каком фронте был ты? На юго-западном? Какая стрелковая дивизия? Я забыла.

Борис: Ты могла забыть? 246 гвардейский стрелковый полк 82 гвардейской стрелковой дивизии. Гвардии старший сержант, помощник командира взвода, командир отделения связи полка. Есть орден Славы III степени. В августе 44 года во время контратаки противника была порвана связь, под ураганным огнем, проползая между танками, восстановил связь, чем дал возможность управлять боем.

Серафима: Герой.

Борис: Мой командир погиб 7 февраля 45 года, сгорел в самоходке, а я в этот день пропал без вести.

Серафима: Что случилось 7 февраля 45 года?

Борис: Я пропал без вести.

Серафима: Я знаю. Ты презирал смерть. А свои стихи помнишь? Ты присылал, вспомни.

Борис: Я пропал без вести.

Серафима: Это значит, тебя не нашли или не смогли опознать.

Борис: А в 43 году на Северном Донце я был ранен.

Серафима: Почему ты раньше не приходил? Почему так долго заставил ждать?

Борис: Потому что без вести – это без вестей.

Серафима: Ты же телефонист.

Борис: Телефонист.

Серафима: Почему же ты не позвонил, телефонист? Почему ты не позвонил? Ты же такой смелый, такой отважный.

Борис: Медаль за Отвагу получил за то, что в период ожесточенного боя под ураганным огнем противника 18 раз восстанавливал порванную связь, благодаря чему задача стрелковыми ротами была выполнена.

Серафима: Трудно быть героем?

Борис: Я не пробовал.

Серафима: Ты принес мне письма?

Борис: Принес.

Серафима: Я порвала остальные. В какой-то момент я поверила правде.

Борис: Командир нашего стрелкового полка погиб в тот же день, в который пропал я, сгорел в самоходке, скорей всего, меня разорвало на кусочки, так что хоронить было нечего. Тогда шли бои в Польше, дело шло к концу войны, сама понимаешь. Хоронить было нечего.

Серафима: Нет могилки.

Борис: Помнишь мою маму? Отчим Бондырев Иван, мать Бондырева Мария, в семье нас детей четверо, я посылал письма тебе и матери.

Серафима: Конечно, помню.

Борис: Зачем ты меня всю жизнь ждала? Почему замуж не вышла? Детей не завела? Почему жить не захотела? Зачем ты со мной вместе умереть решила? Глупая ты моя.

Серафима: Не смогла, Андрюша, не смогла. Знаешь, эти два письма подтверждение мне, что ты был.

Борис: Глупая ты моя, глупая.

Серафима: Ангелина меня спасла. Поэтому я дома. Знаешь было как: голова как в тисках, дышать хочется, а не могу, задыхаюсь, воздуха не хватает, хватаю воздух ртом, а тиски все сильней.

Борис: Мученица ты.

Серафима: Мученица? Баба я, Боря.

Ирина: Андрюшенька, Андрюшенька.

Серафима: Выстрадан ты мной. Выстрадан. Ангелина ходила, твое имя на памятнике высекли, что у почты стоит. Чтобы знали, что был ты такой. Книги читала, которые ты давал. «Войну и мир» полюбила, пока тебя ждала. Хочешь, я оладушков твоих любимых состряпаю, а мать вареников с вишнею наделает? Помнишь вареники, с вишней без косточек? Помнишь? А молочка-то нет. Как мы о корове мечтали, вот бы корову, мать так хотела. Огороды-то соседние у нас, вишня на два дома росла: и к вам, и к нам, знак это, Андрюшенька, был. Знак для нас с тобой, с детства мы вместе были, и уйти должны вместе в один день и час. С тобой я умирать не боюсь. Одна была, боялась, думала, разлучат нас, а сейчас не боюсь, сейчас мне где угодно спокойно, потому что ты рядом. Давай свадьбу сыграем, пусть небольшая, но будет. В фате я хочу пройти. Я наволочку от подушек на голову надевала и думала, как в фате с тобой стоять буду. Давай поженимся, Андрюшенька, сил моих больше нет. Если я столько лет об этом мечтаю. Сплю и во сне вижу. Вот ты вернулся, и мы по-новому заживем. Молодые мы ведь оба. Для мамы совсем дети. Надо, чтобы руки моей попросил. Она, конечно, все знает, но надо традиции соблюсти. Фату надену. Белую-пребелую.

Валентина: И что мы теперь делать будем? Какая свадьба? Какая свадьба?

