Читать книгу Фантомные боли - Мария Северская - Страница 7

Накаркал. Теперь у нас тоже морозы. И снег. Настоящее событие для местных жителей.

Зашел в обед в кафе – все обсуждают! Прямо паника!

Пожалуй, галерея Уффици в снегопад – одно из самых красивых зрелищ, которые я наблюдал. Ощущение полной нереальности происходящего – особенно если задрать голову к небу и глядеть, как сыплются хлопья.

…Она всегда так делала – замирала под фонарем и смотрела во все глаза…

Домой идти не хотелось, но погода заставила. Замерз так, что зуб на зуб не попадал.

Включил обогреватель, сварил кофе, сел на подоконник.

Снег падал и падал. Жалко, не ложился – таял у самой земли.

Это детское ощущение, что во время снегопада, как и во время дождя, мир становится сказочным, пространство сдвигается до размеров комнаты, за окном которой буйствует стихия. И больше ничего не существует, только ты, комната и кусочек мира за окном.

Не помню, как назывался этот фильм – там героиня просит героя вспоминать о ней, когда идет дождь. Мы смотрели его вместе, еще ржали над чем-то, как лошади. Вот бы вспомнить название, я бы пересмотрел!

Она тогда примеряла роль на себя, дурачилась: «Думай обо мне, но только когда град с куриное яйцо». Нам было очень смешно.

Проклятье! И я думаю. Во время града, во время снега, дождя и даже солнца. Не проходит дня, чтобы я не думал! Веду с ней бесконечные внутренние диалоги, мысленно вписываю ее в эти стены, в этот город, в эту жизнь. Не могу перестать.

И все успокаиваю себя: может, так – воссоздавая подробно, записывая – для себя – я смогу, наконец, попрощаться?

Оставить комментарий:

Princessa_krovi:

Наверно, если я спрошу, где она сейчас, это будет не моим делом?

Fly:

В Москве. Живет своей жизнью.

Princessa_krovi:

Прости. Мне по тону записи показалось, что она умерла.

Fly:

Не так уж далеко от истины.

Princessa_krovi:

Можно еще вопрос: почему вы не вместе?

Fly:

В двух словах не расскажешь. Я ее предал – это будет вернее всего. По глупости. Из-за слабости. …Прошло уже очень много времени – целая жизнь.

Princessa_krovi:

Жаль. А с другими девушками не пробовал отношения построить?

Fly:

Пробовал, конечно. Но чувств не возникало. Видимо, я однолюб и она навсегда останется моей единственной, настоящей.

Москва, ноябрь 1995 – январь 1996 года

– Лис, беги скорей ко мне, у меня есть новости! – Ник положил трубку сразу, не дождавшись реакции подруги, видимо, знал: прилетит, как только сможет.

За скандалом в училище, как ни странно, ужесточения контроля с родительской стороны не последовало. Мама решила, что отныне дочь сама будет разбираться со своими проблемами, будь то учеба или личная жизнь. И она не прогадала. Лисенок взялась за ум – слишком ярким было воспоминание о беседе в директорском кабинете, маминых слезах и собственной беспомощности, слишком острым чувство вины.

Учеба давалась с трудом. Порой казалось, что некоторые предметы она никогда уже подтянуть не сможет, время безвозвратно упущено. Но учителя шли на уступки. Лис сама не понимала, почему к ней хорошо относятся, она же ничем это не заслужила. Тем не менее, с ней возились больше, чем с кем-либо в классе. На родительском собрании даже было сказано, что она – способная.

Появилась у нее и любимая преподавательница – учительница литературы – сухонькая улыбчивая женщина неопределенного возраста, спросившая на одном из уроков, кто из ребят пишет стихи.

Поэтов оказалось много, Лис в числе прочих было не так неудобно поднимать руку.

Выяснилось, что в лицее издается собственный поэтический сборник, куда набираются творения учеников. Вот и Лисенок принесла свою подборку.

Отдала в руки литераторше, сильно краснея, а уже на следующий день получила отзыв, что стихи замечательные и они обязательно будут в скором времени напечатаны.

