Читать книгу На небе ни звезды - Мария Серрадо - Страница 5

Не успела она войти, как звук, похожий на выстрел, прогремел на весь дом – это пробка от шампанского ударила в потолок. Громадная хрустальная люстра слегка покачивалась, и восторженные крики находившихся в зале людей, казалось, все больше приводили ее в движение. Бьющий все рекорды громкости смех отражался от стен, пестрыми бабочками кружился по залу, переполненному кричащими людьми, кажущимися маленькими рыбами в огромной накрепко закрытой банке, которую взбалтывала чья-то огромная рука.

Кто-то опустошал бутылку вина, стоя на оконной раме, кто-то судорожно хватал канапе с блестящих подносов, кто-то пытался забыться в танце, кто-то медленно сползал по стене на пол, из бокала проливая на себя остатки алкоголя. Люди были не в себе.

На входе Валери чуть не сбила компания еле державшихся на ногах девушек. Они прошли мимо, смеясь и балансируя на шпильках, – по воздуху разлился аромат духов, смешанный с терпким сигаретным дымом. Их смех отражался в каждом зеркале, журчал в каждом бокале, становился таким громким, что сотрясал стены, поднимался тяжелыми басами от пола и спускался с потолка легкими нитями крутящейся вихрем мелодии, обволакивая все пространство первого этажа. Все это буйство было подчинено музыке, оно существовало в единстве с ней и жило по ее законам – независимо от того, чем был занят каждый в отдельности, толпа двигалась в такт мелодии, волнообразными движениями, будто все держались на одной ритмической волне.

В руках у Валери оказался глубокий бокал, в котором плескалась прозрачная жидкость. Она не видела, кто дал его ей. До дна. На вкус, как вода, но эта вода обожгла ее пищевод и мгновенно брызнула в мозг, зажигая в нем каждое нервное окончание. И тогда она почувствовала то, что не могла до конца объяснить: это было похоже на пробуждение – будто ее реальная сущность, до того времени пребывавшая в многолетнем сне, внезапно открыла глаза и увидела мир – увидела его таким, каким видит человек при рождении: шумным, чрезвычайно ярким, абсолютно новым.

Огни зажигались со всех сторон. Прожекторы горели то красным, то желтым, то синим, а каждые пятнадцать секунд прорезали пространство мощным белым лучом, который бродил по залу в поисках кого-то. Люстру потушили, но света будто стало еще больше, и от его яркости резало глаза.

Когда молодой человек в ливрее проходил мимо с подносом, Валери взяла еще. Она делала глоток за глотком, и ей казалось, что она пьет музыку. Она посмотрела на содержимое бокала – жидкость вибрировала, по ней шли круги, будто внутрь бросили маленькую ракету. До дна! Музыка стала наполнять все тело, она ощущалась в каждом капилляре, в каждом сосуде мозга, в каждой клетке крови. Можно было почувствовать, как эти сумасшедшие потоки приближались к сердцу.

–А эта штука быстро действует! – выкрикнул кто-то в глубине зала, и она это услышала, потому что слышала абсолютно все.

Эта. Штука. Быстро. Действует. Эта… Штука… Быстро…

Кто-то подошел к ней и спросил, не она ли ищет мадемуазель Виду. В пестрой полутьме она не разглядела лица. Валери среагировала не сразу, но потом ответила утвердительно, пытаясь вспомнить, зачем Вида нужна была ей. И нужна ли она? Молодой человек в официальном костюме и белых перчатках проводил ее на второй этаж, и, пока они шли, Валери считала ступеньки крутой лестницы и пыталась понять, почему следующая ступенька после пятой – десятая, а после пятнадцатой – уже двадцатая. У нее перед глазами запрыгали цифры, сплетаясь в невероятные математические формулы, потенциальные уравнения складывались в гибкую таблицу, на которую песком сыпались откуда-то сверху остатки школьных знаний.

Они шли долго, так, что Валери перестала следить за счетом ступенек. На самом верху лестницы стоял еще один молодой человек, точно такой же, как тот, который привел ее. Он охранял вход на второй этаж. Двое переговорили (я больше не могу в этом доме все сумасшедшие – сказал один другому на ухо), и Валери провели вперед, а потом открыли перед ней двери в комнату – такую светлую, что она непроизвольно зажмурилась.

За ней закрыли двери. Валери несколько раз моргнула, и свет стал мягче. Она начала различать фигуры и интерьер помещения.

–У нас гости! – кто-то схватил ее за руку и дотащил до дивана. Диван был теплым, мягким и гладким. Она будто утопала в нем.

–Не спать! – воскликнула неизвестная.

Валери подняла голову и увидела перед собой высокую девушку с рыжими волосами, повязанными широкой желтой лентой. Она улыбалась, и ее голова была похожа на солнце.

–Как тебя зовут? – спросила она.

–Оставь ее в покое, – сказал молодой человек, сидевший на другом диване. Его черты были туманными, но Валери отчетливо слышала низкий спокойный голос, который был ей откуда-то знаком.

Я Ва… Валери

–Ооо! Это любовь с первого взгляда, да? Да, мой дорогой Генри? Да? – девушка села рядом и начала кричать ему прямо в ухо, заливаясь смехом. – Почему ты не внизу со всеми? – резко развернувшись, обратилась она к Валери.

–Потому что среди этого цирка ей делать нечего, – ответил кто-то.

