Читать книгу Дура, которая любила любить - Мария Петрова - Страница 1

Дура, которая любила любить.

Посвящается моему папе.

Надеюсь, ты никогда это не прочитаешь.

Второй поворот.

Мне было почти пятнадцать лет, я заканчивала школу. Это была маленькая школа в маленьком городе за Полярным кругом, куда мои родители приехали зарабатывать деньги. Правда, приехали они довольно поздно, когда денег там уже не водилось, во всяком случае, тех, на которые они рассчитывали. В общем, это была обычная семья в обычном городе. Только время было необычное. Только что сломался Советский Союз. На мне это вроде бы, не очень отразилось, но помню, когда я узнала об этом, мне стало страшно. Я шла домой из школы, было уже темно, на Севере темнеет часа в четыре, и не понимала, как же жить дальше. Мне, ребёнку, который плакал, когда хоронили Брежнева, распад Советского Союза казался личным крахом.

И вот подул «ветер перемен». Приехали люди из какого-то то ли университета, то ли еще откуда, главное, из большого города, и решили организовать в нашей школе особый, экспериментальный, менеджерский класс. Это сейчас слово «менеджер» – почти синоним словам «обычный», «заурядный», «без профессии», в лучшем случае, «менеджер среднего звена» – обычный человек с обычным, но стабильным заработком, который может себе позволить все из списка для «среднего звена». А тогда «менеджер» – это было волшебное слово. Это почти директор, это какой-то особо крутой экономист, это вам не простой бухгалтер. Это какой-то неведомый биржевой брокер. В общем, менеджер – это прямая дорога в успешную жизнь.

И это было первое, чего мне реально захотелось в этой жизни, – попасть в этот менеджерский класс.

      Нет, вру, это было второе. Первый поворот я совершила раньше.

Первый поворот.

Первое было значительно раньше – я захотела к папе. Мне было, наверное, двенадцать или одиннадцать, точно не помню. Мы жили в Волжском, где я и родилась, и нам совсем недавно дали новенькую, большую квартиру. И у меня была первая в моей жизни – своя! – комната. Папа почему-то уже работал в Казахстане по вахте, а не на своем заводе, как это принято в Волжском, кстати, и до сих пор. Удивительный город, где даже сейчас ещё много заводов, и кого ни спроси, все работают на заводе.

Не знаю, сколько уж папа выдержал в Казахстане, год ли, больше ли, но, видимо, надоело ему туда мотаться. Ведь когда работаешь по вахте, что тогда, что сейчас, там надо именно работать. На износ. А папа мой этого не любил. Честно, я вообще не понимаю, как и ради чего люди это выдерживают – работу на износ. В общем, вернувшись с очередной вахты, папа, видимо, заявил, что больше он туда не поедет. И, видимо, это привело маму в шок. Потому что только-только она пристроилась к нормальной жизни: папы полмесяца нет, свобода, квартира новая, денег он привозит больше, чем на заводе давали, в общем, только начала жизнь налаживаться, и тут на тебе.

А папе, вообще, видно, работать не очень-то хотелось. Что неудивительно, поработай по вахте, там все соки из тебя так выпьют, что потом захочется просто тупо посидеть. Как-то я читала историю про одного мальчика из очень бедной семьи, в Мексике или где-то там. Ему пришлось работать с раннего-раннего детства. И работал он очень тяжело и изматывающе, как водится у бедных, совсем за гроши. И так до семнадцати лет. Не помню, что уж там случилось, когда ему стало семнадцать, почему у него отпала необходимость работать, у меня перед глазами до сих пор стоит картина, как он сел на землю, прислонившись спиной к своему дому, и сидел, весь день, и следующий, и потом. И сидел он так день за днем. Потому что никаких ни физических, ни, главное, моральных сил шевелиться у него уже не было. А ему было всего семнадцать лет. А выжат он был, как старик. Вот, видимо, и папа чувствовал себя примерно, как этот мальчик.

Но мама моя была женщина умная. И она так быстро не хотела сдаваться. У нас, вернее, у них, были друзья, которые много лет назад, уехали на Север на заработки. Они-то как раз уехали вовремя. И когда они бывали в отпуске, мы встречались, дружили и все такое. Вот к ним мама и обратилась с просьбой устроить папу на работу. И поехал папа жопу морозить. Не знаю, как уж она его уговорила. Ехать туда он явно не хотел. Не знаю…В общем, договор был такой, что он приезжает туда, как-то устраивается на работу, находит жилье, и мы к нему переезжаем.