Серафима: Свадьба наша с Андрюшенькой. Счастье он мое. А ты подружкой невесты будешь. Стол наготовим. А где сваты, Андрюшенька? Где сваты? Почему сваты не пришли?

Валентина: Оттуда, где они, дороги нет.

Серафима: Зачем дорога? Пусть по тропинке придут. Дома-то рядом. Свел Господь.

Валентина: Никогда ведь рядом не жили, ну откуда она это взяла?

Ирина: Хотела этого очень, значит.

Валентина: Не будет свадьбы никакой. Не можем мы на это пойти. Какая фата? Какая свадьба? Всей семьей с ума сойти? Безумие. Безумие.

Серафима: И фата, и свадьба – все будет. Торт «Наполеон» Ангелина испечет, как в этом году на Новый год пекла.

Ангелина Ивановна: Делала, делала. Просыпайся, Сима, просыпайся. Не могу, я, Боря, дом продать. Прости меня. Отдашь ты письма, не отдашь, не могу я с Серафимой разлучиться.

Борис: Ты же мне обещала, Ба, обещала.

Ангелина Ивановна: Нет, Боря, не могу.

Валентина: Прости, внучек.

Борис: Зачем мне эти письма? Я ничего с ними делать не собирался, она действительно дала мне их сама. Только зачем ты мне, Ба, надежды давала? Я ведь понадеялся. Я же поверил, что ты поможешь, зачем, Ба? Зачем Вы меня в этом наряде сюда притащили к Бушке? Что мне теперь с ней, целоваться? На руках ее носить? Мужем ее стать? Сима, я не Андрей. Боря меня зовут, я твой внук.

Сима: Свадьба, свадьбу играть будем. Соседей позовем.

Борис: Я не могу быть твоим мужем, я твой внук!

Сима: Фату белую-пребелую надену.

Валентина: Сима, сон это твой. Давай, повернись на другой бок. Тебе еще что-нибудь присниться. Море приснится. Хочешь на море, Сима? Хочешь, мы отвезем тебя посмотреть море.

Сима: Поедем, Андрюшенька, на море, поедем, голубчик. В Крым.

Борис: Поедем… Что ж вы за письмами не бежите? (отдает Ирине)

Ирина: Хорошо, спасибо.

Ангелина Ивановна: Просыпайся, Сима, просыпайся.

Валентина: Не почувствовал, каково быть героем? А боль не почувствовал? Ее боль?

Сима: Андрюшенька, не сердись! Свадьба у нас скоро, свадьба! Танцевать будем, в вальсе закружимся.

Ирина: Тетя, это я, Ирина, племянница твоя. Сон тебе снился. Сон.

Сима: Сон?

Борис: Сон. Я внук твой.

Ирина: Видишь, там Андрей жив, с ним все в порядке, Вы там поженитесь. Увидела во сне, вот и Слава Богу! А там какой праздник мы закатим! Когда все соберемся! Он тебя там ждет, Сима, ждет!

Сима: Сон? Сон мне приснился? Нет, Андрюшенька, вот он, живой, счастье мое.

Ирина: Это внук, тетя, Борис. Внук!

Ангелина Ивановна: Сон, он твой сон, Андрюшенька, счастье твое. Как по канату, по жизни ты шла над пропастью. Этим канатом были мысли о нем. Вот Морфей вас соединил.

Борис: Морфий?

Сима: Морфей.

Борис: От чего вы ее спасти хотите? От себя никогда не спасете. Она же думать вообще не может. Чего вы добились? Показали ей, что он жив? Кому этот спектакль нужен был? Я, Ба, тебе поверил, понадеялся, что ты ради единственного внука на все пойдешь. Во сне привиделось. Во сне меня женили.

Валентина: Стебёшься?

Борис: Стеб да стеб кругом. Зачем я приехал? Не приехал бы, не насмотрелся бы тут на вашу любовь к друг другу. Вы ведь по любви все делаете? Ба хотела мне дом отжать по любви, Бушку спасти по любви, а вышло что? Никому пользы никакой: ни мне, ни Бушке. Все эти переодевания. Комедия. Вы бы меня не волоком волокли, а спросили, что я думаю. Вы кре..

Ирина: Крестьяне? Ты это имел в виду? Откуда ты знаешь о дяде Андрее?

Борис: Интернетом пользоваться умею и память хорошая.

Сима: Не сердись, Андрюшенька, не сердись. Герой ты, герой. Все хотят тебя увидеть, а я тебя держу.

