Читать книгу Лебединая Дорога (сборник) - Мария Семёнова - Страница 24

Эйрик Эйрикссон, брат Гуннхильд, едва не рассердился на сыновей Ворона за то, что те не пожелали запастись у него ни мясом, ни солодом, ни хлебом.

– Я же богат, – сказал он им с упрёком. – И дом мой благополучен. У меня даже в самые голодные годы не случается так, чтобы не из чего было сварить пива!

Халльгрим ему ответил:

– Твоё богатство растёт на земле, а наше плавает по морю. Мы добудем себе любые припасы, когда захотим.

Харальд конунг останавливался в Линсетре и пировал у Эйрика в доме… Эйрик вспоминал об этом, смеясь и почёсывая затылок. И было что вспомнить! Все знают, как быстро путешествуют слухи. Даже быстрее боевого корабля. И чего только не рассказывали Эйрику о Харальде Косматом! Немыслимое дело – принимать этого конунга у себя. Устроишь пир небогатый, обидится. По достоинству не почтили! А развернись с угощением – снова обида. Хочет, стало быть, своенравный одальман похвалиться могуществом, показать, что и не думает бояться правителя страны. Хоть бросай землю и дом да беги куда глаза глядят!

Эйрик в горы не побежал. Встретил знатного гостя и как-то сумел и ему угодить, и своего достоинства не потерять. Кончилось тем, что близкий друг Харальда, Рёгнвальд ярл, даже оставил в Линсетре сына. Оставил в знак доверия, как залог… Оставил бы и Харальд, да не было ещё у молодого конунга сыновей.

Видел Эйрик и Рунольвову дочку… Видел подаренный ей корабль. От неё самой и узнал о немирье в Торсфиорде. И успел испугаться, как бы Вигдис не надумала выместить на нём зло. Но и люди Вигдис дурного ему не сделали…

– Теперь не было бы тебе худа, – сказал ему Хельги. – За то, что ты пустил нас переночевать!

Но Эйрик только покачал головой:

– Не станет Харальд наказывать вставшего за родню. Вот если бы я не пустил вас во двор, тогда он первый сказал бы, что я трус. Да, пожалуй, и с земли бы согнал.

Гуннхильд долго обнимала Эйрика и его жену. Потом на кораблях снова подняли паруса… С берега махали вслед, пока можно было видеть. Махали длинными полотенцами: пусть будет дорога гладкой и ровной, как эта мягкая ткань! Пусть Лебединая Дорога вскипает волнами не выше тех, что рождаются на развевающемся полотне.

– Послушай-ка, Эрлинг! – позвал Хельги, пока три корабля шли ещё рядом и можно было переговариваться. – А скажи, Эрлинг, не приглашал тебя Эйрик остаться? Не спрашивал, что ты, домосед, делаешь с викингами в море?..

Халльгрим на своём корабле поставил ухо ветру.

– Приглашал! – долетело над водой.

Хельги приставил ладони ко рту:

– Ну и что ты?

Приёмыш задорно ответил, одолевая расстояние:

– А что видишь!

Он мог бы ещё добавить, что Эйрик предлагал им с Гуннхильд хотя бы оставить в Линсетре на воспитание маленьких сыновей. Эйрик обещал вырастить из них достойных мужей. И твердил, что Линсетр безопасен, особенно нынче – у конунга под рукой… А плавание – как угадать, что ждёт впереди? А в Гардарики? Эрлинг и Гуннхильд отказались в один голос.

– Спасибо тебе, родич, – сказал Приёмыш. – Но мы ведь идём не в поход. Мы не вернёмся…

Три корабля уходили на юг. Два драккара, чёрный и расписной. И кнарр, короткий и круглый подле боевых кораблей.

День за днём шагали вдоль левого борта сине-зелёные берега. Испещрённые чёрными и серыми скалами, прорезанные расщелинами фиордов. То яркое солнце горело над ними в вышине, то наплывала холодная тень облаков… В гранитной броне, в копьях розовых сосен, отороченная белоснежными бурунами, во всей своей весенней славе – земля Норэгр! Родная земля. Халогаланд, потом Страна хёрдов – Хёрдаланд, потом Агдир…

Скоро останется позади и остров, к которому год назад прибило погубленный штормом немецкий корабль. А потом берег круто повернёт на восток, пропуская корабли в Восточное море, которое словене называли Варяжским. А там – считанные переходы, и зазвучит вокруг словенский язык… Не позабыла его, Звениславушка? Не разучилась ли петь?

