Читать книгу И пришёл великан. Часть 1 - Мария Костылева - Страница 2

Чем ближе становилась цель, тем страшнее делалось Ливку. Ноги тяжелели, норовя подогнуться, рукоятка кинжала жгла мокрую ладонь. Там, за деревьями, иногда падали пушечные ядра, разрывая людей и мокрую весеннюю землю. Они и его могли разорвать, эти ядра. Как тряпичную куклу. Бах – и нету Ливка.

Впрочем, за риск ему должны были заплатить. Уже частично заплатили – весьма щедрым авансом. И Ливк знал, на что идёт. Знал, что будет страшно, и был готов свой страх преодолеть. Таких, как Тальвин, бояться нельзя. Потому что негодяев вообще бояться нельзя, они от этого только сильнее становятся. А в том, что Тальвин был негодяем, Ливк не сомневался. Так издеваться над бедной тэбой Талир!

Ядро рухнуло очень близко, где-то сразу за деревьями – может быть, даже в лагере лакеннцев. Ливк так и застыл на месте. Зажмурился, судорожно перевёл дух. Капля пота побежала по виску.

«Бах, бах, бах! – загрохотало вдали. – Тарарах!».

Потом неожиданно закричали люди – то ли от ужаса, то ли от радости – и всё стихло.

Ливку сделалось совсем жутко. И только мысль о пятидесяти золотых браннах, которые позволят ему, наконец, уехать на Зелёные Острова и забыть прошлую жизнь как кошмарный сон, – только она заставила его собраться. О Зелёных Островах он слышал ещё в детстве от одного потрёпанного бородатого мужичка, которого часто видел в так называемых «серых дворах» – обители разнообразной бедноты, где тогда жил и сам Ливк вместе со своей матерью. Мужичок однажды выпил то количество вина, от которого ему обычно хотелось долго и вдохновенно говорить, а никакого собеседника, кроме Ливка, рядом не оказалось. Ливк, конечно, не понимал, что к чему, но внимание взрослого ему польстило, и он позволил втянуть себя в разговор.

Тогда-то он и узнал о Зелёных Островах. Сначала те просто к слову пришлись, а потом, когда выяснилось, что Ливк понятия не имеет, что это за острова такие, старик открыл ему свою мечту. И какая то была мечта! Мальчик слушал, и всё его существо готово было взорваться от переполнивших сознание образов: изумрудно-зелёные холмы, ярко-синее море, золотое солнце над этим морем, зернистое отражение лучей на водной глади… Это вам не мрачные волны, омывающие полуостров Саэр-Ри, не холодные ветра, сгоняющие тучи к Кольцовому мысу! Это другое. Это другой мир, гостеприимный и солнечный. Это праздник. Ливк помнил, как перехватило у него дыхание, как до самой гортани подпрыгнуло сердце – вот-вот вылетит и умчится в неизведанные края!..

Откуда старый, с трудом разбиравший грамоту пьяница сам знал о Зелёных Островах – то для Ливка оставалось загадкой и по сей день. Зелёные Острова считались курортом для очень богатых людей, способных оплатить длительное морское путешествие и аренду одного из ярких домов на побережье. Жителю «серых дворов» такая куча денег никогда бы даже и не приснилась. Тем не менее, старик мечтательно закатывал к белому коэспэнскому небу глаза, красноватые и подслеповатые, улыбался и говорил: «Там, представляешь, зимы не бывает. Там круг напролёт светит солнце, а уж если дождь идёт, то дождь этот тёплый, как парное молоко. И от него сразу цветы распускаются. Большие такие, красивые… А ещё там спокойное голубое море, где плавает много невиданных рыб. И штрафов за рыбалку не бывает, где бы ты с удочкой ни сидел. По берегу ползают крабы, огромные, как… ну, как моя рука». – И он демонстрировал внушительных размеров ладонь.

Ещё он рассказывал, что на Зелёных Островах люди практически не работают. Действительно, зачем заботиться о пропитании, если везде растут деревья с фруктами, которые можно срывать просто так, если можно ходить на охоту – опять же, безо всяких штрафов – и есть потом мясо разных диковинных зверей.

«Сказочное место, – вздыхал старик. – Сказочное…».

Позже, уже в сознательном возрасте, Ливк узнал, где находятся эти Зелёные Острова. Если от Кольцового Мыса, где стоит Коэспэн, долго плыть на юг, то как раз и доплывёшь. Месяца за четыре. Далеко, конечно, но разве оно того не стоит?..

Прежде Ливк просто размышлял о том, как было бы хорошо там побывать. Размышлял, впрочем, очень редко – Зелёные Острова просто периодически (порой – совершенно неожиданно) возникали в его сознании как некий волшебный мираж. Он никогда не ставил перед собой цели добраться до них. Он думал о Зелёных Островах как о сказке, которая точно где-то существует, но лично его никак не может коснуться; и чем больше думал, тем большими подробностями эта сказка обрастала, тем меньше связей оставалось у неё с реальностью.

И теперь вот, внезапно, Зелёные Острова стали достижимыми. Причём, если Ливк хорошо выполнит работу, он сможет не просто снять в аренду дом на Зелёных Островах, но, возможно, даже купить его.

Купить дом. Как сладко становится от этой мысли! У него, у Ливка, будет шикарный дом. Яркий, красивый. Дом, который будет стоять на побережье, где по мелкому песку ползают большие-большие крабы… Да, так и случится.

Только сначала, конечно, надо заработать те пятьдесят золотых браннов, которые обещала ему тэба Талир. А для этого, прежде всего, нужно собраться и перестать трястись.

Ливк ещё крепче стиснул рукоять кинжала, хотя пальцы и без того уже задеревенели – и снова двинулся вперёд. Шаг за шагом, он прокладывал свой путь по глинистой почве. Грязь, смешанная со свежей травой – вот, что такое эти ваши хвалёные Долины Света. Грязь да болота, да жиденькие лески. Нормальному, уважающему себя дереву здесь и корнями-то зацепиться не за что. После зимы поднимается река Мирная, размывает берега, и те становятся кашей – серо-зелёной, скользкой. Хорошо, что Ливк оставил выданную ему лошадку на том берегу Долгогора, в деревне, в пятидесяти криках отсюда. Не прошла бы здесь кобылка, хоть и породистая. Да и пушек бы, конечно, испугалась.

Вот и деревья. И кусты – высокие, с недавно распустившимися листочками. Будь погода не такой пасмурной, как бы играла эта пена молодой зелени на солнце!.. Да только странно было даже представить, что солнце может явиться в это мрачное место, от которого за крик несёт кровью и смертью.

Ливк осторожно раздвигал левой рукою тугие ветви (правая рука, державшая кинжал, была скрыта под курткой), наклонял голову, прислушивался. Он чувствовал, что лагерь близко – оставались считанные шаги. Его невысокая, крепко сбитая фигура казалась ему в этот момент предательски неповоротливой. С каждым шагом Ливк буквально ощущал свою материальность; ему чудилось, будто он слышит, как земля скрипит под его весом, как оглушительно бьётся сердце и как тяжело, прерывисто вырывается изо рта дыхание.

В Коэспэне Ливк несколько раз участвовал в настоящих ограблениях, где показал себя ловким и отважным малым – взять хотя бы то, как лихо и бесшумно он мог взбираться по верёвке к чьему-нибудь окну на высоком этаже, никто более так не мог!.. Но всё это как будто происходило с каким-то другим парнем, с которым у этого увальня, пробиравшегося кустами к лагерю лакеннцев, попросту не могло быть ничего общего. Ливк сейчас должен был родиться заново, и весь вопрос состоял в том, сможет ли он стать другим человеком, или станет никем. Во втором случае не видать ему ни золотых браннов, ни Зелёных Островов, да и с самим собой лучше вообще дело не иметь…

Нет, он сможет. Он ведь не трус, в конце-то концов.

Вскоре Ливк увидел очертания палаток. Остановился, облизал пересохшие губы, двинулся дальше…

– Стой! Кто идёт?

Ливк поспешно спрятал кинжал в пристёгнутые к поясу ножны, стараясь, тем не менее, сделать это незаметно, и чуть одёрнул тёмно-серую с кожаным кантом куртку. Он совсем не подумал про часовых! А те, между прочим, запросто могли его заставить поднять руки, и поди потом объясни, зачем простой почтальон подкрадывается к лагерю с кинжалом.

Перед ним возникла чья-то фигура с ружьём наперевес. А может быть, то было не ружьё, а какое-нибудь другое оружие. Мушкет там, или винтовка. Ливк особо в них не разбирался.

– Почтовая служба Коэспэна. – Голос Ливка прозвучал на удивление твёрдо. – У меня письмо для лейтенанта Тальвина Эмерского. От его супруги.

– Покажи почтальонский знак.

Ливк отогнул полу своей длинной непромокаемой куртки, демонстрируя блестящий герб почтовой службы. За свою жизнь он перепробовал множество различных занятий, и профессия почтальона была ничем не хуже – хоть, увы, и не лучше – остальных. Именно благодаря этому знаку Ливк и оказался в доме тэбы Талир – принёс известие какой-то служанке о смерти её матушки.

Был там и тэб Саймол, однажды схвативший Ливка за руку – схвативший в буквальном смысле, ибо дело происходило в тот вечер, когда Ливк грабил дом этого молодого дворянина (которого там, кстати, вовсе не должно было быть). Хватка у тэба Саймола, надо сказать, была что надо. Он легко скрутил Ливка и, усадив его на стул, крепко стянул запястья какой-то верёвкой. Затем он позвал слугу, велел тому бежать за полицейским из охранного, а сам остался сторожить пленника. Ливк уже почувствовал себя обречённым, когда в окно влез один из его дружков и, оглушив хозяина дома, развязал путы. Беда была в том, что между тем моментом, когда тэб Саймол отослал слугу, и тем, когда явился освободитель Ливка, прошла, по крайней мере, пара минут, и тэб успел как следует запомнить незваного гостя.

Застав почтальона-Ливка в доме тэбы Талир, Саймол, которому как раз требовался наёмный убийца, встрече этой порадовался, как сошествию Богинь на землю. Он решил, что человеку, уже преступавшему закон, ничего не стоит преступить его ещё раз. Тем более, за хорошую сумму.

Ливк клялся, что теперь стал честным подданным своей страны, всячески изворачивался, бранился и подумывал о побеге. Он так рьяно стоял на своём, что, вполне возможно, одержал бы в итоге победу, но тут к нему вдруг подошла удивительной красоты женщина с водопадом чёрных тугих локонов, расплескавшихся по плечам.

«Конечно, вы совершенно правы – мы просим вас о невозможном, – проговорила она ласково, и её изумрудные, как Зелёные Острова, глаза, лучились пониманием. Потом она повернулась к тэбу Саймолу, и её чёрные брови страдальчески изогнулись. – Мы не можем заставлять этого человека брать на душу такой грех. Зря ты привёл его сюда, Саймол. То, что я сказала тебе тогда… это я от отчаяния, прости меня. Помышлять о таких вещах – малодушие. Нам не суждено быть вместе. Я ненавижу своего мужа всем сердцем, но я давала клятву перед ликами Трёх Богинь, и я должна быть преданной ему. Несмотря на всё то, что этот ужасный человек сделал со мной. Я должна…».

Потом у неё перехватило дыхание, и она отвернулась.

Ливк стоял, совершенно растерянный, смотрел на её спину – стройную, обтянутую тёмно-зелёным бархатом – и чувствовал себя отвратительно. Он, конечно, давал себе в очередной раз слово жить в согласии с законом… Но отказать в помощи этой несчастной женщине показалось Ливку гораздо худшим преступлением, чем преступление против Кодекса Лакенны.

«Брось, – нетерпеливо сказал тогда Саймол. – Судя по тому, что пишут в газетах, ему будто сама Шакката помогает – слишком уж он живуч, и мы не можем надеяться, что его убьют на войне…».

«Конечно, нет, – ровным голосом отвечала Талир. – Напротив, я должна надеяться, что он выживет. Потому что я его жена. Да, Саймол… Это моё испытание. Испытание длиною в жизнь. Сносить все его оскорбления, насмешки его пьяных друзей, закрывать глаза на этих жутких женщин, которых он приводит в дом, посыпать пудрой синяки… и верить. Верить, что мне хватит сил перенести всё это. И ещё, конечно, я должна гордиться тем, что мой муж сражается за правду, за свободу каких-то совершенно чужих людей… Я должна гордиться и быть благодарной. И я действительно благодарна, потому что… потому что, да простят меня Богини, я безумно счастлива, что он так далеко от дома!».

Почтальон не верил своим ушам. О тэбе Тальвине Ливк, в общем, знал только то, что он князь, и ещё волшебник; в Коэспэне о нём отзывались как о человеке лёгкого нрава, и к тому же справедливом и щедром. Но одно дело – то, как человек ведёт себя на людях, и совсем другое – то, что он в действительности собою представляет. А кому об этом знать, как не жене?..

Именно тогда в голове Ливка промелькнула парадоксальная мысль – вернее, даже не мысль, а некое её бесформенное подобие, тень мысли, которой суждено было со временем стать более чёткой, окрепнуть и подпитаться разнообразными доводами. Ливк тогда подумал: «Если я убью тэба Тальвина, я сделаю благое дело». И сам испугался того, что он подумал. И что не почувствовал отвращения при этом.

А тэб Саймол принялся подливать масло в огонь.

«На тебя единственная надежда, парень, – говорил он, разглядев, очевидно, сомнение в лице Ливка. – Твой почтальонский знак – это наш счастливый знак. Спаси нас, и мы вознаградим тебя. Достойно вознаградим. Мы дадим тебе столько денег, что ты выберешься в люди, и уже никогда не упадёшь обратно».

Он как будто разгадал тайную надежду Ливка. Всю жизнь тот пытался вырваться из плена нищеты, в которой вынужден был обретаться с самого рождения. Всю жизнь хватался за любую работу, одна противнее другой, но денег всё равно никогда не бывало достаточно. Ливк каждый раз старался не скатываться до грабежей – воровскому ремеслу он научился по молодости – но иногда не выдерживал и снова шёл на дело. Чтобы потом ему стало ещё противнее от самого себя…

И тут вдруг – пятьдесят браннов. И почти никакого риска – ведь если всё пройдёт гладко, Ливка никто не заподозрит. Мало ли какой враг князя мог прикинуться почтальоном! У такого человека должно быть много врагов. Тэба Тальвина, наверное, похоронят со всеми почестями, которых тот не заслуживает. Он, Ливк, уедет на Зелёные Острова. И влюблённая пара, которая сейчас ожидает от него вестей в Коэспэне, сыграет свадьбу и будет счастлива…

Спасибо почтальонскому знаку. Знаку, счастливому для них для всех, как справедливо заметил тэб Саймол. Никогда бы раньше Ливк не подумал, что эта штука сослужит ему такую службу. Поэтому, показывая герб часовому, Ливк действительно испытывал гордость. И это было заметно.

Рассмотрев внимательно и герб, и важную физиономию Ливка, солдат ухмыльнулся.

– Не лейтенанта, а капитана Тальвина Эмерского, – поправил он. – Вон его палатка, у того тополя. Иди.

Ливк растеряно бросил «спасибо» и зашагал в указанном направлении, пару раз оступившись на скользкой земле.

Капитана, значит. Уходя на войну, на помощь союзникам, Тальвин в состоянии был купить себе лейтенантский чин, однако капитаном бы его за деньги никто не сделал. Стало быть, сам заслужил. Стало быть, опасный противник…

Впрочем, Ливку с ним не в рукопашной силой меряться. Ему просто нужно всадить в него кинжал. И, пользуясь своим статусом почтальона, тихонько сделать ноги, молясь, чтобы в палатку к лейт… к капитану никто не зашёл до того, как он, Ливк, окажется вне досягаемости.

На Ливка никто не обратил внимания. Гонцы были частыми гостями на поле боя, а о том, что Ливк именно гонец, можно было определить по той же куртке. Кроме того, воротник его по-прежнему был отвёрнут и сверкал почтальонским гербом. Солдаты в когда-то бежевых, а сейчас пятнисто-серых мундирах расположились на отдых. У них, судя по всему, было приподнятое настроение. Офицеров здесь можно было узнать по накрытым перед ними столикам и по шапкам на их головах: шапки были такие же, как у простых солдат – чёрные, гладкие, высокие, с жёсткими блестящими козырьками, – но при этом ещё с золотистыми нашивками. Чем больше нашивок, тем выше звание. Это Ливк знал, откуда-то. Он внимательно оглядел обладателей красивых шапок, но тэба Тальвина не нашёл. Значит, тэб в этот вечер предпочёл одиночество. Что ж, тем хуже для него – и проще для Ливка.

Ливк снова вытащил кинжал, уже перед самой палаткой. Предварительно он, конечно, огляделся по сторонам, однако новоиспечённый капитан расположился так удобно, что видеть Ливка могли только зайцы, если бы сидели в росших рядом кустах. Но зайцев, равно как и людей, в зарослях не было – это Ливк тоже проверил – зато возле одного из кустов он заметил свежую могилу и помрачнел, ибо счёл свою находку недобрым знаком. Тем не менее, от задуманного не отступился. Наоборот, в двух шагах от цели решимости в нём странным образом прибавилось.

Ливк нагнулся и скользнул в палатку. Выпрямился, шагнул вперёд, растеряно опустив руки, и принялся с недоумением озираться: неужели никого нет?.. Койка, складной столик с переносным фонарём, чернильницей и бумагами. Табуретка с лежащей на ней капитанской шапкой. А самого тэба Тальвина не видно.

Ощущение было гадкое. Как у мыши, которая, сунувшись в мышеловку, не обнаружила там сыра, а потом услышала…

Щелчок курка.

– Ни с места. Брось кинжал.

Ливк зажмурился.

«Пожалуйста, время, пойди вспять, – взмолился он про себя. – Я бы отказался… я бы никогда в жизни…».

Кинжал, тем временем, выпал из его машинально разжавшихся пальцев. Руки поднялись вверх.

– Повернись.

Ливк поворачивался очень медленно. А когда оказался лицом к лицу с Тальвином, то сразу понял, что пришла его смерть. Пришла – и стоит, великодушно позволяя ему то ли помолиться Богиням, то ли высказать последнюю просьбу. Хотя последняя просьба – это, пожалуй, всё-таки роскошь для наёмного убийцы.

Сам по себе князь выглядел не то, чтобы внушительно. Он был немного выше Ливка, но при этом довольно худощав – если такие и берут верх в драке, то скорее за счёт ловкости, чем за счёт силы. Светлые волосы были растрепаны, на видавшем виды мундире отсутствовала пуговица. На руке, державшей револьвер, не было перчатки. Но зато рука эта не дрожала. А взгляд, устремлённый на Ливка, сложно было истолковать двусмысленно – князь явно не жаловал незваных гостей с холодным оружием.

Тальвин, тем временем, нахмурился, силясь вспомнить, где он раньше мог видеть своего несостоявшегося убийцу. Вряд ли вспомнил. Таких, как Ливк, возле дома князя Эмерского шаталось обычно много. Кто-то надеялся на милостыню, кто-то, как тот же Ливк, пытался соблазнить жителей величественного особняка мелкими, пригодными в хозяйстве товарами. Этим он тоже зарабатывал какое-то время на жизнь – до того, как стал почтальоном.

Самого тэба Тальвина он знал в лицо достаточно хорошо. Лицо это – узкое, с ясными насмешливыми глазами серого цвета и тонкими губами – обычно казалось немного мальчишечьим. Однако сейчас это было именно лицо смерти, и Ливк осознавал это так же отчётливо, как и то, что если бы ему позволили сейчас выжить, он бы никогда больше не стал ни воровать, ни, тем более, соглашаться убить кого-то, пусть и за такие деньги…

Если бы да кабы…

– Письмо при тебе? – внезапно спросил Тальвин.

Надежда вспыхнула в груди Ливка. Если тебе задают вопросы – значит, возможно, не убьют. Он нерешительно кивнул, а к страху, меж тем, примешалось лёгкое удивление: откуда тэб Тальвин знает о письме?..

– Давай сюда.

Опустив револьвер, Тальвин требовательно протянул свободную ладонь.

Ливк торопливо извлёк письмо из своей сумки и снова поднял руки. На всякий случай.

– Ну конечно. – Тальвин глянул на конверт, где убористым почерком Талир было выведено имя адресата. – Придумала бы что-нибудь новенькое уже… Что ты на меня так смотришь? Думаешь, ты первый?.. Опусти руки, так ты будешь немножко меньше похож на идиота. А то меня, знаешь ли, невероятно раздражают идиоты. Могу не выдержать и пальнуть.

Ливк поспешно опустил руки.

– Ты знаешь, я мог бы превратить тебя в ящерицу, – проговорил Тальвин. Взгляд его при этом стал таким деловито-оценивающим, что Ливк невольно отступил назад. – Ладно, не бойся, на поле боя нельзя пользоваться магией. И вообще заклинания такого уровня над людьми произносить нельзя. Ты ведь в курсе, чем это грозит, да?.. Я, кстати, пару раз видел, как за теми магами, у которых сдали нервы, приходили эти ребята в капюшонах. Из Черевеска. Просто появлялись из воздуха, а потом пропадали в никуда. Вместе с тем магом, который нарушил правила. Так что Шакката с тобой, живи пока человеком – я, насколько ты понимаешь, не хотел бы кануть из-за тебя в неизвестность… А ведь именно на это, между прочим, и рассчитывает наша с тобой общая знакомая. Не столько на тебя, сколько на мою реакцию. Она же не знает, что есть заклинание-блок, которое используется в подобных случаях – и на которое, увы, не у всех хватает сил. Она ждёт, что я забуду про запрет и убью тебя боевым заклинанием, скажем, пятнадцатого уровня. А потом за мной придёт кто-нибудь из Совета Магов, и она заграбастает себе всё, до чего только сможет дотянуться.

Тальвин отложил револьвер – правда, недалеко.

Ливк невольно сглотнул. Он, разумеется, знал, о таинственной касте магов из леса Черевеска, но о том, что ему в данном случае отвели роль даже не мыши, а скорее сыра в мышеловке, он раньше не задумывался.

– Вы её до этого довели… – пробормотал он, уже и сам не очень-то веря в то, что говорит.

– Да ну? – усмехнулся Тальвин. – Как же, интересно?.. Впрочем, ладно, не отвечай. За эти два круга я ещё не успел соскучиться по её сказкам, и у меня нет никакого желания их слушать. Тем более, в пересказе. Сколько, если не секрет, она пообещала тебе за мою голову?

– Пятьдесят.

– Польщён. – Тальвин хмыкнул. – Цена выросла на целых десять браннов. Парочке громил, которые пришли сюда первыми, было обещано по двадцать каждому. Они справедливо решили, что проще всего убить меня в бою: одним трупом больше, одним меньше… Но один из них погиб сам – оказался не в то время и не в том месте, а второй пришёл в такой ужас от того, что тут творилось, что сам прибежал ко мне каяться. И письмо заодно отдал, которое она написала на всякий случай, если они попадутся раньше времени – ну, чтобы не вызывали подозрений… Парень до тебя – тоже выдавал себя за почтальона – согласился убить меня за сорок браннов. А теперь пятьдесят… Вот уж невтерпёж бабе. Как там, кстати, поживает старина Саймол?

Ливк судорожно сглотнул.

