Читать книгу Во что бы то ни стало - Мария Мусина - Страница 4

Виктор был согласен на комнату в Измайлове. Она ему даже понравилась. Он надолго остановился у окна, изучая соседний дом, слишком близко стоящий, потом обернулся:

– Хорошая комната.

Юлия просияла в ответ.

– Да, – прозвучало уже более уверенно, – хорошая комната.

Виктор снова отвернулся к окну. Высокий, широкоплечий, он как-то вдруг жалко ссутулился, так что Юля даже струхнула: не плачет ли? Но Виктор обернулся и улыбнулся Юлии – печально, но все же улыбнулся:

– Все в порядке. Меняемся.

– Какой он грустный, – сказала Юля, когда они довезли Виктора до подъезда дома на Коммунистической.

– Будешь тут грустным.

– Вот они возьмут с Леной и помирятся. И не будут с нами меняться.

– Готовься к худшему. Тогда не так расстроишься, если этот обмен сорвется.

– Что ты такое говоришь? Почему, собственно, он должен сорваться? Ни в коем случае. Вот посмотришь, мы обязательно поменяемся. Обязательно. Алеша, верь мне. Мы поменяемся. Иначе и быть не может.

* * *

– Алло, Лена? Как дела? – Юля затаила дыхание: сейчас как скажет, что Виктор по здравом размышлении решил, что комната ему не подходит, что он раздумал меняться, что будет искать другой вариант…

– Вроде нормально, – заговорщически успокоила Лена. – Виктор – это же очень пассивный субъект. Типичный такой маменькин сынок. Да. Это – что-то! Я потому с ним и развожусь: устала его на себе тащить и все за него решать. Ему – что надо? Ему надо, чтобы его прислонили к стенке и оставили в покое. Короче, я в тот день, когда вы его возили комнату смотреть, вечером пришла домой и спрашиваю: «Ну как комната?» Он говорит: «Да вроде нормально». Я говорю: «Кухня большая?» – «Большая». – «Коридор большой?» – «Большой». Я говорю: «Ну, и…» – подталкиваю его к решению. А он: «Квартира уж больно запущенная…» – «Ах, вот оно что, – говорю, – ты вокруг посмотри, на квартиру, в которой мы с тобой живем. Как еще Юля и Алеша решились с нами меняться?!» Ой, Юль, он такой… Врагу не пожелаешь…

– Лена, Виктор очень симпатичный. Ты несправедлива к нему!

– Ты так считаешь?

– Однозначно! Посмотри, какой он трогательный, как он переживает все, что между вами происходит! Видно, что он человек абсолютно порядочный, содержательный. У него взгляд глубоко страдающего человека!

– Ты так считаешь?..

– Лена, не спеши! Может быть, ты еще передумаешь?! Такие мужики на дороге не валяются!

– Юля, Юля, ты просто очень добрая. И ты не сталкивалась с этим явлением – с маменькиным сынком! Так вот, – увлеченно продолжила Лена повествование о бывшем муже, крайне довольная своим умением подвигать его на кардинальные решения, – «Виктор, район тебе нравится?» – говорю. «Ничего».– «Так идти мне смотреть Юлину квартиру или нет?» – «Иди». Представляешь, Юль, вот такой он. Мне кажется, ему вообще ничего не надо. Психотерапевт! Он и на мне пытался свои эксперименты ставить. Но я не поддавалась. Он злился от этого: у тебя такая защита мощная, такая защита. Ты, говорил, слишком трезво на жизнь смотришь, тебе в жизни сказки не хватает. Я ему: мол, очнись, оглянись вокруг – тут сплошная сказка страшная, в темном волчьем лесу. Я нормально смотрю на жизнь. Я просто не витаю в облаках, а анализирую жизнь. В общем, вот так. А переводы – так это Виктор хорошо английский знает и переводит прилично, вот ему заказы и поступают. Он этим зарабатывает, – энергично развивала тему Лена, – Виктор когда-то вел группы. Такие группы психологической коррекции… Так вот, сейчас с ними – проблема. Никто не хочет в группы. Все индивидуалистами страшными заделались. А индивидуальная психотерапия себя не окупает.

– Знаешь, он мне показался очень грустным. По всему видно, что переживает.

– Ничего, пусть. Не все же ему из меня кровушку пить.

– Можно ли быть настолько непримиримой!?

– Вот когда тебя несколько лет подряд в дерьмо мордой потычат – ты тоже будешь непримиримая. Давай на «ты»? Так легче. Когда-то мы с Виктором встретились – как два одиночества. То есть как два невроза… Ты вообще в курсе, что психотерапевты считают любовь – неврозом? Острым невротическим состоянием?

– Не может быть! А как же…

– Вот именно! – торжествующе произнесла Лена. – А ты еще мне что-то говоришь про налаживание отношений! Да, психотерапевты так и говорят: любовь – это острая фаза невроза, и когда мы с тобой говорим о ком-то: эти двое любят друг друга, – психотерапевты тут же проанализируют эти чувства как встречу двух неврозов, один из которых успешно дополняет и развивает другой. А ты еще говоришь! Так что не будем о грустном. Я думаю, что с Виктором вопрос решен. Он ленивый, безрукий, маменькин сынок, сам вариант обмена искать не будет, а меняться надо. Сам говорит периодически: давай меняться. И ничего при этом не делает. А делать что-то надо. Все-таки личная жизнь у него происходит в нашей теперешней квартире, и ему передо мной неудобно. А сам он вряд ли будет искать другой вариант, да.

Юля вздохнула:

– Тогда приходи сегодня вечером.

– Спасибо, приду. К родителям зайду, а потом – к вам. В смысле к вам с Алешей. Меня еще почему ваша квартира очень устраивает. У меня рядом родители живут. На Абельмановке, где ЗАГС.