Валери повернулась на голос и, наконец, увидела ее. Вида стояла в отдалении и, держа в левой руке дымящуюся сигарету, поворачивала колесико радиоприемника. Через секунду зазвучала музыка – блюз или мягкий рок-н-ролл, что-то спокойное, резко контрастирующее с сумасшедшими визгами на первом этаже.

–Он великолепен! Такой голос! – девушка-солнце вскочила и закружилась в энергичном танце. Она была похожа на нимфу из античной идиллии, бегущую по бесконечному одухотворенному лесу. Легкая юбка ее платья кружилась вместе с ней, становясь похожей на светлый ореол; казалось, что несуществующий ветер развевал ее – то нежно приподнимал, то опускал.

Вида повернулась лицом ко всем присутствующим и удостоила каждого взглядом, полным негодования. Ее глаза горели каким-то странным блеском – темным, глубоким, заставляющим содрогаться. Что-то особенное было в этих глазах: в них не было радости, жизни, света, одобрения – ничего похожего на то, что люди считают признаком доброты, душевной теплоты, мягкого нрава, хорошего характера. Все было в точности до наоборот: в этом взгляде была сложность, какая-то особенная неопределенность. Такие люди никогда не покажут чужаку, что́ на самом деле чувствуют. Умение скрыть эмоциональные реакции – это искусство, которым они владеют в совершенстве. Сколько бы окружающие ни пытались увидеть в их поведении, взгляде, речи реальную оценку, сколько бы ни старались угадать их мысли – все бесполезно.

–Какие же вы все свиньи! – сказала Вида, подбирая с пола стаканы. – Хоть один разобьете – отправитесь вниз. А могу и в угол поставить. На битое стекло.

Вида выпрямилась. Складки ее платья были похожи на кожу дракона, как на картинках в книгах со сказками. Сверкающая в ее тонких пальцах зажигалка казалась солнцем, сжатым в тысячи раз. Когда-нибудь оно взорвется – так ей много лет назад сказали в школе.

–У нас тут, как видишь, свое веселье. Присоединяйся, чувствуй себя, как дома, – Вида зажгла сигарету, и та быстро разгорелась. – Ах, да. Я не представила тебе своих друзей. Кристина, племянница забытого испанского короля, – она показала на девушку-солнце.

–Будущая королева! – воскликнула Кристина, прыгая в воздухе.

–Оскар – великий живописец, забытый потомками, – Вида указала на молодого человека, который курил, стоя у окна. За все время присутствия Валери в комнате он не произнес ни слова, и его задумчивый вид говорил о том, что пока он не был настроен болтать.

–С Генри вы уже знакомы, – Вида села на боковинку дивана и похлопала его по плечу.

Да, это действительно был не кто иной, как Генри Филипп. Он выглядел напряженным; казалось, что ему неловко из-за того, что она здесь. Его взгляд из сосредоточенного превращался в затуманенный и наоборот, каждые пять секунд; пальцы то судорожно барабанили по коленной чашечке, то сжимали край пиджака. Перед ним на столике стояли две стеклянные бутылки, содержимое которых он смешивал в стакане.

–Да, знакомы, – сказал он слегка дрожащим голосом, стараясь не смотреть на Валери, будто до смерти боялся встретить ее взгляд.

–Мы все к твоим услугам. Наслаждайся – всего вдоволь, все бесплатно. Все по-человечески, здесь же только аристократы. – Как только Вида сказала это, Кристина взорвалась смехом.

–А что там, внизу? – спросила Валери, с трудом собрав из слов фразу.

–Там вечеринка для плебеев. Они едят, пьют и веселятся за мой счет. Народ требует хлеба и зрелищ, понимаешь. Сколько ты там выпила? – спросила она после недолгой паузы.

–Два бокала.

–И правда быстро действует.

В ту самую секунду Кристина, не рассчитав траекторию своего движения, сбила маленький столик, стоявший в середине комнаты, и он перевернулся. Все полетело на пол: открытые бутылки, маленькие пакетики, стеклянные стаканы и серебряный поднос с сигаретами. Разлитое вино вымочило ковер, и в воздух поднялся резкий спиртовой запах.

–Смотрите! Как будто кровь, – вскрикнула Кристина, восстанавливая равновесие. Она показала на красные пятна от вина.

–Она здесь будет, если ты не успокоишься, – сказала ей Вида, оттаскивая Кристину от места преступления. –Может быть, лучше было без нее сегодня? – она обратилась в Оскару.

–Эй, я, вообще-то, здесь, – пискнула Кристина, пытаясь высвободиться.

–Разве? А мне показалось, что ты улетела в окно.

Кристина несколько секунд смотрела на нее огромными недоумевающими глазами, а потом широко улыбнулась и сказала:

–Да, правда. Улетела! – она подошла к окну и сдвинула штору.

Вмешался Оскар. Он оттащил ее от рамы и усадил на диван рядом с Валери. Кристина не сказала ни слова, только тихо смеялась и показывала руками непонятные жесты.

–Крыша едет? – раздраженно сказал Оскар. – Ты же знаешь, как с ней это бывает.

–Пусть будет осторожнее. Она здесь все разгромит.

–Позови Анри, он быстро уберет. И нам нужна добавка! – он уже успокоился и вернулся к излюбленному месту возле окна.

–Когда-нибудь из-за нее у нас будут большие проблемы, – заключила Вида, с неодобрением наблюдая за тем, как Оскар вытаскивает еще одну сигарету из квадратной черной коробки с золотой ленточкой, стоявшей на комоде в дальнем углу комнаты. Наверное, это был очень дорогой табак.