– Вы имеете в виду…

– Я имею в виду любовника моей жены, да.

Длинные ловкие пальцы тэба Тальвина вскрыли конверт и вытащили сложенное письмо.

Ливк почувствовал себя круглым дураком, но на вопрос всё же ответил, с запинкой:

– Х… хорошо.

– А, ну, это ненадолго, – отозвался Тальвин, разворачивая письмо. – Ещё пара кругов, и он тоже куда-нибудь сбежит. Может быть, тоже на фронт. Рад буду его видеть, он хорошо играет в шагдум…

– А… что будет со мной? – поспешил спросить Ливк, пока князь не начал читать послание от супруги.

Тот смерил его внимательным взглядом, опустив листок.

– Сдам тебя в рядовые, как и твоих предшественников. Послужишь отечеству… Всё лучше, чем убивать людей за деньги.

– Я бы никогда не стал убивать людей за деньги! Я бы… Я не хотел… Я не хотел соглашаться, но после того, как услышал, что тэба Талир…

– У… – протянул Тальвин. – Ну, всё ясно. Не сомневаюсь, её история пробрала тебя до самых печёнок. Она это умеет, да. Но сути это не меняет: ты всё равно собирался совершить убийство. По-хорошему, тебя надо было бы сдать под суд и, как следствие, на виселицу – но тогда из тебя было бы уже сложно извлечь пользу для общества, согласись.

Ливк отчаянно затряс головой:

– Нет! Я не хочу… И вообще, это не наша война!

– Ошибаешься. – Лицо Тальвина как будто слегка потяжелело. – Если Империя Кас-Шалли завоюет Палрию, то от Лакенны их будет отделять один только Долгогор. А это не такая уж большая речка. Сам, небось, минут за десять на пароме перебрался. Пограничников положить – вопрос времени. А потом… сколько, ты думаешь, продержится Лакенна? Кас-Шалли захватывала и более мощные страны. Некоторые из них пали практически без борьбы, потому что испугались великанов, которые стоят за кас-шаллийским императором…

– Тогда воевать, тем более, бесполезно. – Ливк упрямо качал головой, сам поражаясь своей решимости спорить с князем. Хотя терять ему, в общем-то, было уже нечего. – Если великаны спустятся с гор, всем нам будет крышка! Почему бы не пожить оставшееся время в своё удовольствие?

– Потому что Палрия за последнюю неделю отодвинула кас-шаллийские позиции на сотню криков.

– Что?..

– Что слышал. Палрии плевать на великанов. Она сражается. И ей нужны люди. И мы, как союзники, должны её поддержать. Тем более, что другие союзники – такие, как ты, только более могущественные – тоже решили, что это бесполезно, и выделили в помощь Палрии ничтожное количество солдат. Причём штрафников – тех, которых не жалко. Вот почему сейчас каждый человек на счету. И вот почему ты тоже встанешь против Кас-Шалли, хочешь ты того, или нет.

Ливк больше не находил слов, только голова его беспомощно качалась из стороны в сторону. Он ничего не понимал в войне, не хотел в ней понимать, не хотел даже о ней слышать и думать. Зачем только он согласился помочь тэбе Талир! Был бы сейчас свободным человеком…

Тальвин, тем временем, коротко рассмеялся, и Ливк поднял на него мрачные глаза.

– «Мой возлюбленный супруг»! – зачитал князь первую строчку письма. – В самом деле, если бы кому-то из вас удалось-таки меня прикончить, никто бы не заподозрил мою драгоценную Талир! Судя по её письмам, она питает ко мне самые нежные чувства! Все бы читали и завидовали… Впрочем, мне начинает казаться, что она тоже уже давно понимает, что к чему. Это даже забавно.

Ливк не разделял его весёлости. Почти раскаявшись в преступлении, которое ему так и не удалось совершить, он сейчас остро жалел, что план не удался. В голове его маячило одно страшное слово: армия. Да, конечно, в детстве он обожал истории о битвах древности, и, как и всякий мальчишка, мечтал взглянуть на них хотя бы одним глазком. Но современная война нисколько не походила на летописи. Волшебникам действительно запрещалось колдовать на территории военных действий – а значит, горы не будут вырастать перед вражескими армиями, земля не будет трескаться на овраги, молнии не будут сиять над одетыми в железные доспехи людьми и нелюдями. Современный солдат ничего не увидит кроме грязи, крови и разъедающего глаза порохового дыма. Он будет стрелять, когда ему прикажут, а потом, скорее всего, умрёт. В лучшем случае, лишится ноги или руки.

А великаны всё равно однажды придут на землю Лакенны, даже если позиции Кас-Шалли подвинутся ещё на тысячу криков. Даже если палрийская и лакеннская армии освободят порабощённые страны – тем самым они лишь подпишут себе смертный приговор, потому что спасение возможно лишь для тех, на чьей земле будут стоять башни с синими кас-шаллийскими шпилями. Великаны всё равно спустятся с Чёрных Гор, которые завоевали в невероятно далёкие времена – и где им теперь стало тесно. Дети у них, конечно, рождаются редко – но сколько уже времени прошло! Неудивительно, что их численность увеличилась. Несколько кругов назад великаны договорились с кас-шаллийцами, чтобы не делать лишнюю работу, и те с готовностью расчистили территорию. Так ближайшие к Чёрным Горам города были сровнены с землёй, и там, где раньше стояли прекрасные дворцы Селесса и древние храмы Перевлата, пролегла Туманная Пустошь – и стала ждать новых жильцов. Те, как всегда, медлительны – но они придут, обязательно придут. И помогут кас-шаллийцам так же, как те помогли им. И от трофеев, конечно, не откажутся – ведь и Палрия, и Лакенна являются такими же завидными кусками плодородной земли, как ныне покрытая туманом часть Альбиски, например, той самой, чьей столицей многие стокружья служил некогда великий город Перевлат…

А когда великаны спустятся с гор, то неважно будет, кто на чьей стороне воюет. Потому что никто никуда не денется. Потому что смешные свинцовые пульки не пробьют толстую великанскую шкуру, и смешные маленькие люди не смогут взять великана в плен. И закончится тот мир, каким он, Ливк, знал его свои неполные тридцать кругов. Всё закончится. И ничего с этим не поделаешь.

Только теперь выясняется, что и сам Ливк, станет частью огромной мясорубки, которая перемелет всё, что ей дадут, даже саму себя перемелет – и неизбежно сломается… Чего уж тут весёлого.

– Итак, «мой возлюбленный супруг»… – повторил тэб Тальвин, и глаза его забегали по строчкам.

Больше князь ничего не говорил. И улыбаться перестал очень скоро.

Потому что в письме, которое он получил из рук Ливка, было написано следующее:

«Мой возлюбленный супруг!

Два круга я не видела тебя. Два круга ты сражаешься за свободу несчастных палрийцев. Я горжусь тобой, мой милый, хоть и скучаю по тебе невероятно. Мне очень одиноко в нашем огромном доме. Но к счастью, ко мне иногда приходят гости. Тэб Саймол, например, навещает меня почти каждый день. От него передаю тебе сердечный привет.

Дорогой Тальвин, не могу не сообщить тебе, что твой учитель, почтенный Каальгер, бесследно исчез, и все в городе уверены, что его забрал Совет Черевеска. А всё потому, что полиция нашла в его доме плащ с символикой Великих Магов. Старик, по-видимому, слишком заигрался в свои магические опыты – и вот он, результат. Я знаю, как это известие тебя огорчит, и глубоко сочувствую твоей потере. Да что там говорить – я сама себя не нахожу от горя. Ты ведь знаешь, как я всегда восхищалась этим человеком. Но новость эта потрясла не только меня: смерть тэба Каальгера (а в том, что это именно смерть, сомневаться, увы, не приходится) взволновала каждого человека в городе – ведь нет такого коэспэнца, в чьём сердце он не оставил следа. Никто не остался безучастным к этой трагедии. Кроме, конечно, Лееж. Бедняжка уже совсем не помнит себя: круглыми сутками она сидит на берегу, слушает ракушки и бормочет что-то невразумительное. Недавно я приходила на берег и видела её там. Жуткое зрелище, должна тебе сказать.

Но не буду больше о грустном. Есть и радостная новость: у нашей Арпиты родился чудесный мальчик! Я, помнится, уже писала тебе о том, что вынуждена была нанять новую кухарку, пока Арпита была в положении. Не могу сказать, как я рада, что она вот-вот вернётся к своим обязанностям. Она, конечно, просит дать ей время, чтобы как следует позаботиться о малыше в первые дни его жизни, но я хочу поручить это кормилице – я так соскучилась по стряпне Арпиты! Что до её сына, то мы, конечно, оставим его у себя, ни в какой приют отдавать не будем. Во-первых, ты, мне помнится, всегда хотел, чтобы в доме были дети – и вот, когда ты вернёшься, один ребёнок, по крайней мере, будет тебя ждать. И ещё, по-моему, это замечательно, что у нас будет воспитываться новый слуга. Наш дом станет его домом, и вряд ли он когда-нибудь уйдёт, каким бы ни было его жалование. Может быть, тебе смешно, что я сейчас об этом думаю, но я считаю, что всегда нужно заботиться о своём будущем. Кто знает, как мы будем жить через несколько кругов. Да и будем ли жить вообще: Судьба – крайне непредсказуемая особа.

Такие новости, мой милый Тальвин.

Молюсь и жду.

Береги себя.

Твоя Талир».

Тэб Тальвин медленно сложил письмо и сунул его в конверт. И сказал так тихо, что Ливк с трудом его расслышал:

– Планы немного изменились.

***

Вряд ли бы кто взялся объяснить, как столица Лакенны оказалась на этом жалком клочке суши, называемом Кольцовым мысом – узком, похожем на нос старухи, отростком полуострова Саэр-Ри; на клочке суши, продуваемом всеми ветрами и притягивающем сине-серые громады дождевых туч, готовых безостановочно лить воду на проплешины полей и хиленькие леса из ёлочек и берёз. Но столица была здесь: стены её плотно стоявших друг к другу домов белой розой окутывали верхушку невысокого, единственного на мысе холма, и полотнище с узорчатым пером жар-птицы, символом славных побед, гордо развевалось на шпиле Коэспэнского дворца, потомственной резиденции Акликков.

Князь Эмерский прибыл сюда тайно, грузовым паромом из Виепа – тем же, на котором он вскоре отплывёт обратно. Стояла ночь, подпоясанная у горизонта ярко-розовым кушаком догоравшего заката, и несколько огромных звёзд висели над тёмной неспокойной водой. Дул пронизывающий ветер, силясь собраться в ураган, но время действительно мощных ураганов ещё не пришло – те появлялись на Кольцовом мысе на изломе лета в сопровождении там-тамов дочерей Третьей богини, грозных и прекрасных макаллий, чьи железные каблуки высекали искры в небесах… Во всяком случае, так говорили люди, жившие в окрестных деревнях. Тальвин же всегда был уверен, что происхождение молний схоже с происхождением Источников Магии. Ведь он сам мог создавать что-то вроде молний, только маленьких; если такое бывает только при грозе или при колдовстве, то логично было бы предположить, что у грозы и колдовства одни корни.

Тальвин сошёл на берег в сопровождении одного только Ливка. На нём был плащ из непромокаемой ткани, а за плечами висел небольшой вещевой мешок.

Князь повернул голову к Коэспэнскому холму и улыбнулся краешком рта. Никто, даже Ливк, не заметил этой улыбки. Тальвин бы с удовольствием заглянул в родной город, прогулялся бы по его улочкам… но, увы, даже ночью это было бы крайне неосмотрительно с его стороны.

Они прошли по прибрежной гальке, и ни одна живая душа их не видела. И они тоже никого не видели, хотя буквально в нескольких шагах от них сидели две странные женщины: одна смотрела на море, другая слушала ракушки. Галька плавно переходила во влажную кашу из травы и грязи – минувшим днём прошёл небольшой дождик.

– Я успел соскучиться по нашему лету, – хмыкнул Тальвин.

– Осмелюсь заметить, тэб, что в этих ваших Долинах Света всё обстояло ещё хуже, —проворчал Ливк.

Ливку нравилось, что при Тальвине можно было безнаказанно ворчать. Князь держался с ним практически как с равным себе, хотя Ливк при этом прекрасно понимал, что его положение при Тальвине ближе всего к положению слуги. Но такому человеку, по его мнению, прислуживать было вовсе не зазорно. Особенно, если учесть, что слухи о щедрости князя Эмерского оказались вовсе не выдумкой.

– Потому и соскучился, – сказал Тальвин. – Там грязи было по колено, а тут разве что самый низ сапога испачкать можно…

Оказавшись в гуще деревьев, Тальвин вытянул перед собой руку ладонью вверх и не без радости обратился к дару. На снятие заклинания-блока у князя давеча ушло добрых полчаса, но зато теперь, наконец, он мог беспрепятственно колдовать. Сила, направляемая его мыслью, ледяными ручейками заструилась по организму и перетекла в руки. Одну ладонь Тальвин сжал в кулак, не давая энергии возможности выплеснуться наружу, а другой сотворил шарик света.

– Пойдём, поищем место для ночлега.

История Тальвина, князя Эмерского, начинала двигаться к своей финальной точке.

2.

Господин Займек – настаивавший, чтобы его называли именно господином, по-старинке, а не тэбом – по идее, должен был производить самое благоприятное впечатление. Он почти всё время улыбался, не делал резких жестов: когда господин Займек говорил, его ладони как будто лепили вазу на гончарном круге. И кафтан на нём был красивый: из тёмно-синей, явно дорогой ткани, с блестевшими, как маленькие солнца, пуговицами.

Но Ронха всё равно терпеть не могла этого типа. Причём раздражение он в ней начал вызывать ещё задолго до того, как их связали крайне непростые денежно-имущественные отношения, а уж теперь…

– Не больше двухсот брилей, – отрезала Ронха.

Займек тихонько рассмеялся, и его большой круглый живот прыгнул вверх-вниз, будто мяч.

– Милая моя, но разве ж это деньги? Вы хотя бы представляете, сколько сейчас на рынке стоит недвижимость? В Коэспэне нет даже захудалой лачужки, которая обошлась бы меньше, чем в три бранна!

Вообще Ронху, при желании, можно было убедить в чём угодно. Но сейчас даже она способна была понять, что её обманывают самым бесстыжим образом.

– Коэспэн – столица, у нас – дыра. И потом, посмотрите, в каком состоянии находится дом! – Ронха широким жестом указала на обсуждаемую недвижимость и даже зачем-то сделала шаг вбок, словно бы загораживала собой весь домик, а не только калитку перед ним. Крошечное сооружение, умещавшее в себе две комнаты, стояло посреди пустого двора. Всё оно, от фундамента до конька крыши, сплошь было увито девичьим виноградом – нежная, новорождённая зелень на ярко-малиновых стеблях почти полностью скрывала старые, местами прогнившие насквозь брёвна и ставни-инвалиды. Окружённый древним забором, дом этот стоял на самой окраине посёлка Дымный, возле поля, и в нём до Ронхи уже давно никто не жил – после смерти целого семейства о нём по посёлку ходила дурная слава. О Ронхе тоже, поэтому они с домом отлично поладили. Было это шесть кругов назад, а теперь вот внезапно выяснилось, что дом по документам принадлежал господину Займеку, причём спешно требовался ему для реализации каких-то великих идей. Ронха же подозревала, что господину Займеку просто понадобились деньги, и он провернул какую-то операцию с документами – остальные жители посёлка были куда менее грамотными в подобных вопросах. Займек, конечно, жил в Коэспэне, но бывал в родном посёлке не так уж редко, чтобы не прознать, что в бесхозном доме кто-то поселился – причём не просто кто-то, а местная колдунья, имеющая довольно приличный, по меркам Дымного, заработок.

Ронха неприятностей с законом не хотела, но и сдаваться без боя тоже не собиралась. Домик стал ей родным, и она надеялась, что когда-нибудь у неё хватит денег, чтобы разбить на поросшем травой участке небольшой огород, а если она совсем хорошо заживёт, то, может быть, даже посадит однажды куст сирени…

– Дело ведь не в состоянии недвижимости, – многозначительно изрёк Займек, – а в том, что у вас – жилплощадь определённого размера, причём размера немаленького. С этой жилплощади можно получать доход: сдавать её внаём, выращивать кабачки… да мало ли что! К тому же у вас из окон вид на Коэспэнский холм и на море…

Ронха смерила его скептическим взглядом. Из её окон были видны только листья девичьего винограда, а когда те опадали по осени, открывавшийся взору пейзаж вряд ли стоил четырёх браннов, которых требовал от неё господин Займек.

– Хватит пудрить мне мозги! – не выдержала она. – Скажите спасибо, что я вообще якшаюсь с вами! Я – волшебница, я у самого Каальгера обучалась, между прочим! Стоит мне щёлкнуть пальцами, как вас развеет по ветру!

Слово «волшебница» звучало по-столичному, и более уважительно, чем «колдунья» или «ведьма», как Ронху называли в Дымном. Этим определением Ронха хотела намекнуть на свою квалификацию – дескать, не абы с кем общаетесь.

Займек успокаивающе поднял ладони, и на его гладком лице снова прорезалась щель улыбки.

– Ну зачем же так нервничать, госпожа Ронха? Успокойтесь. Лучше подумайте о том, где найти деньги. И ещё, – господин Займек сделал заговорщицкое лицо, – я бы помолчал о вашем обучении у Каальгера. Народ в посёлке доверчивый, но я-то прекрасно знаю, чем закончилось ваше пребывание в Коэспэне. Птичка, так сказать, на хвосте принесла.

– Мы с учителем просто расходились во взглядах на подход к магии! – Ронха упёрла руки в пояс и слегка наклонила голову, точно собралась протаранить лбом грудную клетку невыносимого господина Займека. – Он, между прочим, всегда говорил, что я очень способная!

Прозвучало это довольно жалко, и Ронха прекрасно отдавала себе в этом отчёт, однако слова были произнесены прежде, чем она смогла совладать с собой и промолчать. Займек умудрился кольнуть её в больное место – те два круга, которые она провела в Каальгеровом замке, Ронха старалась никогда не вспоминать, ибо то было время унижений, разочарований и одиночества.

– Я вам верю, – с напускной серьёзностью закивал Займек. – Причём я прекрасно наслышан о том, как вы обошлись с кузнецом Астобом – бедняга так ударился спиной о чью-то калитку, что потом ещё неделю, говорят, не мог нормально работать…

– Он слишком распускал руки, сам виноват, – холодно отозвалась Ронха, у которой история с Астобом стояла костью в горле все шесть кругов. Собственно, из-за этой истории ей и пришлось оставить родительский дом и поискать себе другое жильё. Если уж зубоскалят и кидают косые взгляды, то пусть только на неё, а не на всю её семью.

Впрочем, в случившемся она тоже винила Каальгера и его учеников – в особенности, его любимчиков-отличников во главе с белобрысой стервой по имени Лееж. Весёлая доброжелательная девочка, какой Ронха была до отъезда в Коэспэн, не стала бы швыряться в нежелательных поклонников зарядами второго уровня.

– Не сомневаюсь, что это не ваша вина. – Соглашаясь, со всем, что Ронха говорила, господин Займек раздражал её ещё больше. – Но я всё-таки не такой юридически неграмотный, как Астоб, и знаю, что существует ещё и Кодекс Лакенны, который писан для всех, и для магов в том числе. Кроме того, есть ещё Кодекс Волшебника, который, насколько мне известно, тоже до сих пор действует…

– Кодексу Лакенны нужны доказательства. – Ронха ласково улыбнулась. – И свидетели. А я уж позабочусь, чтобы не было ни тех, ни других.

– Вы мне угрожаете? – Займек поднял пшеничные брови, а рот его сжался в короткую прямую линию, моментально выдав жёсткий характер.

– А вы боитесь? – лукаво сощурилась Ронха.

Займек вскинул голову.

– Не обольщайтесь, – сказал он. – На вас найдётся управа. Даю вам две недели.

– Месяц! – возмутилась Ронха. – Вы же поначалу говорили, что…

– Две недели!

Сказав своё последнее слово, господин Займек развернулся и вперевалочку зашагал прочь.

– Есть одно замечательное заклинание от лжецов и мошенников! – крикнула Ронха ему вслед. – Я обязательно однажды испробую его на вас!

Господин Займек не обернулся, только плечом дёрнул.

Ронха громко рассмеялась и, зайдя во двор, закрыла за собой калитку.

***

После неприятного разговора с господином Займеком Ронха отправилась в лес. Утро было ясное и сухое – идеальное для того, чтобы насобирать брусничных побегов, которые в магии, конечно, не особенно полезны, зато от различных заболеваний помогают, да и настой из них очень вкусный.

Впрочем, брусника была всего лишь предлогом. Ронха вообще любила гулять по лесу.

Лес, который покрывал почти весь Кольцовый мыс, включая наиболее пологий склон Коэспэнского холма, был, по сравнению с прочими лакеннскими лесами, скорее прогулочным. Здесь имелись совершенно очаровательные сосновые рощи – прозрачные, сухие, вкусно пахнущие смолой, – мшистые грибницы под стройными берёзами и осинами, ореховые деревья, черничники и земляничные полянки. Были, конечно, и болота, в которых могла таиться опасность – особенно теперь, по весне – однако, находились они ближе к югу, и туда редко кто добредал. Разве что Ронха, в поисках редких трав, да страстные любители клюквы.

Гордо прошествовав по родной деревеньке – несмотря на недавнее присвоение Дымной статуса посёлка, Ронха по-прежнему в глубине души считала её деревней, – она свернула на тропинку, которая вела в обход прочих немногочисленных деревень прямо к опушке. И здесь, как всегда, Ронха невольно повернула голову в сторону Коэспэнского холма, замедлив шаг – а потом и вовсе остановилась. И снова, как это бывало каждый раз, у неё перехватило дыхание от открывшегося ей вида: от удивительной гармонии линии холма – такого близкого и материального – и зыбкой границы моря и неба. Эту смесь острого восхищения и какой-то неясной, щемящей тоски, возникавшей у неё при взгляде на холм, Ронха никогда не могла себе объяснить; и, с трудом подавив желание покопаться в себе, она отгоняла это наваждение и шла дальше. Так было каждый раз, когда Ронха подходила к опушке леса, и так же случилось теперь. Мгновение – поворот головы, остановка, прилив необъяснимых чувств – и вот, она уже снова спешит к лесу, как будто и не было ничего.

