Читать книгу Игры с прошлым - Мария Муравьёва - Страница 2

Медовая Фея

Когда наступало утро, она таяла в рассветных сумерках, чтобы родиться вновь с закатными лучами. Небо расцветало касмеями, а луга отражали самих себя в речной воде. Где-то вдалеке мычали первые вышедшие на выпас коровы, и посвистывал кнут пастуха. На траву опускались бриллиантовые россыпи росы, обещая жаркий день начала лета. Тон спал, положив под голову скатанную куртку. Ему снилась тающая Медовая Фея.

Нет, феей она, конечно, не была, – скорее уж, ведьмой или колдуньей. Но Тон так хотел, чтобы она стала феей, что та согласилась носить чуждое для себя звание. Да, и к мёду она никакого отношения, скорее всего, не имела, просто в их первую встречу немного испачкалась в сладком лакомстве, и Тон, не скрывая удовольствия, слизывал его с пальчиков и щёчек новой подружки. Так всё началось. Каждая ночь дарила им новые встречи: и не важно, где останавливался на ночлег путник – нежная возлюбленная оказывалась в его объятиях с последним лучом заходящего солнца.

Тону недавно исполнилось тридцать три, Фее – перевалило за три сотни. Тон был смугл и кареглаз, Фея смотрела на мир сердоликовыми очами из-под белоснежной чёлки. Тон не имел за душой ничего, кроме своей свободы и старой замшевой куртки, Фее были доступны все богатства мира. Тон мог открыто наслаждаться солнечным теплом, Фея – таилась во мраке, чураясь дневного светила, которое было для неё подобно смерти.

Их роднила только ночь.

От заката до рассвета молодой мужчина проводил свою жизнь между мирами – на краю Бездны, в преддверии Парадиза. От рассвета до заката – шагал он по просторам земным, не различая стран и наречий, питаясь купленным на случайные заработки. Так зимы сменяли лета. Старая куртка окончательно износилась, свобода приобрела оттенок одиночества.

В это утро на зелёном лугу на берегу речки Тон решил, что больше не станет просыпаться, не будет отправляться в путь, не имеющий конца. Он хотел навсегда остаться с Феей в её мире. Но Фея только улыбалась и таяла – становясь прозрачнее и бесплотнее с каждым вновь рождённым солнечным лучом. Когда образ её окончательно стёрся, Тон закричал. В этом крике было столько отчаянья, что мир на мгновение замер и начал рассыпаться. Нет, окружающий луг не опал земляными комьями в бездонный провал, и небо не потускнело в своих красках. Рушился только мир Тона: кусочек за кусочком, сегмент за сегментом стирал ластик безысходности, пока не наступила Белая Пустота. И в центре этой пустоты гулко билось, пульсировало одинокое сердце.

Фея появилась ровно в назначенный час. Легонько прикоснулась тонкими пальчиками к уснувшему навсегда сердцу, и из него – тонкими струйками – потёк мёд. Она ловила его губами и счастливо улыбалась.

Доверься мне

Одни зовут меня Иисус,

Другие – Люцифер.

Мне имя тайное – Искус,

Хранитель Высших Сфер.

Когда твой дух горит в огне —

доверься мне.

Я прихожу в ночной тиши

И в суматохе дня,

Влекусь на тайный зов души

И хоронюсь в тенях.

Тебя я стерегу во сне —

доверься мне.

В моих глазах костры войны,

А в сердце – холод дна.

Моим услугам нет цены, —

Мне плата не нужна.

Лишь позови, приду извне.

Доверься мне!

Злая колы-бельная

Ночь спустилась на кроватку,

улыбнулась синим ртом:

«Спи, младенчик, сладко-сладко.

Горько – это всё потом».

Затуманит, задурманит,

в дальний лес уволочёт,

там к виску прильнёт губами —

кровь по горлу потечёт.

«Ты к чему не спал, глупышка? —

лупал глазками во тьму.

Я теперь тебя, как мышку,

цепко в коготки возьму.

И затеплится лампадка

над игрушечным крестом».

Ночь спустилась на кроватку,

улыбнулась синим ртом.

Всё по-прежнему

Я с небес за тобой наблюдаю,

но коснуться, увы, не могу…

Мои слёзы дождём опадают,

возвращаясь росой на лугу.

Я пророс бы сиренью душистой

под твоим приоткрытым окном,

или елью пахучей, смолистой

в зимний праздник украсил твой дом.

Только ты бы того не узнала.

Не заметила. Не поняла.

Всё по-прежнему. Гомон вокзала.

Скорый поезд. Два белых крыла.

Пустота

Когда тебе делают больно,

наверное, стать должно больно…

А если внутри стало пусто –

не горько, не тяжко, не грустно –

пусто,

как будто все чувства

выжгло палящим зноем,

словно траву на поле, -

скажите, что это такое?