Борис: Сима, мне надо идти. Уезжать мне надо.

Валентина: Куда собрался? Сиди. Видишь, она тебя признает.

Борис: Сима, мне ведь к родителям надо, не сердись, Сима, пойду я.

Сима: Нет, Андрюшенька, не отпущу я тебя никуда. Вернулся, мой родной. Как я тебя отпустить смогу? Как же людям на войне. Грохот. Страшно и холод. Знобит меня, девочки, что-то. Хочется закричать, а крикнуть не могу. Андрюшенька, если сон, значит, нет тебя. Погиб? Где ты? Ты живой. Обними меня и не отпускай, держи крепче. Никто нас не разлучит! Ты ведь не знаешь, как я ждала, не знаешь, как я ждала, не знаешь. Ох, какою длинною стала эта разлука. Какою длинною. Я не плакала, я выла, до сих пор вою. Тебя вижу и вою. Ты тогда в первом письме написал: каждое мгновение, проведенное с тобой, я разделил на кусочки и спрятал в сердце. Врагу до них не добраться. Там в окопах, когда рвется связь, я думаю о том, что это связь с тобой и потерять ее я не могу.

Борис: Да. Письма писал тогда. Давно это было.

Валентина: Ты что, тетя, все в порядке, все хорошо, не плачь, не плачь.

Серафима: Почему погиб, почему? (Плача, уходит в другую комнату)

Ангелина Ивановна: Ой, дети, что ж это такое? На старости лет страдать? Как же мы теперь все жить будем? Знать ты должна, как мы тебя любим. Напрасно я все это затеяла. Напрасно. Какие сны, какие иллюзии, от них только горечь. Иллюзии из сердца гнать надо, а не взращивать. Каленым железом обман из сердца. Спится лучше и живется легче. Каленым железом.

Ирина: Сколько ж людей покалечилось из-за этой борьбы с иллюзиями. Нет, мама, любовь – это иллюзии, она живет иллюзиями, ими живет.

Ангелина Ивановна: Нет, детка, это все твои поэты, а жизнь она такая трезвая, такая безжалостная, такая одинокая, обман в отношениях с ней невозможен, от этого только физическая или душевная боль. Каленым железом иллюзии, и сны туда же. Внутри себя знала ведь, что не то, нельзя, не так, но поверила. В лучшее поверила, что так лучше, решила. А оно вот как повернулась и опять. Ой, несчастная у нас Серафима. Ой, несчастная. Ой, как же ты эту жизнь прожила, как же ты намаялась.

Валентина: Мама, не надо, успокойся, нормально все. Все нормально. Знаешь, Борис, наша семья увидела войну с одной стороны – женской. Андрей не вернулся, а папа практически ничего не рассказывал, мы были очень маленькие, когда он умер. Только когда вернулся, не мог спать ночами, бродил по дому, Серафима просыпалась и тихонько плакала. Так, мама, дело было?

Ангелина Ивановна: Так. Как мы наказаны этой войной. Какое жуткое и страшное наказание. И как долго оно длится. Фашистское зверье, что же они натворили. Поверь мне, внучок, фашизм очень легко проникает в сердце, им легко заразиться. Много людей под страшные знамена вставали.

Валентина: Он порой долго не заметен, и заразиться легко, если нет прививки, только в больницах такие прививки не ставят. Она откуда-то свыше дается. У тебя она если и была, то не сработала. Борька, Борька.

Ангелина Ивановна: Как же мы все надеялись, что он вернется.

Ирина: У него был хороший командир, когда они стали падать духом – дни войны были разные – его командир приказал всем чистить одежду так, чтоб блестела. Когда Андрюше было плохо, он вытаскивал фотографию Симы и фотографию его класса. Андрей на фронте постоянно стихи Пушкина читал. Они его поддерживали.

Валентина: Знаешь, что эти скоты, убийцы, враги, гады, в войну делали? Я расскажу, мама. Он не маленький. А то ему видно раньше казалось, что это так люди гуляли по полям четыре года.

Ирина: Не передергивай. Не показалось ему так.