Это была ее первая ощутимая, весомая победа. Теперь Лис даже чувствовала себя по-другому, более уверенной, более значимой в собственных глазах. Словно получила ответ на давно мучивший вопрос: а тем ли она занимается, туда ли идет?

Конечно, и до учительницы литературы ей приходилось демонстрировать свои стихи – Нику. Но он никогда не оценивал, не говорил, что она талантлива или бездарна, молча читал, кивал, иногда спрашивал, что ее побудило создать тот или иной образ, что она в него вкладывает, говорил, что видит сам.

Так же они обсуждали его картины – без восторженных восклицаний и напыщенных комплиментов – обсуждали, как все прочитанные книги и просмотренные фильмы, делились мнениями, порой немного спорили.

Оба находились внутри творческого процесса и смотрели на мир, будто яркие тропические рыбки из аквариума – у них было свое пространство – только для них двоих, куда не мог вторгнуться никто посторонний. И Лисенок особенно это ценила.

Они часто говорили «мы», и каждый раз, когда девушка ловила Ника на этом местоимении, ее сердце замирало и сладко прыгало в бездну.

Он не врал и не лукавил, для него, как и для нее, они на самом деле были вместе, словно сиамские близнецы, которых зачем-то разделили и разбросали по разным семьям и квартирам.

Для Лис Ник всегда оставался в зоне доступа. В любое время дня и ночи она могла позвонить или прийти, и он бывал неизменно рад ее видеть и слышать.

…Девушка стремительно шла по переулку. То и дело сильнее натягивала капюшон, прятала руки в широкие рукава. Осенняя куртка уже с трудом справлялась с морозом, а переходить на зимнюю дубленку не хотелось. Словно пока она носит осеннее, остается еще вероятность, что зимы не будет, а сразу начнется весна, а за ней лето.

Ноги скользили на наледях, разъезжались. Она балансировала с трудом, но скорости не сбавляла.

Ник звал срочно, значит, у него что-то важное.

На остановке запрыгнула в трамвай, устроилась у запотевшего окна, потерла стекло рукой.

Лисенок любила этот маршрут – по старому городу вниз – к проспекту Мира. Летом можно было пешком, сейчас холод заставлял пользоваться транспортом.

Она выскочила на нужной остановке, пробежала по скверику и влетела в темный подъезд.

Лифт, как обычно, застрял где-то на последних этажах, и она, не дожидаясь, взбежала по лестнице под самую крышу.

Нажала кнопку. Звонок послушно отозвался громкой трелью в коридоре. Почти сразу же за дверью зафыркал, принюхиваясь, и заскулил пес, поскреб лапой обивку и звонко гавкнул.

За эхом собачьего лая Лис уже слышала шаги Ника. Заскрежетал замок, дверь распахнулась, и девушка сделала шаг в квартиру – навстречу радости пса, запаху масляной краски и растворителя и улыбке друга.

На Нике были испачканные в масле старые джинсы и ковбойка с закатанными рукавами.

Значит, он работал, поняла девушка.

Суровый и неприветливый с другими Бранд прыгал на нее, визжа, как щенок, и требовал внимания. Она поймала его за передние лапы, поцеловала в нос, – хотелось отдать ему всю нежность, которую не смела продемонстрировать его хозяину.

– Давай раздевайся. Я в мастерской, надо срочно закончить кое-что. – Ник уже шел по коридору в обратную сторону. Обернулся на полпути. – Лис, если не сложно, поставь чайник. У меня там краска сохнет.

Девушка кивнула. Она уже привыкла чувствовать себя здесь, как дома, распоряжаться его вещами, как своими. Ей нравилось хозяйничать в этой квартире, ее грело знание, что кроме нее, женщин здесь не бывает – разве что пару раз в год на неделю приедет бабушка.

Лисенок теперь не могла себе и представить, что всего каких-то полгода назад Ника не знала, только наблюдала за ним из окна, не решаясь подойти. Было смешно – как это возможно, он же самый родной на свете, как она могла его стесняться?