И вот время идет, мы пишем друг другу письма. Созваниваемся иногда, мобильников-то тогда еще не было, сейчас трудно представить. И что-то мы не едем и не едем. И по ночам я слышу странные звуки, как будто мужчина у нас в квартире. И утром, как настоящий детектив, ищу следы его пребывания и не нахожу (как уж они так ловко их подчищали?). И какое-то такое настроение начинает царить, что, может, нам и не ехать никуда… У папы там, мол, и квартирка маленькая, и комнаты у меня своей не будет, и даже, может, и спать на полу придется, и подушек у папы нет, в общем, бред. И хоть без подушки я спать не привыкла, и комната мне моя нравилась, но я «встала на рога». Я хотела к папе. Я давно этого жду, и мне плевать, на чем я там буду спать. И мама сдалась.

Это потом, через много лет, она упрекнула меня, что я сломала ей жизнь, что она после папиного отъезда встретила свою первую любовь, и у них стали складываться отношения, а теперь она одна (потому что папа ушел от нее, когда мне стало семнадцать). И правда, если так посмотреть, она была совсем молодая женщина, ей было лет тридцать, тут любовь вспыхнула, папа надоевший свалил, и все могло бы быть совсем иначе. Но я хотела к папе! Может, и стоило ей откровенно со мной поговорить, хотя при моем упрямстве и сильном желании, вряд ли это меня остановило бы.

      В общем, мы поехали на Север, к папе. Кстати, подушки у него были. Меня, действительно, пугала перспектива спать без подушки.

Второй поворот. Продолжение.

Так вот, вернемся ко второму повороту. Мы прожили на Севере где-то год, и тут объявили набор в этот менеджерский класс. И просто жуть, как мне захотелось в него попасть. При том, что на меня это совсем не похоже, я как-то без амбиций росла. Ни в каких конкурсах не участвовала, со сцены не пела, вперед не лезла, обычная тихая девочка. Ну, с бомбой внутри, но об этом пока я и сама не знала.

И был прям самый настоящий конкурс. В городе было всего три школы, но для меня это было равнозначно поступлению в ВУЗ. И, надо сказать, я очень даже успешно сдала математику, чуть ли не вторые были у меня результаты, сразу за Аней Бариновой. А Аня Баринова была вундеркиндом, два раза экстерном перешедшим через класс, так что сравниться с ней никто не мог, и быть сразу после Ани – я даже не ожидала от себя такой прыти.

Но была одна засада, иностранный язык должен был быть английским. Сейчас это кажется естественным и нормой. Но те, кто живет в маленьком городке или селе, где до сих пор еще сохранились отголоски Советского Союза, знают, что иностранный язык в школе – это равно «немецкий», английский это «в городе». А в селах все еще готовят кадры на случай, если фашисты опять на нас нападут.

И, собственно, я учила до этого немецкий, а моя лучшая подруга – Лида Зябликова – французский. Отборочный конкурс был в конце учебного года, и у нас было лето на то, чтобы как-то решить эту проблему.

В двух словах, на дворе 1991 год, только что развалился Советский Союз, ничего нет. Естественно, интернета тоже нет, пока. Каким-то чудом удалось мне добыть самоучитель, надо сказать, довольно неплохой, как я сейчас понимаю, и корпела я над ним все лето, как порядочная. Благо, это лето мы провели на Севере. Гулять там особо не погуляешь, да и не очень я гулять любила, я была девочка домашняя. И учила домашняя девочка все лето английский язык, учила, учила и выучила! Да так хорошо выучила, что взяли ее, то бишь, меня в сильную группу.

И начались счастливые два года в менеджерском классе. Ах, что за чудесные это были два года! Мы ходили по школе кум-королем. Остальная школа нас тихо или открыто ненавидела и на переменах поджидала в узких коридорах. Но мы могли не выходить из своего класса. Да, у нас был свой класс, в который учителя, только подумайте, сами! приходили, чтобы преподать нам. Одна только географичка, женщина старой закалки, не сдалась, якобы из-за карт, что их, мол, неудобно носить туда-сюда, но, на самом деле, ее просто коробило от идеи того, что не мы к ней, а она к нам.