Кристина уже забыла обо всем и разлеглась на диване, положив голову на колени Валери.

–Ты такой ангел, – тихо сказала она.

Валери провела рукой по ее рыжим волосам, которые оказались сухими, как солома. Кристина подняла вверх руку, будто пытаясь схватить свет от люстры, неестественно изогнулась и соскользнула с гладкого покрытия дивана. Когда ее тело упало на ковер, Валери хотела помочь ей, но поняла, что не может сдвинуться с места – так окостенели ее конечности, которых она практически не чувствовала.

И только тогда она задумалась о том, что кого-то не хватает. И тогда она вспомнила. Будто молния пронзила ее мозг.

–А где Александр? – почти выкрикнула она.

–Его не будет. Я сегодня за двоих, – ответила Вида. – Видишь ли…

–Ее дорогой брат не хочет с нами общаться, – перебила ее Кристина, переворачиваясь на ковре. – Он нас больше не любит. А он любил меня когда-то, – сказала она, подняв голову и обхватив колени Валери. – Тогда падал снег, белый-белый, прямо как твои руки, – она схватила Валери за руку.

–Успокойте же ее! – повысила голос Вида, которая вот уже минуту безуспешно пыталась зажечь очередную сигарету.

От ее волос исходил запах дыма, смешанного с духами – яркий восточный аромат с нотками корицы. Валери заглянула за пелену и по-настоящему посмотрела ей в глаза: они были глубокие и холодные – два колодца, на дне которых утоплено что-то черное, страшное, близкое к смерти.

–Папаша собирается открывать еще магазин? – обратился к ней Оскар.

–Нет пока. Тех, что есть, более чем достаточно. И следить за всеми нелегко. Хотя кое-где клиентура становится все состоятельнее. В последнее время я даже боюсь находиться с ним в одном магазине.

Валери затаилась в норе. Ей нужно было на время стать невидимой, чтобы они ее не замечали.

–Отчего же? – поинтересовалась Кристина, привстав с пола.

–Менеджеры давно подлизываются. Боюсь, как бы он не обменял меня на новый контракт. А что, он давно мечтает от меня избавиться.

Не смеялись только Валери и Генри, хотя он немного повеселел от того количества выпивки, которое влил в себя, и иногда мог выдавить улыбку.

–У моих картин никогда не будет такой популярности, – подхватил Оскар. – За них даже леденец не дадут.

–Им популярность не нужна. Это лишнее. Ну, ты же у нас непризнанный гений, забыл? Играй свою роль, не забывайся. А леденец я сама тебе дам. Посмотри там, в коробке с конфетами.

–Я, пожалуй, соглашусь, – решил Оскар, отбирая у Генри стаканчик с виски. – Решил все вылакать? Дай-ка сюда.

Генри повиновался. Несколько минут он не двигался и смотрел в одну точку, будто собираясь с мыслями, но, ничего не придумав, просто взял другой стакан и начал разводить что-то с чем-то – Валери не могла понять и не особенно вникала.

–Кто будет на скачках в пятницу? – спросил Оскар, делая небольшой глоток.

–Как обычно, кучка полудурков и их дети. Из Рела́мпаго прикатят трое – Ноксы, кажется.

–Не знаю таких.

–Везет. Мне придется узнать, когда буду убалтывать их в пятницу. Уже чувствую, что мысленно истрачу на них половину моего нецензурного запаса.

–Они будут в восторге от твоей любезности. Как и все остальные. Как ты так умеешь? На вид само очарование.

–Годы тренировок, годы тренировок. Как тебе виски?

–Не очень крепкий. Опять разбавили в порту. Вот падлы! Уже не первый год так делают.

–Так давай что-нибудь покрепче. Здесь все тухнут, – Кристина медленно встала, опираясь на боковинку дивана. – Где твои фирменные?

У меня нет фирменного. Я только делаю хлопья с молоком. ОНА так постоянно говорила.

–Да, фирменные в студию! – поддержал Оскар.

–Фирменные! Фирменные! – Кристина ударила себя кулаком по колену и сразу взвизгнула.

Валери не понимала, о чем они. Она давно не чувствовала себя так странно: два (два ли?) выпитых бокала кандалами приковали ее к дивану, и она с трудом могла говорить и двигаться, но при этом все прекрасно слышала и видела, замечала каждое движение. И эти фразы… Они всплывали на поверхность откуда-то из глубины, из черных масс воды.

–Замолкните, – прервала их Вида. Она искала что-то в ящике роскошного комода. – Сделаю, только если подождете без воплей.

Оскар и Кристина мгновенно замолчали. Первый налил себе шампанского из бутылки, которую нашел за шторой.

–Градус понижаешь, – сказал ему Генри. Голос у него был вполне трезвый.

–А мне нельзя? – осведомился Оскар. – Не бойся, в мир иной не отправлюсь. Знаю, знаю: я не умею пить, как ты. Никто не умеет. Но я хочу расслабиться. Законом не запрещено.

–Подоспеют фирменные, и ты улетииишь! – пропела Кристина.

–Тебе, мне кажется, хватит. Лучше выпей и ложись спать. Мы тут тихо. – Он отдал ей свой бокал шампанского.

–Какой ты заботливый. – Она хотела вылить содержимое бокала Оскару на рубашку, но он ее вовремя остановил.

Вида достала пакет с табаком, который сразу показался Валери странным. Листья были намного крупнее обычных и отличались глубоким красным оттенком. Они напомнили ей Найроби. Когда Вида открыла пакет, терпкий аромат заполнил помещение. Она очистила столик, бросила на него пакет и достала откуда-то из-под дивана бумагу. Получилось пять сигарет, которые внешне ничем не отличались от дешевого мусора без фильтра.