Очень хотелось снять сапоги и идти босиком. Однако доверие к земле должно иметь свои пределы: ходить босиком по лесу, да ещё весной – не самое благоразумное занятие. Тем не менее, Ронхе казалось, что молодую траву она чувствует и через подошву сапог – столько энергии было в каждой травинке, столько солнца, столько новой жизни! Старые знакомцы, чьи братья вторую неделю подсыхали на чердаке – кругленькие глазки-ветреницы, горицветы, сон-трава – кивали из ковра молодой зелени. Стоило только Ронхе войти в полосу перелеска, как её весёлым шелестящим звоном поприветствовали осины, молодые берёзки, калина и орешник. Ронхе захотелось бежать вприпрыжку, и она, не видя причин отказывать себе, ринулась вперёд, легко перескакивая через канавки и поваленные деревца, хотя и нелёгкое это дело – бегать по лесу в длинной юбке. Выбежала на ровную полянку в берёзовой рощице, закружилась на месте, не выпуская из рук небольшой плетёной корзинки. Слезла с плеча тёплая вязаная шаль, рукава просторной небелёной рубахи сползли до локтей поднятых рук, растрепалась коса, которая на репейном масле выросла за зиму до самого пояса. Коса была густая, блестящая, того самого цвета, который в деревнях называли «каштановый мёд». Осталась бы Ронха улыбчивой шептуньей, читавшей заговоры на любовь и лечившей зельями мелкие хвори – к такой косе обязательно бы слетелись женихи. Дымчанские парни почему-то невест себе по косе выбирали: у кого краше, с той и под венец, клясться перед ликами Трёх Богинь в вечной верности и совместной жизни до гроба…

Однако же два круга в столице вылечили Ронху от многих иллюзий, в том числе и от той, что её коса кому-то нужна. Так что отращивала она её скорей для себя, а расплетала гораздо чаще, чем полагалось приличной девушке.

Ронха давно пришла к выводу, что жизнь её должна быть посвящена только колдовству, и ничему больше. А чтобы колдовать хорошо, ей, согласно заповедям из древних книг, непременно нужно жить в том месте, которому она принадлежит. Там, где легче всего договариваться с природой и просить у неё силу, и где особенно остро ощущается гармония с собой и с окружающим миром. То есть, здесь. На земле, где чародействовали поколения её предков, жрецов богини Сарен. В доме, который выбрало её сердце. В этом самом доме, господин Займек, и пусть скатится шар земной в бездну, коли не будет так!

Впрочем, сейчас Ронха не хотела думать о господине Займеке. Она хотела наслаждаться лесом. Натанцевавшись вдоволь, Ронха продолжила свой путь через берёзовую рощу и дальше, не особо заботясь о том, чтобы запоминать направление, в котором шла – она прекрасно знала, что в родном лесу сможет выйти из любой чащи. Брусничников вокруг хватало, но было довольно сыро – не слишком удачные места для сбора целебных листьев. Ронха уже немного подустала – первое опьянение от встречи с лесом прошло – и она, хоть и в приподнятом настроении, шагала уже не так резво. К тому же земля здесь была неровная: то вставала маленькими холмиками, то шла под уклон.

Вскоре Ронха выбралась на относительно равнинную местность – и остановилась. Взгляд её упал на силуэт зверя, неподвижно стоявшего в нескольких шагах от неё.

То был волк.

В древности люди считали, что мир находится на огромной собаке, которая бегает вокруг Волка-Повелителя. Почти четыре сотни дней бежит – и прибегает к той же точке, с которой начинался её путь. А потом бежит снова. Тогда и появился такой отрезок времени, как «круг» – и продержался до настоящих дней. С появлением телескопов видение мира, конечно, изменилось, однако многие до сих пор почитали волков как священных животных. Некоторые даже говорили, что научные достижения ничего не отменяют, и что на спине собаки вполне может находиться целая Вселенная, вместе со всеми звёздами, планетами, солнцем и луной – а следовательно, Волк-Повелитель тоже где-то есть.

Ронха считала всю эту историю выдумкой, но волков всё равно любила. Эта любовь была меньше похожа на уважение, испытываемое прочими – скорее, это был вид белой зависти, который мог бы перерасти в дружбу, если бы волкам было до Ронхи какое-то дело.

Этому волку, впрочем, дело до Ронхи было. Только он не собирался с нею дружить. Он хотел ею позавтракать. Об этом недвусмысленно говорили горящие голодом глаза и видимый даже с расстояния нескольких шагов оскал. Логичное развитие событий было делом двух секунд.

В поисках хоть какой-то защиты Ронха, уронив корзинку, протянула руку к ближайшему деревцу, которое оказалось молодой берёзкой. Она немного воспрянула духом, потому что с берёзами её отношения всегда складывались достаточно хорошо. Берёзы ещё ни разу не подводили её, если она с помощью их веток гадала кому-нибудь из клиентов или варила зелья из берёзовых листьев; к тому же общеизвестно было, что именно берёза является деревом, благоволящим к женщинам и охотно делящимся с ними своей силой. В отличие от дуба, к берёзе можно было подходить, будучи слабой, напуганной, и даже имея в голове дурные помыслы.

Пальцы Ронхи нащупали невидимую энергетическую жилу, сознание отчаянно завопило: «Пожалуйста, помоги мне!». Этот мысленный вопль не имел ничего общего с формулой открытия портала к природным силам, которой в своё время пытался научить её Каальгер, однако берёза, к счастью, прекрасно поняла Ронху. Завибрировало, задрожало что-то в солнечном сплетении, разлилось по телу тепло. Правая рука, отпустив ствол дерева, сложилась полусферой, шевельнулись пальцы.

«Не ниже третьего уровня», – определила Ронха получившийся заряд.

Но внутренний голос скептически хмыкнул: «Сама перед собой-то не умничай – как будто ты когда-то разбиралась в уровнях зарядов!».

В самом деле, до поездки в Коэспэн Ронха знать не знала о подводных камнях, которые таятся в тёмных водах магического искусства. Наука о колдовстве в представлении её предков очень отличалась от академической программы, которой следовал Каальгер. В детстве Ронху учили, что заговор сработает, если обращаться к природе и слушать собственное сердце. Каальгер же велел забыть слово «заговор» в принципе: в мире современной магии существовали только заклинания, слова которых были заимствованы из древнего языка, и у каждого заклинания имелся свой уровень силы, согласно приведённым в учебниках таблицам. Современную магию Ронха так и не освоила, как следует, но и колдовать по-старому уже не могла. В итоге её манера колдовства теперь являла собой гремучую смесь из тех знаний, которые передала ей мать, и тех, что пытался вдолбить в её голову Каальгер. Ронха обращалась к травам и деревьям, чтобы те наделили её магической мощью, и тянула по организму «нити дара», от солнечного сплетения – к рукам, как было нарисовано на некогда заученных ею схемах. После этого она мысленно произносила заговор, который благосклонно соглашалась именовать «заклинанием», а потом бросала чудом получившийся заряд абы куда, веря, что он прилетит по назначению. Любой мало-мальски образованный чародей пришёл бы в ужас от такого легкомысленного подхода к волшебству, однако подход этот, вопреки законам логики, почти всегда срабатывал. К тому же, Ронхе было удобно колдовать именно так, а не иначе, и она уже не представляла, что сможет переучиться. Она свыклась с этим своим методом, который, может, больше основывался на старом добром «авось» и суевериях, но всё-таки действовал и даже снискал ей славу могущественной колдуньи. Ей нравились комбинации, которые иногда придумывались спонтанно, по ходу дела; она даже немножко гордилась ими, как собственными изобретениями, но вряд ли когда-либо решилась бы ими похвастаться, зная, что никто всё равно не оценит.

Только все эти эксперименты с заклинаниями были хорошими и удобными до первой экстренной ситуации – такой, как сейчас, например, когда нельзя было терять ни единой секунды. Для боя лицом к лицу (или, как в данном случае, лицом к морде), можно было кинуть заряд и без заклинания: тот же третий уровень, например, способен был оглушить человека, не говоря уже о животном. Ронха могла бы избавиться от волка надолго – по крайней мере, у неё хватило бы времени спокойно покинуть это место и даже, наверное, выйти из леса. Однако теперь, чувствуя себя защищённой, Ронха удержалась от броска. Во-первых, она боялась случайно сломать какую-нибудь ветку или подпалить траву. Во-вторых, она всё-таки любила волков.

Этот волк был частью природы. Такой же, как любое из деревьев вокруг. Такой же, как и она сама.

А значит, с ним можно было попробовать договориться.

– Уходи, – сказала Ронха, глядя на волка, не мигая. – Уходи, я не трону тебя.

Волк был неподвижен. Он смотрел на неё таким же неотрывным взором, и глаза его были чёрными и пустыми. Могло бы показаться, что он – чучело, однако жизнь, пульсирующая в нём, отдавалась вибрациями в почве, и Ронха эти вибрации чувствовала: земля по-прежнему посылала ей сигнал об опасности.

А заряд в её руке, тем временем, начал терять свою силу.

И тут Ронхе вспомнились древние книги. Те самые, что мать и по сей день бережно хранила в большом ларце, обвитом заговорами против насекомых и сырости. Книги эти были написаны задолго до того, как кому-то пришло в голову одомашнить магию, сделать её удобным орудием, разложить по полочкам, лишив стихийности и заключив в тесные скобки формул и схем. В одной из этих книг Ронха некогда вычитала историю о древних, живших в незапамятные времена магах, которые были способны приручать диких зверей. То были истинные жрецы богини Сарен, посвятившие свою жизнь служению ей и стремившиеся с помощью своих чар достигнуть гармонии во всём мире. В иные моменты Ронха чувствовала в себе кровь этих великих волшебников, и ей начинало казаться, что она может всё то, что могли они.

Сейчас был именно такой момент.

В конце концов, почему бы не попробовать?

Каальгер бы сказал, что воздействовать на сознание животного немногим легче, чем на сознание человека. Однако тот, кто рожден не столько воздействовать, сколько следовать своему предназначению, слушать своё сердце и являться частью всеобщей гармонии, должен быть способен внушить доверие любому живому существу. А Ронха верила, что именно для этого она и рождена. В её руке продолжал гаснуть заряд, но в голове роились слова, готовые сложиться в текст заговора – то есть, простите, заклинания. Ронха чувствовала, как между нею и волком создаётся невидимый коридор, и теперь им обоим нужно было только пройти по этому коридору навстречу друг другу – и разойтись с чувством взаимного уважения. Разойтись равными, не держа зла, не помышляя убить.

И тогда Ронха, всё ещё дрожа от страха, но не опуская глаз, сделала шаг вперёд.

Волк прыгнул.

Пронзительно взвизгнув, Ронха швырнула, наконец, заряд, и попала если и не прямиком в раскрытую алчную пасть, то в мохнатую морду – точно. От заряда, впрочем, там уже мало что осталось: в лучшем случае, первый уровень. Однако волк оказался оглушённым – всего на несколько секунд, но это помогло ей выиграть время.

Ронха прекрасно понимала, что убежать не успеет. Всё, что она могла сделать в данной ситуации – это залезть на дерево. Не на берёзку – та была слишком тоненькой, да и ветви у неё росли высоко, не добраться, – а на более крепкую с виду осину. Можно было бы поискать поблизости что-то ещё, но волк уже вот-вот должен был прийти в себя.

Ронха стремглав кинулась к осине. Забралась она на неё тоже довольно быстро, несмотря на не слишком удобную юбку – плотную, длинную, на пару ладоней не доходившую до пят. Сесть на сук не удалось – только встать, вцепившись обеими руками в ствол и молясь про себя всем Трём Богиням и даже сестре их проклятой, Шаккате, чтобы уберегли и не позволили сегодня умереть. То есть, чтобы волку довольно быстро надоело её стеречь, и он убрался восвояси.

Удивительно, но это подействовало.

Волк, двинувшись, было к осине, вдруг остановился и, насторожился. Но, как выяснилось позже, дело было в том, что он просто почуял близость новой, куда более доступной добычи.

Ронха скоро тоже услышала, как кто-то пробирается по лесу. Прислонившись щекой к стволу осины, она попыталась своим даром ощутить, кто приближался к ней и волку, отчаянно надеясь, что это всё-таки животное, а не человек – хотя разум и подсказывал ей, что ни одно нормальное животное к волку в лапы не пойдёт, да ещё с таким треском. Осина оказалась не такой сговорчивой, как берёза – в ней даже энергетических жил не чувствовалось, которые бы ой как пригодились сейчас, потому что когда силы восстановятся сами, будет уже поздно.

– Осторожно, здесь волк! – крикнула Ронха.

Волк сорвался с места и бросился куда-то в сторону. Ронха зажмурилась и затаила дыхание, предчувствуя крики, рычание и прочие страшные звуки, которыми, по её представлениям, должна была сопровождаться короткая и жестокая схватка человека с диким голодным зверем. Однако она услышала только шелест листьев. А через какое-то время – снова шаги.

Ронха открыла глаза.

Вскоре под её осиной появился человек. Задрал темноволосую голову, позвал нерешительно:

– Эй… Вам помочь слезть? Не бойтесь, волк мёртв.

Ронхе не надо было помогать. Она всё детство лазала по деревьям. И теперь, даже несмотря на пережитый шок, без труда спустилась на землю, не вдумываясь, какую ногу куда ставить, а просто делая всё по наитию.

– Вы кто? – спросила она не особенно дружелюбно. Парень был примерно её роста, широкоплечий, и вообще весь какой-то широкий, почти квадратный. То явно было не следствием отсутствия физкультуры в жизни незнакомца, а всего лишь особенностями строения его фигуры.

– Я Ливк. – Лицо у него тоже было широкое и несколько угрюмое, хотя впечатление смазывали живые карие глаза, горящие вполне естественным любопытством: что это вы, красавица, здесь забыли, как будто спрашивали они. – Я вообще-то за хворостом пошёл. А тут вот…

Он развёл руками с почти виноватым видом и кивнул в сторону туши волка, лежавшей в десятке шагов от них.

Ронха недоверчиво приблизилась к зверю, обошла его и увидела рукоятку кинжала, торчавшую точнёхонько из волчьего глаза, с потёками крови и слизи. Несмотря на то, что серый чуть было ни отправил её на тот свет, Ронха внезапно ощутила что-то, похожее на жалость. Бедняга всего лишь был голоден – просто бежал, наверное, в сторону посёлка, чтобы овечку стянуть…

– Метко, – только и сказала она.

– Ха. – Ливк самодовольно скрестил на груди руки. – Да я ножик с двадцати шагов могу метнуть – и в цель! А тут даже несерьёзно как-то… Разрешите.

Он тоже подошёл к волку и, деловито вытащив ножик, вытер его о сорванный для этих целей пучок травы.

Смотри ж ты, хозяйственный какой.

Ронха опустилась на корточки, положила руку на загривок убитого зверя и, закрыв глаза, зашептала себе под нос, тратя остатки силы:

Та, которая хранит корни всего,

Прими эту смерть, впитай её,

Обрати её в жизнь,

И да будет светлая тропа душе этой

В круг Тех, Кто Ждёт её за Гранью…

Зашебуршали прошлогодние листья, собираясь вокруг мёртвого волка. Потянулась сквозь них трава – осока, клевер, молодой папоротник, – обернула запястье Ронхи, сплелась на волчьей шерсти зелёным покрывалом. И Ронха почувствовала, как неподвижное тело зверя под её ладонью уходит куда-то вниз. К корням. Туда, куда рано или поздно уходят все.

– Ух, ты! – оживился Ливк. – Да вы, оказывается, тоже колдунья!

– Тоже? – Ронха подняла голову, вперив в него взгляд.

Ливк, явно начав подыскивать слова для какого-то вдохновенного вранья, ответить всё же не успел – в лесу прошуршали ещё чьи-то быстрые шаги.

– Что происходит?.. – донёсся до слуха Ронхи смутно знакомый голос. – Что за визги?

Ронха не успела сообразить, чей это голос, и почему она не рада его слышать – на полянке появился Тальвин.

– Ронха? – Фигура человека в поношенном тёмно-зелёном плаще приблизилась на несколько шагов и остановилась. – Какая, однако, неожиданная встреча. Здравствуй.

– О, князь Тальвин Эмерский! – воскликнула Ронха с притворной радостью. – Доброго вам дня!

То ли происшествие с волком так на неё подействовало, то ли внезапное появление давнего недруга, но спокойно отозваться на приветствие Ронха не смогла. Для пущего эффекта она даже отвесила князю поясной поклон, коснувшись рукой земли.

– Доброго, – кивнул Тальвин, в некотором замешательстве. – Что здесь случилось?

– Да так, волк тут один мимо пробегал. Но уже всё в порядке.

– Волк, значит… Ясно. Рад, что никто не пострадал. Как ты поживаешь?

Он очень старался быть вежливым. Но Ронха прямо-таки ощущала, как его скулы сводит от вынужденной улыбки.

– О, поживаю я прекрасно! – заверила князя девушка. – Я теперь довольно известная волшебница, ко мне приходят люди – и из нашего посёлка, и из соседних деревень, и даже коэспэнцы заглядывают. Так что, в общем… не жалуюсь, спасибо.

– А, ну… рад за тебя. – Тальвин перевёл взгляд на Ливка, потом – снова на Ронху. – Я смотрю, вы уже познакомились?

Ронха и убивший волка парень, имя которого у неё, конечно, успело вылететь из головы, растерянно переглянулись.

– Ну… – протянула Ронха неуверенно.

– Это Ливк, мой помощник, – объяснил ей Тальвин, указывая на её спасителя. – Ливк, это Ронха… хм… – Он запнулся.

– Потомственная ведьма Кольцового мыса, наследница клана жрецов богини Сарен, – пояснила Ронха Ливку и изобразила на лице самую ласковую улыбку, на какую только была в данный момент способна. – Очень приятно познакомиться.

«Уймись уже», – мысленно приказала себе Ронха. Она прекрасно понимала, как жалко выглядит это её бахвальство – особенно, в глазах Тальвина, столичного жителя, с княжеским титулом, с дипломом Школы Каальгера, да ещё, к тому же, прекрасно знающего, какая из неё была колдунья шесть кругов назад. Но удержаться не могла – прежде Тальвин непременно бы высмеял и её высокопарное представление самой себя, и вообще ту магию, которую он, вторя Каальгеру, презрительно называл «традиционной», но теперь, шесть кругов спустя, он явно не знал, как реагировать на бывшую одноклассницу, и это было немного забавно. К тому же он наверняка заметил, что перед ним стоит не та неуверенная в себе неумеха и провинциальная дурочка, а гордая, острая на язык ведьма… во всяком случае, Ронха надеялась, что заметил.

Воцарилось молчание. Ливк, ошарашено моргнув, поспешил кивком головы обозначить взаимную радость от знакомства. Мало ли что.

– Мы вместе учились, – добавил Тальвин, чтобы навести порядок в бедной голове своего помощника.

– А… – тот облегчённо рассмеялся. – Какая удачная встреча! Вы извините меня, тэба Ронха, просто до тэба Тальвина я практически не был знаком ни с одним волшебником, поэтому, когда я увидел, что вы умеете колдовать, я немного…

– Она умеет колдовать? – вырвалось у Тальвина.

Снова повисла пауза, которую можно было бы назвать неловкой, если бы неловкость испытывали все трое, а не один только Ливк.

– А ты всё тот же, – произнесла Ронха тихо и ядовито.

Тальвин учтиво кивнул:

– По-прежнему, твой покорный слуга. – Он с любопытством посмотрел на увитый травой и укрытый листьями холмик. – Это и есть плоды твоих трудов?

Подойдя поближе к свежепогребённому волку, Тальвин сделал едва уловимое движение правой рукой, сжав в кулак левую. Как всегда, быстрое и точное заклятие, длинною в одну мысль. Маленький, невидимый глазу заряд. Почти ювелирная работа.

– Хм, ты похоронила волчий мех стоимостью примерно в четверть бранна… – Князь повернул голову к Ронхе и укоризненно качнул головой: – Какая расточительность.

Ронха почувствовала досаду – четверть бранна ей бы ой как не помешала! – но тут же устыдилась. Вместо этого сказала:

– Неужели у тебя мало денег, князь? А я слышала, тебе неплохое наследство досталось. Но если ты успел его растранжирить, то можешь выкапывать волка. На здоровье. Я даже не буду предупреждать тебя о мести лесных духов – во-первых, ты только посмеёшься в ответ, а во-вторых, мне искренне плевать, что они с тобой сделают.

– Лесные духи – это лесовики, – сказал Тальвин. – Вид нечисти, который давно в наших краях истреблён. Так что мстить, в любом случае, уже некому.

Он снова посмотрел на холмик и задумчиво нахмурился:

– Как ты это провернула?..

Ронха даже дар речи потеряла. Что это было? Признание её способности к колдовству? Из уст Тальвина? Ха-ха.

– Это не иллюзия, нет?..

Ронха рассмеялась уже вслух:

– Ну, что ты! Тебе ли не знать, что я полный профан в иллюзиях! Вот ты у нас всегда был мастером этого дела. Никогда не забуду тот пчелиный рой в замке Каальгера! Такие пчёлки были – просто загляденье! Прямо как настоящие!

Поддельное восхищение в голосе Ронхи не обмануло даже Ливка. А Тальвина и не могло обмануть – он прекрасно знал, о чём она говорит. У Ронхи чуть сердце из груди не выпрыгнуло, когда эти пчёлки летали за ней по коридорам замка…

Лееж потом смеялась, глядя, как Ронха вытирает слёзы:

«Ты же говорила, что умеешь заклинать пчёл!».

Они потом с Тальвином иначе и не называли её, кроме как «заклинательницей пчёл».

Тальвин и Лееж. Два сапога пара, два талантливых ублюдка, шутя превращавших мир вокруг неё в Шаккатово Королевство. И Мильс с ними за компанию – угрюмая тень, источавшая бесконечное презрение.

Заклинательница пчёл.

С тех пор Ронха боялась пчёл, как огня – только ж откуда тебе, Тальвин, знать, что если потомственная ведьма Кольцового мыса отказывается посетить пасеку, то пасечники пополняют ряды её врагов, даже тот добродушный усатый дядька, который когда-то угощал маленькую Ронху вкуснейшими, налитыми мёдом сотами, а теперь стал проклинать, по примеру своих соседей?..

Тальвин вздохнул и отошёл от холмика.

– Ты до сих пор считаешь себя несправедливо обиженной, конечно, – подытожил он. – Меня это не удивляет.

– А ты по-прежнему будешь говорить, что это была смешная шутка?

– Я никогда не говорил ничего подобного. И я никогда ничего не делал просто так. Но не вижу смысла всё это ворочать сейчас.

– Смысла нет, действительно, – согласилась Ронха.

В самом деле, чего уж теперь.

Тальвин смотрел на неё внимательно и, как показалось Ронхе, с некоторой досадой. Он как будто раздумывал, что с ней делать дальше.

– Рад был тебя увидеть, – соврал он наконец. – Но боюсь, что нам пора. Счастливо тебе.

– Уже уходите? – Ронха вздохнула с притворным сожалением.

– Увы, да.

Ронха покивала, как бы смиряясь с неизбежным. А потом задумалась и вдруг поинтересовалась:

– А, кстати, что тебя, князь Эмерский, заставило спуститься с холма на нашу грешную землю, да ещё отправиться в лес?

– Мы… – Тальвин озадаченно нахмурился. – Мы зашли сюда… зачем, Ливк?

– За… за грибами, – пришёл на выручку тот.

Князь кивнул.

– Да, именно, – подтвердил он. – За грибами. Колосовики, говорят, пошли…

– Да что ты?

На этот раз в голосе Ронхи звучало почти непритворное удивление. Прежде князь никогда не был замечен ею за враньём. А он мало того, что врал, так ещё и врал совершенно бездарно.

– Да. Но, видимо, сведения были ложными. Так что мы пойдём. Хорошего дня.

– До свидания, тэба Ронха.

Ливк коротко поклонился. Тальвин же даже не кивнул – просто развернулся и направился в ту же сторону, откуда пришёл.

Некоторое время Ронха в недоумении смотрела им вслед. Из ступора её вывел их короткий, едва слышимый диалог:

– Хворост-то твой где?