Было у нас какое-то жуткое свободомыслие. Мы не приветствовали учителей вставанием, отвечали и говорили с места, не поднимая руки (это ведь унижает человеческое достоинство), высказывали свое мнение к месту и не к месту. Надо сказать, сильно мы не борзели, потому что если так разобраться, кто мог пройти этот конкурс – только ботаны, ну, или около того, но были мы, конечно, борзыми В общем, явно, будущие управленцы.

Кроме того что у нас совсем отменили химию, и свели почти на нет физику – «зачем она менеджерам?», у нас был свой личный психолог, чудеснейшая женщина с таким трудным именем, что я помню его до сих пор – Богдангуль Ахметовна. Она проводила с нами какие-то бесконечные тесты, тренинги и командные игры.

Видимо, это она научила меня смотреть человеку в глаза. Знаете, есть такое упражнение, нужно в течение короткого времени, всего секунд 20-30, смотреть в глаза человеку и ничего не делать: не улыбаться, не строить рожи, не хрюкать и не ржать, и ничего не говорить. Почему-то обычно оно вызывает большие трудности. А я его обожала. Однажды почувствовав вкус контакта, который возникает между людьми при глазном, пардон за тавтологию, контакте, я всегда потом искала его. Я и сейчас, до смешного, вхожу в контакт всегда: когда иду, смотрю в глаза всем встречным; в магазине встречаюсь глазами с людьми, вечно заговариваю с ними с пол-оборота. Правда, тут есть у меня странный дефект, я их потом при новой встрече не всегда различаю, со мной вечно кто-то здоровается, а я задаюсь вопросом: кто все эти люди?!

Но, как и многие хорошие начинания, идея с нашим менеджерским классом «началась за здравие, а кончилась за упокой». То ли деньги у них кончились, то ли какие другие, более перспективные проекты возникли, но активно занимались нами только год, а потом как-то постепенно все сошло на нет. И уже не шла речь о вузах, связанных с управлением, а стал все чаще наведываться к нам Московский Горный, что и понятно, город-то алмазодобывающий, где еще вербовать студентов.

Но меня, честно сказать, это мало беспокоило. Я, как уже говорила, росла без амбиций. И что самое странное, без предпочтений. На вопрос, кем я хочу стать и где я хочу учиться, у меня не было ответа. Совсем. Как-то никем я стать не хотела. И, единственное, что было важно для меня уже тогда, и как выяснилось впоследствии, и является самым важным – это контакт с человеком. Поэтому все остальные периоды моей жизни проходили под флагом такого контакта.

Контакт первый. Лида Зябликова.

Лиду Зябликову я знала с раннего детства. Наши мамы познакомились, когда гуляли с колясками. Родились мы с разницей в месяц, и у нас явно были шансы стать лучшими подругами. Но, к сожалению, родители Лиды довольно сразу уехали на Север, поэтому виделись мы редко, только когда они приезжали в отпуск. Тем не менее, наша дружба была какой-то очень важной. Мы обе ждали нашей встречи, и когда уж встречались, не могли наговорится. О чем мы разговаривали? – понятия не имею, не помню. Наверное, обо всем. И, конечно, мои первые настоящие чувства были к Лиде. Я любила ее.

А когда уж мы переехали на Север, да оказались в одном классе за одной партой, это был какой-то непрекращающийся танец контакта. О чем говорят девочки? Все девочки знают – обо всем: о мальчиках, о своих чувствах, о своих страхах и мечтах. Девочки всегда обнимаются, всегда целуются, никогда не придают этому значения. А у меня как-то так было устроено с самого начала, что я ясно понимала свои чувства, поэтому четко видела, когда дружба переходит в эротический контакт. При этом чувства я свои не скрывала и всегда стремилась сразу сообщить о них своему объекту. Не лучшая тактика, скажу вам, но уж какая была. Поэтому и Лиде, я даже помню в какой момент, я сказала о своей любви. Была перемена, мы что-то рисовали на доске, и я сказала ей, что люблю ее, и что мне не нужны мальчики, что нужна мне только она. Похоже, это испугало ее. Возможно, моя несдержанность (Лида была и остается человеком, который мастерски сдерживает и подавляет свои чувства), возможно, слишком сильная эмоция, или вообще, это было ей не близко. Видимо, в ее семье не было такого свободного сексуального воспитания, как в моей, поэтому подобное свободомыслие в приложении к ней, ее шокировало.