–Только не все сразу, – произнесла Вида, заклеивая последнюю. – Медленно, без азарта.

Она протянула Валери одну. Та аккуратно сжала сигарету пальцами и подождала, пока Вида даст ей прикурить. Отличие от тех, которые Валери курила в Линдо, было в том, что эти были более крепкие, с горьким привкусом, со стремительно идущей вниз обжигающей волной.

Ничего неожиданного не произошло. Валери закашлялась и положила остаток сигареты на поднос, который, как ей показалось, начал медленно вращаться на столе. В пять минут странным образом уместился час. Она невзлюбила диван, на котором сидела. Она хотела, чтобы он умер. При этом Валери прекрасно понимала, что это глупость – желать смерти неодушевленному предмету, но в то же время это представлялось ей совершенно естественным, даже правильным.

Мимо нее прошел Оскар: он вертел в руках зажигалку Виды и повторял одну и ту же фразу:

–Хочется быть спокойным человеком, но не среди всего этого дерьма, что со мной происходит. Хочется быть спокойным человеком…

–Ты думаешь, есть какая-то зависимость между тем, где мы находимся, и тем, как часто мы падаем с дивана? Например, дома такого со мной не происходило ни разу, а здесь – вот, пожалуйста! Мне кажется, все зависит от локации. – Кристина втянула в себя сигаретный дым, а потом он тонкой струйкой сквозь ее губы проник в комнату. Она ощупывала торшер так, будто никогда в жизни не видела ничего подобного.

Л-о-к-а-ц-и-и. Слово растягивалось само по себе, и огромные буквы заполняли комнату, но видела это только Валери.

Вида исчезла из поля зрения – будто ее никогда и не было в этой комнате с черными обоями и лакированной мебелью. Валери на миг показалось, что тень ее руки дотронулась до ее плеча, но это был всего лишь мираж. След ее духов вел в темные, закрытые помещения.

Генри спал на противоположном диване, положив голову на обшитую парчой подушку. Его голова казалась фрагментом древнего живописного полотна – эпохи Возрождения или раньше, когда много рисовали святых. И его сон совсем не был похож на сон ее отца, когда тот напивался.

Валери с легкостью встала (тяжести и скованности как не бывало) и подошла к окну. Она отодвинула шторы и замерла, любуясь великолепным видом.

Это было год назад, но не было прошлым – все происходило здесь и сейчас, в настоящем. Прошлое и будущее существуют только в сознании человека, в объективном материальном мире им нет места, поэтому разум может как угодно распоряжаться категорией времени, прокручивать запись вперед и отматывать назад – ничего не приведет к изменениям общей схемы. Все события разворачиваются одновременно, но некоторые из них выходят на первый план, а другие остаются на периферии, и мы их не видим. Не видим, если не умеем силой мысли управлять временем. А она умела. В тот момент – виртуозно.

Они с отцом вязли на прокат машину и поехали поближе посмотреть на французские Альпы. Ветер развевал волосы, вдувал в уши незнакомую мелодию. Незнакомую, но такую волшебную: одновременно и тихую, и громкую, и спокойную, и заводную – мелодию ночи. Ночной воздух щекотал кожу. Машина неслась вперед; мимо домов, людей, деревьев, мимо мира, которого, может быть, уже нет. Валери представила, что все вокруг разрушено, земля провалилась по обе стороны дороги, и груды песка еще падали в образовавшуюся пропасть. Но ей было все равно.

Они уже покинули небольшой горный городок и ехали по маршруту ей незнакомому. Нежная темнота не давала увидеть, через какую местность они проезжали. Валери тщетно пыталась угадать в придорожном пейзаже лес, рощу или ферму, но ее зрение снова заволакивал туман. Казалось, что они неслись сквозь вековую тьму, сухую и холодную, тьму, которая проникала внутрь нее, тьму, которой она дышала.

Но через секунду все изменилось. Все вокруг осветил ярчайший свет во много раз мощнее солнечного. И тогда Валери увидела настоящие горы. Она не могла произнести ни слова, только смотрела и не могла поверить своим глазам.

Горная цепь раскидывалась совсем рядом во всем своем величии, в своей многокилометровой протяженности. Отточенные хребты, как нерукотворные монументы, возвышались до самого неба, дотрагивались до полупрозрачных облаков, а вниз по склонам бежали бесконечные ручьи. Они переплетались друг с другом, смеялись и журчали, будто хотели что-то сказать тому, кто слышал. А она слышала абсолютно все.

–Прощай, сердце! – пели они. – Мы никогда не расстанемся! Прощай, сердце! – повторяли снова и снова.

Их голоса уносились вдаль, но они продолжали смеяться и журчать, смеяться и журчать…

На нее смотрели каменные склоны, которые уже были древними, когда мир только рождался. Тысячелетний дождь сглаживал скалы, их острые выступы и углубления, но за миллионы лет ни дожди, ни град, ни ураганы не изменили изначальной величественной формы этих крутых склонов, сохранивших свое первозданное величие. Темный ночной воздух окутывал горный массив, но казалось, что свет исходит изнутри него, блеск так и лился по склонам быстрыми ручьями. И все это было так близко – протяни руку и дотронешься.