А там – Кременец…

Звениславка осунулась, перестала спать по ночам. Гнала прочь худое предчувствие, да ведь дума – не птица, рукой на неё не махнёшь, не испугается, не улетит. Может, давно уже чёрной сгоревшей руиной стоял на высоком берегу Господин Кременец. Кто порушил, с кого спросить? Да и кто спросит?.. А вместо говора и смеха людского вылетали в чёрные провалы дверей ушастые совы, выбегали серые мыши. Да тяжко кружилось, высматривая поживу, зловещее вороньё…

А храброе кременецкое войско да бесстрашная княжья дружина лежали где-нибудь в чистом поле, под лучами волчьего солнышка, и жадный зверь растаскивал непогребённые кости, да палючий вихрь горькой пылью заносил-заметал кровавый след полонённых… А сам-то князь? И скалился безгласно белый череп из-под просечённого шлема, смотрел невидяще пустыми ямами глаз. И цветы прорастали сквозь клочья рубахи, что вышивали любимому эти вот пальцы… Она знала своего князя: живого не возьмут.

Но не верило упрямое сердце такому! И уже не море – распахивались взору светлые плёсы Медведицы, самой матери Роси. Песчаные кручи поднимались вместо окутанных сизой дымкой скал. Там жили в норках стрижи. Любо было нырять оттуда в прозрачную, чистую, холодную, ласковую воду… И нырял следом парень с глазами светлыми, как та река. И летел сильной птицей, раскрыв руки, смеясь и следя – не ухватил бы Звениславушку бородатый дед водяной.

Ходила, покачивалась под ногами сырая палуба корабля.

Одно утешение, если рядом устраивался Скегги. Малышня над ним насмехалась: отроку в его возрасте место на боевом корабле. Но туда Скегги не взяли. Он рассказывал Звениславке:

– Скоро наша Норэгр останется к северу… И будет огромный залив, который называется Вик. Там есть земля Вестфольд, лежащая на западном берегу. Там жил Хальвдан Чёрный сын Гудрёда, и говорят, что этот род называется Инглинги и идет от Одина и богов. При Хальвдане конунге не бывало недорода. И когда он утонул, во многих краях пожелали похоронить его у себя, чтобы приманить удачу. Люди никак не могли договориться между собой и наконец решили разделить тело на части. И всем казалось, что теперь следует надеяться на урожай.

…А дальше лежали земли, издревле овеянные славой нисколько не меньшей. Свеарике, где в древности правили Асы. И Данмёрк со знаменитым островом Селунд, откуда выходили на добычу длинные корабли под стягом Рагнара Кожаные Штаны. И великая Страна вендов, рождавшая таких викингов, что даже Рунольв никогда не совался туда грабить. Венды молились четырёхликому Святовиту и никому ещё не спускали обид. И, верно, не зря даны и юты ходили проливами больше на запад, чем на восток!

Свейский берег покрывали леса. На датском простирались песчаные холмы и не было видно ни фиордов, ни гор. Наверное, даны тоже считали своё побережье лучшим на свете. Но халейги сочли его унылым.

Тихая ночь позволяла не искать убежища у земли… Но всё-таки решено было сделать остановку. Люди знали: эти места – последние на их пути, где знакомый ветер ещё сможет коснуться лица. И родная земля будет лежать где-то у горизонта. Совсем рядом. Протяни руку – достанешь. Скрытая от глаз лишь полуночным сумраком светлой ночи да лёгкими гребешками волн, шелестящих на песчаной мели…

Дома, в Торсфиорде, эта ночь была бы светлей, много светлей. Сколько уже времени качала мореходов Лебединая Дорога, убегающая под киль корабля? Более месяца. И весь этот месяц шла рядом с кораблями земля Норэгр – Северный Путь. Теперь остановилась, отстала. Начинался великий Восточный Путь – Аустрвегр.

Теперь – только чужбина. И впереди, и по бортам, и за кормой. Что там ждёт? И кто там ждёт? Кроме врагов?

Не выдержал даже Халльгрим. Он сказал:

– Не в первый раз иду я этими местами. И всегда мне было весело. Нынче не так…

Один Видга слышал эти слова. А Видга был не болтлив.

Для ночлега выбрали круглый островок, сплошь загромождённый дюнами. Солёный песок не мог дать пищи деревьям. Лишь жёсткая голубоватая трава пронизывала его жилистыми корнями, и длинные листья в кровь резали схватившую руку… Цепкая жизнь.