Лена положила трубку и с тоской обвела взглядом стены комнаты. Ах, если бы все это было правдой. Как было бы легко! Настоящий обмен, настоящий – не понарошку – осмотр квартиры… Да, но тогда пришлось бы разводиться с Виктором… Да и квартира эта… Зачем тогда эта квартира, зачем тогда все-все-все, если бы все это было по-настоящему? Если бы было по-настоящему, тогда все было бы по-другому. Абсолютно все.

* * *

– Извините, что поздно. Они все никак шкаф не могли достроить. Завтра еще придут достраивать, – говорила Лена с порога. – О, господи! Работнички! Если раньше люди выбирали род деятельности исходя из того, что они умеют делать, то теперь они исходят исключительно из того, что они хотят заработать деньги. Умеют ли они делать то, за что платят большие деньги, – это уже вопрос даже не второй. А мне у вас нравится. Мне у вас все нравится. Мне нравится даже, что у вас потолки низкие. Сколько здесь метров? – спросила, указывая на непропорционально длинную стену комнаты.

Юля что-то стыдливо пролепетала: комната и вправду была несколько кишкообразная.

– Замечательная, замечательная комната, – расхаживала Лена по квартире.

– Хотела сделать перепланировку, – сказала Юлия, – но все как-то руки не доходили. Сапожник без сапог. Я сейчас вообще-то архитектором-дизайнером работаю.

– Ну, конечно же, – воскликнула Лена, – я должна была сразу догадаться, при одном только взгляде. Какие здесь замечательные картины, просто замечательные! Какая своеобразная манера!

– Ничего оригинального, – скромно потупилась Юля, – обычные декоративные картинки, интерьерные. Сейчас только такие и продаются. Новые русские под обои часто заказывают или под цвет штор. Передвижникам бы нынче туго пришлось. Да, вот тут я и работаю. Мы поэтому и смениваемся, что постоянно красками пахнет. Так-то я на компьютере тружусь. В смысле дизайнерские эскизы на компьютере, конечно, делаю. Но иногда хочется самой маслом поработать – чтобы уж совсем не разучиться. А в Алешину комнату мне ездить далеко работать. А так бы не менялись. Нам пока вполне хватает однокомнатной квартиры. Да, Алеша?

Алеша кивнул.

– Вы так сказали… про новых русских, – замялась Лена, – а мне показалось сначала…

– Мне не нравится это выражение – «новые русские», – сказала быстро Юлия, – оно совершенно бессмысленное. Хоть у тебя миллион будет в кармане – ты новым человеком не станешь. Им надо родиться, новым человеком, и не от денег это зависит. Новые богатые – это более точно. Нувориши – они и есть нувориши. Но мы не старые, не новые – мы адекватные.

Алеша кивнул. Лена улыбнулась.

– Я тоже адекватная, – сказала она. – О! – восторгалась Лена совмещенным санузлом.

– Зато тут стиральная машина умещается.

– Да, да, я вижу. Отлично, отлично.

– Вы посмотрите, Лена, какой вид с балкона! – внес свою лепту в рекламу квартиры Алеша.

– О! Ах!

– А кладовка! – Юля торжественно познакомила Лену с достопримечательностью. – Огромная! Здесь любовников прятать можно.

– Мне некого прятать, – упавшим голосом сказала Лена.

– Ну, ничего, ничего…

– Да, но кладовка хорошая. Даже больше, чем там у меня шкаф строят. А скажите мне, пожалуйста… Нет, я уже решила: буду с вами меняться. Но вы мне скажите, вот окна на площадь выходят, тут шумно? – Лена внимательно всмотрелась в лица Юли и Алеши.

– Вообще-то, – начала Юля, – шумновато…

– Я точно буду с вами меняться, мое решение твердое, так что вы мне скажите правду. Мне просто важно знать.

– Я не знаю, мне не шумно, – пожал плечами Алеша.

– Трамвай слышно? А то тут мои знакомые продавали квартиру, так продали ее намного дешевле только потому, что трамвай под окнами шумит с шести утра.

– Нет, нет, трамвая у нас не слышно, – безоговорочно отмела Юля эти ужасные подозрения. – Лена! Может быть, чаю?

– С удовольствием.

– У нас очень хороший сосед напротив, – говорила Юля, пододвигая Лене пепельницу и аппетитно-цветастую коробочку. – Вот, печенье очень вкусное… Толя. Мастер на все руки. Он еще моей бабушке здесь все чинил. Здесь моя бабушка жила. Алеша у него всегда инструмент всякий берет. У Толи всегда все есть. Так что учти: если что нужно будет – к нему.

– Спасибо, но у меня второй муж очень рукастый. У меня ведь много мужей было. Так вот, насколько Виктор безрукий абсолютно, неумеха, настолько мой второй муж умеет делать стопроцентно все. О, что я вижу! Знакомая книжка!

– Учебник итальянского языка, – сказал Алеша, – Юля учит.

– Да, – смутилась Юлия, – я так память тренирую. У меня в последнее время что-то плохо очень с памятью.

– О! Lei parla ytflifno? Non bisoqno di un interprete, – Лена улыбнулась.

– Si, si, non abbiamo… Я так люблю Италию, – ответила Юля, – мне так вот и чудится: сменяемся мы с Алешей, сделаем в новой квартире ремонт, расставим мебель и махнем в Италию. Да, да, когда весь этот ужас кончится, мы обязательно поедем в Италию.

– Я когда-то работала в Италии, – задумчиво проговорила Лена.

– О! Parla, parla…

– Итальянцы – смешные, – улыбнулась своим воспоминаниям Лена, – и очень похожи на нас. Даже такая поговорка есть: итальянцы – это комический вариант русских, а русские – это трагический вариант итальянцев. И это чистая правда.

– Так что? – вдруг потребовал ясности Алеша. – Мы меняемся?

– Меняемся, – решительно согласилась Лена.