– Да вон там лежит, тэб Тальвин. Вы должны были проходить мимо кучки – я уже всё собрал, только бросил, когда…

Хворост. Ну да, точно, Ливк с самого начала сказал, что он собирал хворост.

Зачем Тальвину хворост, если до Коэспэна отсюда – рукой подать? Максимум полчаса – и князь Эмерский уже в своём особняке. Там и поесть можно, и у камина погреться… Да и грибы, небось, в бочках замаринованы, а то и растут в специальной теплице свеженькими – знаем мы этих аристократов.

Ронха сорвалась с места и быстрым шагом бросилась догонять эту странную парочку.

– Ну-ка, подожди. – Она схватила Тальвина за рукав, вынуждая его остановиться.

– Ну, что? – Князь устало посмотрел на неё через плечо.

– Не будь свиньёй, удовлетвори моё любопытство. – Ронха сощурила глаза. – Что ты делаешь в лесу? Зачем тебе понадобилось разводить костёр? – Она лукаво изогнула бровь. – Неужели жена выгнала?

– Ты знаешь, что я женат? – удивился Тальвин.

Ронха снова рассмеялась:

– Да вы себе такую свадьбу устроили, что об этом теперь весь Саэр-Ри знает! Вот мне и интересно, неужели она так плохо тебя кормит, что ты с голодухи пошёл в лес питаться ягодами и грибами, которых нет?

– Я просто гуляю, Ронха. Отпусти мою руку.

И, несмотря на то, что его плащ по-прежнему был в плену у Ронхиных цепких пальцев, Тальвин снова повернулся и сделал попытку пойти дальше – туда, где подбирал хворост верный Ливк.

– И тэба Эмерская, конечно, в курсе, что ты гуляешь по лесам? – наобум ударила Ронха.

Тальвин повторил:

– Отпусти мою руку.

Но она попробовала шагнуть дальше.

– Если я, допустим, зайду к княгине в гости… – голос Ронхи стал тихим и вкрадчивым, – если скажу ей, что случайно встретила в лесу её мужа, моего бывшего одноклассника, то она совершенно не удивится, не огорчится, не…

– Что тебе нужно? – Тальвин посмотрел на неё не самым дружелюбным взглядом. – Да, моя жена не знает, где я. Что с того?

– И ты, видимо, не хочешь, чтобы она узнала?.. – проворковала Ронха.

– Я спрашиваю, что тебе нужно?

– Пять браннов. – Ронха отпустила складку его плаща.

– Что-о?.. – Тальвин поморщился. – Ты головой не ударялась в последнее время?

Но Ронха уже поняла, что выбрала правильное направление, и сходить с него не собиралась. Это было, конечно, подло, но другого способа решить свою проблему девушка не видела. Князь, в конце концов, не обеднеет. А она… она как-нибудь переживёт появление нового пятна на своей совести.

– Я ведь действительно туда пойду, – сказала Ронха. – Если ты не оставишь мне другого выбора.

– Да иди ты куда хочешь, шантажистка Шаккатова! – Князь фыркнул – скорее раздраженно, чем сердито, словно бы пытаясь показать, что вымогательство Ронхи его скорее забавляет, чем внушает беспокойство. – Ни бильки не получишь.

Ливк, к тому времени, уже подобрал хворост, и теперь стоял в двух шагах от них, в обнимку с охапкой веток. Наткнувшись на его укоризненный взгляд, Ронха немного покраснела, но всё равно задрала подбородок вверх. Плевать. Ведьма она или нет?..

– Очень неосмотрительно с твоей стороны, Тальвин. – Ронха снова перевела глаза на свою главную надежду. Надежда внезапно улыбнулась, и потомственной колдунье Кольцового мыса сделалось очень не по себе от этой улыбки. Настолько, что захотелось развернуться и без оглядки бежать прочь из леса.

Однако упрямство пересилило, и Ронха даже глаз не отвела. В конце концов, она ведь не заставляет его за те же пять браннов сказать, что он тут делает – прячется ли от разгневанной супруги, ждёт кого-то… А ведь любопытство клюёт, между прочим.

– Слышал? – спросил князь у своего помощника.

– Слышал, тэб.

– Видишь, куча денег – это не только возможность кататься до Зелёных Островов, когда вздумается.

– Я знаю, тэб. Вернее, я понимаю, что вы хотите сказать. Куча денег – это ещё и куча проблем. Однако конкретно эту проблему я бы проблемой называть не стал.

– Ну да… – Тальвин хмыкнул. – Тебе есть с чем сравнить… Послушай, Ронха. Ты либо полная дура, либо… Нет, наверное, тут возможен только один вариант. Ну, подумай, ну, узнает моя жена, что я здесь. Ну, будут у меня из-за этого кое-какие сложности. Но с чего ты взяла, что их не будет у тебя? Мы оба знаем, что сколько бы народу к тебе ни ходило и чьей бы наследницей ты ни являлась – со мной тебе тягаться бесполезно. Мою магию ты даже отразить не сможешь. Подумай хорошенько, надо ли оно тебе.

– А что ты мне сделаешь? – голос Ронхи всё-таки дрогнул, причём не от страха, а от обиды: эта безжалостная констатация фактов в очередной раз заставила её остро ощутить несправедливость реального положения вещей. – Кодекс Волшебника никто не отменял. Прямой удар по человеку боевым заклятием выше пятого уровня карается смертью.

– Во-первых, с чего ты взяла, что Совет Черевеска забирает всякого провинившегося мага именно для того, чтобы его потом убить?..

Вопрос этот оказался до того неожиданным, что Ронха не нашлась, что на него ответить.

– Во-вторых, человека можно ударить, например, заклятием второго уровня, после чего он может отлететь в сторону и стукнуться, скажем, головой. Он может остаться идиотом на всю жизнь, а то и вообще концы отдаст, если стукнется слишком неудачно. – Тут Ронха судорожно сглотнула, вспомнив Астоба, но Тальвин этого не заметил. Ему явно нравилось развивать свою мысль. – Пустой заряд четвёртого уровня, безо всякого заклинания, способен вызвать внутреннее кровотечение, что тоже может привести к смерти. Заметь, Совет Магов и не пошевелится, если такое случится. Либо он об этом не узнает, либо он считает, что это нормально. Либо что-то ещё… В любом случае, Кодекс Волшебника – на редкость непродуманная штука, согласись… Забавно, что у нас разговор как-то вышел на эту тему, да, Ливк? – повернулся князь к своему помощнику. И, дождавшись, когда тот кивнёт, продолжил: – Есть ещё кое-какие варианты. Например, человека можно обездвижить заклятием одиннадцатого уровня, которое боевым не является. А знаешь, что можно сделать с неподвижным человеком? Всё, что угодно. В него можно воткнуть нож. Его можно избить. Его можно сбросить со скалы. А уж если речь идёт о женщине…

– Всё, хватит! – Эту хорошо знакомую ей улыбочку, которая заиграла на губах Тальвина, Ронха вынести уже не смогла, хотя и удивилась про себя внезапно затронутой теме – такие шутки были совершенно не в его духе. – Я поняла. Признаю, я была не права.

– Ух, ты, – сказал Тальвин.

– Да, я признаю, – с нажимом повторила Ронха. – Да. Шантаж – это плохо.

– Гениально. Я рад, что внушил тебе эту мысль. Давай тогда на этой счастливой ноте…

– Стоп. – Ронха подняла руки, и Тальвин инстинктивно отступил назад, опасаясь, что она снова его сцапает. – Подожди.

– Жду. Что?

– Ну… это ведь не такая большая для тебя сумма, князь.

– Э, нет, даже не начинай. Терпеть не могу попрошаек.

Тальвин снова развернулся и пошёл вперёд, засунув в карманы руки.

– Нет, в самом деле! – Ронха поспешила за ним. – Да у тебя костюмы дороже стоят! Стоили… – осеклась она, снова оглядев его видавший виды плащ. – Всего пять браннов! Ну… или четыре с половиной. Ты себе не представляешь, как мне нужны эти деньги!

– Ну, я их тоже не рожаю, знаешь ли. – Тальвин шагал по лесу довольно быстро, и Ронху, которая старалась от него не отставать, это порядком выматывало. – С чего вдруг мне отдавать тебе столько денег? Пораскинь немного мозгами, встань на моё место. Зачем?

Ронха вздохнула.

– Ладно, я верну, – пробурчала она. – Постепенно буду возвращать. Частями. У меня есть кое-какая работа сейчас… Честное слово, верну! Ну пожалуйста!

– Честное слово? – Тальвин рассмеялся. – Какие забавные выражения ты знаешь… Слушай, а зачем тебе столько? Неужели решила, наконец, выбраться из этой дыры? Дай-ка припомнить… деревушка Пыльная?

– Дымная! – возмутилась Ронха. – И вообще, мы уже посёлок.

– Вы – посёлок, – повторил Тальвин. – Ну что ж, поздравляю. Так что, ты переезжаешь?

– Нет! Наоборот, у меня собираются отобрать дом, в котором я живу. Я хочу его выкупить.

– Дом, где ты живёшь с родителями?

– Нет, мой собственный дом! В который я переехала после того, как вернулась от Каальгера.

– Сбежала, ты хочешь сказать?

– Ну да, да! Сбежала! – Ронхе наконец удалось его обогнать и, развернувшись, перегородить дорогу: – Ну так что?

– Значит, ты живёшь одна… – задумчиво резюмировал Тальвин. – Не боишься?

– Конечно, нет. – Ронха снова задрала нос. – Я могу за себя постоять.

– Что ж, это похвально.

– Хватит заговаривать мне зубы! Так ты дашь мне денег?

– Мне кажется, я ясно выразился, – сказал Тальвин. – Нет, нет и ещё раз нет. Никаких денег я тебе давать не собираюсь.

– Издеваешься, да? – Ронха почувствовала, что начинает выходить из себя. – Толку-то расспрашивать, если не будешь мне помогать! Посмотреть, как я унижаюсь?

– А тебя унижает обычная беседа? – Тальвин усмехнулся. – По-моему, у тебя проблемы.

– Ты всё та же высокомерная сволочь! – прошипела Ронха. – Неужели ты думаешь, что я когда-нибудь в жизни обратилась бы к тебе за помощью, если бы совсем не припекло?

– Может быть, Богини делают тебе подарок и дают шанс изменить свою никчёмную жизнь? – предположил Тальвин, задумчиво глядя вслед Ливку, удалявшемуся вглубь леса вместе со своим хворостом. – Кто я такой, чтоб им мешать?..

– Это мой дом, понимаешь? Это место, которому я принадлежу. Место, где я могу колдовать…

– Колдовать можно везде. Если бы ты в своё время хоть немного утруждала себя учёбой…

– Вот только давай, не начинай старую песенку! Если не веришь мне, я напишу расписку. Если хочешь, даже составлю график, где отмечу, сколько буду возвращать тебе каждый месяц. У меня, между прочим, стабильный доход, ко мне постоянно приходят люди…

Тальвин, который совсем не хотел слушать жизнеописание Ронхи, поспешно сдался:

– Ладно! Получишь ты свои пять браннов. Только недели через три, не раньше. Ведь, надеюсь, это может подождать?

– Разумеется, не может, – буркнула Ронха.

Князь развёл руками:

– Тогда проси у кого-нибудь другого. Как ты уже поняла, я не хочу мелькать сейчас в Коэспэне, а чтобы забрать деньги у моего поверенного, в городе нужно появиться при свете дня, потому что его контора закрывается в пять.

Ронха изобразила искреннее удивление:

– Ты настолько боишься своей жены?

– С чего ты взяла, что я её боюсь? Я просто… ну… – Тальвин поскрёб затылок, подбирая подходящее слово, но объяснение всё равно вышло заковыристым: – Я просто не хочу, чтобы она знала, что я не там, где она думает.

– Это где?

– Это в Долинах Света. – И, видя, что Ронха озадаченно морщит лоб, пытаясь призвать на помощь свои скудные познания в географии, раздражённо пояснил: – В Палрии, криках в пятидесяти от Долгогора.

– Так там же война, – удивилась Ронха.

– Ну да. Я два круга провёл на войне, сейчас получил отпуск.

– Ты был на войне? – Ронха так удивилась, что забыла о собственных проблемах. – Но почему?! Ты ведь князь, тебя не могли туда забрать!

Тальвин пожал плечами:

– Меня никто не забирал, я сам пошёл.

– Я всё равно не понимаю.

– А что тут не понимать?

– Зачем ты туда пошёл?

– Чтобы помочь палрийцам.

– Зачем?

– Вот заладила! – не выдержал Тальвин. – Зачем-зачем… Затем, что Палрии нужны люди, иначе против Кас-Шалли им не выстоять.

– О-о… – протянула Ронха и умильно сморщила нос. – Да ты мечтатель! Какая прелесть… Ты как будто про великанов не слышал…

– Люди уже побеждали великанов, – отрезал Тальвин.

– Ну да. В легендах… Впрочем, ладно, – отмахнулась она, – у меня совершенно нет желания с тобой спорить. В любом случае, до конца света ещё далеко, а деньги мне нужны сейчас.

– Никакого конца света не будет, – раздельно произнёс Тальвин. У него-то желания поспорить было хоть отбавляй. Эта тема, по всей видимости, очень его занимала: Ронха прямо-таки почувствовала его готовность приводить один аргумент за другим, лишь бы только убедить её – впрочем, не обязательно её, просто кого угодно – в своей правоте.

Но Ронхе, конечно, такое развитие беседы совершенно не казалось занимательным.

– Ну пожалуйста! – окончательно плюнув на гордость, взмолилась она. – Это такая удача, что я тебя встретила!.. Если хочешь, я сама схожу к этому твоему поверенному…

– Ещё чего не хватало.

– Ну Тальвин!

– Ладно, только не ной! – повысил он голос. – Я что-нибудь придумаю.

– Да ты просто чудо! – улыбнулась Ронха, почувствовав огромное облегчение – удалось-таки убедить несговорчивого князя! – Я отдам, честное слово! Тебе когда график принести? Я могу за ночь набросать…

Вообще-то Ронха никогда ни по каким графикам не работала, но ей нравилось делать вид, будто она не может иначе – дескать, у неё столько работы, столько дел…

– Да не надо мне графиков, угомонись!..

Тальвин хотел было ещё что-то сказать, но вдруг оборвал сам себя и посмотрел на Ронху каким-то оценивающим взглядом. Потом нахмурился, явно охваченный какой-то мыслью.

– Слушай, а ты сама убила волка?

– Нет, это был Ливк. А что?

– Ливк? – вдруг удивился Тальвин. Он обернулся, взглядом ища своего помощника, но тот уже скрылся за деревьями. – Голыми руками, что ли?

– Да нет, ножом…

Тальвин качнул головой.

– А он гораздо смелее, чем мне казалось поначалу… – Князь снова посмотрел на Ронху. – Слушай, ты в состоянии создать заряд, скажем, четвёртого уровня?

– Ну, я иногда, конечно… – начала она.

– Ладно, третьего?

Ронха возмущённо вспыхнула. Мог бы и не перебивать! И тогда она сказала бы, что может выдавить из себя четвертый уровень. Если очень-очень постарается. И если, например, будет находиться у того дуба, что стоит посреди поля за её домом – очень мощное дерево, которое иногда может оказаться и очень щедрым…

– Что, и третьего не можешь? – удивился Тальвин. – У тебя же получалось вроде…

– Могу! – рассердилась Ронха. – И третий могу, и четвёртый иногда! Зачем ты спрашиваешь?!

Тальвин ответил не сразу. Он продолжал что-то обдумывать.

– Я дам тебе денег, – сказал он наконец. – Но возвращать их мне не надо. Ты их отработаешь.

– Как это – отработаю? – несколько оторопела Ронха и подозрительно нахмурилась.

– Ну знаешь, так бывает: люди работают и получают за это деньги, – разъяснил Тальвин.

Ронха чуть не задохнулась от возмущения – два круга жизни в Коэспэне снова промелькнули перед её мысленным взором, причем в одну секунду.

– Чтобы я работала на тебя?! – возопила она. – Да никогда в жизни!

– Да тихо ты. – Тальвин успокаивающе поднял ладони. – Кричать-то зачем? Тебе всего лишь нужно съездить на материк, немного там погулять и приехать обратно. Причём не одной, а в хорошей компании. Тебе, может, и делать-то ничего не надо будет, просто быть на подхвате… Ты же сама говоришь, что можешь за себя постоять – заодно и посмотрим, так ли это.

– Да не хочу я никуда уезжать! – При мысли о том, что придётся покинуть Кольцовый мыс, Ронха испугалась не на шутку. – И что за компанию ты мне предлагаешь? Уж не себя ли?

Тальвин кивнул:

– Себя в том числе.

– Ни за что!

– Ну, как знаешь.

Пожав плечами, Тальвин обошёл её и двинулся дальше.

На борьбу с самой собой у Ронхи ушло примерно полминуты.

– Тальвин! – развернулась она. – Стой! Стой, говорю, что я, бегать за тобой должна?!

Князь остановился, не оборачиваясь. Запрокинул голову, как бы вопрошая небеса, за что они послали к нему Ронху в это чудесное солнечное утро. Ведь без неё было так хорошо.

– Я согласна, – крикнула Ронха. – Шакката с тобой, я поеду! Куда угодно поеду, только помоги мне!

– Куда угодно? – переспросил Тальвин, поворачиваясь. – В самом деле?

– Да. – Для убедительности Ронха покивала головой. Хотя кого именно она старалась убедить – себя или Тальвина – она не знала и сама. – А… куда ты собрался-то?

– В Черевеск.

– Куда?!

– Что, испугалась? – Тальвин ухмыльнулся.

– Ну, мягко говоря… – Ронха вообще не любила признаваться в том, что она чего-то боится, но бояться Черевеска было совсем не стыдно. – Или это опять твои идиотские шуточки?!

Тальвин покачал головой с более чем серьёзным видом:

– Никаких шуток. Я действительно собрался в Черевеск. И не только я. Там будет ещё два мага, со мною три – и это, если не считать тебя. Бояться нечего. Так что, ты с нами?

Ронха стояла, пытаясь сглотнуть комок невысказанных слов, разбухавший в горле.

– Ну?

– Д… да, – выдавила она.

– Вот и хорошо. Встретимся завтра в три часа дня у мёртвого волка. Надеюсь, ты в состоянии найти дорогу сюда?

Он двинулся дальше.

– Разумеется, в состоянии! – закричала Ронха ему вслед. – Я эти леса знаю лучше, чем ты свой особняк!

Но на это Тальвин уже не отозвался – к тому моменту, как Ронха снова обрела дар речи, он ушёл уже слишком далеко.

3.

«Шёл-шёл человек через лес Черевеск…».

Была такая старая-старая песенка. С привязчивой мелодией и печальным концом.

Ронха весь день ходила и напевала эту песенку, пытаясь вспомнить слова. Однако слова, которые шли на ум, всё были какие-то не те. Каждый раз новые, они складывались в разнообразные, подчас совершенно бессмысленные конструкции, но мелодия не менялась.

Шёл-шёл человек через лес Черевеск,

Шёл-шёл, напевал, да упал человек.

Шёл-шёл человек, человек стал дырой,

Сын Шаккаты сидит во земле во сырой…

Какой ужас, милостивая Сарен. Вся эта идея – ужас. Мысль о том, чтобы отправиться в заколдованный лес, ужасна в самой своей сути. «Бояться нечего»! Какая самоуверенность! Преступная самоуверенность – такая же гнала и других магов искать в лесу Источник…

Люди пропадают в Черевеске. Люди теряют в Черевеске самих себя. Говорят, там есть болота, от испарений которых можно упасть замертво. Там не те берёзки-осинки, что на Кольцовом мысу растут, а чужие, злые деревья, которые цепляют корнями за ноги и утаскивают в глубокие норы. Там диковинные звери, рождённые вопреки гармонии природы. Там ядовитые туманы, листья невиданных растений, острые, как лезвия, а ещё насекомые в человеческий рост…

И где-то посреди этого Королевства Шаккаты – или, во всяком случае, чего-то очень на него похожего – находится Совет Черевеска. Может быть, это прекрасный дворец, а может, даже целое небольшое поселение… Ходят разные слухи, но никто не знает наверняка. Из сотен, а то и тысяч дерзких путников, решившихся пройти этим лесом, к живым возвращались единицы. Но среди них не было никого, кто бы видел Великих Магов: многие сотни кругов те скрываются от людей, напоминая о себе лишь новыми записями в Кодексе Волшебника, хранящемся в городе Виепе, да громогласными объявлениями новых законов… Иногда члены Совета – фигуры в одеждах цвета красной глины – появляются перед глазами простых смертных, но никто не видит их лиц под просторными капюшонами. Они безо всяких объяснений хватают того, кто преступил их закон, и через миг исчезают.

Если верить слухам, а также простой логике, Совет Магов Черевеска обосновался как раз возле Лакеннского Источника магии, вокруг которого в древние времена и вырос этот лес. Оттого, говорят, Совет и обладает своей силой. Оттого всё, свзяанное с ним, и окутано тайной. Чёрный, полный неведомого колдовства Черевеск не действует на тех, кто стал судьями волшебников не только Лакенны, но и всего материка, на тех, кто сумел оградить себя от его чар.

Но Ронха всё-таки не Великий Маг. Да и до просто хорошего мага ей как до луны.

Шёл-шёл человек через лес Черевеск,

Шёл-шёл, песни пел, да грустил человек,

Шёл-шёл человек, пока пень не нашёл,

Шёл-шёл – и пришёл, и присел посидеть,

А из пня вдруг змея в человеческий рост,

У змеи этой пасть как у злобного пса,

У змеи один глаз, у змеи три клыка,

И слюны чернота капает с языка…

Тьфу. Взбредёт же такое в голову!

Нет, она не пойдёт в Черевеск. Тальвин слишком много просит за свои деньги. За этот дом, пусть и любимый, она отнюдь не готова отдать жизнь… Или душу, если в Черевеске и правда сидят дети Шаккаты.

Однако, при мысли, что придётся признаться Тальвину в своей трусости, Ронху начинала грызть бессильная злоба. Она знала, что сама себе не простит, если не поедет. Знала, что каждый раз, когда будет видеть участок с этим домом – а скорее всего, без него – её будет снедать ненависть к самой себе. Знала, что жизнь её станет ещё хуже, если она переберётся обратно к родителям…

Нет, этого нельзя было допустить! Уж лучше ехать на край света с Тальвином, Мильсом и Лееж – а Ронха ни секунды не сомневалась, что они и были той «хорошей компанией», о которой говорил князь. Она будет гордой, она будет смеяться врагам в лицо и делать невыносимой жизнь тех, кто когда-то делал невыносимой её жизнь, и так покуда хватит храбрости – но она ни в коем случае не станет показывать, что ей страшно! А потом Ронха вернётся – и станет жить в своём любимом доме, который уже никто не посмеет отнять… Если вернётся.

Шёл-шёл человек через лес Черевеск,

Шёл-шёл человек, шёл-шёл, да исчез…

Впрочем, Ронха ещё надеялась, что Тальвин просто решил над ней подшутить. Что ни в какой Черевеск он не собирается. Может быть, речь шла просто о том, чтобы съездить на материк за какими-нибудь товарами, например – тоже приятного мало, конечно, но всё же не так страшно, как отправляться в заколдованный лес. И, если это действительно шутка, то… то берегись, князь! Пусть тебе и не страшна так называемая «традиционная» магия, но выбить тебе зубы, при желании, всегда можно!

