Читать книгу Голос и звук - Мария Максимова - Страница 2

– Посвети мне, пожалуйста,

сквозь облака

фонарем Диогена…

– Озябла рука…

Зеленые сестры на том берегу

лепечут о лете, растут на бегу.

А тот, что рыбачил, из тыщи один,

выходит, смеется, ловец-властелин.

Растерянно машет рукой,

и просит, но кто-то другой…

Дремучий валежник,

растрепанный путь,

где мир разгребает железную жуть,

а брат со сестрою глядят в водоем

и пьяною лютней глумятся вдвоем.

Ночь со среды на четверг… Что же делать, чем буду утешен?

Спелою вишнею сыплется лето в ладони,

великанов и карликов, и крепость из черных кораллов

тушью густою выводят на влажной бумаге.

(Чтобы равными стать, необходимо упразднить промежуток).

Прочь гнет грядущего, не лучше ли

мастерство рисовальщика Ху, независимость расстояний.

В Цементной Слободке сойдемся мы вновь

и найдем отшлифованный камень

или косточку персика, обглоданную хрустящей волною.

Вода поднялась, просыпайся, железное сердце

(бальные тапочки пахнут харбинской смолой).

А потом расскажи, где китайский олень, где бумажное небо, –

вязнет в бархатном кашле бесчувственный мальчик-тапер.

Слышу, треснул рассвет и червивою розой раскрылся,

серафимом обугленным падает ночь на ковер.

Им не удастся меня убедить

беглым течением красноречивой строки,

научить вычурным поклонам, изысканной маете –

натягивая среди ночи на голые плечи пиджак,

не прохриплю о согласии на неродном языке.

Мягкая пыль стелется бахромой,

рваный край жизни набухает воровскою пеной,

отвесные скалы лижут взгляда ладонь,

голод скребется черствою коркой по звериному чреву.

Кормчий – отсутствие силы, побег омелы в руках,

гибкое просторечие червленой тяжелой лозы, –

скольжение по небритой щеке назойливой медоточивой слезы

подобно полету ангела по стеклянному разогретому небу.

Настоящее дело стелется как трава,

никнет ракитою в лоно лесных запруд.

Зверь, что крадется по следу, знает волчьи права

и не останется там, где его запрут.