– Тогда заключаем джентльменский договор, что больше ни вы, ни мы других вариантов не ищем?

– Да, – подтвердила Лена.

– И начинаем собирать бумаги, – поскучнела Юля. – Боже, как я ненавижу наши ЖЭКи!

– Да, и в довершение всего они стали именоваться ГРЭУ!!!

– Докатились!

– Ты заметил, как Лена печально сказала: «У меня нет любовников…» Когда мы ей кладовку показывали, заметил? Ужасно грустно сказала: «Нет любовников…» Конечно, когда рушится семья, нужна хоть какая-нибудь отдушина, хоть какая…

– Не нравится мне эта Лена, – сказал Алеша. – «Много мужей, много мужей, мой второй муж, мой десятый муж…» Ты тоже так говоришь?

– Если у человека было несколько мужей, то почему бы человеку не называть их порядковыми числительными?

– Вот, вот, значит, и ты такая же…

– Дорогой!

– Дорогая!

– Ты меня попрекаешь!

– Ты просто меня не любишь. Вот и все.

– Люблю.

– Нет.

Юля подошла к Алеше, обняла его и заглянула в глаза.

* * *

Лена была дочерью одного из многочисленных помощников Брежнева. В 70-е годы это было крайне определенное качество жизни. Сейчас – это не говорит ни о чем: к сегодняшнему дню разброс вариантов судеб детей и внуков бывших партийных руководителей страны и лиц приближенных к ним – слишком велик. Но Лена начинала свою взрослую жизнь именно в 70-е годы.

В те далекие годы Лена, впрочем, как и все люди нашей страны, была уверена в своем будущем. После школы она поступила в МГИМО на факультет журналистики.

Сережа Коломеец в этом институте номенклатурных детей был парвеню. Мама – начальник ЖЭКа – кое-что могла в этой жизни и, может быть, в чьих-то глазах – очень многое, но аристократическим подобное происхождение в МГИМО не называлось. Парвеню – он и есть парвеню, выскочка. Но, собственно, это и было Сережиной задачей – выскочить, прорваться, достичь. Он еще не понимал тогда, что особых талантов не имеет, что поверхностен, без вкуса, без воли, без трудолюбия. Но знал, что прорваться должен. И – что прорвется – тоже знал.

Мать его больно уж тяжко пробивалась – одному Богу известно, на что шла, чтобы занять пост, до которого даже в смелейших мечтах не дотягивалась. Лимита. Все сделала сама и без поддержки. Выжила из своей судьбы 400 процентов. Сын должен был повторить ее опыт на новом уровне – он уже не начинал с нуля – у него был трамплин. Да еще какой!

Уже на первом курсе Сергей внимательно осмотрелся. С прискорбием, хотя и не с отчаянием, отметил, что сокурсники – совсем другие, не такие, как он и его прошлое окружение. Сокурсники смелее, свободнее, чем он, они образованнее, они умнее, наконец, хитрее, дипломатичнее, они лучше воспитаны, они всегда и везде знали, как себя вести. Они относились к нему свысока – не только из-за того, что его мама была неровня их родителям. Он сам был им неровня. Но – выбор у него был. И время – было.

Сережа остановился на Лене Петровой. Нельзя сказать, что Сережа наигрывал свою влюбленность в Лену. Он и в самом деле страстно хотел ее и все, что было с ней связано, – легкую безоблачную карьеру, безбедную стабильную жизнь.

Он дождался подходящего момента – ко второму курсу все уже разбились по парам, и Лене показалось вполне естественным, что и у нее появился поклонник.

В конце третьего курса многим студентам светила стажировка за границей. Но только не Сереже. Он грустно сообщил об этом своей подружке. Лена попросила отца. И стажировка за границей состоялась. Не то чтобы Ленин отец хотел таким образом завлечь жениха – хотел проверить, годится ли этот более чем скромных способностей парень хоть на какое-то дело. Оказалось – годится, не лучше, но и не хуже других.

Лена попыталась было выскользнуть из Сережиных рук, влюбившись на четвертом курсе в сына председателя ставропольского колхоза. Но у того был слишком дурной характер, слишком независимый характер, чтобы переиграть Сергея.

Дождавшись очередной ссоры Лены и колхозного парубка, Сережа поставил вопрос ребром. Ленины родители зудели: не морочь парню голову – решайся.

И Лена вышла за Сережу замуж. Мама Сережи к свадьбе «сделала» молодым квартиру в хорошем районе, в хорошем доме. Но нельзя сказать, что жизнь теперь показалась Сергею легкой. Он, конечно, добился того, чего хотел. Он жил теперь с женщиной, за которой стояло по тем временам очень многое. Однако и Лену и Сергея ждали банальные – вне времени, сословий и каст – трудности притирания друг к другу.

Лена считала, что партия могла бы быть и посолиднее. Да что там, Лена просто облагодетельствовала Сергея, и тот должен быть счастлив и боготворить ее. Она не хотела уступать ни в чем, «ни пяди родной земли». Зачем? Муж и так в ее стакане жужжит. Куда денется? Сергею же казалось, что он уже перешел Рубикон и теперь-то все пойдет-покатится само собой.

Вскорости молодая семья отправилась в длительную командировку за границу. И Сергею и Лене там нашлась работа. В русской колонии это было скорее исключением из правил. Обычно мужья пребывали за границей с неработающими женами, с детьми – и их материальное положение было куда более скромным, нежели у молодой четы Коломеец-Петровых. Впрочем, каждому свое, как говорится.

Лена всегда была человеком компанейским. И щедрым. Как-то само собой получилось, что она стала опекать жену одного из своих коллег – маленькую женщину, Дюймовочку с широко распахнутыми глазами.

Дюймовочка целыми днями просиживала дома, вытирая сопли годовалому сыну, готовя обеды мужу, не видя белого света. А между тем, в той замечательной стране, где они все жили, было что посмотреть.