На ночь Ронха сделала себе успокаивающий отвар с мяуч-травой. Поколдовала над ним немножко, чтобы не видеть снов – воображение слишком растревожилось за день. Мама, конечно, предупреждала насчет магии, направленной на саму себя – для колдуна, дескать, нет ловушки опаснее – но если над зельем колдовать, то это не очень страшно. Смешиваясь с травами, магия чародея становится другой и уже не может ему навредить. Так что Ронха знала, что ничего плохого с ней от этого простенького зелья не случится.

А вот если бы не зелье, она вряд ли бы уснула в эту ночь.

***

На следующее утро Ронха выбежала из дома и вскинула в приветственном жесте руки, ладонями вверх.

– Здравствуй, солнышко! – прошептала она и закружилась по полянке, приминая траву босыми пятками. Трава была холодная – солнце ещё совсем недавно поднялось над горизонтом, не успело согреть землю. Впрочем, судя по тому, что по небу была размазана светло-серая пелена, тепла в этот день всё равно не ожидалось.

Тем утром у Ронхи было отличное настроение. Она проснулась с мыслью о том, что не будет брать у Тальвина деньги. А это означало, что она никуда не поедет: ни в страшный лес Черевеск, ни куда-либо ещё. Это означало, что ей не грозят опасности, которые подстерегают тех, кто путешествует, и что ей не придётся несколько недель терпеть общество Тальвина, Мильса и Лееж. Это также отменяло разлуку с землёй – ведь под путешествием на материк, в первую очередь, подразумевали переправу на пароме с мыса в какой-нибудь лакеннский порт не на Саэр-Ри, а Ронха не любила морскую воду и боялась паромов, равно как и всех машин, питавшихся углём.

Ронха решила, что не будет брать деньги у Тальвина, поскольку вдруг поняла, что с тем же успехом может занять их у кого-то ещё. В мире – в частности, на Кольцовом мысу – богатых людей было предостаточно. А в Коэспэне, она слышала, существовало место, которое называлось «банк», где могли одолжить денег всем, кто в них нуждался. Почему это простое решение не пришло Ронхе в голову накануне, она не знала. Пришло бы – не унижалась бы перед Тальвином, не боялась бы неизвестности, и песенка бы дурацкая эта к ней не прилипла…

Ронха, может быть, и на встречу бы не пошла, однако попросту не смогла отказать себе в удовольствии сообщить Тальвину о том, что она думает насчёт его затеи. Уже после того, как она выяснит, что это за затея, разумеется – хотя ей казалось, она уже догадалась, о чём идёт речь. Ах, как будет замечательно, когда она сможет назвать его дураком, сказать, что его деньги она видала в гробу, рассмеяться презрительно – и уйти. Хотя бы немножко подпортит настроение этому самоуверенному типу за то, что унизил её накануне! И не только накануне, если вспомнить… Но Ронха благосклонно решила не вспоминать. Зачем прошлое ворочать, в самом деле.

В жизни Ронхи не существовало часов. Считая себя деловым человеком, она иногда думала обзавестись какими-нибудь ходиками, однако каждый раз убеждала себя, что это ей совсем не нужно: Ронха прекрасно знала, когда рассветало, и когда наступал полдень, когда солнце поднималось в зенит и когда оно садилось. Люди никогда не назначали ей встреч, а всегда приходили сами. Получается, часы были бы совершенно лишним предметом – тем более, здесь, в диковатом интерьере этого дома, где всюду были расставлены букеты из ветвей дрока и дуба, где стены украшали древесные венки, где под потолком висели пучки разнообразных трав, которые использовались в зельях чаще прочих; котёл для этих самых зелий стоял на видном месте, в рабочей комнате, на отдельной маленькой плите, заговорённой от огненных духов. Здесь всё указывало на тесную связь хозяйки с природой, в этих стенах не приживались какие бы то ни было рамки или схемы – разве что в расстановке пузырьков с зельями прослеживалась какая-то логика. Ронхе не хотелось бы, чтобы её личный уютный хаос подчинился размеренному ходу стрелок по циферблату. Но в тот день она остро жалела об отсутствии часов – ей прямо-таки не терпелось встретиться с князем.

В конце концов, она решила отправиться в лес пораньше. Времени ещё оставалось много, но Ронха знала, что скучать не будет – в самом деле, разве можно скучать в лесу?.. Отпустив с зельем из ландышей одну клиентку, жаждавшую любви соседа, Ронха вывесила на калитку табличку: «Приём окончен» и, тихонько напевая себе под нос, зашагала по направлению к условленному месту.

Ронха чувствовала себя вполне счастливым и довольным жизнью человеком ровно до тех пор, пока не оказалась на опушке и по привычке не повернула голову в сторону Коэспэнского холма. В этот самый момент она замерла, будто услышала выстрел, и во все глаза уставилась на открывшуюся её взору картину.

Пейзаж, впрочем, был такой же, как обычно, хотя, конечно, единственный в своём роде: маленькое облачко как-то особенно робко выглядывало из-за зелёной спины холма, а над водой кружилось очень уж много чаек. Но тоска в этот самый момент так сильно сдавила её сердце, что аж дышать стало невозможно.

«Это в последний раз, – вдруг поняла Ронха. – Я больше никогда не буду смотреть на Коэспэнский холм с этой опушки».

Бояться вроде бы было нечего – она ведь уже решила, что никуда не поедет с Тальвином. Но такое мощное предчувствие нельзя было взять и выбросить за ненадобностью. Нельзя было не задуматься над тем, откуда оно взялось и что могло означать.

Вот, получается, чего она избегает, отказываясь от путешествия. Смерти. Потому что только смерть может помешать ей вернуться на свою землю. Больше нечему.

Ронха двинулась дальше. Ноги её слушались плохо. Кое-где она даже оступилась, чего с ней отродясь не бывало – в родном-то лесу!

Она шла той же тропинкой, что и накануне, рассеянно кивая знакомым деревьям.

Вот берёзовая роща, где она повстречалась с волком. Высокие, стройные деревья с гибкими, точно руки танцовщиц, ветвями… Да позволят вам Богини здравствовать, дорогие берёзки, и солнцу радоваться, и дождю, и любовь дарить этому миру – уж вы-то умеете, вы-то знаете как… Каждая из вас знает – даже юные деревца, недавно ещё только начавшие свой путь из земли к небу. Как удивительно они растут, целой компанией. Деревья-подружки. Тончайшие, налитые солнцем стволы. Струны, словно созданные для того, чтобы на них ясным утром играла богиня Сарен – та самая богиня, которой служили её, Ронхи, предки…

Вдруг Ронха остановилась, полная смятения и охваченная новой волной тревоги, хотя как будто и успокоилась немного – всё-таки сложно пребывать в дурном расположении духа, когда гуляешь среди берёз. Меж этих белоснежных древесных струн её глаза внезапно уловили какое-то движение. А потом, медленно вышагивая на длинных тонких ногах, перед Ронхой появилась большая птица с серо-серебристым оперением, одновременно похожая и на павлина, и на цаплю. Тонкий клюв, круглые глаза, короткий хвостик о трёх перьях и небольшой изящный хохолок, точно клочок тумана над длинными ресницами. А может, и правда клочок тумана. Птицы-фелии, представительницей которых была эта красавица, чаще всего появлялись именно из тумана; даже сейчас у покрытых мхом корней молоденьких берёз висела полупрозрачная дымка, и если бы заворожённая Ронха дала себе труд приглядеться, то увидела бы её. Но Ронха смотрела только на птицу, в самые её глаза, а птица, не мигая, смотрела в ответ.

Прежде Ронха видела фелий только на болотах, где те и обитали. Волшебная природа этих птиц была практически не изучена, да и изучить её было бы, наверное, невозможно – фелии редко показывались людям. Ронха, которая предпочитала воспринимать волшебство, как оно есть, и копалась в нём только по необходимости, вообще мало что знала об этих птицах, но испытывала перед ними суеверный страх. По осени, когда Ронха ходила на болота за травами, она собирала для зелий и дымчато-серую тончайшую скорлупу яиц, из которых – почему-то именно осенью – и появлялись фелии. Хотя как раз птенцов Ронха никогда не видела. Да и самих птиц – только издалека, когда те ненадолго выходили из туманной завесы, лакомились клюквой, изящно поднимали голову, поглядывая на незваную гостью – и замирали неподвижным серебристым силуэтом над холодными болотными кочками. А потом, не почувствовав опасности, но и не ответив на приветственный наклон головы, они снова скрывались в тумане. Ронха и тогда цепенела при их появлении, хотя случайная встреча с фелиями в месте их обитания ничего, как правило, не сулила.

Но теперь Ронха точно знала, что фелия появилась здесь именно из-за неё. И шла сейчас тоже к ней – прекрасная, страшная птица-вестница. Шла для того, чтобы определить Ронхину судьбу. Фелии для того и являлись чародеям: они предрекали, они советовали, они давали указания, которым лучше было последовать, иначе могла случиться какая-нибудь беда. Не обязательно с тобой – чаще всего, как раз, с другими людьми, а иногда и будущее целого мира могло зависеть от того, выполнишь ли ты волю высших сил. Ведь только Богиням ведомо, из каких дощечек складывается судьба человечества, а фелии – посланницы Богинь. Значит, поступая так, как велит поступать фелия, ты выполняешь именно их желание. В это верили поколения Ронхиных предков, и в это верила мать Ронхи, которая, помимо прочего, учила её слушаться фелий, коли суждено будет повстречать их на своём пути…

Вот она и повстречала. И должна была внимать, как некогда внимали жрецы богини Сарен, а потом выполнять то, что будет велено. И никак иначе.

Ронха в глубине души всегда надеялась, что когда-нибудь ей явится птица-вестница. Но мечтать о судьбоносных знамениях и действительно получать их – совсем разные вещи. Её буквально парализовало от страха. А что, если фелия велит ей прямо сейчас лечь и умереть, чтобы избавить мир от своего бесполезного существования?..

Птица не стала размыкать клюв, как героиня сказок. Она вообще ничего не сделала – просто в какой-то момент перед глазами Ронхи словно смазались все краски, поплыли куда-то берёзы и яркая весенняя зелень, и совершенно иные картины стали всплывать в её мозгу.

…Незнакомый лес и мчащаяся в его глуши речка с крутыми берегами; листья деревьев на нижних ветках словно светятся изнутри, хотя, на самом деле, свет идёт сверху, просто путь лучей невозможно проследить. А под деревьями – сумрак. Зелёный, мягкий…

…Человек с какими-то жуткими чирьями по всему лицу, и руки возле этого лица – с небольшим кривым шрамом на тыльной стороне правой ладони. Её руки…

…Силуэты больших валунов, за которыми как будто плещется вода, хотя в сумерках не разглядеть. Неровная каменистая почва с упрямыми, кое-где пробившимися на волю пучками травы. И палка, воткнутая в эту почву – очень прямая, с какими-то украшениями… Похожа на трость…

…Человек в чёрном – темноволосый, высокий – подходит к столу, накрытому узорчатой скатертью. Он чуть горбится и очень напоминает кого-то из прошлого Ронхи. На столе стоит блюдо, а на блюде – голова медведя. Человек, словно заворожённый, медленно поднимает руку, протягивает её вперёд…

…Взрывающаяся фонтаном земля; силуэты людей, бегущих сквозь пылевое облако; кровь на серой траве…

…Симпатичный город с высокими красными крышами и множеством людей в ярких лёгких одеждах. Один из этих людей – Тальвин. Вот он стоит впереди, поворачивается к ней, спрятав руки в карманах, кивком головы указывает куда-то вперёд: пойдём, мол. А над Тальвином, над красными шпилями – небо, много неба: голубого, безоблачного, залитого солнцем. И, несмотря на отсутствие календарей, вдруг становится понятно, что небо это – летнее, и солнце – летнее, и что в городе с красными крышами очень тепло…

…Двор, огороженный забором из свежих, ещё не начавших темнеть от времени досок. Бочка с водой. Верёвочные качели. Двое детей, мальчик и девочка, бросают друг другу тряпичный мяч. Мальчик стоит спиной, но видно, что девочка ниже него, а скорее всего, и младше. Ей не больше пяти кругов. Она хохочет от удовольствия, запрокидывая назад голову с белёсыми кудряшками, и только как следует отсмеявшись, снова кидает мяч. Силёнок у неё маловато, мяч падает в полушаге от неё – и это почему-то веселит девочку ещё больше. А за играющими детьми, за забором, возвышаются горы. И, несмотря на солнечный день, они черны, как уголь, и кажется, что на них ничего никогда не росло и никогда не вырастет…

Когда видения прекратились, Ронха нашла себя сидящей возле одной из берёз, прислонившейся спиной к стволу. Как она садилась сюда, она не помнила.

Ронха повертела головой, ища большую серую птицу, однако той уже не было в роще. Только полоска тумана клубилась над корнями молодых деревьев.

***

Ронха услышала голоса и, не дойдя до поляны, остановилась. Высокий куст цветущего боярышника надежно скрыл её от Тальвина и Ливка; Ронха могла бы долго-долго так простоять, но рано или поздно всё равно пришлось бы выйти. Потому что три часа всё равно бы однажды наступило.

Однако сейчас до назначенного времени было ещё далеко.

Тальвин и Ливк собирались обедать – до ноздрей Ронхи долетал запах дыма и жарившегося мяса. Слышалось, как трещат дрова в костре.

Ронху замутило. Где-то там ещё, наверное, ждал своей участи дух волка! Как можно было в таком месте принимать пищу! К тому же Ронха, когда её нервы были на пределе, вообще не могла думать о еде. Она бы и кусочка не смогла сейчас проглотить, хотя и ела несколько часов назад.

Осторожно сорвав с куста листик, она размяла его в пальцах и поднесла к носу. Терпкий лиственный аромат немного успокоил её – настолько, насколько можно было успокоиться после встречи с фелией.

Тальвин, тем временем, рассказывал Ливку о том, как наткнулся в здешних лесах на медведя.

«Тоже мне, событие», – подумала Ронха, которая медведей видела довольно часто, а потому не считала это чем-то из ряда вон выходящим; к тому же, она знала, что при должном поведении с её стороны они нападать не будут. Медведи всегда были чуть ближе к людям и, как это ни странно, обладали большей восприимчивостью к чародейской силе, чем те же волки или, например, лисы. Коснулась дерева, обратилась к дару, приветливо кивнула, а то и поклонилась в пояс – и можно идти дальше.

Но Тальвин, конечно, был слишком далёк от природы. Даже в детстве, судя по всему, у него не возникло желания подружиться с ней, хотя именно в детстве и устанавливаются такие контакты. Маленький тогда ещё князь даже не сделал попытки шагнуть ей навстречу: моментально сгенерированный заряд, вспыхнувшая ёлка…

– …Так я и узнал, что унаследовал от дедушки его дар, – резюмировал Тальвин. – Как видишь, для того, чтобы стать волшебником, иногда нужно просто как следует испугаться.

Ливк покачал головой:

– Увы, этот метод работает далеко не с каждым, тэб Тальвин.

– Ты так думаешь?

– Конечно. Ведь кто-то, увидев медведя, развернётся и побежит.

Тальвин хмыкнул и вынул из-за пазухи часы на цепочке.

– Два десять… – Он вздохнул, убирая часы обратно.

– Зачем вы её позвали с собой? – Ливк словно бы прочитал мысли князя.

Ронха затаила дыхание. Её тоже чрезвычайно волновал этот вопрос. Может быть, в ответе Тальвина она услышит для себя подсказку…

Она уже не знала, на что надеяться и что вообще делать. Фелия ясно дала понять, что нужно идти с Тальвином. Во имя достижения гармонии и, может быть, спасения чьих-то жизней, до которых самой Ронхе никогда бы не было дела, она должна отправиться в опасное путешествие вместе с князем. И, наверняка, с Лееж и Мильсом. Это был тот случай, когда Ронха малодушно готова была поверить, что может перехитрить высшие силы; что здесь, на земле, если она никуда не пойдёт, Богини ей ничего не сделают – а какая разница, что будет где-нибудь там, потом…

«А ты уверена, что не сделают?» – ехидно спрашивал её внутренний голос.

Как было бы просто отказаться от путешествия, не встреться ей по дороге сюда птица-вестница!

Ронха снова вспомнила ужас, охвативший её при взгляде на Коэспэнский холм. Было ли это в самом деле дурное предчувствие, или же просто игра воображения?..

В любом случае, если за исход этого дела переживали высшие силы, то неплохо было хотя бы представлять, в чём должна заключаться её роль.

Так почему же, князь, ты вдруг решил, что я должна идти с тобой?..

– Просто я не хочу, чтобы она была здесь, – сказал Тальвин. – Хотя… эх, Ливк, чтобы она ехала с нами, я хочу ещё меньше. Я до сих пор сомневаюсь, правильно ли я сделал, позвав её. Мне на минуту показалось, она как-то… выросла, что ли. Но потом я осознал, что она совершенно не изменилась. Всё та же неуравновешенная, ленивая и эгоистичная дура… Мне, конечно, не делает чести то, что я так отзываюсь о женщине, но я просто хочу, чтобы ты понял и принял к сведению: ей нельзя доверять. От неё можно ожидать любой пакости. Возможно, я ставлю под удар всё наше предприятие, беря её с собой в Черевеск. Тем более, вряд ли она способна сделать нашу непростую ситуацию с Талир ещё более непростой, если вдруг действительно пойдёт к ней… Но что-то мне, тем не менее, подсказывает, что Ронха будет не лишней. Что придёт время – и она очень поможет нам… Надеюсь, предчувствие меня не обманывает.

Ливк согласно кивнул, а потом заметил, немного подумав:

– К тому же тэбе Нарай будет не так скучно в нашем обществе.

Тальвин поморщился:

– Знаешь, это совсем не то общество, в котором я бы желал оказаться тэбе Нарай. Кстати, да, я о ней и не подумал… Бедная девочка. Потомственная ведьма Кольцового мыса запугает её до смерти.

– Может, – согласился Ливк, перевернув вертел с кусочками мяса на другую, неготовую сторону.

Ронха сжала руки в кулаки. Она не особенно поняла смысл всего разговора. Поняла только, что её оскорбили. Посмеялись, в очередной раз. Унизили. Сравняли с землёй и растоптали.

И кто?

Тальвин. Тот самый Тальвин.

— Всего лишь четвёртый уровень, заклинательница пчёл! – смеялась Лееж. – Давай, у тебя получится!

Тальвин и Лееж стояли под светящейся плёнкой защитного купола, и капли дождя их не касались. Ронха такой купол позволить себе не могла – слишком много энергии, слишком большая концентрация нужна. С концентрацией у неё всегда было плохо – ещё хуже, чем со всем остальным.

— Отопри засов, ничтожество, – крикнула она Тальвину, – а то хуже будет!

— Что, ещё пару ведёр выльешь в наши ботинки? – поинтересовался тот. – То есть, прошу прощения, «призовёшь дождь»?.. Сейчас это сделать гораздо удобнее. Он и так идёт. Всего лишь услать пару тучек в наш холл.

— Я заколдую тебя! – Ронха сжала кулаки. – Уже по-настоящему! Открывай, говорю!

— Заколдуешь? И каким же, интересно, образом? Пока ты пыталась кинуть в меня зарядом, ты исчерпала все свои силы. А тут ни берёз твоих ненаглядных, ни дубов не растёт. Так как же ты собираешься выйти из положения? Может, наконец, освоишь формулу открытия портала? Или всё-таки извинишься и пообещаешь впредь вести себя хорошо?

Ронху действительно уже мутило от слабости. Она даже слегка покачнулась, как будто в подтверждение его слов – но вместо того, чтобы упасть, развернулась и пошла прочь.

— Эй, ты куда?

Ронха шагала, не оборачиваясь, и злые слёзы смешивались с проливным дождём.

Вслед ей долетел издевательский смешок Лееж:

— Небось, пошла берёзу искать.

Сквозь шум льющихся на землю потоков воды протяжно прозвучал вой петель.

— Вернись, дура! – крикнул Тальвин. – Куда ты пойдёшь?

Но Ронха даже не замедлила шаг.

Куда она пойдёт?

Может быть, в кабак, где моет посуду по вечерам. Может быть, к ближайшему кусту, чтобы переждать под ним непогоду.

Куда угодно, лишь бы подальше отсюда.

И их подачки ей не нужны.

— Ронха, если ты заболеешь и умрёшь, мы будем рыдать! – крикнула Лееж.

— И я громче всех! – вторил ей Тальвин.

— Ронха…

Но она ушла уже слишком далеко, чтобы слышать, что они кричали дальше.

Так что же, это она теперь – эгоистичная и неуравновешенная? Это от неё-то можно ожидать любой пакости?

Очень хорошо. Она оправдает ожидания уже сегодня.

Так ты не хочешь, чтобы я ехала, князь?.. Ну-ну.

Ронха гордо вскинула голову.

Сейчас, тэб Тальвин, вам придётся говорить с той, которая дружит с медведями, которая знает все деревья в этом лесу и заботится о волчьих душах. С заклинательницей пчёл. И можете смеяться сколько хотите – как бы вы ни хорохорились, здесь вы на чужой территории.

Ронха осторожно придержала ветку боярышника и вышла на поляну.

Они повернули головы в её сторону одновременно. Оба немного растерялись, но некое подобие вины появилось только на лице у Ливка. Тальвин же смотрел на неё с молчаливой подозрительностью.

Ронха лучезарно улыбнулась:

– Добрый день.

Ответом ей были два почти синхронных кивка.

– Как-то вы… рано, – заметил Ливк, невольно сглотнув.

Ронха пожала плечами:

– Как-то так получилось.

Она улыбнулась ещё шире и медленно прошла вперёд.

Тальвин, тяжело вздохнув, поднялся на ноги.

– Ты ведь слышала, о чём мы говорили, да? – спросил он.

– Более или менее. – Ронха остановилась в паре шагов от него.

– Ты знаешь… – Тальвин потёр переносицу – жест, который у кого-либо другого означал бы смущение, был в данном случае признаком задумчивости. – Я бы, наверное, извинился бы перед тобой, но…

– Но если ты скажешь, что ты, на самом деле, так не думаешь, то соврёшь, – кивнула Ронха. – А ты ведь у нас не любишь врать… Я понимаю. Не беспокойся, князь, мне совершенно плевать, какого ты обо мне мнения.

– И, тем не менее, я всё-таки приношу свои извинения. Я не должен был говорить то, что сказал.

– Конечно, я их никогда не приму, эти твои извинения. А если и приму, то это всё равно ничего не изменит. Каждый из нас останется при своём мнении. Ты меня терпеть не можешь, я тебя тоже, и это будет так. Но я всё равно пойду с вами. – Она оглядела поляну, не переставая улыбаться, и остановила взгляд на холмике. – Ну да, я так и знала. Он ещё здесь.

Тальвин и Ливк одновременно покосились на волчью могилу и снова посмотрели на Ронху. Теперь – с недоумением.

– Он? – переспросил Тальвин.

– Дух волка.

Князь вздохнул.