Бранд путался под ногами, терся о ее колени, словно большой кот. Девушка шикнула на него, боясь обжечь кипятком, и пес угомонился, лег у стены, пристально наблюдая за ее действиями.

Лис уже густо насыпала в граненые стаканы со старинными серебряными подстаканниками заварки, плеснула кипятку, бросила по три ложки сахара. Затем, окинув кухню быстрым взглядом, нашла поднос, составила на него стаканы, положила пачку печенья, пакет с конфетами и, взяв поднос, пошла к Нику.

Он стоял перед большим холстом, на котором еще только проступали очертания его задумки – что-то фантастическое, прозрачных пастельных тонов.

– Кушать подано, – произнесла девушка, – прошу к столу, дорогие гости.

Он хмыкнул, повернулся к ней.

– Ты поднос в руках-то не держи, он же тяжелый, уронишь еще.

– И куда мне его прикажешь поставить? – Лис демонстративно оглядела помещение.

Все горизонтальные поверхности тут были плотно завалены.

«Как он может работать в таком бардаке, искать нужное? – спросила она себя и тут же одернула: – Хотя у меня в комнате не лучше».

– Давай прям на пол, – Ник кивнул на свободный пятачок в центре комнаты. – Сейчас подушки притащу.

Он вытер руки о засаленную тряпку и вышел. Вскоре послышался плеск воды – видимо, решил-таки, что тряпки для личной гигиены недостаточно. Через пять минут Ник, таща подмышками маленькие квадратные подушки, вернулся.

Он на ходу пытался сдуть со лба выбившуюся из хвоста прядь, но та прилипла к мокрому лицу – умыться-то умылся, а вот вытереться забыл – и никак не хотела убираться.

Ник бросил подушки и с облегчением провел пятерней по лицу, затем, словно гребнем, по голове. Сдернул стягивающую волосы резинку.

Лис зачарованно наблюдала, как густые пушистые пряди ложатся на плечи. Ей так хотелось прикоснуться, погладить, пропустить сквозь пальцы. Вместо этого, кивком указав на его волосы, она спросила:

– Не мешаются?

– Привык, – Ник уже заново собирал хвост. – Не люблю стрижки. Да мне и не идут.

Девушка скосила глаза, пытаясь увидеть свою челку. Взгляд поймал только легкий золотистый ореол над носом.

– Не представляю, как это – длинные волосы, – вздохнула она.

– Начни отращивать и узнаешь, – улыбнулся парень.

– Да ну, – Лисенок мотнула головой. – У меня на голове три волосины, с длинными я буду похожа на мумию. А так хоть какой-то объем.

Теперь Ник смеялся. В его зеленых глазах плясали искры.

– Кто тебе сказал про три волосины? Нормальные у тебя волосы, даже лучше среднестатистических. И цвет красивый.

– Да ну тебя, – смутилась девушка.

– Мне предложили сделать собственную выставку, – без перехода озвучил он новость, ради которой подругу и вызвал.

– Ух ты! Вот это здорово! Когда? – Она во все глаза смотрела на него.

Парень посерьезнел:

– После Нового года, в Центральном доме художника. Предложила хозяйка галереи, в которой продаются мои работы. Сказала, все расходы возьмет на себя.

– И что для этого надо? – спросила Лис.

Ник пожал плечами:

– Картин пятнадцать–двадцать. Ярких, запоминающихся. Первая выставка должна быть ударной, иначе второго шанса может и не представиться.

– Тогда пойдем отбирать? – Устроившаяся было на подушках девушка вскочила на ноги.

Ее друг снова улыбнулся:

– Успеем еще. Ты сначала чаю попей.

В тот день они провозились допоздна. Спорили, обсуждали пока еще туманные перспективы, разгребали завалы из уже написанных холстов.

До дома Лисенка шли пешком, держась за руки, чтобы не поскользнуться. Тем не менее, пару раз упали на горке, ведущей ко входу в сквер. Захлебываясь смехом, цепляясь друг за друга, пытались подняться, но ноги снова и снова разъезжались, и ребята валились на едва припорошенную снегом наледь. Рядом с ними кругами носился Бранд. Лаял, наскакивал на них, считая, что с ним так играют. Ник отпихивал его, а Лис – наоборот хватала, стараясь тоже повалить на землю.