Возможно, Ленина опека над Дюймовочкой была востребована желанием тепла – к тому времени отношения Лены с мужем не оставляли никаких иллюзий. А ведь кого-то стоило любить на этом свете.

То, что в Союзе разбавлялось друзьями, пространством и прочими отдушинами, за границей, в небольшой русской колонии, где все были всем чужие и все со всеми обязаны были поддерживать хорошие отношения, – должно было взорваться. Лена и Сергей могли неделями не разговаривать друг с другом. В сущности, это было непереносимо, но и у нее, и у него были цели, которые выходили за рамки домашнего уюта. Они знали, ради чего терпят друг друга.

Однажды Лена, будучи в сильном подпитии, прищемила палец дверью лифта. В лучшей клинике, лучшие европейские эскулапы наложили ей на палец шину. Но – начались отчего-то боли, о которых врачи, снисходительно улыбаясь, говорили: вам просто кажется, болеть не должно, ничего страшного. Лену буквально спасла родная коммунистическая партия: кончался кандидатский партийный стаж, и товарищ Петрова-Коломеец должна была вступить полноправным членом передового отряда строителей коммунизма, а для этого нужно было на недельку смотаться в Москву. А уж в Кремлевке, куда Лену прямо с поезда привезли встревоженные распухшим и невыносимо болящим пальцем родители, срочно потащили на операцию. На дамский вопрос: все ли будет в порядке с ногтем? – ответили: молите Бога, чтобы палец уцелел. С пальцем – обошлось, но Лена застряла в Москве на два месяца.

Когда вернулась по месту службы, ни одна из женщин не удержалась от намеков по поводу романа ее мужа с Дюймовочкой. Лена не верила. Вернее, она просто не знала, что ей нужно делать с этой информацией, поэтому верить не хотела.

Лена смотрела, как Сережа с Дюймовочкой танцуют, обнявшись, на вечеринках, как смотрят в глаза друг другу, но не желала понимать, что, собственно, происходит. Наличествует же у людей чувство долга и ответственность за свою судьбу – в конце концов, она, Лена, тоже, возможно, хотела бы страстей, но работа есть работа, карьера есть карьера. Имеется же у людей чувство благодарности – она, Лена, столько возилась с этой Дюймовочкой. Словом, этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. Однако то, чего не могло быть, случилось.

Сергей все ждал, что Лена заговорит об этом, однако Лена молчала, и ему пришлось однажды сказать самому: «Я ухожу от тебя». Лена не устроила истерику. Она холодно посоветовала Сергею подумать. Она была уверена, что он сможет подумать, все взвесить и решить все правильно. Но – влюбленных уже несло. Дюймовочка тоже призналась во всем мужу. Муж пришел к Лене посоветоваться – что делать? Лена развела руками. Она не знала, что делать. Она не была готова к такому варианту развития сюжета ее жизни.

Сережа и Дюймовочка демонстративно перестали скрывать свои отношения от окружающих. Назревал скандал. Лена написала отцу, и ее с мужем досрочно отозвали из командировки. «Бездарность – она и есть бездарность», – думала Лена о муже. Они ехали за границу минимум на три года, прожили там два. Ну, не дурь? Ради чего? Лена искренне не понимала – ради чего?

Приехали в Москву и подали заявление на развод. Лена стала пить все больше и больше – надо было чем-то заглушить навалившийся на нее страх. Лена не переживала из-за измены мужа и не страдала по поводу предательства своей протеже. Ей, в сущности, вообще были безразличны эти люди. Но она вдруг поняла, что незыблемое, как ей всегда казалось, положение избранницы судьбы – рушится. Уж если такое ничтожество, как ее муж, смогло жить так, как считало нужным, как ему хотелось и чувствовалось – то твердая почва под ногами – не что иное, как мираж в опасном болоте. Шел 1979 год…

* * *

«Зачем изобретать велосипед, когда он уже давно изобретен?» – здраво рассуждала Юля. Она доехала одну остановку на метро до улицы, где когда-то видела надпись «Юридическая консультация», спустилась по узкой лесенке в полутемный подвал («а что? очень даже романтично») и потребовала у девушки в окошке немедленной встречи с лучшим специалистом по обмену недвижимостью.

– Десятый кабинет, – кинула девушка, не отрывая взгляда от книжки.

Юля устремилась в указанном направлении. В мало освещенной комнате, словно стойла, были выгорожены загончики, куда едва втискивались стол и два стула. Десятый загончик, равно как и все остальные, был пуст.

– Там никого нет, – вернулась Юля к девушке-книгочейке.

– Так подождите, – девушка перевернула страницу.

– Можно, я здесь подожду? Там темно.

Девушке было все равно. Юля опустилась на колченогое сиденье. «Надо сосредоточиться», – Юля еще дома записала вопросы на бумажке, но теперь стоило еще раз осознать ситуацию.

Откуда-то из глубоких недр помещения, обнаруживающегося за овладевающей знаниями секретаршей, раздавались голоса.

– Иван Иванович, ну расскажите, расскажите, – жеманно канючило прокуренное контральто.

– Многие знания умножают скорбь. Пейте чай, моя дорогая, закусывайте печеньем, – вальяжно ответствовал приятный баритон.

– Да, но посудите сами, меня ведь тоже скоро вызовут. Нет, Иван Иванович, вы просто обязаны, вы должны, должны…

– Симпатичный такой мальчик. В прокуратуре два дня. Спрашивал, не вел ли я когда-либо дела своих подзащитных в Межмуниципальном суде. Я ему говорю: «Мой юный друг, я тридцать лет занимаюсь адвокатской практикой. За столь длительный срок я успел побывать не только во всех московских районных судах, но и во многих судах нашей необъятной некогда Родины. Вы хотите спросить, давал ли я когда-либо взятки Полозковой Нинель Викторовне – судье Межмуниципального суда и ее секретарше Борисовой Маргарите Ивановне? Нет, не давал. И даже не знал, что они берут. Иначе непременно, согласно статье 189 УК, я сообщил бы об этом вопиющем факте правоохранительным органам». Мы с молодым человеком еще поспорили: что тут сподручнее применить: статью 189 – «укрывательство» или статью 190 – «недонесение», и разошлись, чрезвычайно друг другом очарованные.