Море лежало прямо под ними, и в прозрачной воде отражалось звездное небо. Даже его искаженная красота поразила ее, и Валери тут же подняла голову, чтобы взглянуть на необозримый купол своими глазами. И она снова не была готова к тому, что предстало перед ней: она ожидала увидеть чистое небо глубокого синего цвета с россыпью мелких звезд, а оказалось, что перед ней открылась вся вселенная. Небо было усыпано миллионами звезд, каждая из которых по отдельности сверкала, как цельный алмаз; звезды уже не сплетались в созвездия – их было настолько много, что между ними практически не было свободного пространства. Они кружились в невероятном совместном танце: сплетались в невиданные фигуры, которые постоянно трансформировались из-за непрекращающегося движения звезд, одна выплывала из-под другой и зажигала третью, какие-то мигали, переливались разными цветами, составляя собой необъятное бриллиантовое полотно. Это были звезды из самых отдаленных краев вселенной, из далеких галактик, которые никогда не будут открыты, и все они были на небе, смотрели на нее и улыбались. Именно их свет озарял все вокруг. Они танцевали и пели, танцевали и пели…

Мотор ревел, и машина на большой скорости неслась по водному серпантину. Валери успела заметить покосившуюся скамейку, стоявшую прямо у дороги. На самом краю сидела Вида – в голубом платье по моде шестидесятого года, в старомодных босоножках с застежками, с распущенными волосами. Один миг – и она уже была далеко позади.

Валери повернулась, чтобы посмотреть на отца, и поняла, что рядом с ней сидел другой человек. От него веяло правдой, простотой и непосредственностью, спиртным и проливным дождем. Его пиджак пах старым шкафом, пятидесятыми, женскими руками, цветами в саду.

Генри?

Оскар?

Александр?

Ивар???

Знать это было не обязательно.

Машина остановилась. Тонкие золотистые нити спускались с неба на землю, заставляя светиться воздух. Становилось душно, и надвигалась пелена, готовая закрыть ее от всего мира, задержать в микросфере, воздушном баллоне, который будет поддерживать в ней жизнь посреди бескислородного пространства.

Раньше Валери была уверена, что вечный дух природы всегда молчит и безразлично наблюдает за всем, что происходит с людьми – будто смотрит на города из иллюминатора, будто наблюдает за строительством муравейника. Но тогда она поняла, что это ложь – ложь, которую люди сами придумали, чтобы утешиться и не признавать свою слепоту. Каждый кусочек вселенной кричал о чем-то, готов был подсказать, дать тот самый ответ, так необходимый каждому. Каждый кусочек вселенной знал этот ответ, и готов был поделиться им с тем, кто слышит. А она слышала абсолютно все.

Тысячи голосов сплетались в песню по ту сторону, за пределами непроницаемой сферы, внутри которой она находилась. Ей стоило только пройти сквозь перегородку, и она узнает все. Духи были здесь, они были готовы раскрыть секреты. Нужно было только выйти к ним. Она видела, как они танцевали вокруг, смеясь, и звали ее с собой. И она вышла, чтобы задать главный, самый важный вопрос. Валери выплеснула его одним ярким мысленным зарядом.

КТО-НИБУДЬ МЕНЯ ЛЮБИТ?

Духи молчали. Они ни издали ни звука, только удрученно плавали в воздухе, оставляя следы из маленьких вспышек. Потом они стали носиться из стороны в сторону, сталкиваясь и стремительно летя вниз, освобождая все больше места темноте.

Валери уже не следила за тем, что происходило вокруг; ее больше не интересовали волшебные преображения действительности, чудесные игры с материей не вызывали восторга. Картинка медленно теряла яркость и смысл, и вся окружающая обстановка превращалась в комнату на втором этаже особняка, которую Валери мысленно покинула уже очень давно. С первого этажа уже не доносилась громкая музыка, все было тихо, даже радио в комнате молчало. Кристина спала на кресле, ее руки безжизненно свисали с боковинки. С ее волос упала желтая лента, которая несколько раз изогнулась в воздухе и приземлилась на ковер со звуком, похожим на взрыв. Оскар пытался зажечь спичку, но никак не мог провести ее кончиком по боку коробка – все время мазал. Вид у него был усталый, волосы слегка взъерошены. Виды и Генри не было.

Валери увидела на столе поднос с «фирменными» – на нем одиноко лежала сигарета Генри, которую он так и не взял. Не думая ни о чем постороннем, Валери стала шарить в поисках зажигалки, но потом вспомнила, что у Оскара были спички, и вырвала коробок у него из рук. Он не оказал ни малейшего сопротивления: совсем ушел в себя и с грустью в глазах разглядывал ковер, расшитый восточным орнаментом. На своей волне.

Валери зажгла сигарету и вновь утонула в мягкости дивана. Ей хотелось улететь, и подальше оттуда.

Комнаты, в которой она находилась, больше не было, а точнее, Валери не было в ней. Она сидела на скамейке в сквере, прямо рядом со своей старой школой. Там она раньше играла с Лолой и По, которые никогда не хотели идти домой и рисовали кривые круги на песке (бестолочи!), там гладила собаку – ее длинная шерсть вся светилась, и собака весело лаяла и лизала ей руки, там искала потерянные цветные карандаши – они должны были быть под одной из скамеек или в грязной песочнице. А, вспомнила: под деревом возле ограды, там она их обронила.

Детская площадка выглядела, как снимок полувековой давности, как испорченная пленка. Валери будто смотрела фильм. Она стала поднимать с земли цветные карандаши, но не могла понять, где какой цвет, потому что все они были серые, а на ощупь – как размякший пластилин.

