Читать книгу Свами Вивекананда: вибрации высокой частоты. Рамана Махарши: через три смерти (сборник) - Мария Владимировна Николаева - Страница 5

«С самого детства я чувствовал необъяснимую силу, поднимавшуюся во мне изнутри, переполнявшую тело и вызывавшую беспокойство. Поэтому я все время находил себе новые занятия, а если бы меня заставили просидеть спокойно три-четыре дня, то я бы серьезно заболел или повредился в рассудке. Мой внутренний мир постоянно вибрирует и подвигает меня на деятельность…» – признавался сам Свами Вивекананда. Впоследствии любому постороннему наблюдателю это становилось более чем очевидно: так, Ромен Роллан называл Свами Вивекананду воплощением энергии, создающей неутомимую активность. Однако к моменту принятия миссии сила его была огранена и отшлифована блестящим образованием и духовным послушанием, а в детстве это было чистое проявление непонятного беспокойства. Динамичность его личности проявлялась во всем: в подвижности и выразительности внешности, в переменах чувств, безудержной фантазии, пытливости разума, полыхании духа…

Динамизм: беспокойное детство

Свами Вивекананда воплотился в роду, который отличался двумя чертами – беспокойством и добротой, и обе они были выражением внутреннего динамизма, излучением внутренней силы, принимавшим разные формы: духовных поисков, страсти к приключениям, жажды новых знаний и стремления к перемене мест. Неприемлемой была для членов этой семьи монотонность обыденной жизни, не говоря уже о недопустимости застоев в течении событий.

Дед Вивекананды был настоящим «странником духа», ибо принял санньясу еще в молодости и покинул дом, не оставив никаких следов своего местонахождения. Только двенадцать лет спустя, по монашеской традиции, он посетил родной дом, но попытки удержать его оказались тщетны. Три дня он молча просидел взаперти, как пленник, в своей старой комнате, не поднимая головы и не принимая пищи. Наконец, опасаясь, что он умрет от голода, родственники оставили на ночь дверь открытой, к утру он бесследно исчез, и больше о нем ничего не слышали. Отец Вивекананды, напротив, воплощал светский тип неутомимой активности: как профессиональный юрист, имевший обширную практику в Калькутте, которая в те времена была столицей Индии, он часто ездил по делам, а через его дом проходил постоянный поток посетителей.

Необычный ребенок, появившийся на свет в этом беспокойном роду, отличался особыми приступами беспокойства, которые нередко изматывали все семейство, и никакими игрушками его было не унять, равно как не помогали ни уговоры, ни угрозы. Нередко после подобных сцен мать в отчаянии восклицала: «Я молила Шиву о сыне, а он послал мне одного из своих демонов!» В конце концов она научилась успокаивать разбушевавшуюся стихию в детской, поливая голову сына холодной водой, одновременно шепча ему на ухо имя Шивы, а также запугивая, что Шива не пустит его на гору Кайлас, если он не будет себя хорошо вести.

Но в остальное время это был очаровательный ребенок, способный удивляться и радоваться всему вокруг, согревавший весь дом золотистым смехом и забавами, подобно маленькому разгорающемуся солнцу. Даже в школе он не мог усидеть спокойно, но схватывал знания на лету и поражал учителей быстротой реакции на любые вопросы, а все свободное время проводил в веселых играх с друзьями, среди которых был заводилой. Но его лидерство не носило никакого оттенка зазнайства, и отзывчивость была яркой чертой его живого характера: он бросался на помощь при малейшей необходимости, нередко забывая о собственной безопасности.

Необыкновенной для маленького ребенка была любовь Вивекананды к бродячим санньясинам, нередко появлявшимся у ворот дома просить милостыню, что составляет неотъемлемую черту индийских будней. Однажды в порыве милосердия он отдал проходившему старику-монаху свое новое дхоти. Тот намотал его на голову, благословил мальчика и удалился. Мать, заметив пропажу и узнав о случившемся, стала запирать сына в комнате, как только замечала приближение очередного санньясина. Но на этом дело не кончилось, он всякий раз выбрасывал что-нибудь через окно в качестве пожертвования и танцевал от радости, когда попытка удавалась. Другой раз он сам стал играть в санньясина, надев оранжевые одежды и выкрикивая: «Я – Шива! Я – Шива!» – чем страшно перепугал свою мать, ибо семейное предание о дедушке-монахе было живо в ее памяти.