– Ронха, – наставительно произнёс он, – энергетические оболочки живых существ, которые ты называешь душами, не могут существовать отдельно от тела дольше суток. Они просто растворяются.

– Это тебе рассказали твои умные книги? – Ронха одарила его презрительной усмешкой. – Они наврали тебе. Душа может оставаться в этом мире до тех пор, пока её не примут Те, Кто За Гранью.

– Да ты что? – скептически отозвался Тальвин, скрещивая на груди руки.

– Так и есть, я знаю. – Ронха неторопливо прошлась по поляне и остановилась возле костра. – И душа зайца тоже здесь. Заяц этот пришёл к вам оттуда, где ты его убил. – Она вперила в Ливка пронзительный взгляд, и не без удовольствия отметила, как парень поёжился.

– Я смотрю, у нас тут целый зверинец, – заметил Тальвин.

Ронха развернулась к нему. Колыхнулся подол тяжёлой юбки, голова чуть склонилась набок; два каштановых глаза впились в Тальвина отрепетированным ведьминским взглядом.

– Что ты, это ещё не зверинец, – протянула Ронха. – Вот в Черевеске, говорят, те ещё зверюшки бродят… Это так трогательно, что ты решился пойти к ним в гости и вырвать любимого учителя из лап Совета.

– Я совершенно не питаю надежд на то, что он жив, – холодно отозвался Тальвин. – Хотя и допускаю такую возможность. Меня куда больше волнует, в действительности ли Каальгер нарушал Кодекс Волшебника.

Брови Ронхи поползли вверх.

– Вот как, – только и сказала она.

– И всё? – удивился Тальвин. – Даже Мильс был более красноречив.

Ронха пожала плечами:

– Тем более нет смысла повторяться. Да и что толку спорить с идиотом?

Тальвин рассмеялся:

– Почему же сразу так категорично?

– Если я правильно поняла, ты собрался обвинять Совет в убийстве Каальгера. Что это, как не идиотизм?

– Ты поняла неправильно, – качнул головой Тальвин. – Я никого не собираюсь обвинять. Я просто хочу разобраться. Я хочу создать новую систему взаимоотношений волшебников с Советом, потому что та, которая существует, вообще никуда не годится. Великие Маги сами устанавливают законы, сами устанавливают наказание за неисполнение этих законов, сами вершат суд. Но цивилизованный мир уже давно так не живет. Предоставляют ли обвиняемым адвокатов, например? Или просто казнят, без суда и следствия?.. И самое главное. Ты знаешь хотя бы одного человека, который отправился искать Совет и преуспел в своих поисках?

Ронха только закатила глаза в ответ. Если вступать с Тальвином в дискуссии, то можно до ночи здесь проторчать.

– Если такие и существовали, они не вернулись из Черевеска, – ответил Тальвин на свой же вопрос. – Может быть, Совет Черевеска просто очень не хочет, чтобы его нашли, но не оговаривает это в Кодексе, чтобы сохранить видимость своей непредвзятости? А у Каальгера, кстати, было много аналитических данных относительно того, где может располагаться Лакеннский Источник магии, возле которого, по слухам, и находится Совет. Где гарантия, что учителя не забрали просто потому, что он слишком близко подошёл к разгадке?

Ронха закивала, старательно насупив брови.

– Очень интересно, – констатировала она. – Очень познавательно, я бы сказала. Только мне, знаешь ли, плевать, что именно гонит тебя на материк. Я, главным образом, поняла, что отправляюсь в путешествие с чокнутым. Но такова, видимо, моя судьба. Ты деньги принёс?

Всё-таки ей тоже удалось его задеть. Вдохновение явно покинуло князя – его скептицизм по отношению к волчьему духу ни в какое сравнение не шёл с тем презрением, каким Ронха удостоила его фантазии.

– Наш уговор подразумевает то, что ты станешь моим союзником, – сухо заметил он.

– О, это сколько угодно! – воскликнула Ронха, довольная произведённым эффектом. Ей нравилось спускать князя с небес на землю – на земле она чувствовала себя куда увереннее. – Я буду пугать своими бездарными заклятиями злобных черевесских монстров, чтобы они не попортили твою княжескую шкурку. Всё, как договаривались. Но не жди, что я стану восторгаться твоей затеей. Ну же, Тальвин! Или ты уже передумал? Может быть, ты захочешь отдать мне деньги просто так?

– А ты именно этого и пытаешься добиться, как я погляжу. – Тальвин выдал очередную усмешку, но она выглядела кривее предыдущих, как будто мышцы лица его не слушались.

Ронха нервно рассмеялась:

– Может быть. Это было бы так логично, правда? Это вполне в моём духе. – Она судорожно сглотнула. Перед глазами снова промелькнули картины, показанные фелией. Нельзя было дальше бегать от судьбы. Но Ронха сделала последнюю, совсем уж неубедительную попытку: – Ты ещё, конечно, можешь притвориться, что мы ни о чём не договаривались. Это было бы не очень благородно по отношению к какой-нибудь Лееж, или другой даме из высшего света, но со мной можно и так. Действительно – и кучу денег на ветер не выбросишь, и нежеланного попутчика не приобретёшь.

Князь нахмурился.

– Почему ты вспомнила Лееж? – вдруг спросил он.

Ронха посмотрела на него в ответ с недоумением:

– А почему нет? Вы ведь вроде бы дружили. Кого ещё я могла вспомнить для примера? Да и «дам из высшего света» я знаю немного… Хотя Лееж, по-моему, добилась этого статуса только благодаря верфям своего папаши, а потом должности помощницы Каальгера… Но это всё не моё дело, конечно. Она, кстати, тоже едет?

– Нет, – ответил Тальвин медленно. – Она не едет.

– Испугалась, значит. – Ронха понимающе кивнула. – Что ж, у неё, по крайней мере, есть выбор.

– Прекрати говорить со мной так, будто я тиран и заставляю тебя куда-то идти под страхом смерти. – В голосе Тальвина впервые прорезалось раздражение. – Не хочешь – не иди. Я не единственный человек на Кольцовом мысе, у которого есть деньги.

– Если бы дело было только в тебе… – Ронха вздохнула. – Так Лееж остаётся, потому что она струсила?

– Нет. Она больна.

– А, ну ясно. Бедняжка подхватила насморк. Уважительная причина, ничего не скажешь… А Мильс?

– Мильс едет, – ответил Тальвин глухо. Её легкомысленное замечание про насморк Лееж, очевидно, отнюдь не позабавило его. Но Ронха извиняться не собиралась, хотя и продолжать эту тему не стала. Она вдруг почувствовала, что ей лучше не знать, чем болеет Лееж на самом деле – тот тон, который ей был наиболее удобен для разговора с князем, не подразумевал таких откровений.

– Кто-то ещё?

– Его студентка, Нарай.

– И я, – скромно вставил Ливк прежде, чем Ронха успела удивиться слову «студентка».

– Стало быть, не передумал? – повернулся к нему Тальвин.

– Нет, я не передумал. – Вид у Ливка был немножко торжественный. – Я очень сочувствую вашему делу, тэб Тальвин, и надеюсь, что мои услуги вам ещё пригодятся для достижения ваших целей.

Тальвин расхохотался.

– Сочувствует он! Так бы и сказал, что хочешь слупить с меня ещё денег, плут.

Ливк философски пожал плечами:

– Конечно, дополнительное вознаграждение мне не помешает, но я уверен, что его размеры, какими бы они ни были, не сравнятся с той радостью, которую я буду испытывать от исполнения своего долга перед вами.

«Ещё один любитель повыпендриваться, – раздражённо подумала Ронха. – А с виду вполне нормальный парень!».

Ливк изо всех сил старался сохранять серьёзную мину, но когда Тальвин рассмеялся снова, он тоже позволил себе улыбку.

– Ну что ж, – сказал Тальвин. – Чем больше народу, тем веселее.

– Я так и подозревала, что ты едешь именно повеселиться, – ядовито заметила Ронха. – Так как насчёт денег?

Тальвин протянул ей небольшой, но увесистый мешочек. Ронха показательно развязала его и пересчитала монеты.

– Не доверяешь, значит, – ухмыльнулся Тальвин.

– Ты мне тоже, – парировала она, имея в виду подслушанный разговор. – Куда и когда я должна приходить?

– Мы отплываем на грузовом пароме в одиннадцать вечера. Постарайся быть на пирсе хотя бы к половине.

Ронха кивнула в знак принятия условий и направилась было к кусту боярышника. Но потом, замедлив шаг, остановилась.

– Скажи, князь, а ты не боишься? – она снова развернулась к ним с Ливком. – Если верить твоим домыслам, Каальгера могли забрать за то, что он совал нос не в свои дела. Ты сейчас тоже собираешься сунуть нос не в своё дело. Тебя самого не пугает перспектива пропасть? Отправиться вслед за своим учителем?

– Боюсь ли я пропасть? – переспросил он, снова усмехнувшись. – А с чего мне пропадать, если я не собираюсь нарушать Кодекс? Слышите, вы? – Тальвин внезапно повысил голос и задрал голову, словно в кронах этих берёз, осин и молодых сосен притаились члены Совета, специально собравшиеся здесь для того, чтобы узнать, что он им скажет. – Слышите, я направляюсь к вам в гости! Помешайте мне, если хотите. Заберите меня в то неведомое место, куда вы забираете всех остальных. Только у меня, в отличие от Каальгера, будут свидетели – и тогда вся правда выплывет наружу… Если правда именно та, какой она мне представляется. – Тальвин развёл руками, словно бы заранее принося извинения за клевету, если правда всё-таки будет другой.

Ронха фыркнула. Устроил тут спектакль, понимаешь ли.

– Видишь, я не боюсь. – Тальвина её реакция нисколько не смутила. – Мне достаточно того, что совесть моя чиста. А что насчёт тебя?

– А что насчёт меня? – Ронха пожала плечами. – Я выполню свою часть договора, только и всего.

Она положила мешочек с монетами во внутренний карман куртки. Дело оставалось за малым – отыскать господина Займека до вечера, потребовать с него расписку, а потом надежно закрыть дом. Который уже будет её домом, окончательно и бесповоротно…

Единственный положительный момент во всей этой затее.

А Тальвин, тем временем, решил испортить ей настроение окончательно и потребовал расписку с неё.

– Ты ведь это несерьёзно? – Ронха недоверчиво посмотрела на него.

– Отнюдь. Ты никогда не казалась мне надёжным человеком, прости за прямоту. И потом, договоры, в которых фигурирует такая солидная сумма, только на словах не заключаются. Нужны хоть какие-то гарантии.

Ронха фыркнула, но расписку, под его диктовку, всё же написала – деваться было некуда. В вещмешке Тальвина нашлись и чернила, и перо, и бумага, и даже дощечка, на которую можно было положить лист. Текст был составлен таким образом, что этот документ привязывал Ронху к князю до самого конца путешествия – то есть, до тех пор, пока «поиски Совета Магов Тальвин Эмерский не определит как «оконченные».

«Влипла», – подумала Ронха. В этой расписке читалась неотвратимость Судьбы; в ней было что-то роковое, как в предсказании фелии.

– Вот, так-то лучше. – Князь посыпал свежеобретённый документ песком из маленькой коробочки, помахал листком в воздухе – на всякий случай – и, аккуратно сложив его пополам, убрал за пазуху. – Теперь, если ты сбежишь по дороге, у меня будет право отыскать тебя и потребовать обратно все пять браннов.

Ронху мороз продрал по коже от этих слов, но виду она не подала.

– А если вдруг не верну? – презрительно уточнила она, поднимаясь на ноги.

– Тогда у меня будет, с чем обращаться в суд.

– Вот как. – Ронха скрестила на груди руки. – Я смотрю, ты хорошо всё продумал. Только ты меня недооцениваешь, князь. Очень недооцениваешь.

– Очень надеюсь. У тебя будет время доказать, что это так. Можешь начинать уже вечером.

– Тогда до вечера. – Ронха растянула губы в широкую неестественную улыбку, давая понять, что разговор окончен.

Она собралась уже уходить, когда Ливк неожиданно полюбопытствовал:

– Не хотите ли разделить с нами наш обед? Превосходная зайчатина – уверен, вам понравится.

– Спасибо, не хочется.

Пожалуй, ответила Ронха не слишком вежливо, но проявить чуть больше признательности в присутствии Тальвина у неё почему-то не получилось. Хотя сам Тальвин никак не прореагировал на этот диалог – как смотрел на Ронху испытующим взглядом, так и продолжал смотреть. Возможно, он ни секунды и не сомневался, что она откажется от приглашения.

– В половине одиннадцатого, Ронха, – сказал он. – И не советую меня обманывать.

Ронха всем своим видом изобразила полное непонимание, но потом её как будто осенило:

– Ах, да! Я же эгоистичная дрянь, от которой можно ожидать любой пакости! – Она расплылась в улыбке и фамильярно похлопала Тальвина по плечу. – Не волнуйся, князь. Я ведь ещё и дура, а ни одна дура не сообразит, как можно безнаказанно прикарманить пять браннов.

И, прежде, чем Тальвин успел что-то на это ответить, скрылась за кустом боярышника.

4.

Ронха шла через поле, и первые звёзды светили ей с небес. Приблизившаяся ночь дышала холодом. То был холод огромного моря, что просыпалось где-то там, за перелеском; у моря было опасное, игривое настроение. Ронха шла. Травы, тонкие и мягкие, волнами стелились ей под ноги. Шумел налившийся вечерней тенью дуб, огромный, точно башня. Здесь Ронха остановилась, но подходить к дереву не стала: не дело подходить к дубу, когда душу твою гложет страх. Особенно, если ты женщина. Поэтому она просто постояла в нескольких шагах от дерева, глядя на его чёрный ветвистый силуэт, потом тяжело вздохнула и отправилась дальше.

Перелесок Ронха прошла сразу насквозь, чтобы выйти на берег вдали от порта. Ей хотелось поздороваться с морем прежде, чем начинать по нему своё путешествие, а здороваться лучше было подальше от людей. Лишние насмешки оказались бы сейчас очень некстати.

Тиски прибрежного ветра, сжимавшие неспокойную землю Кольцового мыса, тут же дали о себе знать. Ронха подняла повыше воротник куртки и отважно подошла к прибою. Села на корточки.

Контакт со стихией вышел не очень удачным – в ответ на выученный к случаю текст, волна сердито обрушилась Ронхе на колени и, облизнувшись, отступила.

– Будем считать, что это было ответное приветствие, – произнесла Ронха вслух, поднимаясь на ноги и выжимая подол юбки.

Она неторопливо зашагала по берегу в сторону пирса, стараясь держаться ближе к лесу. Шелестел прибой, позвякивала под ногами галька. Над морем горел закат цвета малины. Весь свет, который был в мире, казалось, сосредоточился именно там, на западе – прикатился туда большим ярко-жёлтым шаром, чтобы потом упасть в воду и погаснуть. Закаты над Кольцовым мысом обычно отличались нежностью красок, и всегда были довольно блёклыми по сравнению с закатами более тёплых, очень далёких стран. Но в этот раз там, наверху, явно что-то пошло не так.

Может быть, Богини делали последнюю попытку предупредить её об опасности грядущего путешествия?..

Ронха была настолько погружена в свои мысли, что не сразу заметила силуэты двух женщин, сидевших на берегу. Странным оказалось увидеть здесь отдыхающих – время довольно позднее, и до пирса далеко. Да и не сезон ещё на пляже-то сидеть… Хотя на Кольцовом мысе сезон для купания вообще было сложно определить. Либо холод, либо бури… Тут хорошо, если получится хотя бы разок за лето в воду залезть. И то, Ронха, например, всегда предпочитала купаться в лесной речке.

Ронха приблизилась к сидящим. Одна женщина была почти неподвижна. Она, по всей видимости, задремала, неловко прислонившись к стоявшей рядом большой сумке и свесив на грудь голову. Вторая была чем-то занята: поджав под себя ноги, она раскладывала перед собой какие-то вещи, вроде как сортировала их. У неё были длинные, вьющиеся мелкой волной волосы, настолько светлые, что яркие закатные лучи даже не придали им золотистости. В волосах голубел бант – большая печальная бабочка с обвисшими крыльями. Платье тоже было голубым, и при этом до того тонким и воздушным, что даже смотреть на девушку было холодно.

Лицо её Ронха увидела только тогда, когда подошла к ней вплотную.

– Лееж?!

Девушка не отозвалась. Даже не подала виду, будто что-то слышит.

– Я тоже рада тебя видеть, – саркастически заметила Ронха.

И снова – ноль реакции. Лееж, казалось, была увлечена каким-то весьма важным делом, хотя вообще-то занималась только тем, что перекладывала с места на место ракушки. Рапаны, плоские перламутровые «лодочки» шириной с ладонь, раковины поменьше – всё это лежало перед ней в больших количествах. Как будто кто-то прошёл после отлива по кромке прибоя и собрал для Лееж все эти сокровища. А может, так и было – во всяком случае, сама бы она вряд ли стала этим заниматься, а ведь откуда-то всё это здесь появилось…

Выглядело происходящее странно и немного пугающе. И эта спящая женщина на сумке, и безучастная Лееж с ракушками, которая, по словам Тальвина, должна быть больна…

Взяв в руки очередную раковину, Лееж ощупала её подушечками тонких пальцев с неровно остриженными ногтями – и это у неё, всегда такой опрятной и аккуратной Лееж! – и приложила к уху. Подняла, наконец, голову. Взгляд её устремился к горизонту; стоявшую рядом Ронху она по-прежнему не видела. Закатный свет окрасил бледную кожу Лееж розовым румянцем, вечерний бриз трепал лёгкие, точно морская пена, пряди волос. Широко распахнутые серые глаза слезились, но и этого Лееж будто не чувствовала. Лицо её казалось маской; все его черты стали неподвижны. Она вслушивалась в то, что звучало в приложенной к уху ракушке. Как в сказке о той девочке, которая получала в морских раковинах послания от богини-прародительницы, Сайи.

– Лееж…

Поражённая нехорошим предчувствием, Ронха медленно опустилась на корточки рядом с той, кого всегда ненавидела больше, чем всех остальных своих одноклассников, вместе взятых.

– У тебя… у тебя всё в порядке? – глупо спросила она. Хотя была уже практически уверена, что не получит никакого ответа.

У Ронхи случались моменты, когда она вдруг начинала чувствовать себя чем-то вроде зеркала. Например, глупо улыбалась, когда кто-то смеялся над ней. Или, когда при ней жаловались на мигрень, она в какой-то момент ловила себя на том, что хмурится и трёт ладонью лоб, будто дразнит говорящего. Ронха понятия не имела, почему так происходит, но догадывалась, что это как-то связано с её даром, и что, наверное, подобное случается со всеми волшебниками из-за их особой восприимчивости к окружающему миру. Ещё Ронха понимала, что если бы была немного собраннее, то могла бы контролировать такие странные озарения, не окунаясь в чужую жизнь, но зато осознавая причины происходящего и, возможно, цели… Однако собранности ей всегда не хватало.

Ронха и теперь не знала, откуда к ней пришла знакомая гулкая пустота – но на сей раз поддалась ей почти осознанно. Тут же сделалось ещё холоднее; появилось ощущение, что она вот-вот что-то уловит, что-то поймёт, что-то найдёт… что нужно было найти? Какое сообщение должна была получить Лееж в одной из этих морских раковин?..

«Бедняжка подхватила насморк», – эхом прозвучали в голове Ронхи её же собственные слова, и она почувствовала себя ужасно виноватой перед Тальвином… но тут же спохватилась. Нашла, кому сочувствовать, в самом деле! Какое ей дело должно быть до Лееж? И, тем более, до Тальвина? Может, пойти и извиниться ещё?..

Ронха презрительно фыркнула и поднялась на ноги. Снова глядя на Лееж сверху-вниз, она попыталась позлорадствовать над её судьбой – злорадство было куда менее болезненным, чем сострадание, да и больше подходило к её образу. Но злорадствовать не получалось – ныло сердце, тряслись руки, в голове всё смешалось. Она впервые в жизни так глубоко нырнула в другого человека, и вынырнуть оказалось не очень-то легко.

Как же так, думала Ронха, обхватив себя обеими руками и стараясь унять дрожь. Как же так…

– Нашла себе бесплатный аттракцион?

Ронха резко повернулась, испугавшись, что кто-то заметит её в таком состоянии – она казалась себе ненормальной, неправильной и, в то же время, уязвимой, как никогда.

В нескольких шагах от неё стояла высокая чёрная фигура, нахохлившаяся, словно ворон.

– Мильс?..

Мильс подошёл ближе молча, не имея желания подтверждать очевидное. За плечами у него висел большой дорожный мешок современного типа – со стороны казалось, что это бочонок, обёрнутый тканью. Остановившись, Мильс довольно бесцеремонным образом принялся рассматривать Ронху, как будто она здесь больше подходила на роль экспоната, чем Лееж.

Ронха прочистила горло.

– Что с ней? – кивнула она на Лееж.

– А ты не видишь? – голос Мильса был тихим и ледяным.

Ронха всегда считала его ужасно скучным и невзрачным типом, однако теперь ей отчего-то сделалось страшно при взгляде на этого человека. Может быть, из-за того, что последствия «отражения» состояния Лееж ещё давали о себе знать, а может, просто из-за освещения – Мильс, как обычно, был одет во всё тёмное, волосы у него тоже были тёмными, да ещё и шевелились от ветра; всё это днём бы, наверное, не произвело на неё впечатления, но сейчас…

– Я вижу, что у неё не всё в порядке с головой. – Ронха пожала плечами. – Но эту информацию нельзя назвать исчерпывающей.

– Она потеряла дар, – сказал Мильс. – Такое случается с магами. Некоторые справляются, а некоторые теряют ещё и рассудок. Странно, что ты не знаешь, вообще-то о болезни Лееж трубил весь Коэспэн.

У Ронхи пересохло в горле. Потерять дар. Свою сущность. Своё предназначение. Это, наверное, даже хуже, чем умереть.

Её снова накрыла волна непрошеной жалости к Лееж, но Ронха довольно быстро с ней справилась.

– Что мне за дело до того, о чём трубит Коэспэн? – фыркнула она. – Я вообще-то в другом месте живу. Пара сплетен в круг до нас долетает, но в курсе всех новостей я быть не могу по определению.

– Ну что ж, поздравляю с тем, что наверстала упущенное. – Мильс отошёл от Ронхи и, сунув в зубы папиросу, принялся искать спички. Он практически не пользовался в быту магией, даже в таких мелочах.

Сколько Ронха его помнила, он всегда курил. Когда они встретились у Каальгера, Мильсу было кругов семнадцать, и уже тогда от него постоянно пахло табаком. В самом замке он, правда, не позволял себе дымить, так как это было запрещено, но его часто можно было встретить в саду или за воротами с папиросой в зубах.

– Что ты здесь делаешь? – спросила Ронха.

– Тальвина жду. Ему понадобилось попрощаться с Лееж. С женой своей он, видите ли, встречаться не хочет, чтобы её не волновать лишний раз, а этой уже всё равно. Я же ему нужен, чтобы служанка не прогнала. Меня она знает.

Спичка, наконец, чиркнула, он затянулся.

«Чтобы не волновать лишний раз? – Ронха недоумённо нахмурилась. – Какой странный вид заботы. Если муж вернулся с войны, пусть даже ненадолго, это всегда счастье, разве нет?.. Разве это не тот вид волнения, от которого не стоит бегать?».

