Читать книгу Учат в школе. Часть первая - Мария Макеева - Страница 4

Я долго думала с чего начать писать объяснительную. Начинать всегда надо с начала, а мое «начало» уходило в далекое прошлое – в советские годы, когда судьба людей была предопределена. То есть если человек хотел стать хирургом, то он учился на хирурга, становился хирургом и потом всю жизнь работал хирургом. Я мечтала стать Аллой Пугачевой, и все делала для этого. Училась, пела, выступала. Моя мечта должна была сбыться. Но юность угодила в 90-е, которые внесли свои поправки в советскую стабильность. Столкнувшись с первыми особенностями развала СССР, я поняла, что на новом рынке труда «Аллы Пугачевы» не пользуются спросом вообще. Раньше их распределяли по деревням и весям, внося, тем самым, искусство в русскую глубинку. А сейчас мои сокурсницы очутились в многообещающем бизнесе «Гербалайф», и я последовала за ними. Посещение компании принесло мне удачу. Я познакомилась с перспективным, как мне казалось, трубачом, мечтающим стать Луи Армстронгом. Однако уже в начале в 90-х коллективы оркестров учились работать без денег, за идею. Лишние Армстронги им были не нужны – своих кормить нечем. Поэтому после консерватории, мой «Луи» затарился продукцией сетевого маркетинга и, не сумев продать ее, отправился трудиться на стройку. Якобы временно, пережидая, когда страна снова повернётся лицом к великому искусству. А «Аллу Борисовну» с грехом пополам родители вытащили из «перспективного бизнеса», пристроив в обычную школу Организатором детского движения. Таким, в 90-е после утраты пионерии, было новое название старой должности пионервожатого.

– Ну, привет, проходи. Музыкант, значит? – радостно потёрла ладошки моя первая в жизни начальница, завуч по воспитательной работе. – Это хорошо, что ты музыкант. А я Валентина Петровна. За глаза меня зовут все «Валька», но я не приветствую панибратство. Хотя тут всем клички дают. Школа ж, блин.

От такой тирады я замерла в дверях, не зная, что делать дальше.

– Да ты проходи, – добродушно распорядилась она. – Вот твой стол, правда, стула нет. Но он пока и не нужен. А потом украдёшь где-нибудь.

Повинуясь, я вошла в кабинет и встала за стол, готовая простоять за ним весь рабочий день. Неизвестность всегда пугает. И я, как и все музыканты, будучи человеком тонкой душевной организации, откровенно боялась новой непонятной работы, столпотворения безумных детей и начальницу.

– Да ты не бойся, – словно прочитала мысли Валентина Петровна. – Наша работа ответственная и динамичная. Скучно точно не будет. Посмотрела на свой стол? И хватит. Вот первое задание. Пока урок не закончился, обойди все классы. Познакомься с детьми и учителями. А заодно объяви о том, что завтра в школу надо прийти на час пораньше и принести с собой цветные мелки. Проведём с тобой конкурс рисунков на асфальте. Как тебе идея?

Я открыла рот, чтобы попросить Валентину Петровну сходить со мной хотя бы в один класс. Показать, как правильно надо знакомиться. Но она посмотрела на часы.

– Шевелись быстрее, пока урок не закончился. На перемене разбегутся – не соберёшь.

Завуч не поленилась поднять со стула толстый зад, подбежала ко мне и бесцеремонно вытолкала из кабинета, демонстративно закрыв за мной дверь.

Я осталась одна в длинном школьном коридоре с множеством дверей, за которыми шёл волшебный процесс обучения. Знакомиться, оказалось, не так уж и страшно. Учителя не ругались за то, что я прерываю урок, а наоборот, радовались моему появлению. Дети почему-то шумно хихикали надо мной. Но при этом старательно записывали в дневник, что завтра в школу надо прийти за час до уроков и принести цветные мелки для участия в конкурсе. Но как бы позитивно не проходило наше знакомство, что-то меня напрягало во всем этом. То и дело где-то глубоко в подсознании мелькала мысль о несуразице происходящего. Перед очередным кабинетом я притормозила и задумалась. По алгоритму вроде все верно. Захожу в класс, извиняюсь перед учителем, здороваюсь, представляюсь и доношу информацию о конкурсе. Что же меня настораживает? Успокоив себя, что выполняю поручение строго по инструкции, решила не паниковать. До звонка обошла все классы на втором этаже, на котором и располагался наш с начальницей кабинет.

– Управилась, – отчиталась Валентине Петровне. – Правда, остался ещё третий этаж, но туда пойду после перемены.

– Молодец, – похвалила начальница, не отрывая головы от какой-то писанины. – Третий этаж обходить не надо. Там дети не учатся. Сплошные подсобные помещения и швейный кооператив. Так что на сегодня свободна, а завтра придёшь на час раньше – конкурс провести.

– Вы тоже придёте?

– А мне, зачем приходить? Тебя для чего сюда взяли? – обозлилась она.

– Так я же даже не знаю, что они рисовать должны…

– А тебе и не надо знать, – отрезала Валька. – Этот конкурс у нас проходит постоянно. Дети знают что рисовать. Что захотят, то и нарисуют. А завтра комиссия будет. Вот и увидят, что воспитательная работа у нас ведётся на высшем уровне.

Я стояла с открытым ртом и не понимала. Вопросов в голове крутилось великое множество, но какой из них задать, я не знала.

– Чего встала как пень? Иди домой пока я не передумала, и не мешай мне работать.

Дважды выгонять меня не пришлось. Я схватила сумку и покинула кабинет. В целом, Валентина Петровна мне понравилась. Она казалась добродушной и простой тёткой, которая в лоб говорит все, что думает. Такая не будет сплетничать за спиной, и обсуждать по углам учителей. Вывалит все в лицо, и живи с этим. Даже сердилась она по-доброму, совсем не злобно. По крайней мере, так мне показалось в свой первый рабочий день.