Валери снова села на выгнутую скамейку и стала ждать. Конечно, она придет, она же всегда забирает ее из школы, потому что до дома далеко, и Валери не разрешают ходить одной. Мама всегда забирает ее в пять, и по дороге они иногда заглядывают в кондитерскую лавку, и мама покупает ей пакетик карамелек. Дома мама не готовит ужин: ей надо много отдыхать и смотреть телевизор, а еще поздно вечером, когда Валери уже спит, она может уйти на прогулку и вернуться очень поздно ночью, и в этом нет ничего плохого, потому что ей нравится гулять, когда на улице никого нет, а Валери она с собой не берет по той причине, что той нужно рано вставать к первому уроку.

Ничего страшного, что она опаздывает. В шесть она обязательно придет и заберет ее, и они пойдут в кондитерскую. Валери думала, какие конфеты она попросит сегодня – лимонные или зефир. В семь они уже точно будут в лавке.

К ней подошла учительница, потом другая. Они были взволнованы, и Валери стало неловко и страшно от их взглядов. Они заставили ее войти в здание школы и посадили в вестибюле. Там висели картины, на которых были изображены дети с цветами и среди цветов. Они улыбались солнцу. Валери эти картины всегда казались необъяснимо жуткими. У нее по телу пробежали мурашки, когда она вновь их увидела. В учительской пытались дозвониться до ее родителей, но Валери знала, что мамы нет дома, так как она идет сюда, в школу, а папа, наверное, еще не вернулся с работы. Но кто-то ответил – она слышала голос учительницы. Быстро повесили трубку.

Она не понимала, что происходит, почему эти чужие люди пытаются что-то ей объяснить. Ей стало страшно, что случилось что-то непоправимое, что больше нет никакого дома и ей придется всю жизнь провести в вестибюле с картинами. Учительница музыки – «милая Трисс», как ее называли дети, – отвезла Валери к себе домой и накормила макаронами с сыром. В настоящий дом ей было нельзя: папа был настолько пьян, что просто не мог ничего выговорить, а мама к тому моменту была уже очень далеко. Когда через два дня Валери, наконец, туда вернулась, она нашла шкатулку с драгоценностями и письма от мамы, в которых почти ничего не понимала.

У нее не было паники ни тогда, ни потом. Она долго верила в то, что мама скоро вернется домой. Но она не возвращалась. Потом ее отсутствие стало нормой, и папа больше времени стал проводить дома. Они жили, как получится, и у них получалось. Даже картины из вестибюля школы перестали вызывать у нее неприятные ощущения – это были просто размалеванные доски, она сама так же могла, что подтверждали уроки рисования.

Внезапно пленка начала прокручиваться назад, и Валери снова оказалась на той скамейке. Материя, из которой была соткана эта часть пространства, начала сжиматься, и все вокруг заскрипело. Детская площадка издала крик боли, который еще долго отдавался эхом от невидимых стен комнаты-воспоминания, а потом был поглощен скрежетом и треском. Эта сцена затянулась, пора сменить пластинку, дорогая. Может быть, это все происходит потому, что в космосе кто-то меняет пластинку. Это и есть причина временных и пространственных сдвигов, когда будущее становится прошлым, а воспоминания – реальностью. Это уже всем наскучило, давайте что-нибудь новенькое. Все ее любимые фразочки. Не вам указывать женщине, как себя вести. Ты вроде и не помнишь их, но на самом деле они постоянно у тебя в голове, они ковыряют мозг.

Площадка разваливалась, но Валери продолжала сидеть на скамейке, и разрушение не касалось ее. Вдалеке, за деревьями она заметила фигуру, которая смотрела на нее сквозь пелену дождя.

–Мама! Мама! – Валери вскочила и побежала в ее сторону, но чем ближе она подбегала, тем дальше становилась фигура. Несправедливая и неестественная пропорция, которая загоняет тебя до смерти, если не примешь поражение.

–Мама! – в последнем крике нашло выход все ее отчаяние.

Фигура растворилась в воздухе, и воздух растворился вслед за ней. Земля медленно уходила из-под ног, и картинка менялась. Но ей было все равно – она навсегда застряла в прошлой.

Кто-нибудь меня любит???

Сверху на нее смотрело черное холодное небо. Издалека слышалось пение неизвестной птицы. Последняя звезда погасла. И тогда Валери сбил с ног удар молнии: все видимое пространство превратилось в непроглядную тьму. Она видела перед собой лишь кривой, раздавленный диск солнца, который ехидно улыбался. ХА-ХА а ты сейчас умрешь! ХА-ХА сейчас умрешь! ХА-ХА-ХА. Все внутри сжималось, и неприятное ощущение потом перешло в сильнейшую физическую боль: будто чья-то рука копошилась во внутренностях, будто череп медленно распиливали, медленно вбивали в него гвозди. Она сжала руки в кулаки и зажмурилась, и все ее существо только и желало, чтобы боль прекратилась.

Валери больше не чувствовала своего тела, но к ней вернулась способность трезво мыслить. Она подумала о своем отце. Что бы он делал, если бы она умерла? Скорее всего, ему было бы не очень приятно об этом узнать. Но зато не нужно было бы никого разочаровывать, никого сдерживать, ограничивать в средствах. Не пришлось бы тратить эти средства на лишнего человека, которого сам же приучил жить на широкую ногу. Вот она – экономия, в чистейшем своем проявлении. Нет человека – нет проблем. Может быть, без нее его дела каким-то чудом наладились бы; может быть, она какими-то своими действиями затормаживала их прорыв вперед, и отцу следовало бы не руководствоваться ее советами, а попросить их у человека, лучше знающего толк в вопросе? Нет, полная чушь. Она была его единственным спасением, без нее бы он давно загнулся. Беспросветная тьма – вот что ждет его впереди, если ее не будет рядом. Ведь правда в том, что он ни одной стоящей вещи не может сделать сам, кроме как спустить последние деньги семьи на бутылку какого-то дерьмового вина.