– То есть они опрашивают всех подряд вслепую? – причмокивая, уточнило контральто.

– Разумеется, моя дорогая. Разумеется, надо же как-то отчитываться о проделанной работе. Дело – бездыханное. Никаких судебных перспектив. Поверьте моему опыту.

– Да, но кому это в голову пришло – заводить на Полозкову дело о взятке?

– Бардак. В стране бардак, что вы хотите? Кто-то стукнул, кто-то не просек вовремя – и поспешил завести дело. Тем более ее со взяткой на кармане прихватили – РУОП расстарался – как тут дело уголовное не завести? Но – как завели, так и закроют. Нынче за взятки только лохи сидят. А у Полозковой клыки, как у саблезубого тигра, – до колен. Нашли с кем связываться.

– Екатерина Васильевна! – девушка-секретарша переворачивала страницу книги и решила употребить образовавшуюся паузу с толком. – Вас клиентка ждет.

Голоса стихли, и скоро Юля увидела выплывающую из глубины юридической консультации строгую даму, которая требовательно пригласила клиентку следовать за собой. Они уединились в загончике, и дама взыскательно проронила:

– Слушаю вас.

– Мы с мужем меняемся, – начала Юля робко и уточнила: – смениваемся. Хотелось бы узнать у вас, какие трудности нас ждут на этом пути. Какие бумаги надо собрать. И так далее.

– Какие трудности? – важно переспросила дама.

Рот у нее был большой, лягушачий, имеющий свойство кривиться так и этак, тщательно артикулируя, отчего слова звучали значимо и импозантно. Кольца с увесистыми бриллиантами, видневшиеся тут и там на длинных холеных пальцах, также свидетельствовали о полной и всесторонней профпригодности адвокатессы.

Когда говорят, что только в России женщины надевают для похода в магазин норковые шубы, то тут же сочувственно и понимающе вздыхают: климат, мол, у нас такой, ничего не поделаешь, без натуральных мехов никак не обойтись. А бриллианты тогда почему с утра пораньше надевают? На работу, в контору носят. Те, у кого денег на настоящие бриллианты нет, – те покупают фианиты и циркон – беленькие, прозрачные и блестят – похожи на бриллианты. И что, тоже из-за сурового климата? Все прилавки в ювелирных магазинах, без всякой фантазии, завалены исключительно бриллиантами, фианитами и цирконами. И не отличишь иногда настоящее от ненастоящего. Но Юлия приноровилась: она не на ювелирное изделие смотрит, а на даму. По даме-то всегда видно, что на ней надето.

Здесь ясно было, что бриллианты настоящие. Самые что ни на есть настоящие.

– Я хотела бы узнать, какие нужно собрать для обмена бумаги, во-первых. И, во-вторых, могут ли нас обмануть при обмене? Я знаю, что при продаже квартир часто обманывают, – проявила Юлия свою проницательность и углубленные знания современной действительности.

– Обманывают, – поддакнула дама и написала довольно внушительный список на клочке бумаги. – Это документы, которые вам понадобятся на каждую из площадей, подлежащих обмену. А что касается проверки квартиры…

Дама окинула Юлию оценивающим взглядом, задержалась на Юлиных доставшихся от бабушки сережках с изумрудиками. «Надо было дома сережки-то снять, – подосадовала их владелица, – а то сейчас заломит – не рассчитаться».

– …То это стоит очень дорого. Поскольку много возни.

– Сколько – дорого? – решилась все же уточнить Юля.

Адвокатесса еще раз внимательно глянула на клиентку и категорично скалькулировала:

– Две тысячи долларов.

«Большое спасибо, конечно, за комплимент».

– А какие при обмене могут быть подводные камни? – деловито осведомилась Юля, стараясь, тем не менее, оставаться невозмутимо спокойной.

– Их – тьмы и тьмы, – сказала адвокатесса, запуская снова споткнувшуюся было улыбку. – Вот вы, например, уверены, что развод этой семейной пары истинный, а не мнимый?

Юля пожала плечами:

– Да, вроде, действительно, разводятся…

Адвокатесса пронзительно глянула на клиентку.

– Что-то уверенности в ваших словах не слышу. Какие у них отношения между собой? Вы наблюдали их отношения?

– Ну, нет, то есть мне не показалось ничего подозрительного, – пролепетала Юля абсолютно растерянно.

– А вы понаблюдайте, понаблюдайте. Если развод их мнимый – уже подозрительно. Еще подозрительно, если при обмене фигурирует хоть какая-нибудь доверенность – человека очень легко принудить выписать доверенность на чье-либо лицо, даже в присутствии честного нотариуса. Я уже не говорю о том, что у нас нотариусы сплошь и рядом – курвы, пардон, разумеется, те еще. Ну и так далее.

Юля подавленно молчала. Боже, она никогда не сможет сама проверить так много параметров при обмене. Как злы люди, какие свирепые нравы царят в этом мире! Как надо всего опасаться! Как страшно!

– А вы знаете, – продолжала адвокатесса, – как давно ваши обменщики живут в своей квартире? Не знаете. А между тем, тут может быть всякое. Они, может, и сами не подозревают, кто у них еще прописан. Вот так тоже – поменялись без проверки. Может, в этой квартире жил когда-то какой-нибудь несовершеннолетний, выписанный временно в интернат инвалидов? А потом заявится и будет качать свои права на жилплощадь.

– Неужели такое бывает? – всплеснула руками Юлия.