Про сексуальное воспитание, это, конечно, отдельная история. Мама моя – женщина очень сексуальная, с оттенком озабоченности. У нее всегда насыщенная сексуальная жизнь, местами более насыщенная, чем у меня, местами я успокаиваю себя, что есть в кого. И если вы помните, то в 90-е годы стали печатать много чего, чего раньше было нельзя. И если до этого времени мне приходилось довольствоваться одним Ги де Мопассаном, то тут появилась серия про Анжелику. Не знаю, насколько эти романы отличаются от обычных женских романов по качеству, т.к. в сознательном возрасте я их не читала, но в подростковом они очень меня занимали. И, конечно, я перечитала их все. Да еще мама периодически как бы невзначай оставляла на столе какие-то журналы, если в них была какая-то статья, на тему «о чем хорошо бы поговорить с подростком, но самому как-то неловко». А, еще же была газета «Speed-инфо». В общем, теоретически я была вполне сносно подкована, эротически развита, и мыслила свободно.

Видимо, в семье Лиды «Анжелику» не читали и журналов на столе не оставляли. В общем, Лида не ответила мне взаимностью. И, так как довольно-таки это неприятно, когда твоя любимая девушка тебя отвергает, то какой-то период из моей памяти стерся. До момента, когда Лида познакомилась с Павликом.

Третий поворот.

Так это все странно получилось как-то. Как я уже говорила, мы были девочки домашние. Школа – дом – уроки. Мы даже во двор гулять не ходили, никогда. Ни на городские дискотеки, ни-ни. Ни в компании, никуда. Мы общались друг с другом.

А тут, то ли в честь Нового года, была школьная дискотека, на которую мы все-таки пошли, она не поздно, и там все свои. И спокойно танцуем себе вдвоем, никого не трогаем, и тут появляются два мальчика, как говорится, не из нашей школы. Как оказалось, были они из нашей, но выпустились несколько лет назад. То есть взрослые мальчики, что, видимо, априори делало их привлекательными. Потому что если посмотреть отстраненно, привлекать там было нечем. Павлик был какого-то совсем смешного роста, хиленький, страшненький, только что язык хорошо подвешен. А второй, даже не помню, как зовут, вообще, был какой-то вялый. Естественно, обе мы запали на Павлика. Павлик выбрал Лиду, что неудивительно, она была высокой стройной блондинкой с волосами до попы и холодной отстраненностью в лице, а я просто девочка, которая с пол-оборота входит в контакт, это не так котируется.

И их отношения, по моим представлениям, так стремительно развивались, что меня это очень оскорбило. Ведь Анжелика Анжеликой, но дальше фантазий и гаданий «любит-не любит» у меня дело никогда не заходило. И будучи уже в выпускном классе, я так ни с кем и не встречалась, и уж, конечно, не целовалась. И то, что они как-то быстро начали целоваться, и подолгу вместе бывать, и, главное, Лида не хотела мне рассказывать, чем они занимаются все это время, очень меня подорвало.

И, получается, это было очередным поворотным моментом моей жизни. Ведь до этого по поводу моего будущего у меня была только одна идея, вернее, одна эмоция – страх расстаться с Лидой. И, если бы не Павлик, думаю, и поехала бы я за Лидой, обратно в Волжский. Потому что, как я уже говорила, мне всегда было неважно куда, главное, за кем. Там бы я поступила спокойно в институт, какой-нибудь филиал Волгоградского института. Отучилась бы, с кем-то повстречалась бы. Жила бы в своей квартире, и очень многих проблем даже не узнала бы. Потом вышла бы замуж за работягу с завода, родила бы ребенка, и был бы у нас махровый домострой. Как у Лиды. Она, правда, вышла замуж за ди-джея, и как ее угораздило? и где она его нашла? Но домострой у них почище того, что у работяг бывает.

Но спасибо Лиде и Павлику, со мной всего этого не случилось. За Лидой я не поехала. Я поехала за Димой.

Контакт второй. Дима.

В нашем менеджерском классе было всего, сейчас семь мальчиков. Пять из них мне нравились. То есть какая-то избирательность у меня все же была. Но с моим талантом с пол-оборота входить в контакт, как будто сто лет друг друга знаешь, мне, в принципе, было все равно, с кем. У меня была большая дыра в сердце после потери контакта с Леной, и мне срочно нужно было ее заполнить.