Впрочем, вслух Ронха заговорила о другом:

– Почему ты согласился с ним идти? Раньше мне казалось, что ты умнее.

– Я не соглашался, – отозвался Мильс, не оборачиваясь. Говорил он по-прежнему тихо, но Ронха почти физически чувствовала исходившие от него волны злости. Дымилась зажатая в пальцах папироса.

– Зачем же тогда ты идёшь?

Мильс сплюнул на камни, и только потом соизволил ответить:

– Я руковожу практикой одной студентки в Институте Огня, где я преподаю, и студентка эта, на беду, переделывала после занятий одну работу, когда в аудиторию заявился Тальвин со своими грандиозными планами. Когда я отказался в них участвовать, он решил подобраться ко мне с другой стороны, навешал Нарай лапши на уши про синих саламандр в Лёгких Пещерах, а та и повелась.

Ронха понятия не имела ни о том, где находятся Лёгкие Пещеры, ни о том, что открылся Институт Огня, но признаваться в этом не стала. Удивляться, что Мильс пошёл в преподаватели, тоже – никем другим она бы не могла его себе вообразить. Не особенно любивший колдовать, Мильс был превосходным теоретиком. Он мог объяснить любую магическую формулу и построить любую схему; он знал, при каком заклинании какая нить дара куда тянется и как этой отдельно взятой нитью управлять. Все практические задания он выполнял строго по учебникам, без какого-либо вдохновения или фантазии, но неизменно достигая высших результатов благодаря своему упорству и способности концентрироваться. То есть, Мильса можно было назвать воплощением идей Каальгера – оттого, наверное, учитель всегда и выделял его среди прочих, даже больше, чем Тальвина или Лееж. Закономерно, конечно, что он в итоге и пристроил Мильса в своё детище – в один из Институтов Стихий… Интересно, только Институт Огня открылся, или остальные тоже начали работать?..

За этот проект Каальгера полюбил весь город. Создание Институтов Стихий всколыхнуло столицу, пообещав ей яркое, интересное и сытое будущее. Предполагалось, что вся Лакенна и даже иностранцы (в мирное время, конечно) ринутся на холодный и суровый Кольцовый мыс, чтобы учиться магии, и что принимать в Институты будут всех, у кого есть хоть какой-то, пусть и весьма хиленький, дар, и много денег. На то время, пока Каальгер этим занимался, в Коэспэне исчезла безработица, а разговоров только и было, что об этих институтах.

Ронха, уже покинувшая к тому моменту замок Каальгера, всегда довольно презрительно отзывалась об этой суматохе. Когда в её руки попадала какая-нибудь столичная газета, она сетовала, что читать теперь совершенно нечего – на каждой странице сплошные Институты…

Ещё, правда, на этих страницах была Лееж. Много Лееж. На неё, как на главную помощницу Каальгера, перекинулась и доля того обожания, в котором купался её учитель. Она с головой ушла не только в разработку теорий Каальгера о приверженности магов определённым стихиям, но и в большую часть организационных вопросов. У неё всегда хорошо был подвешен язык, она знала, когда и кому улыбаться, и обладала довольно смазливой мордашкой. Про неё говорили, что она далеко пойдёт. Самая младшая из всех учеников, умница, красавица, трудолюбивая, добрая, ответственная… Лееж всегда умела заставлять окружающих хвалить себя. И только Ронха с самого начала чувствовала, что улыбка на губах этой вертихвостки – улыбка змеи. И в полной мере ощутила свою правоту.

Теперь же…

Ронха снова покосилась на Лееж и тут же отвернулась, пообещав себе больше не смотреть в сторону девушки. Невозможно было на это смотреть спокойно.

Она заставила себя вернуться к разговору.

– Эта твоя Нарай… – сказала она Мильсу. – Почему она не может, например, поехать одна, если уж ей так не терпится попасть в Лёгкие Пещеры?..

– Я за неё отвечаю. Родители у неё идиоты, отговаривать не стали – пускай, дескать, девочка развеется. А я запретить тоже не могу – у неё курсовая по синим саламандрам, не прикопаешься.

От звуков их голосов проснулась женщина, дремавшая на сумке. Зашевелилась, села прямее, разлепила глаза.

– Ой… – сказала она, обнаружив рядом, помимо Лееж, ещё двух людей.

Мильс коротко глянул в её сторону и снова развернулся к прибою, дымя папиросой.

– Вы здесь, тэб Мильс… – пробормотала женщина с виноватым видом. Она казалась испуганной.

Обычно Мильс выглядел не слишком впечатляюще: его лицо было бледным и не очень выразительным, одежду он носил очень простую, какую можно приобрести в любой недорогой лавке. Росту Мильс был высокого, но всегда немного сутулился. Разговаривал спокойно, почти никогда не повышая голоса, хотя в иные моменты в его речи проскальзывало высокомерие – казалось, будто общаясь с человеком, Мильс делает тому одолжение. Впрочем, вызывать страх такая манера всё равно не могла.

Тем не менее, именно в этот момент Ронха могла бы понять служанку: фигура Мильса на фоне заката была почти чёрной, и от неё исходил ореол смутной угрозы. Мильс не просто злился – он был практически в бешенстве. По всей видимости, он очень не хотел составлять Тальвину компанию в его путешествии к Черевеску, но долг преподавателя брал верх над личными предпочтениями. Ронха подозревала, что в таком отношении Мильса к работе тоже не обошлось без Каальгера – в его сознании, очевидно, прочно засел постулат учителя о том, что нельзя ставить барьеры учёному, когда тот стремится расширить свои горизонты. Ругать можно за лень, а не за тягу к знаниям.

Мильс развернулся, прошёлся по берегу. Снова коротко глянул в сторону Лееж и виновато подобравшейся возле неё служанки. И снова прошелся по берегу.

– Накрой её, что ли, чем-нибудь, – бросил он. – Замёрзнет.

– Ах, да-да-да… – Служанка торопливо закивала и полезла в сумку.

Мильс выкинул докуренную папиросу и полез за следующей.

– Каальгер знал об этом? – спросила Ронха, глядя, как служанка заботливо укутывает Лееж тёплым одеялом.

– О чём? – процедил Мильс.

– О том, что с ней случилось. Или это уже случилось после того, как…

– Тебя в самом деле это интересует, или просто сказать нечего?

Ронха скрипнула зубами.

Мильса она уважала, и даже не скрывала этого от самой себя. Со своими магическими теориями, точными заклинаниями и отсутствием просчётов во всём, он казался Ронхе пришельцем из какого-то иного мира, где люди не совершают ошибок. А Ронху, которую часто называли пустоголовой неумехой, невольно тянуло к таким людям, словно бы один их благосклонный взгляд мог разбить в пух и прах всё, что говорили злые языки.

Но Мильс, хоть и не дразнил никогда Ронху и не разыгрывал её – ему это попросту было неинтересно – всегда испытывал к ней очевидную неприязнь, а потому смотреть на неё, тем более, благосклонно, вовсе не хотел. Когда Каальгер однажды попросил Мильса объяснить Ронхе какую-то мудрёную формулу, которую тот вывел самостоятельно, и которую все поняли – кроме Ронхи – Мильс только головой качнул: «Пусть лучше этим Тальвин займётся, он почему-то питает слабость к заранее безнадёжным затеям». Тальвин тогда рассмеялся и парировал: «Всему есть предел, дружище! Не переводи стрелки: твоя формула – ты и страдай».

Ронха не понимала, почему такое отношение к ней сохранилось у Мильса до сих пор. Ведь прошло шесть кругов, она могла измениться. Да и сейчас она вроде бы говорила с ним вполне спокойно, даже вежливо – а он, по-прежнему, обращался к ней, как к пустому месту. Он стоял здесь, весь такой грозный, чёрный, дымящий своими ужасными папиросами, и ему совершенно не было до неё дела. Да и до Лееж, видимо, тоже: он пришёл сюда только потому, что его попросил Тальвин, а просьбы друзей надо было выполнять – просто для того, чтобы эти друзья у тебя оставались. Друзья – это такие люди, которые ещё могут тебе пригодиться. А люди, которые не пригодятся – например, какие-нибудь бездарные провинциальные ведьмы – могут не надеяться даже на то, что на них просто внимание обратят.

Ронха не привыкла, чтобы с ней так разговаривали. Она уже давно взяла себе за правило на грубость отвечать грубостью, даже если не чувствовала гнева или раздражения – так было надо, чтобы не производить впечатление человека, которому можно безнаказанно грубить. Она бы, может, и в этот раз что-нибудь придумала, однако ей почему-то показалось, что их с Мильсом перепалка превратит Лееж во что-то вроде стула или тумбочки – в общем, в какой-то предмет мебели, рядом с которым можно делать и говорить что угодно, потому что ему всё равно.

– Считай, что мне просто нечего сказать, – буркнула Ронха.

И, зная, что разговор на этом окончен, она двинулась по направлению к порту. Оставаться здесь дольше было слишком тяжело.

***

Чёрное чудовище уже стояло у пирса. Из его трубы шёл дым, загрязняя чистоту закатного неба. Какие-то люди таскали длинные ящики чудовищу в пасть и пропадали там вместе с ними. И Ронха тоже должна была пропасть. Совсем скоро. И, может быть, навсегда.

До порта оставалась ещё примерно четверть крика. Впереди виднелся ярко-оранжевый глаз зажжённого маяка, бросавший блики на морскую гладь и на берег. Ронха остановилась и опустилась на корточки. Сняла с плеча сумку, чтобы не мешала, и поставила рядом.

Следовало попрощаться с родной землёй. Попрощаться правильно – хотя бы просто для того, чтобы она приняла свою дочь, если… когда та вернётся к ней.

Камни были холодны, и кончики пальцев почти тут же закоченели, стоило им прикоснуться к гальке.

Ты, которая хранит корни всего,

Не оставь людей, живущих на этом берегу…

Выругалась, помотала головой. Не в силах сосредоточиться, она вместо нужных слов принялась зачем-то читать заговор на урожайное лето! Причём даже не обратила внимания на то, что в солнечном сплетении не собирается сгусток силы, а значит, заклинание совершенно бесполезно – рождённое в пустоте, оно было направлено туда же, в пустоту…

Ронха снова попыталась собраться с мыслями. Закрыла глаза, призвала дар. Но от осознания того, что всё уже пошло наперекосяк – недостаточно уважительное отношение к земле, недостаточно торжественное прощание, всё неправильно, неправильно! – произнести нужные слова у неё по-прежнему не удавалось. Обычно Ронха не заучивала заклинания – одного прочтения, как правило, было достаточно, чтобы необходимые строчки потом возникли в голове сами собой. Древние колдуны безо всякой зубрёжки способны были найти правильные слова – те словно приходили сами по себе, их подсказывала чародеям природа.

А у Ронхи сейчас ничего не получалось. Абсолютно.

«Может, я потеряла дар?!»

Паническая мысль тут же вывела девушку из ступора. Вдруг, окунувшись в сознание Лееж, она заразилась её бедой?!

Но тут она наконец ощутила знакомое тепло в солнечном сплетении, и, некоторое время спустя, в её руке сформировался маленький, очень слабый заряд.

У Ронхи вырвался вздох облегчения.

Закинув сумку на плечо, она двинулась дальше, широко и свободно шагая по бренчащим камням. Ощущение в груди было такое, словно бы кто-то легонько щекотал ей сердце.

Удивительно, но, несмотря на всё, она, кажется, уезжала счастливой.

***

Причал встретил её смехом Тальвина – князь стоял на берегу, беседуя одновременно и с Ливком, и с незнакомой Ронхе девушкой с прямыми светлыми волосами чуть ниже плеч; судя по всему, это и была Нарай. Людей вокруг оказалось немного: моряки, рыбаки и рабочие, и никаких туристов. На берегу успокоившегося моря царил бы тихий, спокойный вечер – если бы не эта троица, чьи на редкость бодрые голоса бесцеремонно вспарывали тишину.

Ронха замедлила шаг и сунула руки в карманы куртки.

– А вот и Ронха! – воскликнул Тальвин. – Хм, а найти ещё менее подходящий наряд для путешествия ты не смогла?

Сам Тальвин был в том же плаще, что и накануне, а за плечами у него висел небольшой вещмешок защитного цвета, рождавший ассоциации со сказками о бродягах: не слишком надежный на вид материал, никакого каркаса; шнуровка да одинокая пуговица, чтобы застёгивать верхушку.

– Специально старалась, чтобы тебя порадовать, – широко улыбнулась Ронха, умело скрыв досаду. Её костюм ей самой казался очень удобным: любимая тяжёлая юбка тёмного-зелёного цвета, куртка, невысокие сапожки с загнутыми носами. Ещё когда она училась в Коэспэне, она видела в порту дам, приезжавших в столицу из разных стран с намерением «посмотреть свет». Вот их наряды точно можно было назвать неподходящими для путешествия: лёгкие платья, туфли на тонких каблуках, да в руках – легкомысленные кружевные зонтики от солнца. – И вообще, что тебе за дело, в чём я еду, князь?

– Просто если ты будешь тонуть в болоте, лично я тебя вытащить вряд ли смогу. Ну… разве что, оставив болоту твою юбку.

Девчонка, стоявшая рядом с Тальвином, прыснула.

– Извините, – сказала она и шагнула чуть ближе к Ронхе. – Меня зовут Нарай, я еду с вами до Лёгких Пещер. Я изучаю теорию магии в Институте Огня и пишу курсовик по воздействию синих саламандр на способности волшебников. Это очень актуальная тема, большие перспективы, вы понимаете…

Ронха оценивающе оглядела девушку. Той можно было дать не больше семнадцати, а ростом она была на полголовы ниже Ронхи. Выглядела Нарай очень по-столичному. У неё была какая-то модная разноуровневая причёска, которая, впрочем, не очень хорошо смотрелась на её жиденьких, липнущих к щекам и одежде волосах. Просторная куртка светло-серого цвета была утянута на талии широким поясом, а непромокаемые брюки заправлены в высокие чёрные сапоги, почти такие же, как у Тальвина. За спиной у девушки висел небольшой, но забитый под завязку вещмешок.

– Очень приятно. – В ответ на эту широкую насмешливую улыбку, Ронха выдала свою – короткую и снисходительную. – Тальвин, не будь идиотом. Разумеется, я не в этом буду ходить по Черевеску.

Это была правда, потому что в сумке Ронхи, помимо множества пузырьков с зельями, лежали штаны, запасная рубашка, тёплая жилетка и свитер ручной вязки, который мама вручила ей, когда она пришла предупредить родителей о своём отъезде. Ронха ещё тогда подумала, что лучше бы и не заходила – от таких неожиданных подарков потом весь день дышится с трудом; до сих пор вон комок в горле возникает, стоит только вспомнить…

– Ронха. – Понизив голос, Тальвин адресовал ей очень серьёзный и красноречивый взгляд. – Чем меньше народу будут знать о конечной цели нашего маршрута, тем лучше. Так что постарайся не говорить о ней так громко. Ладно?

– Нашёлся секретник, – буркнула Ронха.

– Конспиратор, ты имеешь в виду?

– Да. И вообще, я всё-таки надеюсь, что конечная цель нашего маршрута – это Кольцовый мыс.

– Это будет конечной целью нашего обратного маршрута. Я сейчас говорю о пути в Черевеск. Эта цель гораздо важнее.

– О, несомненно. Мы все об этом помним! И вряд ли забудем: ведь ты наверняка будешь постоянно напоминать нам о том, какая великая миссия на нас возложена!

Тальвин грозно сдвинул брови, покоробленный её скепсисом, но промолчал. Ронха самодовольно улыбнулась: наконец-то у неё появится возможность отыграться на нём за все унижения! Ради этого, пожалуй, стоило соглашаться на поездку!

– А ты знаешь, я тут Мильса видела, – сказала она. – Он сидит и ждёт, когда ты придёшь попрощаться с Лееж.

– Вот как. – Тальвин отвёл глаза. – Видимо, он неправильно меня понял. Я говорил ему, чтобы он приходил сюда, а не сразу к Лееж. Я бы пошёл, если бы смог… Но я не могу, у меня здесь ещё много дел… – Он с надеждой покосился на паром, словно бы ожидая, что оттуда появится одно из его многочисленных дел.

Ронха только обличительно хмыкнула – ей было очевидно, что князю вполне хватило одной встречи с Лееж.

Она приняла обеспокоенный вид:

– А как же Мильс? Он ведь слишком ответственный, чтобы покидать свой пост! Представляешь, если он опоздает на паром? Придётся совершать великую миссию без его участия!

– Не маленький, – отрезал Тальвин. – Сообразит прийти к отплытию… Эй, осторожней там!

Его рука метнулась в воздух, делая волнообразный жест, и застыла. Заряд был невидим, но по сжавшейся в кулак левой руке, Ронха поняла, что князь колдовал. Губы Тальвина, конечно, при этом даже не шевельнулись – он всегда хвастался тем, что может уместить заклинание в одну мысль, «не отвлекаясь на устную речь». Ронха тайно завидовала этому его умению: она свои заговоры тоже никогда не произносила вслух, но ей нужно было их прочитать хотя бы про себя, слово за словом, что занимало достаточно времени. Обычно Ронха высмеивала самодовольство Тальвина, но сейчас его мастерство пришлось как нельзя кстати – оступившийся на трапе человек уже в следующее мгновение словно бы увяз в пространстве вместе с ящиком, который он тащил на своей спине. Ещё мгновение – и грузчик медленно-медленно вернулся в вертикальное положение, встав на трап обеими ногами. Снова покачнулся – но равновесие восстановил, уже сам. Руки его машинально выровняли чудом удержавшийся на его спине ящик, пальцы вцепились в днище, словно в единственную опору в мире. Ящик этот был очень громоздким и широким, и бедняга-грузчик не мог даже поднять голову, чтобы оглядеться. Он просто неловко повернул её в ту сторону, откуда пришла неожиданная помощь, в надежде увидеть, кого благодарить, и понять, надо ли вообще это делать – ведь ему могло просто показаться, что кто-то поддержал его…

– Всё в порядке! – крикнул ему Тальвин, медленно опуская руку. – Идите.

Грузчик послушался, и несколько секунд спустя уже скрылся внутри парома – хотя в себя, кажется, так до конца и не пришёл.

– До чего же я люблю смотреть, когда кто-то так красиво колдует!.. – восхищённо прошептала Нарай.

– Все любят смотреть, когда кто-то колдует, – проворчал Тальвин, оглядываясь по сторонам. Его поступок действительно привлёк всеобщее внимание: люди косились на него, вполголоса переговариваясь между собой. – Шакката, я надеялся, что до отплытия обойдётся без колдовства – мне совершенно ни к чему, чтобы в Коэспэне потом говорили, что видели мага ночью на берегу… Подождите-ка, я вас оставлю ненадолго.

Тальвин, нахмурившись, покинул их компанию и подошёл к молодому рыбаку, что стоял поодаль и смотрел на них, держа в охапке высохшую сеть. Ронха не поняла, чем этот человек привлёк внимание князя. Разве что внешность у него была необычная: даже в свете уходящего солнца было видно, что у незнакомца кожа чуть темнее, чем бывает у уроженцев Кольцового мыса, а волосы, торчавшие из-под широкополой шляпы, черны, как уголь. Ронха не слышала, о чём именно они говорили, но тон у князя был начальственный, даже почти враждебный. Рыбак, неловко пожимая плечами, что-то лепетал ему в ответ.

К своим спутникам Тальвин вернулся мрачным и настороженным.

– Тэб Тальвин? – Ливк вопросительно поднял на него глаза.

– Всё нормально, – отмахнулся от него Тальвин. – Наверное… Каким-то я слишком подозрительным стал в последнее время.

– У этого человека такое интересное лицо, – заметила Нарай, с любопытством поглядывая на рыбака, который, от греха подальше, поспешил уйти с берега, вместе со своей сетью. – Как у незнакомца с портрета Маллия Аккильского…

– С портрета?.. – рассеянно переспросил Тальвин.

– Да! – с энтузиазмом подхватила Нарай. – В нашем Коэспэнском музее висит – мой любимый портрет! Я вообще люблю работы Маллия – у него такие краски и такая интересная композиция на всех картинах…

Ронху кольнула зависть. Она бы хотела разбираться в живописи, чтобы лучше понимать картины. Отец, который половину жизни прожил в столице, работая у одного князя, вроде Тальвина, пытался привить дочке любовь к искусству, и потому они с Ронхой, когда та была маленькой, хотя бы раз в месяц выбирались в музей. Музеем служил дом какого-то богатого, давно умершего коллекционера – там в одной комнате по-прежнему находилась его кровать с пологом, в другой – стол из какого-то очень дорогого дерева, а ещё стулья с резными спинками и хрустальная посуда. В остальных же комнатах мебели не было; там стояли статуи – белые, как молоко, и большие, как деревья, – и ещё интересные фарфоровые вещицы под стеклянными колпаками на маленьких подставках. А на стенах висели картины. Ронха не запоминала имён художников, но ей нравилось разглядывать лица людей, живших много лет назад – дам в дорогих красивых платьях, мужчин в старомодных камзолах и похожих на кукол детей. Ей также нравились полотна, где были изображены далёкие города, по улицам которых ходили странные бородатые старики, с ног до головы закутанные в белые простыни, и женщины с корзинами на головах; нравились дикие леса и берёзовые рощи. В одной из таких нарисованных рощ Ронха углядела как-то раз женщину с лирой. Когда она стояла рядом с картиной, то услышала, как какой-то импозантный мужчина, тоже любитель живописи, уверял свою спутницу, будто художник изобразил на полотне собственную жену в образе богини Сарен, отблагодарив тем самым супругу за то, что помогла ему излечиться от какой-то тяжёлой болезни… Но больше всего Ронхе почему-то нравилось на картинах море. С детства не питая к морской стихии никаких тёплых чувств, Ронха могла часами разглядывать полотна маринистов. Волны, отражавшие небо, раздувавшиеся от ветра паруса, походившие на облака и терявшиеся в облаках; штормы, даже морские сражения у каких-то далёких берегов – всё это приводило девочку в неописуемый восторг. Но особенной, сильной до душевной боли любовью Ронха любила ту картину, где был изображён один-единственный корабль; покидая коридор, образованный двумя полосками суши, он уходил в открытое море и устремлялся навстречу встающему солнцу. Золотистый свет лился с неба на морскую гладь, скользил по опущенным крыльям парусов и падал на палубу, где, при ближайшем рассмотрении, можно было увидеть одинокую фигурку – тёмную, не очень отчётливо прорисованную, но, вне всякого сомнения, смотревшую вперёд… Уже потом, когда Ронха училась в Коэспэне, она иногда приходила в этот музей, втайне ото всех, чтобы ещё раз постоять у любимой картины, чтобы сердце снова и снова сжималось от щемящей, необъяснимой, но всё же какой-то очень приятной тоски…

Только вот Ронха не могла ничего сказать ни про краски, ни про композицию этой картины. Зато автора она помнила. Это было единственное имя художника, которое она знала – ведь изучив какую-то картину до последней чёрточки, невольно запомнишь и табличку на раме. Поэтому после признания Нарай в любви к художнику по имени Маллий Ронха оборонила небрежно, не обозначая границ своего невежества:

– Я больше люблю Камола Аэл-Биена.