когда не осталось боли…

Апокалиптично-задумчивое

Когда закончится мир

и воцарится «бедлам»,

из миллионов квартир —

к высоким синим холмам

поток людской потечёт,

ища защиту и кров.

Когда огонь или лёд

сотрут уют городов,

и для остатков живых

хлеб станет высшим из благ,

когда с улыбкой «под дых»

впечатан другу кулак,

кто среди бывших людей

себе скомандует: «СТОП!»?

Сосед готовит детей,

пустив жене пулю в лоб.

А тот смешной старичок,

что так любил крепкий ром,

закинул трос на крючок —

качается над двором.

И с каждым днём больше крыс,

и ещё больше ворон.

И вот уже здравый смысл

ты видишь в мире таком.

И понимаешь, что смерть

бывает очень сладка,

особенно, если сметь

чужую жизнь – с молотка…

И если вправду такой

исход готовит наш век,

скажи, какою тропой

пойдёшь в нём ты, Человек?

Не важно

Разве важно – о чём? если небо устало гореть,

если бредит дождём и боится навек умереть.

Разве важен ответ? если море восходит звездой,

растворяя свой свет в безграничье пустыни земной.

Разве важно – за кем? если сердце стучится в висках,

если внутренних схем паутина рассыпалась в прах.

Разве важен исход? если вся твоя жизнь – балаган,

и последний восход свой ты льёшь вместо водки в стакан.

А солнце зашло на востоке

Сегодня солнце зашло на востоке.

Во сне люди видели небо

И лунного света потоки.

А лошади чавкали хлебом

И били копытами стойла.

Вокруг завывали собаки,

Почувствовав запах застоя,

И славили таинство драки.

Напуганно ухали совы.

Журчала вода в водостоке.

Стучали угрюмо засовы.

А солнце зашло на востоке.

Я тебя встречу

Уходи.

Даже если не ждут.

Даже если –

босыми ступнями

по холодному льду кривотолков.

Я сдержу их –

они не поранят.

Я поверю –

ты станешь удачей,

принесёшь мне

счастливый билетик.

Уходи.

Даже если метели

заметают следы.

Если звезды

навсегда затерялись в тумане.

Я зажгу своё сердце

и светом

озарю тебе путь до ночлега.

Стану ветром

вести твой корабль,

не позволю

разбиться о рифы.

Уходи.

Но, устав от дороги,

возвращайся,

и я тебя встречу.

Чтобы жить

Я пью чужую боль, как молоко,

как лауданум для мятежной плоти.

На сердце – хаос, но душа – на взлёте

стремится в небо робко и легко.

Как мало нужно, чтобы воспарить! —

сквозь горе и терзанье, крик и муки.

Пока один заламывает руки,

другой находит силы, чтобы жить.

Дитя человеческое

Я был рождён почти сто лет назад, —

Дитя всененавидящего века.

Во мне усилья человечьих чад,

Хоть я и не похож на человека.

Мне сердцем стал железный агрегат,

Что не подвластен боли и сомненьям.

И в миг любой, как много лет назад,

«Забьется» он, свершив предназначенье.

Быть может, буду найден я в лесу

Или в песке откопан строй отрядом.

Я был рождён людьми, как Божий суд.

Я должен стать взорвавшимся… снарядом.

Когда люди разучились мечтать

Было грустно, и небо плакало звёздными слезами. Мальчик и девочка, держась за руки, шли по крыше. Песочный кот сидел на трубе и слизывал капли дождя с промокших крыльев.

– Безобр-р-разие, – сказал кот. – Звездопад в марте – это нарушение всех правил закономерности.

– Молчи! – прикрикнул мальчик и больно стукнул хвостом по лысой морде кота. – Неужели не видишь, она снова стала красной.

Кот взглянул на луну и увидел, что она действительно красная.

– Опять кто-то играл со спичками, – бесцветно сказал он и спрятался в своих расправленных крыльях.

Мальчик и девочка, всё так же держась за руки, подошли к краю крыши и сели на карниз. Горячий ночной ветер легко позванивал колокольчиками, вплетёнными в их гривы. Девочка покрутила миловидной головкой и, резко выбросив язык, поймала пролетавшую мимо муху.

– Как красиво серебрится сегодня бездна, – сказала девочка и облизнулась. – Мне даже захотелось жить. Кот недовольно хмыкнул из-под сложенных крыльев, но промолчал.

– Ну да, захотелось, – услышала его робкий протест девочка. – А что же в этом плохого? – А я что? Я ничего, – тут же ретировался кот, не желающий ещё раз получить по физиономии стальным хвостом.

– То-то же, – просвистел мальчик, не открывая рта. – А то я бы тебе…