На этом острове решено было провести ночь и ещё день. А потом двинуться в торговый город Бирку, что стоял в свейской земле, там, где встречалось с морем полноводное озеро Лёг. Следовало пополнить припасы.

Но не только скорбным было расставание с Норэгр! Правду говорят люди: негоже уходить, не отомстив причинившему обиду. И если не судьба сделать это мечом – отомсти словом. Слово, произнесённое умело и ко времени, может стать выкупом за осуждённую голову, лекарством от смертельной болезни… Или смертельным ударом! И всё это смотря по тому, как его сказать.

Поздно вечером люди со всех трёх кораблей собрались на берегу. Халльгрим принёс свой щит, сняв его с борта чёрной лодьи. Старый Олав уселся с ним на песок. В руках кормщика был остро отточенный нож: таким ножом удобно врезать в дерево руны, стремительные и беспощадные, как полёт смертной стрелы…

Халльгрим увидел, как Видга наклонился к Скегги, и тот прошептал что-то ему на ухо; сжатый кулак малыша отбивал в воздухе ритм. Видга кивнул и выпрямился, и Скегги спрятался за его спину. Видга произнёс вслух:

Это было хулительное стихотворение-нид. И сложенное неплохо! Надо думать, Харальд Косматый не заболеет от него и не умрёт, ведь для этого, как утверждают бывалые люди, следует говорить нид прямо в глаза. Но там уж будь что будет – главное, стихи сложены и произнесены прилюдно и Олав начертал их на щите.

В кругу воинов послышался смех, кто-то радовался удачному слову, кто-то пробовал строку за строкой, подбирая иносказание-кеннинг. Это была угрюмая радость!

Олав знай чертил проворным ножом по окованной доске щита. С другого конца толпы подала голос красавица Гуннхильд, зелёные глаза её горели:

Когда на поверхности щита не осталось гладкого места, Олав поднялся и понёс его к воде. Народ повалил следом, сыновья Ворона впереди других. Олав зашёл в воду, насколько позволили его сапоги. Пересчитал руны и нашёл, что их число было удачно. Потом повернулся лицом в сторону оставшегося за горизонтом Вестфольда и громко проговорил:

– Нет у нас здесь лошадиного черепа, чтобы насадить его на шест из священного орешника и повернуть, конунг, в сторону твоего дома! Пошлём-ка мы тебе лучше луну морского коня… Ибо думается нам, что и она даст рунам немалую силу! И пусть, Харальд Косматый, это приветствие не даёт тебе покоя и отдыха ни ночью, ни днем, ни зимой, ни летом! До твоего смертного часа – до огня и костра!

Они долго потом вспоминали, как брошенный в воду щит немного покружился на месте, а потом, подхваченный неведомым течением, вдруг довольно быстро поплыл на северо-запад… Мореходы следили за ним, пока он не скрылся из виду. По всем приметам следовало ждать, что щит доплывёт.

А утром потянулись низкие тучи, сочившиеся дождём. Это плакала за горизонтом земля Норэгр… Хельги стал отпрашиваться у брата в поход – развеять тоску.

– Иди, – подумав, разрешил ему хёвдинг. – Думается, мы оборонимся, если на нас здесь нападут… Но к вечеру стану тебя ждать и не прощу, если не вернёшься.

Знал: не дорога была младшему брату опостылевшая жизнь. Отдал бы, и с радостью, честному мечу какого-нибудь храброго венда! Самому везти любимую в жёны безвестному гардскому вождю! Примерь на себя, на своё собственное сердце: не остановится?

Оттого-то Халльгрим говорил с ним сурово. Наверное, суровей, чем следовало. Однако пусть ведает, строптивый: не нужен себе, нужен братьям. И людям, которые за тобой идут и тебе верят. В жизни своей и в смерти воли брать не смей! Живёт на корабле Ас-стейнн-ки – кто её защитит, если падёшь?

Вслух ничего этого не было сказано. Халльгрим долго смотрел на уходивший драккар. Отпустил, а не напрасно ли… Зябкий рассветный ветер заставлял его ёжиться, кутаться в плащ. Крепко запомнило тело стылую осеннюю воду и форштевень Рунольвова корабля! Халльгрим нахмурился, расправил плечи. Не к лицу хёвдингу дрожать.

Когда Эрлинг и потом Эйрик рассказали ему о Вигдис, он слушал их, не изменяясь в лице.