Тальвин фыркнул:

– Час от часу не легче. Одна любит художника, который рисует людей, похожих на касов, другая – художника-каса…

– Кто такие касы? – нахмурилась Нарай.

– Кас-шаллийцы. С представителем которых я, кстати, только что общался.

Нарай ахнула, поднеся ко рту руку:

– Это был кас-шаллиец?!

Тальвин пожал плечами:

– Их вообще в Лакенне хватает. Дезертиры бегут из Палрии на вольные хлеба… Но у кас-шаллийцев ведь не написано на лице, кто из них дезертир, а кто шпион.

– Бред. – Ронха скрестила на груди руки. Её почему-то уязвило то, что её любимую картину написал кас-шаллиец, хоть она и понимала, что художник наверняка жил задолго до того, как к власти пришла династия Саолго-Вуров. – Что шпиону Империи делать в Лакенне? Мы же с ними не воюем.

– Что значит, не воюем? – Тальвин неприязненно покосился на неё. – А что, по-твоему, я два круга делал в Палрии? Да, на нашей территории бои пока не ведутся, и официально война ещё не объявлена, но это вовсе не значит, что мы с касами не враги. И когда война дойдёт до Лакенны – а это вполне возможно – то добытые шпионами сведения могут оказаться очень полезными для Ширро Саолго-Вура. Кас-шалийцам будет гораздо проще победить нас, если они будут иметь представление о наших возможностях.

Он был так серьёзен, что на Ронху внезапно повеяло неотвратимостью страшного будущего. Война и великаны, вот что их ждёт. Неважно, доберутся ли они до Черевеска или нет – всё равно мир, который они знают, скоро перестанет существовать.

– Да не будем мы драться с Империей! – воскликнула Нарай взволнованно. – Все говорят, что если военные действия переметнутся через Долгогор, то куда разумнее будет сдаться!

– Кто – все? – устало посмотрел на неё Тальвин.

– Ну как… – Нарай растерялась. – Это же вопрос простого здравого смысла! Ведь когда великаны спустятся с гор…

– То мы будем драться с великанами. Или попробуем с ними договориться – ведь кас-шаллийский император как-то это сделал. Кстати, как? И где гарантия, что он выполнит свою угрозу? Люди видели, как он разговаривал с великанами – но о чём именно он с ними разговаривал? Слышно было только то, что они отвечали, а их ответы можно по-разному трактовать… И потом, когда придут великаны, ещё неизвестно, а вот если в Коэспэне окажутся кас-шаллийцы, то у нас поменяется валюта, появится новый язык, который через несколько лет станет нашим единственным языком, начнётся полная неразбериха во всех сферах жизни – включая, между прочим, и культурную, потому что если Аэл-Биена, как земляка, в музеях ещё оставят, то Маллия твоего повыкидывают на помойку. Повырубят леса, настроят каких-то совершенно диких сооружений, которыми уже застроены Саенса, Тоболь, Камальта – знаешь, такие, трёх- и четырёхэтажные дома с острыми синими шпилями, которые сразу указывают на то, кто именно хозяйствует в стране… Капитан Альместр, добрый вечер.

Неожиданная концовка этой речи объяснялась тем, что к ним подошёл довольно хмурого вида человек, приземистый и коричневый, как картофелина. Он был маленького роста – может быть, даже пониже Ливка, – но при этом как-то умудрялся смотреть на всех свысока. Его массивную фигуру обтягивал тёмно-синий костюм – брюки и плотная рубашка; из-под видавшей виды бескозырки торчали седые волосы, которые были чуть длиннее, чем это принято у людей в возрасте – они закрывали уши, спускаясь к шее. Образ довершала короткая окладистая борода и торчавшая изо рта чёрная курительная трубка – какой же капитан без трубки.

– Ребята занесли товар, – сказал он, проигнорировав приветствие. – Можете подниматься на борт.

– Спасибо. – Тальвин кивнул. Потом, вытянув шею, вгляделся в темноту поверх Ронхиной головы, и снова обратился к капитану: – Я был бы очень вам признателен, если бы вы проводили моих друзей. Мне нужно найти ещё одного человека.

– Хорошо, – ровным голосом ответил Альместр. – Только имейте в виду, что паром отойдёт ровно в одиннадцать, и никого ждать не будет.

– Да, я понимаю.

Тальвин поспешил прочь, искать Мильса, а остальные направились к парому.

Паром носил легкомысленное название «Мотылёк», которое не соответствовало ему совершенно – более громоздкой конструкции Ронха не видела никогда в жизни. Это был большой железный плавучий дом коричневато-красного цвета, созданный для перевозки тканей в город Виеп. Паромы часто ходили из Коэспэна в Виеп, потому как путешествие по морю значительно сокращало расстояние между этими городами – по суше, через Кольцовый мыс, да через весь полуостров Саэр-Ри, да по Лакеннскому побережью, путь получался вдвое длиннее. Почему Тальвин выбрал именно этот паром, а не пассажирский, который ходил по утрам, Ронха не знала, но подозревала, что делалось это тоже ради… ради этой, конспирации.

Поднимаясь по трапу, Ронха поняла, что имел в виду Тальвин, говоря о неудобстве её наряда. Одной рукой приходилось придерживать подол юбки, другой – сумку, а балансировать без помощи рук на узенькой дощечке, оказалось не очень-то просто. К тому же внизу, под трапом, виднелась щель между пирсом и корпусом парома, и там, в этой щели, зловеще плескалась чёрная вода.

«Море – как огромное тёмное сердце, – вдруг подумала Ронха. – Сердце, которое бьётся тысячекружьями…».

Ещё один шаг – и под ногами появилась неустойчивая плоскость палубы. То была очень старая палуба. Через её старый деревянный настил не проходила никакая энергетика, в нём не было той пульсирующей силы, которой полагается быть у живого, или не так давно срубленного дерева. А под этим мёртвым деревянным настилом было такое же мёртвое железо. И даже живой чёрной воде, этому огромному тысячекружному сердцу, не пробиться было своей энергией сквозь их бесчувственную толщу…

Нарай, которая шла перед ней, уже стояла у бортика, высматривая своего учителя. Ронха тоже приблизилась к бортику, но встала в шаге от него, а не вплотную.

Полумрак к тому времени сгустился уже настолько, что люди на берегу казались бесформенными тенями. Но зоркие глаза Нарай как-то различили среди них Мильса и Тальвина.

– Смотрите, идут! – воскликнула она и так перегнулась через перила, что Ронха не выдержала и зажмурилась.

– С вами всё в порядке, тэба Ронха? – участливо поинтересовался стоявший рядом Ливк.

Ронха истерично хихикнула:

– Какая я тебе тэба?

Она открыла глаза. Было видно, как внизу разговаривали Тальвин и Мильс. Издалека казалось, что они примерно одного роста – идеальная осанка Тальвина скрашивала разницу. Говорили маги слишком тихо, чтобы можно было разобрать слова, но напряжённость их беседы чувствовалась даже с такого расстояния. Зная, что Мильс и без того злился на Тальвина из-за его затеи, Ронха на мгновенье даже понадеялась, что он всё-таки передумает, плюнет на свои принципы и никуда не поплывёт.

Но, наверное, она слишком плохо знала Мильса, или просто недооценивала дар убеждения Тальвина, потому что к парому эти двое пошли вместе.

– Уже почти одиннадцать! Надо бы осмотреться здесь до того, как отплывём… – Нарай отошла от бортика и отправилась исследовать палубу.

– Вы зря волнуетесь, – сказал, тем временем, Ливк. – Я ни разу не слышал, чтобы пассажирский или грузовой паром, шедший в Виеп, потерпел кораблекрушение. Ведь здесь довольно спокойное море – я имею в виду, между нашим полуостровом Саэр-Ри и континентом; здесь почти не бывает бурь… Вот если бы мы обходили Кольцовый мыс с востока, тогда да – там есть одно быстрое холодное течение, которое очень сложно преодолеть и, кажется, попадаются рифы…

– Ты как будто там плавал, – прошептала Ронха. Она смотрела на полоску леса, которая становилась темнее буквально на глазах, на горстку людей, копошившихся на берегу, на склон холма, облепленный маленькими домиками, и не могла говорить вслух – могла только шептать.

Тем не менее, Ливк её всё-таки услышал.

– Я никогда не плавал на кораблях, – сказал он, вздохнув. – Но я много читал о Зелёных Островах. И о том, как добраться до них по морю.

– Почему именно о Зелёных Островах? – спросила Ронха, снова шёпотом.

– Потому что Зелёные Острова… – Ливк снова вздохнул. Ещё более тоскливо, ещё более тяжело. – Это такое место, тэба Ронха… Это просто удивительное место.

– Ты же не плавал… Значит, ты их никогда не видел. Откуда ты знаешь?

– Просто знаю, – гордо ответил Ливк. – Так же, как и то, что когда-нибудь их увижу. Уж помяните моё слово.

Ронха вздохнула. У неё не было Зелёных Островов, о которых можно было бы мечтать. Да ей и нельзя было мечтать о далеких землях – потомственной ведьме Кольцового мыса положено интересоваться только той землёй, которой она принадлежит… А если говорить совсем откровенно, мечтать она разучилась уже давно. Даже странно было представить, что девочка, гулявшая вон по тому лесу, казавшемуся отсюда бесформенной, трепещущей, как парус на ветру, тенью, мечтала о том, какой она будет сильной и мудрой волшебницей, когда вырастет…

– Ты можешь называть меня просто Ронхой. И на «ты».

– С вашего разрешения, я всё-таки буду вас называть на «вы», и тэбой.

– Но почему? – Ронха, непонимающе нахмурившись, повернула к нему голову.

– Потому что я знаю своё место, и не хочу, чтобы вышла путаница… Это сложно объяснить. Постарайтесь не обижаться на меня.

– Я не обижаюсь… Просто это странно.

– Для меня это правильно. А вы, конечно, называйте меня так, как вам удобнее.

Ронха снова обратила взгляд к родному берегу.

– Почему ты едешь вместе с Тальвином? Он тебе тоже за это денег обещал? Чтобы ты смог отправиться на эти свои… Зелёные Острова?

– Тэб Тальвин… – Ливк задумался. – Он очень правильный человек. Поэтому я с ним и еду. Хотя деньги – это тоже хорошо.

Ронха фыркнула:

– Правильный… Ты давно с ним знаком?

– Не очень. Чуть меньше месяца.

– Боюсь, тебя ждёт разочарование в будущем. Тэб Тальвин, – презрительно произнесла Ронха, – умеет производить хорошее первое впечатление. Кстати, откуда ты вообще его знаешь?

Ливк ответил не сразу:

– Мы познакомились в Долинах Света. Я привёз туда почту… Я, видите ли, какое-то время работал почтальоном.

– Да, это видно по твоей куртке… И что, ты бросил работу, чтобы поехать с ним в Черевеск?

Ронха сама устыдилась тому, как насмешливо прозвучал её голос. Когда-то она вообще не умела насмехаться, а теперь нормально разговаривать и не получалось уже…

Однако Ливк не обиделся.

– Вы ведь тоже бросили работу, чтобы поехать с ним в Черевеск.

– Да, но он не оставил мне выбора! – с излишней, пожалуй, горячностью воскликнула Ронха. Ситуация, в которой она оказалась по милости Тальвина, по-прежнему давила на её гордость, даже несмотря на то, что определяющим фактором оказалось пророчество фелии. – У меня ведь есть дом, Ливк. Маленький хорошенький домик, оплетённый девичьим виноградом…

– Я знаю, – кивнул Ливк. – А у меня – Зелёные Острова.

Протяжно, надрывно загудел «Мотылёк». Из его трубы вырвалось какое-то совсем уж невообразимое количество чёрного дыма, которым заволокло на мгновенье всё вокруг…

Они уезжали.

Пора было уходить с палубы.

5.

Это была очень непростая для Ронхи ночь. Она зловеще шелестела волнами. Она ломилась беззвёздной тьмой в иллюминатор. И, самое главное, качала паром.

По-прежнему не было никакой связи с миром вне каюты. Ронха понятия не имела, откуда она возьмёт магическую силу, если вдруг придётся колдовать… Разве что можно было бы сунуть руку в море, но, во-первых, до воды было не достать – что тоже, кстати, выводило из себя: вода была всюду, но она была недосягаема! – а во-вторых, у Ронхи никогда прежде не получалось договориться с морем. Сила, таившаяся в волнах, отказывалась внимать её просьбам: она была вёрткая, как угорь, и проплывала сквозь пальцы, не давая возможности её ухватить. Вокруг не было ничего надёжного, ничего привычного. Ни живой земли под ногами, ни деревьев, ни лесных зверей, которые так часто ей помогали. Всё это осталось там, на берегу. Здесь же мир был холоден, твёрд и нем.

Единственным живым существом в каюте была Нарай, дрыхнувшая без задних ног на соседней койке. Немного погуляв по палубе, Нарай пришла, разложила вещи и легла. Уснула она, судя по всему, практически сразу же. Девочка не ощущала никакого беспокойства, как будто всю жизнь провела на кораблях. Её не пугало море вокруг, она не чувствовала, как уходит от неё земля, не чувствовала этой томительной разлуки и страха, хотя прежде, по её словам, никогда не покидала Саэр-Ри.

Но если у Нарай проблем со сном не возникло никаких, то Ронхе удалось задремать очень нескоро и очень ненадолго. Когда она проснулась, небо в иллюминаторе было нежно-нежно-голубым, рассветным. По-прежнему шелестели волны, по-прежнему качался паром. Нарай спала.

Ронха встала с койки и принялась одеваться. Ей очень хотелось на воздух. На открытое пространство, где было бы меньше этой мёртвой древесины вокруг.

Наверху дул холодный солёный ветер. Солнце казалось белым. Поплотнее укутавшись в куртку, Ронха, слегка пошатываясь, побрела по палубе. Кивнула матросу со шваброй, но отвлекать его не стала – он вряд ли был расположен к разговорам. К тому же, по палубе прохаживался капитан Альместр, который в свете утра казался ещё более угрюмым, чем накануне.

– Как спали, тэба Ронха? – поинтересовался капитан. Он, по всей видимости, старался быть учтивым, но его коричневое лицо, в котором просвечивало что-то первобытное, губило всё впечатление.

Ронха хотела было сказать, что спала она отвратительно, но на память пришли отцовские уроки хорошего тона.

– Просто превосходно, благодарю вас.

Капитан кивнул и, сочтя свой долг выполненным, двинулся дальше по свеженадраенной палубе. Ронха тоже – в противоположном направлении.

На корме неожиданно обнаружился Тальвин – он сидел, прислонившись спиной к бортику. Вид у него был задумчивый, серые глаза, казалось, пытались разглядеть что-то в высоком светлом небе. Ронха тоже посмотрела вверх, но не нашла в прозрачной голубизне ни птицы, ни облачка, ни какого-либо ещё достойного внимания объекта. Когда она опустила голову, Тальвин уже заметил её.

– Не спится? – спросил он.

– Тебе, я смотрю, тоже. – Ронха отвечала довольно резко: каждый раз при взгляде на Тальвина она невольно вспоминала ненавистную расписку, мысли о которой тут же вызывали в ней бессильную горечь, злобу и желание подчеркнуть свою независимость от этого человека.

– Угу. – Тальвин снова принялся созерцать подкрашенный рассветом небосвод. – Я рано просыпаюсь. Привычка… Вчера кто-то «посланника» отправлял. Ты не заметила?

Ронха с трудом сообразила, о чём он говорит. Но потом всё же вспомнила: она видела пару раз «посланников», когда училась. Это были такие светящиеся шарики, с помощью которых волшебники обменивались друг с другом какой-либо информацией. Выглядело вроде бы и неказисто, но уровень магии – восьмой.

– Нет. – Ронха пожала плечами. – Может быть, Мильс отправил?

– Может быть. Хотя «посланник» летел практически наравне с нашим паромом, а потом обогнал его – значит, вряд ли его отправили с «Мотылька»… Садись, чего стоишь.

Он разговаривал с ней просто, как со старой доброй приятельницей. Как будто за пазухой у него не лежало документа, который связал их до конца их жуткого путешествия. Как будто Тальвин не знал, какую власть имеет над ней благодаря этой бумажке. И как будто он всегда был на её стороне, а не на стороне Лееж.

Впрочем, Ронха всё равно не хотела возвращаться в каюту. Она пожала плечами, пытаясь при этом принять вид небрежный и независимый, и села в паре шагов от Тальвина, поджав под себя ноги и привалившись к борту. Вся подобралась, попыталась сосредоточиться: так как разговор зашёл о сложных заклинаниях, то существовала вероятность, что придётся быстро придумывать колкие ответы.

– «Посланника» твоего могли просто отправить из Коэспэна, – сказала Ронха.

– Разумное предположение, – кивнул князь. – Какой-нибудь приезжий, студент Института Огня, который захотел послать весточку своей родне… – Он вздохнул. – Всё вроде бы сходится, но институт не так давно открылся, у тамошних студентов вряд ли хватило бы подготовки…

– Можно подумать, способности мага увеличатся, если он зазубрит наизусть параграфы из учебников и выполнит какие-то дурацкие упражнения.

– Любые способности увеличиваются, если их развивать, – возразил Тальвин. – То, что ты до сих пор не поднялась выше «трёшки», говорит не о том, что стандартная система обучения магов не работает на уникальной тебе, а о том, что ты ничему и никогда не хотела учиться.

«Началось», – обречённо подумала Ронха.

Но теперь она знала, как себя вести.

– Ой, завёл старую шарманку! – со смешком воскликнула Ронха. – Конечно, я понимаю: создание «посланников», наверное, является признаком высокого мастерства. Да только мне в моей работе это совершенно не нужно. У меня и без того хватает дел.

– И что, тебя устраивает твоя работа?

Однако ответить Ронха не успела – в этот самый момент к ним подошёл Мильс. Тальвин его увидел первым и, в знак приветствия, кивнул; Ронха же кивнула только тогда, когда Мильс сам пробормотал пожелание доброго утра.

Она невольно улыбнулась, глядя на то, как Мильс, кутаясь в помятую чёрную куртку, стоит посреди палубы, словно раздумывая, остаться ли ему здесь, или вернуться в каюту, где не так много яркого света и, наверное, гораздо теплее. Было что-то удивительно трогательное в том, с каким недовольством он щурился на солнце. Мильс как будто был существом, рождённым для темноты; он был создан для ночи, для сумерек, для полумрака огромных библиотек. Темнота преображала его, делала более значительным, как, например, накануне, когда Ронха даже немного испугалась, заметив на берегу его длинную чёрную фигуру. Сейчас же он по-прежнему был одет во всё чёрное, но выглядел при этом каким-то беззащитным и немного смешным.

– В моей работе моя жизнь, князь, – несколько запоздало ответила Ронха на вопрос Тальвина. – Как она может меня устраивать или не устраивать?.. Мильс, если ты собрался дымить, то сядь подальше от меня. Не выношу табак.

Мильс, который как раз доставал портсигар, недоумённо посмотрел на неё, пожал плечами и уселся по другую сторону от Тальвина, только ближе к правому борту, чтобы удобнее было скидывать в воду пепел. Таким образом, получилось, что сидели все вроде бы вместе, но на довольно значительном расстоянии друг от друга: Тальвин в центре, и они с Мильсом по бокам.

– Я очень хорошо представляю тебя в старости, Ронха, – сказал князь. – Сварливая бабка, которая за пару мелких монет может произнести заговор на хороший урожай. Урожая, правда, это всё равно не принесёт, потому что все эти заговоры яйца выеденного не стоят, но некоторые суеверные хозяюшки вполне могут пользоваться тобой как бы на всякий случай – хулы-то всё равно не будет, а вдруг ещё и поможет?..

– Ну конечно! – Ронха весело хлопнула в ладоши. – Ты не мог не начать меня оскорблять! Я даже ждала этого. Всё-то думала, чего же мне недостаёт?..

– Разве я тебя оскорбил?.. Ох, прости, пожалуйста. Действительно, женщины не любят, когда им напоминают о том, что однажды они превратятся в старух. Может, и правильно – зачем, в самом деле, об этом задумываться? Какая разница, что будет через много-много кругов?.. Но вообще я это просто к тому говорил, что ты на редкость предсказуема, как и куча других подобных тебе так называемых шептуний и шептунов. Вот скажи мне честно и откровенно, что нарисованная мной картина не соответствует действительности, и что уже сейчас всё не так.

– Конечно, всё не так! Моими предками, да будет тебе известно, были жрецы богини Сарен, и мы с матерью – единственные, на данный момент, наследницы этого клана!..

– Мне известно, – проворчал Тальвин. – Это было первое, что ты сказала, когда мы встретились в лесу. Причём мне кажется, я и прежде это слышал… Может быть, ты упоминала об этом, когда жила в замке?

– Может быть, – с достоинством отозвалась Ронха. – Потому что так оно и есть. Я дочь своей земли, и горжусь этим.

– Дочь своей земли? – переспросил Тальвин. – Это как?

– Это значит, что я с детства гуляла по лесам и болотам, учась понимать язык деревьев, животных и птиц. Это значит, что я пришла из низин, во мне говорят подземные родники, и я знаю, как это бывает, когда твоими глазами смотрят на мир змеи и другие твари из глубоких лесных нор…

– Да, тут мне не в чем с тобой тягаться, – вздохнул Тальвин. – Про меня можно сказать лишь то, что я слез с холма.

Ронха невольно рассмеялась над неуместной патетикой своих слов; когда она говорила, ей казалось, что фразы складываются удачно и красиво, но после слов Тальвина поняла, насколько это всё нелепо звучит.

– Я всего лишь хотела сказать, – заключила она, уже спокойнее, – что мне доступны тайные знания, и жителям Дымного это известно. Так что я не та ведьма, к которой ходят «на всякий случай». Все знают, что я чего-то да стою в своём ремесле.

– В самом деле? – небрежно оборонил Тальвин.

Он умудрился сказать это таким тоном, что Ронха тут же начала снова закипать.

– Да спроси кого угодно у нас в посёлке! – воскликнула она, разворачиваясь к князю. – Любой тебе скажет, что я – та, кого принято уважать и бояться. Та, к кому люди приходят за чудом…

– Видимо, потому что больше не к кому, – негромко заметил Мильс, который, казалось, вообще не слушает разговор.

– Ничего подобного! – ещё больше распалилась Ронха. – Если бы моё колдовство им не помогало, они бы и не шли! У меня даже постоянные клиенты есть! Все в Дымном считают меня очень могущественной!

– Просто у них маленькие запросы, – сказал Тальвин. – В Коэспэне бы живо раскусили, что никакая ты не могущественная.

– Да мне плевать, что подумали бы в Коэспэне! Для людей, среди которых я живу, моих возможностей достаточно! А так как там я буду жить всё время, то совершенно не вижу смысла подстраиваться под коэспэнских чистоплюев!

– То есть, такое слово, как «саморазвитие», тебе незнакомо, – заключил Тальвин. – Впрочем, я как раз с этого и начал, если помнишь – ну, когда сказал, что ты ничему не хочешь учиться.

– Почему же, знакомо. Но я совершенно не вижу смысла прыгать выше головы. Я прекрасно знаю предел своих способностей. И ты его тоже прекрасно знаешь – ты же столько всего по этому поводу мне говорил!

– А ты злопамятна, – ухмыльнулся Тальвин.