– Ха! Еще как бывает! – отмела все ее сомнения адвокатесса. – Все бывает. Я тут два года в процессе сидела (Содом и Гоморра!): обмен-цепочка, тридцать семь человек. Одна какая-то прошмандовка, назовем, наконец, вещи своими именами, неправильно документы оформила и – привет. Все обратно поехали. Это вы представьте только! Тридцать семь человек, с адвокатами, со свидетелями, всех же собрать надо, никто же обратно ехать не хочет! Все поехали, все. Одному пню старому не понравилась новая квартира: шумно, видишь ли, ему, как будто он на старости лет слышит что, пентюх вредоносный. Так он поплелся в суд, верещал: обманули, требую признать обмен недействительным. Ну, а судья зацепилась за эту неправильно оформленную бумажку. Вот вам и пожалуйста.

– И ничего нельзя было сделать? – изумилась Юля.

– Не всегда можно что-то сделать, – доверительно понизила голос адвокатша. – Судья такая попалась, равнодушная к чужим бедам. Уперлась: закон есть закон. А на людей ей плевать. Так что проверяйте, проверяйте каждую запятую в своих документах. Внимательно смотрите: правильно ли проведена приватизация, если таковая имеется, не были ли ущемлены при этом, не дай бог, права несовершеннолетних и пенсионеров, если таковые были на момент приватизации прописаны в квартире. И так дальше, и так дальше, и так дальше…

– Как же это проверить? – почти в отчаянии воскликнула Юлия.

Адвокатесса вздохнула, посмотрела исподлобья на клиентку, вздохнула еще раз и сказала, понизив голос:

– Пойдите в ЖЭК, дайте коробочку конфет паспортистке, попросите показать вам старые, именно старые книги учета жильцов. Никаким выпискам из ЖЭКов никогда не верьте. Я сама, когда надо представить в суд, предположим, документ о жилищных условиях, всегда даю девочкам шоколадку и прошу не вписывать в лицевой счет бабушку, умершую в 1960 году, и дедушку, выписавшегося в дом престарелых. Хотя они в лицевом счете числятся еще. И должны числиться. Поскольку очень важно прослеживать при заключении сделок по купле-продаже либо при заключении договора мены, как в вашем случае, кто был прописан в квартире на протяжении ее существования. Вы поняли меня? У вас еще есть ко мне вопросы?

Тогда адвокатесса назвала солидную сумму, перечислив множество статей жилищного, семейного, уголовного, а также почему-то и кодекса о труде, коих они коснулись во время консультации.

– Вот видите, какой у вас сложный вопрос, – широко, по горизонтали растягивая свой лягушачий рот, она протянула Юлии свою визитку. – Если возникнут сложности, обстоятельства – обращайтесь.

Юлия покинула юридическую консультацию почти что в панике. Надо же, сколько опасностей подстерегает их с Алешей на пути к обмену. Ужас, ужас! Да, адвокатесса абсолютно права: в эти тяжелые, безрадостные времена нужно быть необыкновенно осторожными. Иначе непременно обжулят. А уж этого никак нельзя допустить. Хотя теперь жуликов развелось – видимо-невидимо.

«А все из-за того, что мы слишком романтичны! Да, да. Это наша национальная особенность. Наши недостатки – это продолжение наших достоинств. Русские совершенно небуржуазны и очень романтичны. Нас не привлекает упорный труд, ведущий к накопительству, а привлекает романтика риска. В России никогда не будут властвовать буржуазные ценности. Они никогда и не властвовали! Первый буржуазный персонаж русской литературы – мошенник Чичиков. Один из последних – деловой Лопахин. Всем вроде хорош, но какой-то все же неприятный и радуется вишневому саду как-то грубо. А как только окончательно оформился конструктивный буржуазный класс и строй – тут же и случилась революция семнадцатого года. И, что интересно, многие буржуа сами же и принимали активное участие в революционной борьбе! Потому что русскому человеку скучно добротно жить. Он слишком романтичен для того, чтобы довольствоваться этим! То, что для немца здорово, для русского – смерть! То есть наоборот, но факт остается фактом!

И вот теперь, когда опять, вроде как, пришли буржуазные времена, а они, в общем-то, всегда невероятно скучны, природный романтизм нашего народа выражается во всеобщем мошенничестве. Никто налоги не платит – это нарушение закона сформировалось уже в мощное общественное движение! Каждый обманывает государство как может. Ну и друг дружку – тоже. Это как бы протест против сытости богатых! Это выражение внутренней свободы! И революционных настроений широких масс!»

Размышления об особенностях нынешнего бытия слегка отвлекли Юлию от треволнений, связанных с обменом. Однако придя домой, она тут же кинулась к телефону:

– Лена? Была сейчас у юристки, она рассказала мне страшные истории про обмен. Цепочка из десяти квартир, тридцать семь человек два года судились, и в результате все поехали обратно – кто-то там неправильно оформил документы… А вы с Виктором давно в этой квартире живете?

– Лет пять… Сейчас посмотрю точно, только паспорт найду. Да, четыре с половиной года.

«Раньше говорила, что три», – машинально отметила Юлия. И спросила:

– А раньше кто в квартире жил?

– Муж и жена. Потом они развелись. Он ее все в алкоголизме упрекал. Хотя, по-моему, было все наоборот. В результате он ее загнал в комнату в коммуналке, а сам в отдельную квартиру въехал. В мою. У меня на Таганской улице была однокомнатная. В том доме, где хозяйственный магазин сейчас. А у Виктора была комната на Авиамоторной. Хорошая комната. Только дом плохой.

– А, так вы тоже сменивали комнату и квартиру, – заметила Юля, – а там, у Виктора, на Авиамоторной, была трехкомнатная коммуналка?

– Двух.

– А что, просто соседей не отселили в твою однокомнатную? – адвокатесса явно сделала Юлию сверхподозрительной.