В воздухе мелькали длинные песьи лапы. Снег сыпался за шиворот, ветер трепал волосы и концы шарфа, налетал порывами. Лис утыкалась носом в куртку Ника, голые руки нещадно мерзли.

Дошли до ее дома и минут двадцать еще стояли у подъезда не в силах распрощаться. Снова обсуждали предстоящую выставку.

Когда, наконец, Никита ушел, взяв на поводок не желающего расставаться с Лис пса, девушка зашла в подъезд, добежала до пролета второго этажа и встала у окна – отсюда просматривался весь переулок, в конце которого еще маячил удаляющийся силуэт парня с собакой. Пес то и дело оглядывался, упирался, и Нику приходилось тащить его силой.

Она уже скучала. И была бы ее воля, она побежала бы за этими двоими вслед, догнала бы и пошла рядом. Была бы ее воля, она всегда шла бы рядом…

На Новый год Ник вместе с Брандом уехал к бабушке под Тулу и вернулся только на Рождество.

Неделю праздников Лис не находила себе места, время тянулось, словно жевательная резинка. Девушка пробовала читать, смотреть телевизор, но все ее мысли неизменно крутились вокруг любимого.

«Что будет, если я ему скажу о своих чувствах? – спрашивала она себя снова и снова. – А вдруг он тоже меня любит и никак не может подобрать удобный момент, чтобы сказать?»

Промучавшись так до его приезда, она решила, что признается Нику сразу после выставки, когда его голова уже не будет занята организационными вопросами.

Конечно, он пригласил ее на официальное открытие.

Лис долго думала, что надеть. Перемеряла весь гардероб, залезла в мамин. Ей ничто не нравилось. Собственное отражение в зеркале раздражало. В коротком платье она казалась себе толстой и какой-то нелепой, длинная юбка требовала каблуки, на которых девушка не могла даже устоять, не то, что ходить, не спотыкаясь. Приличных блузок и брюк ни у нее, ни у родительницы не оказалось.

Когда до выхода оставалось каких-то пять минут, Лисенок сорвала с себя платье, скомкала и бросила на пол. В глазах закипали злые слезы.

Взять себя в руки удалось не сразу, пришлось посидеть некоторое время на диване и глубоко подышать. После чего она натянула любимые джинсы, однотонную каждодневную футболку с длинными рукавами, поверх – джинсовую жилетку, прошлась расческой по волосам, немного припудрила нос, мазнула пару раз тушью по ресницам и тенями по векам и, схватив сумку, побежала в прихожую, где ее ждали шарф, шапка, тяжелая дубленка и сапоги на плоской подошве.

Никита оставил для нее проходку на входе в ЦДХ. И хотя Лис надеялась, что он встретит ее сам, разочарование не было очень сильным. Часы в холле показывали пять-пятнадцать, а открытие выставки было назначено на пять ровно. Она опоздала.

Лисенок бегом поднялась по лестнице, отыскала нужный зал.

Народу было полно. Она сперва даже опешила, замерла в нерешительности, в голове промелькнула мысль, а не пойти ли домой, пока ее никто не заметил. Уж слишком она выделяется из местного шикарного общества. Но Лис быстро пресекла приступ малодушия. Сказала себе, что Ник ее ждет, что ему важно, чтобы она была рядом, и сделала шаг вперед.

Никиту Лисенок отыскала у дальней стены. Он стоял в пол оборота к ней и рассказывал что-то двум симпатичным девушкам лет двадцати. Обе были длинноноги, белокожи, тщательно накрашены и одеты во все явно не магазинного происхождения. Обе призывно ему улыбались и вовсю кокетничали.

«А ведь он и правда красив», – как-то отвлеченно подумала Лис, разглядывая Ника и его собеседниц.