Подрастая, Вивекананда с нетерпением ждал того времени, когда он сможет сам решать свою судьбу, и обращал внимание на любые предзнаменования. Хотя он и был по натуре скептиком, но с торжеством показывал свою ладонь товарищам и заявлял: «Смотрите, эта линия означает, что мне суждено принять санньясу!»

Артистизм: музыка, свет, игра…

Вивекананда терпеть не мог монотонных серых будней, поэтому каждый день подыскивал себе новые занятия, но он был настолько чист душой, что никогда не ступал на неправедные пути. Гармоничность его внутреннего настроя лучше всего выражалась, конечно, в музыке, которой он учился по настоянию отца, заметившего его незаурядные способности. В доме царила атмосфера любви к музыке, ибо сам отец был прекрасным певцом и давал сыну первые уроки, во время которых они вместе разучивали новые песни. Позднее отец устроил для него занятия классическим вокалом и инструментальной музыкой с известными индийскими мастерами.

Вивекананда знал множество индийских и персидских песен, посвященных выражению преданности богу, владел такими традиционными инструментами, как табла и ситар, хорошо разбирался в теории музыки, изучив древний трактат «Сангита Кальпатару», написанный на его родном бенгальском языке. Вивекананда часами просиживал в своей комнате за занятиями музыкой, и друзья часто собирались вечерами послушать его пение. Голос его был таким задушевным и мелодичным, словно в нем воплощался сам дух песни, и его пение становилось дивным инструментом прославления бога. Именно на одном из музыкальных вечеров в нем признал долгожданного ученика Рамакришна, надолго погрузившись от звучания его голоса в самадхи.

Главной чертой характера Вивекананды была чистота, незамутненная ничем, хотя в юности он был открыт множеству влияний. Чистоту он считал первой добродетелью человека. Вивекананда всегда старался объединить усилия своих друзей в каком-то совместном деле, и ему это блестяще удавалось. Однажды он создал театральную труппу, чтобы устраивать представления в просторном зале своего дома, и только протест со стороны родных положил конец репетициям. Тогда он принялся за устройство гимназиума во дворе дома, чтобы устраивать спортивные состязания, а вечерами показывал слайды.

Со всеми соседями, независимо от их касты или благосостояния, он устанавливал дружеские отношения, так что его повсюду принимали как родного. Как-то раз отец одного из друзей удивился: «Ты все время проводишь в играх и гостях, но случается ли тебе сидеть за книгами?» – и он ответил без колебаний: «Я и играю, и читаю!» Тогда его решили проверить по всем школьным предметам, и взрослые были поражены его знаниями. На самом деле успехи Вивекананды объяснялись не усидчивостью, а превосходной памятью, ибо ему было достаточно наспех перелистать книгу, чтобы потом пересказать ее почти дословно, поэтому его ответы на уроках становились блестящими выступлениями.

Но магнетизм личности Вивекананды, заметный уже в детстве, коренился не во внешнем динамизме и даже не в гармонии звучания его души, а в тонких вибрациях чистого света, который он излучал. С самого раннего детства он начал играть в «медитацию» и, что было действительно странно, часами пребывал в состоянии полной неподвижности, из которого его было очень трудно вывести. Даже когда однажды в комнату заползла кобра и все в ужасе разбежались, он продолжал сидеть погруженным в себя. Сосредоточение было таким полным, что он ничего не видел и не слышал вокруг, а по «возвращении» из медитации рассказывал, что не ощущал ничего, кроме неслыханного блаженства.

Каждую ночь перед сном посещало Вивекананду странное видение, всегда появлявшееся в момент засыпания. Стоило ему закрыть глаза, как в межбровье возникала чудесная светящаяся точка, излучавшая белое сияние, которое затопляло сознание и потоками омывало все его тело. Поначалу он считал, что так засыпают все люди, но после расспросов понял, что никто не испытывает ничего подобного. И только при встрече с учителем ему не пришлось ничего объяснять, ибо тот сам спросил, видит ли он свет в межбровье, и объяснил ученикам, что Вивекананда рожден совершенным в медитации.