– Говорю же – дом плохой был, – напомнила Лена.

– Ясно, так когда пойдем в ЖЭК за справками? Меня юристка научила, как мы с тобой должны наши квартиры проверить, ну, чтобы уже точно знать, не были ли прописаны у нас, например, несовершеннолетние, которых незаконно выписали, а теперь они имеют право на нашу площадь.

– Ты знаешь, – задумчиво сказала Лена, – а ведь это вполне может быть. У меня подруга так квартиру купила. А потом выяснилось, что там еще какой-то пьяница прописан, который выписаться забыл когда-то. Так она его обыскалась по стране. Он съехал и бомжует где-то. А без того, чтобы его выписать, ее не прописывают. Потом выяснилось, что он умер. А в милиции говорят: «Несите справку, что он умер». А где ее взять-то, справку о смерти бомжа? В общем, моя подруга еле-еле как-то эту проблему решила. Так что твоя юристка молодец, действительно, надо проверить. Нашу квартиру особенно. У тебя-то бабушка тут раньше жила?

– Ну да. Но я все равно хочу, чтобы ты со мной в ЖЭК сходила, жилищную книгу посмотрела – чтобы тебе спокойной быть.

– А я и так спокойна.

– Это потому, что ты с юристкой не общалась, – вздохнула Юля, – она мне такие страсти поведала…

* * *

…Дюймовочка выгнала Лениного мужа через год. Лена к тому времени немного оправилась и собиралась уезжать на два месяца в очередную загранкомандировку. Сергей попросил разрешения на это время пожить в ее квартире. Лена разрешила. Ясно, что Сергей попытается начать все сначала. Но тогда Лена еще не приняла никакого решения по этому поводу. А вернувшись через два месяца в квартиру, где ее радостно встретил Сережа, подумала сухо: «Жизнь сложилась, как сложилась. Пусть будет, как будет». Они снова расписались и снова стали готовиться к долгой заграничной командировке.

Но тут влюбилась Лена. Влюбилась в своего начальника. Тот был старше ее на семнадцать лет, давно и благополучно женат. К тому же не имел к Лене никакого интереса. Лена написала предмету грез письмо. Предмет грез сделал вид, что письма не было, а Лены стал сторониться. Но спустя некоторое время потерял бдительность, расслабился и предложил подвезти Лену до дома, поскольку шел дождь. Лена разрыдалась в машине. Роман начался.

Но что это был за роман? Лена хотела всепожирающих страстей и все сметающей любви, а ее избранник – только того, чтобы жена не узнала о его похождениях налево. Но Лена, как всегда, не хотела ничего понимать, замечать, знать – она слушала только себя, свои чувства, свои желания.

Между тем подходил срок отбытия в очередную долгую командировку. Сергей уехал раньше на два месяца, чтобы обустроиться. Со своим же отъездом Лена тянула до последнего. Если бы только ее возлюбленный сказал: не уезжай, останься, – она бросила бы все. Но он, измученный страстями, был рад, что Лена, наконец, отбывает. На самом деле мало кому они нужны в жизни – страсти. Запросы большинства гораздо скромнее и конкретнее.

В одном из самых роскошных городов Европы Лена с Сережей едва протянули год. Они, как и раньше, могли неделями не перекинуться друг с другом ни словечком, и это были еще не самые паршивые их недели. А потом, чтобы хоть как-то украсить свою жизнь, Лена завела роман. Она тогда уже пила всерьез, без тормозов. Однажды, возвращаясь с очередной попойки на машине, задела чье-то авто. Потерпевший вызвал полицию. Лена была настолько пьяна, что разрешила сделать экспертизу. А ведь достаточно было сказать: нет, не разрешаю брать кровь на анализ, и никто бы не посмел. Демократия! Права человека. Но Лена просто-напросто забыла, сколько выпила. Ей казалось, всего стакан. Выяснилось: бутылку виски. Полиция завела уголовное дело: такая степень опьянения и при демократии считается значительной. Но – благодаря папе дело замяли.

Намеренно ли Лена зеркально повторяла ситуацию своего мужа и Дюймовочки, когда все вокруг знали об их романе? Скорее всего, нет. Просто для Лены ее собственные эмоции были всегда важнее всего на свете, а на чужие ей, по большому счету, было наплевать. Роман продолжался открыто и бурно.

И тут у Сергея просто-напросто сдали нервы. Вот Лена обнимается при всех на вечеринке со своим любовником, вот Сергей тащит ее вниз, к машине, чтобы ехать домой, вот Лена упирается и говорит ему что-то злое и обидное, вот он бьет ее, она падает, и он бьет ее ногами, вот она вырывается, садится в машину и уезжает, вот он догоняет ее у дома. Ей удается запереться в ванной, он пытается сломать дверь. Консьержка, услышав шум, вызывает полицию. Вот приезжают полицейские, а он говорит им, что жена случайно заперлась в ванной – сломался замок, и он не может его открыть. Лена трясется от страха в ванной, но молчит, больше смерти она боится скандала, который может подняться в газетах: русский журналист избивает свою жену. Вот полицейские уезжают, и Сергей снова бешено ломает дверь, сейчас он все-таки убьет ее, потому что ненавидит ее, все, что связано с ней, все, что мешает ему жить.

Но, к счастью, шум услышали и друзья, жившие в их доме. Они увели Сергея к себе. Он стал жить у них, опасаясь повторения того безобразного приступа бешеной, агрессивной ненависти.

Ленина жизнь превратилась в стойкий туман: уже едва хватало бутылки виски на день. Чем бы вся эта безнадега кончилась – неизвестно. Но в семейный конфликт вмешалась политика. Из той страны как раз были выдворены 37 сотрудников посольства, обвиненных в шпионаже. Началась антисоветская кампания, всплыла замятая было Ленина история с нетрезвым вождением авто. Лену быстро отозвали в Москву. Следом за ней вынужден был уехать и Сергей.