Как ни странно, мальчики были ко мне равнодушны. Мы отлично трепались на уроках, но не более того. Так разобраться, даже не знаю, что во мне было не так. Я была нормальная: не забитая, и не развязная, не ботан, но умная (хотя, может, я ботан?), списать давала, танцевать любила, мини-юбки иногда надевала, ресницы красила. Чего им не хватало??? Но очередь за мной не выстроилась.

А с Димой у нас периодически бывал контакт. Видимо, во многом из-за того, что он сам был к контакту склонен. Помню, Богдангуль Ахметовна давала нам такое упражнение: мы лежали на полу, голова к голове, в смысле в одну линию, верхняя чакра к верхней чакре. И мне попалось делать это упражнение с Игорем. Скажу вам, это нечто. Контакт совсем другого рода, такой в обычной жизни не встретишь. Очень особые ощущения…

Ну, еще мы оба любили английский, и как-то досталось нам вместе разучивать «Yesterday», так и сидит этот yesterday у меня в голове до сих пор, какой же занудный он и депрессивный.

Ну и сам Дима был странноватый – и стеснительный, и прыщавый, и смеялся так отвратительно: хи-хи-хи, очень высоким голосом, сам изучил скоропись, и все уроки ею скорописал, из-за этого никаких конспектов вечно было у него не скатаешь. Чем-то таким интересовался, типа ушу или айкидо. В общем, не от мира сего, это, пожалуй, самое подходящее определение. Но он был не гордый, не задавался, не выпендривался, над собеседником не надстраивался. Наверное, он был добрым, и, наверное, даже милым. Что-то же я в нем нашла… Просто он жил в каком-то своем пространстве-времени.

И как-то так вышло, что стали мы, вроде как, встречаться. Вроде это и не было «официально объявлено», просто иногда он со своим другом, а тот со своей девочкой (с которой, он-то встречался «официально») приходили ко мне домой, наверное, и Лена бывала, и так мы просто сидели вчетвером или впятером и просто трепались. У мальчиков иногда были странные шутки и какие-то неадекватные, на мой взгляд, реакции, но их шуток я не всегда понимала. Мне было понятно, что там какой-то сексуальный подтекст, но что именно, я не знала.

Ну и как-то так, вялотекуще, мы дружили. Не помню, чтобы я признавалась ему в любви, или он мне. Либо у меня вытеснение, либо не было этого. Но, видимо, этих отношений вполне было достаточно, чтобы я могла себя считать в него влюбленной. И тут вдруг Дима заявляет, что он уезжает поступать в Москву – а ведь учебный год еще не закончился, идет третья четверть. Если вы помните, в 90-х, как грибы после дождя, полезли новоиспеченные академии, университеты и институты. Вот такой институт нашел и Дима – Московский Экстерный Гуманитарный Университет – вот как круто звучит. И с МГУ созвучно, только тут еще круче, для самых умных, здесь не за пять лет, а за три ты все пройдешь экстерном. Но за деньги, конечно.

Тут, надо сказать, еще моя мама руку приложила. Я в школе любила алгебру и английский. Обе «науки» – точные. Хотя читать я тоже любила. И сочинения, как вы догадываетесь писала хорошо. Но любила я алгебру. И своих математичек. И морально готовилась к поступлению на что-то экономическое и точное. Но тут что-то маме в голову вступило, и стала она меня убеждать, что женщине надо быть гуманитарием. Лучше всего учителем. Это меня, вообще, до истерики доводило, уж чего-чего, а училкой быть я точно не хотела. Но главным аргументом было то, что гуманитарное образование потом поможет детей воспитывать, а без него никуда. Помню, когда я так и заявила своей математичке, это очень ее оскорбило и даже обидело, потому что как-то она считала, что математика не мешает ей воспитывать своих детей.

Одним словом, мама меня успешно «раскачала», то есть выбила из-под ног и без того зыбкую почву самоопределения. И тут еще Лида, и Дима со своим Гуманитарным Университетом, в общем, «получи фашист гранату» – хотели гуманитария – будет вам гуманитарий. Мне втемяшилось, что я тоже поеду поступать в этот университет. Вместе с Димой.