Валентина: А ты за него не отвечай. Так вот, они в болотах трупами дороги выкладывали, а потом по ним ездили. То, что ты письма забрал, это нам привет от таких, как они. А Ирина, увидев тебя, не смогла тебя после большого перерыва осудить, сердце у нее мягкое, всепрощающее. А то, что ты про дядю Андрея много прочитал и знаешь, то молодец, не напрасно, значит, тебе в детстве о нем рассказывали. Как вот только у тебя рука поднялась письма забрать. Серафиму обидеть – это скотиной надо быть. Ира видеть этого не хочет: единственный племянник – подлец. Вот одели тебя, причесали, поговорить ты смог… Не прощу. Думаешь, память все сотрет? Не сотрет. Так что ты давай, езжай, забирай свои шмотки и мотай отсюда. Письма, Ира, мне отдай. В целости? Вот и молодец. Если б не Ира, Виктор бы тебя побил.

Борис: Я повторяю в сотый раз: она отдала мне письма, я зашел тогда в дом за телефоном, потому что мне показалось, что он звонит. Серафима увидела меня и начала причитать: «Андрюшенька! Андрюшенька!». И вручила письма. Я их взял, потому что много читал об этом, и об Андрее тоже. Я хотел прочитать их, вот и все. Что я сделал? Я уеду, вам всем лучше будет?

Анна: Нет, сынок.

Валентина: Слова в защиту произносит мать. Ты все молчала, молчала, теперь решила высказаться?

Анна: Знаешь, Валя, я тоже здесь останусь. Так что, Ира, все вместе жить будем.

Ангелина Ивановна: Места хватит. (Ангелина Ивановна уходит в комнату к Серафиме)

Анна: А ты, сынок, наличных у тебя много, распорядись ими как надо.

Валентина: А лучше отдай.

Анна: Не хочу я, Боря, в город, возвращаться. Некуда.

Ирина: Выйдет она за тебя – хорошо, нет – отпусти. Нельзя удержать – отпусти.

Анна: Поезжай, сынок.

Борис: Вы меня выгоняете, что ли? И ты, Ба, хочешь, чтобы я уехал? И ты, тетя Ира? Какие вы все хорошие. Спасибо, мама, помогла. И что мне делать? В море броситься?

Анна: Моря здесь нет.

Валентина: Моря нет, вот незадача. Так езжай на море прокути мамины деньги, мы-то уж ее не выгоним. Чего растерялся?

Борис: Да уже все равно.

Ирина: Теперь все кончено? Ты остановился?

Борис: Остановился.

Валентина: Безумного разве остановишь.

Борис: Я остановился.

Ирина: Поезжай, скажи ей, что любишь, что для тебя она вся жизнь.

Серафима (голос): Это я для него вся жизнь, я!

Ирина: Конечно, ты тетя, конечно, ты.

Серафима (голос): Не уезжай, никуда, Андрюшенька, не бросай меня вновь.

Ирина: Не бросит, он тетя, не бросит. Если бы у меня были деньги, я бы исследовала безумие. Да, открыла бы институт или лабораторию.

Валентина: Почему если бы были деньги?

Ирина: Потому что они нужны для всего.

Валентина: А сейчас ей чем помочь? Без исследований?

Ирина: Когда-то я ходила и целую неделю записывала за тетей ее порой очень бессвязную речь. Оказалось, она перечислила практически все события, которые произошли за неделю, и в бессвязном бормотании она давала оценку людям и себе. Я делала это еще ребенком, я из-за Симы хотела пойти учиться на врача, но не прошла в институт по конкурсу. Я не знаю, чем помочь.

Виктор появляется из-за дверных занавесок

Виктор: Я вам сейчас всем вам помогу. Ну, уродец, иди сюда, пообщался? А сейчас со мной только будешь общаться.

Ирина: Зачем ты так?

Виктор: А как? На тормозах спустить? Отпустить его и все?

Ирина: А тебе неймется отомстить? А простить ты не можешь? Простить?

Виктор: Мужики не прощают.

Ирина: Зверь и тот добрым может быть. Как без доброты жить можно? Хуже зверя станешь. Что с тобой случилось, Виктор? Зачем вместо помощи ты хочешь нас перессорить? Что от того изменится, что ты его опять в бане запрешь и теперь надолго? Кому это нужно? Он молодой совсем, а ты? Откуда в тебе эта жестокость?

Виктор: Не жестокость, а жесткость.

Ирина: А милосердие? Милосердие? Даже если он ошибся, очень ошибся, зачем из него преступника делать?

Виктор: Ты сама не понимаешь, о чем говоришь. Таких, как он…

Ирина: Что таких, как он, а таких как ты? Таких, как ты? Ты в своей жизни женщин не обижал? Ничего у них не крал?

Валентина: Что ты на него напустилась.