Трудно сказать, что позволило Лене снова сойтись с мужем. Скорее всего, все то же ее упорное нежелание понимать: то, что происходит с другими людьми – нелюбовь, невезение, несчастья, – все это может случиться и с ней. А может, все было еще проще: Лена боялась остаться одна. Так или иначе, но и на этот раз «любящие сердца воссоединились» вновь.

Воссоединились и зажили себе – не лучше, не хуже других. Лене даже казалось временами: то ужасное, тягостное в ее жизни с Сергеем было недоразумением, наваждением, которое она удачно и без потерь пережила.

У Лены была любимая с детства подруга – яркая красавица и умница Марина. Лена переключилась на ее семейные несчастья – Марине изменил муж, когда та была беременна, сам же сознался ей, каялся, просил прощения, но Марина простить не смогла. И начала с того, что кинулась во все тяжкие. Немного успокоившись, развелась. Лена пыталась образумить подругу – в конце концов, с кем не бывает, мужик-то покаялся. Но Марина была непреклонна.

Лена завела очередной роман, чтобы была в жизни хоть какая-то отдушина. Сергей тут же о романе узнал, несмотря на все предпринимаемые предосторожности. Ему удавалось даже узнавать, где Лена встречалась с любовником и когда.

Такая волшебная осведомленность Сергея вскоре объяснилась – довольно просто и пошло. Как-то Лена позвонила Марине, той не было дома, трубку взял ее пятилетний сынишка. «Заяц, как дела? Какие новости?» – «Мы с дядей Сережей вчера играли в Дендика», – наивно ответил ребенок.

Лена спросила Марину об этих детских играх своего мужа. «Ну что ты? Сережа просто подвозил нас до поликлиники, а потом зашел в гости».

Но через несколько дней Лена увидела их в машине – свою лучшую подругу и своего мужа. Они весело болтали и периодически целовались. Лена рассказывала Марине обо всех своих романах, Марина рассказывала о них Сергею. Все встало на свои места. Замкнутый круг.

Лена впала в страшную, ступорную депрессию. Три месяца в Кремлевке под капельницей.

Психотерапевт долго объяснял Лене, почему ей так плохо. Но Лену тогда в большей степени волновало не почему так несчастливо все в ее жизни складывается, а как ей не сдохнуть от этой безысходности.

Тем не менее, Лена преодолела депрессию, вышла из больницы, развелась с Сергеем. Полгода жила на таблетках. Два года потом только и делала, что меняла мужиков – самоутверждалась.

Однажды Лену послали делать газету на корабле, уходящем в кругосветное плавание. Отец позвонил в Одессу кагэбешникам, попросил, чтобы встретили дочку.

Лену встретил красивый статный майор Володя. Гулял, водил в рестораны, показывал красоты города. На четвертый день они по пьянке переспали. Лена ушла в плаванье. Когда вернулась через два месяца – Володя позвонил: я в Москве, надо встретиться. Пять месяцев он приезжал в столицу на каждый уик-енд. Наконец взмолился: «У меня уже долгов куча, давай что-то решать».

Поженились. Ленин папа помог перевестись в Москву. Полтора года Лена просыпалась с мыслью: «Какая я счастливая». Лена старалась взять побольше переводов – ей нравилось покупать Володе красивые вещи. Как-то спросила: «Ты хоть видишь, как я стараюсь?» Он аж побледнел: «Намекаешь, чтобы я больше зарабатывал? Ты же знаешь – мне негде подработать». После этого Лена стала тратить деньги на себя. Ее друзья Володю не приняли, хотя он был незлобив, высок, красив, обаятелен.

Очень скоро выяснилось, что Володя пьет. И серьезно. Он начинал в пятницу и пил по-черному – до понедельника. Лена не могла понять: зачем? К тому времени сама она пить практически перестала. Ведь все хорошо, и релаксация, которую давал алкоголь, не нужна.

Нетрезвый Володя однажды попал в аварию. Сам отделался царапинами, его брат, который был с ним, угодил в больницу. Шел 1987 год. Разгар борьбы с пьянством. Увольнение из органов было однозначно. Ленин отец опять помог, хотя в то время уже был не у дел.

Лена стала пугать: не бросишь пить – разведусь. И однажды Володя согласился: «Да, давай разводиться». Но еще два года они прожили в одной квартире и спали в одной спальне на огромной кровати. Без интима. Без секса. Володе некуда было деваться в Москве. Когда Володя стал намекать на раздел Лениного жилья, Лена поднатужилась и купила ему однокомнатную квартирку, лишь бы отвязался. После этого Володя женился, и восторженная молоденькая его жена еще долго звонила Лене и говорила, какая Лена хорошая, добрая, щедрая и порядочная женщина.

Потом в Лениной жизни появился Олег. Он был женат. Лена забеременела. «Ты будешь, наконец, разводиться?» – «Ты знаешь,– сказал Олег,– в следующем месяце у жены и дочки дни рождения, я не хочу их расстраивать». А потом по пьянке стукнул машину, в которой была и беременная Лена. Выкидыш. И тогда именно бывший муж Володя бегал по аптекам за нужными лекарствами – Олег справлял дни рождения жены и дочки.

Он все-таки развелся. Но Лена теперь не спешила проштамповать свой паспорт. Зачем? И так все понятно.

Потом умерла мама. Умерла легко, красиво и быстро – упала на даче. Сердце. Потом стало известно, что отец неизлечимо болен. Он умирал долго, тяжко, и Лене хотелось одного – чтобы это скорее кончилось. Теперь она вспоминает об этом и мучается.

Казалось, что уже все было, что жизнь прожита. В нелепых замужествах, глупых романах, пусто и бессмысленно.

Но тут Лена встретила Виктора. Как награду за все прошлые несчастья.