ХА-ХА а ты сейчас умрешь!

Этот жуткий смех все еще летал над ней, когда кто-то ударил ее по щеке и начал трясти за плечи. Сразу после этого ей в лицо брызнули водой.

–Твою мать! – услышала она крик Виды. Она была в панике. – Твою же мать!

–Передай шприц. И давай сюда, подержишь ее голову.

Валери увидела Генри, который что-то вколол ей, а потом стал щупать пульс на шее. Она лежала на том же диване, на который ее посадили в начале вечера, и ей было невероятно, жутко холодно.

–Черт, ну почему?! – повторяла Вида, приподнимая ее голову, когда Генри подносил к ее рту стакан с жидкостью, горькой на вкус. Валери с трудом выпила. Ей казалось, что ее вот-вот стошнит.

–Что теперь? – спросила Вида. Она дышала часто, порывисто.

–Подождем пять минут, должно быстро стать лучше. Она уже приходит в себя.

–Да? Ну и хрень… – Она присела на диван, но тут же вновь вскочила. – У нее были судороги, ты сам видел. Она вся холодная. Кто знает, может быть, еще пять минут – и нам всем был бы конец. Блин, я не хочу из-за этого сесть.

–Успокойся. Мы справились. Успокойся, – медленно и твердо повторил он.

–Не надо было уходить. Но я же не знала, что так будет. Твою мать… – произнесла она на выдохе.

–Что это было? – спросила Валери тихим, безжизненным голосом. Взгляды обоих обратились к ней.

–Тише, лучше пока не разговаривать. Через несколько минут тебе станет легче, – голос Генри показался ей необыкновенно красивым, убаюкивающим.

–Холодно, – едва слышно сказала она.

–Я вниз за одеялом, – Вида побежала по лестнице.

Валери осмотрела комнату: окна были широко открыты, и помещение заполняли яркие солнечные лучи. По телу медленно разливалось тепло, и голова казалась уже не такой тяжелой. Стало легко моргать, и дышалось свободнее. Ей захотелось встать, но Генри не дал, поэтому Валери продолжала лежать, размеренно дыша. Вернулась Вида и накрыла ее большим пухлым одеялом, которое пахло ее духами, убрала салфеткой воду с ее лица.

–Тебе стало плохо. Мы думали, что ты спишь, но потом у тебя начались судороги, – попытался объяснить Генри.

–Я поняла. – Голос Валери уже был похож на обычный. – А где вы были?

Генри и Вида переглянулись: очевидно, они затруднялись ответить.

–На первом этаже, – сказала Вида. – Мы убирали…мусор после вечеринки.

Генри этот ответ явно удивил. Он на минуту ушел в себя, пытаясь что-то соотнести. Возражать не стал. Молчаливое согласие.

–Мусор… – прошептала Валери, слабо моргая. – А… Ясно.

Вида нагнулась и посмотрела ей в глаза.

–Нормальные, – сделала вывод она. – Ладно, все не так уж плохо.

На ней была длинная серая рубашка с закатанными рукавами. Над левым карманом была вышита маленькая чайка – Валери заметила это и вспомнила о пароме. В голову лезли странные вещи.

–Сколько сейчас времени? – спросила Валери, сглатывая горькую слюну.

–Пять утра.

–Здесь есть еще кто-то?

–Нет, в доме только мы. Тебе чего-то хочется? Пить?

–Нет.

–Тебе нужно пить больше, – Вида поднесла еще один стакан, но Валери смогла сделать только пару глотков: как только что-то попадало в ее желудок, ее начинало тошнить.

–Может, стоит отвести ее в больницу? – Вида посмотрела на Генри, который складывал шприцы и бинт в аптечку, задумчиво приложив левую руку к подбородку. – Как-нибудь объясним все.

В рассветном солнце его распущенные волосы были как золото.

–Давайте без больницы. Не хочу никого подводить. Довезете меня до дома? – вмешалась Валери.

–Конечно. Но ты уверена?

–Уверена. Я сама виновата.

–Нет уж, виновата я, это бесспорно. Надо было прежде спросить, какой у тебя опыт. Я сильно сглупила.

–Брось. Отвезите меня домой, мне уже лучше. Нужно успеть до того, как проснется мой отец.

–Так, хорошо… – Генри закрыл аптечку и встал. – Давай я ее отвезу, а ты разберешься со всем здесь? – Он снял с запястья резинку для волос и завязал их в хвост.

–Ладно. Только осторожно. Знаешь, где взять ключи, – Вида глубоко вздохнула, пытаясь подавить вновь подступающую злость, и начала собирать с пола разбросанные бутылки, бокалы, сигареты и другую мелочь.

Валери встала (за последние пятнадцать минут ее самочувствие действительно улучшилось) и принялась искать свою сумочку. Лучше было вернуться домой в полном комплекте, хотя потеря сумочки не была бы особо отягчающим обстоятельством среди многих других, и поэтому, не найдя ее, Валери не почувствовала огорчения. Она думала о том, как будет объяснять настолько долгое отсутствие и весь свой вид отцу, который, пусть это и было маловероятно, мог не спать.