Нет, она и прежде это знала, но раньше его красота казалась ей чем-то само собой разумеющимся, как красота принца из доброй детской сказки. Теперь же она увидела его со стороны. В груди, словно скованная мгновенным холодом, замерла махавшая прозрачными крыльями стрекоза. В этот миг Лисенку показалось, что на нее навалился целый мир со всей его такой неудобной правдой.

Вот он – Никита – ее друг, ее самый преданный собеседник, предмет ее девичьих грез – стоит прямо перед ней. Улыбается. На шее, в распахнутом вороте черной рубашки, пульсирует жилка, и так хочется прикоснуться к ней, поймать ее биение губами, почувствовать ток крови, тепло…

Но он улыбается не ей. И что уж там лукавить, обе его визави смотрятся рядом с ним совершенно органично. Выбери он любую из них, они будут прекрасной парой. Не то, что он и Лис.

Она ему не подходит, это же ясно, как божий день! Наверняка он ее как девушку вообще не воспринимает. И с чего только она взяла, что они могут быть вместе?!

Лис представила себе себя – свою дешевую стрижку, волосы цвета старой соломы – это летом они приобретают оттенок засахарившегося меда, словно вбирают свет солнца – джинсы с потертостью на коленке, дурацкую жилетку с бахромой, свои пухлые щечки, руки с коротко подстриженными, никогда не знавшими маникюра ногтями, и до боли в суставах сжала кулаки.

В этот момент Ник ее заметил. Теперь он улыбался уже ей, и Лисенку показалось, что эта его улыбка ярче, живее, более открыта.

Она все еще не могла отвести глаза от жилки на его шее, взгляд, словно пойманный в ловушку зверь, метался от его губ к ней и обратно. Девушка боялась, что сейчас – вот прямо в этот миг – он все поймет, прочитает по ее лицу и с презрением отвернется.

Лисенок бросилась к нему и наверняка впечаталась бы в его грудь, если бы он не поймал ее, не остановил, схватив руками за плечи.

– Прости, я опоздала, – лепетала девушка. Надо было что-то говорить, все равно что, лишь бы не молчать. – Троллейбуса долго ждала, потом в гардеробе закопалась.

– Эй! – Он чуть встряхнул ее, будто приводя в чувство. – Все в порядке, не нервничай.

Тогда она подняла на него глаза. Ник по-прежнему улыбался – так знакомо, словно они у него дома и никого кроме них тут нет. Сразу сделалось спокойней.

– Знакомьтесь, это Лис – моя подруга, – представил он ее своим недавним собеседницам – они все еще стояли рядом, не отходили в надежде на продолжение беседы.

Ник так и сказал – «моя подруга», но эта фраза сейчас не показалась Лисенку двусмысленной. Подруга – это та, с которой дружат, не более, – поняла она. И эти девицы тоже это прекрасно понимают.

«Ну и пусть! – сказала она себе. – Зато это со мной он делится своими планами, это мне он звонит, когда его одолевают всякие сомнения, это мне он доверяет и к моему мнению прислушивается!»

Собственные доводы показались ей как никогда жалкими.

Уже час Лис болталась по залу, переходила от картины к картине, вглядывалась. Она знала работы Ника досконально, каждый перелив красок, каждый штрих. Умей она рисовать, могла бы повторить их с закрытыми глазами.

Ник общался с посетителями. Они с Лис договорились, что уйдут вместе, вот только о том, когда это произойдет, не было сказано ни слова.

Люди рядом с ним менялись. К нему подходили импозантные, покровительственно улыбающиеся мужчины, дорого одетые женщины, то и дело подбегала хозяйка галереи, благодаря которой стала возможной эта выставка.

Лисенок понимала: это успех. И радовалась. Но к радости примешивалось другое чувство – пока еще не идентифицируемое, сложное, холодное, словно горный ручей. Может быть, это был страх, что теперь все будет иначе, и Ник станет другим. А может, тоска оттого, что отныне их разделяет пропасть, ведь он – уже состоявшийся художник, а она – ну кто такая, в самом деле, она?

– Ну и устал я от них всех! – раздался над ухом родной голос, и на ее плечо легла тяжелая горячая рука. – Пойдем мороженого поедим. Тут обалденное мороженое в кафетерии на первом этаже.