Критицизм: полемика и «тесты»

Стремление проверять все на собственном опыте было присуще Вивекананде по природе, и он всегда критически относился к любым сведениям, пока не проверял их сам, а если его ожидания расходились с реальностью, безжалостно расставался с иллюзиями. В детстве он часто делал то, что ему запрещали, с единственной целью – проверить, что же тогда случится. Так, однажды он принялся бегать по прихожей и трогать руками всех слуг, а когда отец с удивлением спросил, чем он занят, то ответил, что хочет знать, действительно ли он умрет, если прикоснется к человеку из низшей касты, на что отец только рассмеялся. В другой раз он полез на дерево за цветами, и сторож стал внушать ему, что в ветвях обитает призрак, который сворачивает шею всем, кто срывает цветы. Но стоило сторожу отойти подальше, как мальчик сразу залез на дерево, чтобы встретиться с призраком, которого, конечно, там не нашел. Более серьезному испытанию подверглась его вера в образ Ситы-Рамы (божественной супружеской пары), которому он поклонялся с самого детства, пока не услышал о величии идеала безбрачия. Тогда он в слезах схватил образ, выбежал на крышу, и в следующую минуту внизу валялись одни обломки, а место на алтаре занял аскетический образ бога-йогина Шивы.

В непрерывной вибрации пребывал и разум Вивекананды: конечно, он был рожден идеалистом и искателем истины, и всегда учил: «Не принимайте за откровение написанное в книгах! Не верьте на слово всему, что слышите от людей! Отыщите свою собственную истину! Именно это и есть самореализация!» Хотя в колледже Вивекананда получил степень бакалавра искусств, его подлинной страстью были философия и логика, и он сам занимался изучением западной философии, стремясь подтвердить любое положение неопровержимой аргументацией. Все свободное время он проводил в дискуссиях с товарищами на философские темы, и его разум претерпел радикальные преобразования: он отточил аналитические способности и обогатил воображение, так что ментальный динамизм его личности выражался в суждениях с необыкновенной силой. Больше всего его интересовал материализм Спенсера и позитивизм Конта[1], хотя его пытливый разум не обошел стороной ни одно учение великих мыслителей. Вне всякого сомнения, Гессе мог бы признать его мастером «игры в бисер» благодаря непринужденности в составлении любых гармоничных комбинаций из разрозненных областей познания. И нет нужды добавлять, что все индийские и английские профессора считали его «гением» и прочили ему великое будущее.

Перед юным Вивеканандой представали два идеала – мирской и духовный, подобно двум полюсам, задававшим широту его натуры. Сам он ощущал силу, достаточную для осуществления любого из них, а на самом деле ему удалось соединить и воплотить в своей жизни оба. Так, день сдачи выпускных экзаменов застал его в странном настроении: «Прочь все книги, ибо истина явится только в присутствии Бога!» – и он принялся воспевать славу Господу, проведя за этим занятием все время и попросту пропустив экзамены, но… на следующее утро пошел в колледж и блестяще выдержал испытания.

Вскоре он примкнул к обществу Брахмо Самадж, члены которого исповедовали новый индуизм и веровали в бесформенного Бога с бесчисленными атрибутами. На социальном уровне это движение было занято образованием невежественных масс индийского народа, и для Вивекананды это стало первым опытом «миссионерства».

Однако его стремление к истине было сильнее любых установок, поэтому он неизменно задавал каждому из духовных деятелей главный вопрос: «Сэр, вы видели Бога?» – но никогда не получал утвердительного ответа. Однажды он нанес визит Д. Тагору – лидеру другой религиозной общины, но услышал после долгого молчания лишь одно: «Друг мой, у тебя глаза йогина!» Наконец, он нашел то, что искал, – при встрече с Рамакришной тот сказал просто: «Да, конечно, Бог существует, и с ним можно беседовать, как мы сейчас с тобой…»

1

Огюст Конт (1798–1857) – французский философ, социолог, основатель школы позитивизма.