Ирина: Я не напустилась. Я хочу, чтобы эту историю все приняли и пережили. И я не хочу, чтобы по тем цветам, которые я сажала, топтались сапогами.

Валентина: Ты только семена бросала, цветы, может, никогда и не прорастут.

Ирина: Прорастут, уход только нужен.

Валентина (Виктору): Ты горячий, поспокойнее надо, а то сразу все в штыки, мы ведь не воюем. Какой-никакой, он единственный племянник, один мужик в семье.

Виктор: Он не мужик – сопляк, который в жизни ничего не видел, за мамину юбку прячется все время. Слышишь? За мамину юбку держишься.

Ирина: Как за соломинку.

Виктор: Да вы бабы, только его портите. Вот как с вами быть? Его стегать надо, а вы развели тут крем со сливками.

Серафима (выходит из своей комнаты): Андрюшенька, счастье мое. Вернулся!

Серафима Ивановна падает.

Ирина: Тетя, тетя, что с тобой? Виктор, держите её! Врача скорее, врача!

Зеркало занавешено черной шалью. На столе черная скатерть, в центре стола ваза с одной красной розой.

Валентина: Как мы без нее жить будем?

Ирина: Не знаю.

Валентина: Ты же умная. Что твои писатели, поэты на этот случай пишут?

Ирина: Они все этого момента боятся и стороной обходят.

Валентина: Может, и правда там встретит кто-нибудь, обнимет, поцелует, все простит.

Ирина: Может, и так. Хорошо, если простит. Поэтому что прощение самое главное. Потому что все, по сути, это домысли и заблуждения. Я живу ими и среди них. Что-то кажется мне правильным, а может, это не так совсем? Вот за что такая жизнь? Такая жизнь была у Симы.

Валентина: Только, похоже, Ира, она его дождалась.

Ирина: Вот тебе и театр. Жизнь такая сложная, Валя. Вот ты сюда приехала, я, Аня тут, мама, а Симы нет. Вот как без нашей Бушки? Как без нее? Хорошо, что ты письма с ней положила, они ее.

Валентина: Не смогла, я, Ира, со мной они. Это память о них двоих навсегда.

Ирина: Хорошо. Как бы ни сделала – так и надо. Как сердце подсказало. Как теперь у Борьки сложится? Ведь откажет она ему.

Валентина: И поделом. Так браки не складываются.

Ирина: Да по-разному, люди ведь разные. Не будем их осуждать, там свое.

Появляется Виктор

Виктор: Я вот что сказать зашел. Это ты, Ира, виновата, что Серафимы нет. Вот я тебя так сказал – отрезал.

Валентина: Ты выпил много, Витюша, что ли?

Виктор: А я повторю. Повторю. Я сказал: ты виновата. Это ты придумала. И вот ее нет с нами.

Валентина: Иди, проспись.

Виктор: Нет. Я все доскажу. Все. Я вот ходил, думал, и я все выскажу.

Валентина: Накопилось.

Виктор: А ты не смейся – я не пьющий.

Валентина: Конечно, не пьющий.

Виктор: Это Ира во всем виновата.

Валентина: В том, что ты запил?

Виктор: Я сказал – виновата. Она мне не дала Андрею морду набить.

Валентина: Боре.

Виктор: А и сказал – ему. Подлецу морду надо бить. Каждому. И такие случаи спускать нельзя! А тебе я пришел сказать – ты виновата. Все умные книжки читала? Лучшей жизни хотела? А оно вона как повернулась – вернулась не солоно хлебавши! Что дрожишь: зябко стало?

Валентина: Зябко. Мне стало зябко.

Виктор (Ирине): Потому что во всем виновата – и не спорь! Я бы из тебя всю эту дурь книжную выбил. С юности бы другой стала. А что сбежала – так вот тебе и расплата. Во всем виновата!

Ирина: Иди спать.

Виктор: А я еще не все сказал. То, что тети Симы нет, в этом твоя вина. Это ты придумала. Сердце ее не выдержало. Моей тети Симы.

Ирина: Моей тети Симы.

Валентина: Виктор, иди лучше.

Виктор: Нет, я не все сказал.

Ирина: А что еще тянет сказать? Язык ведь без костей? Так в народе говорят?

Виктор: Я ведь по-хорошему хотел. Может, жизнь какая-то пошла бы. А то, что Борька по любви на все пошел, так я в то не верю. А то, что ты ему потакала – стыд тебе и позор. Вот это я и хотел сказать. И на мою помощь больше ни в чем не рассчитывайте. Стороной обходить буду. Не нужны мне такие.