Лис резко обернулась к Нику и широко улыбнулась:

– А я думала, ты теперь станешь таким же важным, как эти все, – она кивком указала на группку сгрудившихся у одной из работ посетителей, – и со мной не захочешь знаться.

Он совсем по-мальчишечьи фыркнул и пихнул ее в бок:

– Топай уже, а то сейчас меня хватятся, и о мороженом придется только мечтать.

Из переписки пользователя Fly

Fly: Ты просила рассказать о себе. Так вот: я художник. В свое время закончил Суриковку.

Живу уже 10 лет в Италии, езжу по миру с выставками. Иногда заезжаю на родину, хотя, откровенно говоря, бывать там не люблю – слишком много воспоминаний, в том числе и не самых приятных.

У меня большая квартира во Флоренции – с мастерской, мансардой, камином и выходом в зеленый внутренний дворик. Покупал с расчетом, что будут приезжать в гости друзья, а в итоге все время один, даже собаку завести не могу, потому что приходится много путешествовать.

Ну вот. Похоже на то, что я ною. Наверно, просто устал без общения и отвык.

Princessa_krovi: Я даже немного завидую. Дорого бы я дала, чтобы оказаться сейчас не в холодной Москве, а в теплой Италии!

А что ты рисуешь?

Fly: Как ни странно, картины. Прости, не хотел подкалывать.

Сложно объяснить, что конкретно я рисую. Живопись, графику… Недавно делал иллюстрации к очередной серии книг фэнтази. Теперь жду, когда будет тираж, чтобы получить свои авторские.

Princessa_krovi: Вот это я понимаю – жизнь! Сложно было учиться в институте?

Fly: Совсем нет. Я с детства рисую и всегда знал, что хочу заниматься только этим.

Нина, не сочти мою просьбу странной: не могла бы ты немного рассказать мне об Игоре. Что он за человек? Чем занимается? Каким ты его видишь?

Я обязательно позже объясню, зачем мне это нужно.

Princessa_krovi: Ну… Он – волшебное создание.

Fly: Все мы волшебные создания. Каждый по-своему. Уверен, что и ты волшебна.

Что же в нем такого особенного?

Princessa_krovi: Хм… особенного?

Скажем, он очень умен, но ведет себя, как ребенок. (Это не в упрек, это его плюс).

У него улыбающиеся глаза, таких мало.

Еще он зануда, но это так, между прочим.

А еще… он мастер менять жизнь людей. Он учитель и друг. Живет в своем мире. Этим и отличается от всех.

Он по-своему видит окружающую реальность. И видит он ее не просто разноцветной, а сказочной. Он… тот, кто рождается раз в сто лет.

Fly: Если все на самом деле так, как ты написала, то я спокоен. Хотя по письмам моей подруги у меня сложилось совсем иное о нем впечатление.

Возможно, я просто предвзято к нему отношусь, но мне он представляется таким мальчиком, заигравшимся в детство, неспособным принимать хоть сколь-нибудь серьезные решения и незнающим, чего он хочет от жизни.

Princessa_krovi: Мне кажется, тут дело в том, как мы относимся к людям. Каково отношение, таково и мнение.

Несмотря на ту боль, которую я испытала из-за него, я тепло к нему отношусь.

Fly: Думаю, она тоже тепло к нему относится, иначе ведь жить с человеком невозможно, не так ли? Впрочем, не стану ее оправдывать, хотя мне видится, что тут все гораздо, гораздо сложнее.

Москва, 29 января 2012 года

Дело в том, что она сдалась. Совсем сдалась – прекратила бороться, смирилась с тем, что в ее жизни больше никогда не случится даже не чуда – просто хорошего. Смирилась, что оставшиеся годы пройдут как у большинства – в не знавшей лет тридцать ремонта московской квартирке, в работе, приносящей лишь жалкие копейки, с человеком, для которого она, по сути, чужая. Неизвестная. Вечный икс без уравнения – потому что уравнение – это интерес, это желание, настоятельная потребность решить, разгадать. У Игоря же желания не наблюдалось.