–Вот хрень… – последнее, что услышала Валери, покидая второй этаж под руку с Генри. Ей тоже хотелось высказаться, и пожестче.

Все улицы были пустынны. Когда они подъехали к той, на которой располагался дом Асторов, было 5:40 утра, и птицы на деревьях пели все громче. Валери не хотела подъезжать прямо к дверям: она решила пройти эти двадцать метров пешком одна.

–Поедешь назад? – спросила она у Генри, медленно выходя из салона.

–Надо вернуть машину. Ты как, нормально?

–Да, намного лучше. И мы никому об этом не рассказываем.

–Ни одной живой душе.

–Хорошо. Кажется, я уже могу идти. До скорого, наверное.

–До встречи. И будь осторожнее.

–Да. Спасибо. – Она чувствовала себя скованно и не знала, как его поблагодарить.

Через минуту машина скрылась за поворотом.

Наблюдая за Генри, Валери сделала вывод: чем больше компания, тем больше он теряется, потому что совершенно не приспособлен к свободному, ни к чему не обязывающему общению на разные темы. Единственным вариантом для него было максимально тесное, доверительное общение между двумя-тремя близкими людьми, не больше – тогда он был собой, и тогда он мог прекрасно себя проявить. Во всех остальных случаях – полная растерянность. Наверное, с этим можно справиться, если серьезно работать над собой, но то, что этот человек станет, под большим сомнением.

Валери осмотрела фасад дома и увидела свет в окне верхнего этажа – это был кабинет ее отца. «Чеееерт» – медленно и четко произнесла она в уме. Что за глупая причина заставила его встать так рано? Даже здесь подстава. Это, определенно, был не ее день.

Двери собственного дома в тот момент казались ей вратами ада, и воображение живо рисовало над главным входом Входящие, оставьте упованья. Солнце плыло все выше и бросало на все здания улицы золотистые лучи, которые медленно плыли по окрашенным стенам.

Она попыталась войти, не наделав никакого шума, и ей удалось. Шума действительно не было, потому что и в доме было необычайно тихо. Окно в гостиной было открыто, и ветер развевал тюль так, что он заполнял собой половину помещения; не было никаких следов пребывания в доме полиции или других посторонних лиц – только тишина и глухая пустота. Она поднялась на второй этаж и стала медленно приближаться к отцовскому кабинету – дверь в него была приоткрыта. Валери заглянула в проем: Альберт Астор сидел за столом и читал своего любимого Золя. Увидеть его вот так спокойно читающим было для Валери одновременно и большим облегчением, и небольшим уколом: она бы на его месте не была так спокойна, и ни одна из потенциальных причин его расслабленного состояния не приходила ей в голову. Он отвлекся от книги и заметил Валери.

–Рад тебя видеть. Я думал, приедешь позже. Заметно, что ты хорошо повеселилась. Никаких неприятностей не было?

Валери оторопела.

–Что стоишь, как вкопанная? Садись, рассказывай, как все было.

–Все хорошо, ничего не случилось, – еле выговорила она.

–Вот и славно. Я, честно, даже удивлен, что ты вернулась так рано, думал ждать тебя к девяти утра. Я тут вспоминал о своих школьных годах: вот это было время! Мы с тем…сыном директора…он был маленький, рыжий и никогда не снимал шляпу, – Альберт мягко засмеялся, – как-то до утра просидели на заправке, мои друзья пытались напоить его пивом на двадцать лет вперед! Если бы не я, не знаю, что бы вообще с ним было. Бедняга! В общем, в твоем возрасте надо больше развлекаться.

Валери не могла понять, зачем он вообще рассказал эту выдуманную историю, которыми она была сыта по горло.

–Пап, почему ты не спишь?

–Представь себе, все дело в этой книге, – он приподнял томик. –Я начал читать перед сном, но какой тут сон! Мне осталось не так уж много. Он описывает такие страшные вещи… В шахте обрушение, но главные герои выжили, они спрятались в углублении…

–В конце Катрина умрет, – сказала Валери.

Отец посмотрел на нее с укором.

–Извини, вырвалось.

–Что теперь извиняться? Лягу спать. То, что уже знаешь, можно прочесть и завтра. – Альберт закрыл книгу. -Я, конечно, зря наговорил тебе кучу всего тогда после ужина, – продолжил он. –Я все порядком преувеличил и, возможно, заставил тебя бояться того, что нам пока не грозит. И запрещать тебе общаться с хорошими людьми было ошибкой. Может быть, я уже отвык иметь дело с такими…

Пока он говорил, Валери окончательно пришла в себя и поняла, что ураган чудом пронесся мимо нее. Она и сама не знала, почему так беспокоилась по поводу своего возвращения домой: ведь в последнее время отец очень редко предъявлял ей счеты. Даже вернись она на следующий день, Валери смогла бы что-нибудь наплести и оправдаться. Должно быть, эта ночь, изобилующая событиями сомнительного свойства, внесла сумбур в ее голову и воскресила детский страх перед тем, что тебя кто-то обязательно накажет. Валери пришел в голову великий девиз Не можешь найти ответа – забей, и она решила сказать абстрактное «спасибо» вселенной за то, что избавила ее от лишних проблем, и спокойно пойти спать, пока ее снова не скрутила тошнота. Проспать она собиралась весь день, ни с кем не разговаривая и не отвечая на звонки. Было очевидно, что ни на какие скачки в пятницу она не поедет.