Ирина: Все сказал, что хотел?

Виктор: Нет.

Ирина: Ну, договаривай.

Виктор: Почему ты так со мной, Ир? Могло ведь все заладиться, я ведь не заходил тебя увидеть, потому что боялся, а ты ко мне никак.

Ирина: Не люблю я тебя, Виктор. Пойми.

Виктор: А то я сам не знал. Пожили бы вместе, может, и наладилось бы?

Ирина: Когда тетя Сима видела плохие образы или встречала плохих людей, она говорила «Чертик, чертик, посмеются над тобой, ты плохой, плохой, плохой. Даже дети посмеются над тобой. Чертик, чертик, чертик, ты плохой!» Вот ты сейчас чертик. Ты меня обвинил в смерти тети. Как ты мог? Как тебе только такая мысль в голову пришла?

Виктор: От ваших спектаклей у нее сердце не выдержало. Вот что я скажу.

Ирина: Ты уже сказал.

Виктор: Я потому это говорю, что преступления должны наказываться.

Ирина: То есть меня ты хочешь покарать за смерть тети Симы. Мне очень плохо, оттого что ее нет, и видеть тебя я не хочу. Может, когда проспишься, ты очень пожалеешь о том, что сказал. Она увидела в нем Андрея, значит, так было нужно, значит, нужно было ей с ним поговорить. Уходи, Витя.

Виктор: Я не согласен. А племянника я бы вашего.

Ирина: Иди, Витя, иди, нет у меня сил тебя слушать.

Валентина: Ты ж хороший мужик, плохо нам, а ты масло в огонь подливаешь.

Виктор: Да я пью из-за нее!

Ирина: И всю жизнь из-за меня пил? Рюмку водки каждый раз с мыслью обо мне поднимал? Витя, забудь ты про меня. Я не хочу иметь с тобой ничего общего. Ни слышать о тебе, ни знать о тебе я не хочу. Я хочу сейчас, чтобы ты оставил нас, женщин, в покое. Ты можешь только ломать, казнить, наказывать, угрожать, обвинять. Я была знакома с мужчинами, но я их не знала. То, что я увидела за это время, только укрепило меня в мысли, что я сделала правильно. И уехала правильно, и жила одна правильно, и не пришла к тебе, когда приехала, правильно. И то, что ты пришел и меня обвинил в смерти любимой тети, – это так низко. Значит, ты ничего не увидел и не понял. Уходи.

Виктор: Не уйду. Чем я плох? Лучше ведь не нашла!

Ирина: Не искала.

Валентина: Шел бы ты спать, Витя, а Иру обижать последнее дело. Она любила Серафиму больше нас всех. Если у Иры было какое-то желание, то желание о выздоровлении Симы. Сегодня ты не прав. Не хорошо это, Витя. Зол ты или нет – не хорошо.

Витя: Не вышла ты за меня – вот поэтому у тебя все в жизни так!

Ирина: Витя, ты без меня прожил жизнь! Ты не искал меня, не пытался вернуть, ничего не обещал – чего ты хочешь от меня?

Виктор: Ты убила тетю Симу!

Ирина кидается на Виктора и начинает его бить полотенцем.

Валентина: Нет!

Ирина: Знаешь, что я боялась все это время услышать? Что мне скажут: дом продан, а ты скажешь, что ты купил. А этого не случилось. Вот этому я рада.

Виктор: Я и не собирался покупать. Напрасно волновалась.

Валентина: Одна вишня на два участка не выросла.

Ирина: Не выросла.

Виктор: Прогоняешь, значит?

Ирина: Прогоняю.

Виктор: А я ведь уйду.

Ирина: Уйди, пожалуйста.

Входит Борис.

Виктор: Я сильный.

Ирина: Боря, молчи!

Виктор: Ты преступник! Я бы тебе так шею надраил, скажи спасибо теткам своим, спасли.

Борис: Мне ждать, пока он уйдет?

Ирина: Это не важно, считай, что его здесь нет. Что-то случилось?

Борис: Я вернулся, потому что. Я давно его ношу. Бушка отдала мне три письма. Это третье письмо Андрея. Скорее всего, вы не знали, что оно сохранилось.

Валентина: Дай! (Передает Ирине)

Ирина (читает): «А если я не вернусь, то храни это письмо всю жизнь. И жди. Потому что я вернусь, жди, даже если всю жизнь придется ждать. Будешь ждать – я вернусь»

Занавес