Читать книгу Ненадежный свидетель - Мария Скрипова - Страница 5

Стемнело, хоть глаз выколи. Поисковики битый час флажки расставляют, толку нет, на месте топчутся. Продолжать в кромешной темноте с фонариками в руках – мазохизм или садизм, тут как расставить приоритеты. Еще и дождь моросящий выматывает. В палате сейчас тепло, ужин уже подали. А есть хочется, живот урчит. И зачем мне все это? Я не знаю этих девочек, они мне никто. Да и работа полицейским с детства в топ профессий моего будущего и близко не входила. Что в ней хорошего? Копаешься день за днем в чужой грязи, пока эта грязь тебя самого с головой не поглотит. Бонусом можно геройство приплести, желание спасать, помогать. Но насколько это так? Природа человека иная. Поспорить готов, что на выбор двух третьих всех этих людей повлияло естественное желание превосходства. Иными словами, пушка с прописанными полномочиями. На глаза попадается галчонок, ходит за мной, под ноги смотрит, ни слова больше не сказала. К черту врать самому себе, я здесь не из-за пропавших детей или потому, что выбора особого мне не предоставили. Я хочу убить тварь, которая забрала мою дочь. Звучит паршиво, но похищение Ники и Вики дало мне то, о чем я мечтал все 1811 дней. Месть. Возможность отомстить, и я не упущу этот шанс, даже если цена – жизнь двух маленьких девочек. Мне уже нечего терять, в глубине души я давно мертв.

– Что-то нашли? – осипшим голосом спрашивает следователь. Простудился, с промокшей футболки вода струями течет. Любопытно, мою дочь он с таким же рвением искал? Должно быть, так, но для горюющих родителей этого всегда недостаточно.

– Темно, – пожимает плечами рядовой. – Ничего не видно.

– Продолжайте поиск, сообщите, если будет прогресс, звонить в любое время, – недовольно выдыхает следователь. – Макаров, садись в машину.

Нет, так не пойдет. Я не могу вернуться в психушку, только не сейчас. Хлебных крошек недостаточно, чтобы Афанасьев поверил, что от меня есть польза. Нужно дать что-то большее. Никаких мыслей. Слишком мало времени, чтобы собрать картину.

– Люся, помоги, – последняя надежда. Нет не на дочь, ее здесь нет, зов к разуму. Если он решил общаться со мной образом галчонка, я принимаю правила. Лучше выглядеть полезным психом сейчас, чем вернуться обратно в больницу.

– Ага, сейчас так Люся! – обижается дочка.

– Прости, малышка, – опускаюсь перед ней. Следователь в недоумении, не ожидал, что у меня крыша поедет на выезде. – Малышка, не обижайся, папка – дурак, ты очень мне нужна. Галчонок, ты знаешь куда их повели. Покажи мне.

– Грязная вода, – отвечает. Что это значит? Набережная, речка? Нет. Точно нет. Мы часто купались с женой и дочерью на местном пляже, Люська в восторге была. Тогда что? Шестеренки крутятся, пытаюсь собрать воедино всю информацию, которую успел нарыть, пока еще был на свободе. Есть! Дионеи живут под землей, прячутся от глаз. Мы в городе, они бы не смогли открыто тащить детей по улицам. Метро подходит, но до ближайшей станции слишком далеко. Да и при чем вода? Вот же черт немытый! Дошло. Канализация! Стоки были на проезжей части, значит, нужно искать канализационный люк. Дорога. Поисковики углубляются в рощу, идут не в ту сторону, поэтому продвижения нет. Девочки наследили на площадке, пытались убежать. Найденные осколки рядом с деревьями только запутали, сбили след.

– Макаров, в машину, – рычит следователь.

– Я знаю, куда их повели, мы ищем не там, – бросаюсь за качели. – Осколок! Да, галчонок, умница… Сюда!

– Какого… Макаров! – подходит Афанасьев. – Флажок! – С уликой не поспоришь, сказать нечего, заинтересован. Дочка в трех метрах уже тычет пальцем в землю. Вот он, след из крошек, который мы икали весь день. Еще десять минут, и мы выходим на дорогу в пятнадцати метрах от машины капитана. – Трасса оживленная. След прерывается.

– Люк. Дионеи обитают в канализациях, – выдыхаю я. – Нужно искать.

– Здесь, – отзывается брюнетка. – Приоткрыт.

Бросаюсь к месту, нужно снять крышку! Тяжелая, зараза. Афанасьев оттаскивает, рядовых подзывает.

– Улики! Сказал, руками не трогать! – злится, но возразить нечего, я один стою больше всех его подопечных. Двое полицейских открывают люк ломом. Дождь сыграл свою роль, заполнив сток водой до верхней ступеньки. – Твою налево! Что-то есть…

Кусок ткани, зацепившийся за лестницу. Зеленый кусок с цветочками. Ника была в таком платье в моем сне… Впервые за день не рад, что оказался прав.

– Ткань походит на одежду одной из пропавших девочек. Роман, – поднимает глаза брюнетка, но смотрит на меня. – Он нам нужен.

– Улику на экспертизу и родителям на опознание. Мы должны быть уверены, что это не ложный след, – вместе с перчаткой передает находку следак. – В канализацию сейчас не спуститься, водолазы прибудут через двадцать минут. Но если девочки там, мы опоздали. Макаров, – вздыхает он, ко мне поворачивается. – Не знаю, с какими силами ты имеешь дело, но даю слово, что я сам готов с ними подружиться.

– Роман Михайлович, езжайте домой. Вам нужно отдохнуть, переодеться. Я сообщу, если что-то изменится, – кивает брюнетка. Афанасьев медлит, сам в канализацию лезть готов. А смысл? И все же хороший он мужик, любит свою работу. – Роман, я за всем прослежу.

– Так… Ладно, – выдыхает следак, без дела сидеть не привык. Тяжко, когда о последствиях и без того догадываешься. И все же, крепкий, держится, многое повидал. – Макаров, в машину. До утра нам здесь делать нечего.

Я только за. Промок до нитки, зубы стучат. В колымаге становится теплее, печка спасает. Оборачиваюсь. Брюнетка на меня смотрит, пристально смотрит, изучает. Любопытная, не робкого десятка. Я ей интересен, как обезьянка на цепи начальника. Впрочем, мимолетная улыбка свидетельствует о другом. Парадоксально, но психи, как никто другой, нравятся женщинам. Но мы опасны, от нас нужно держаться подальше.

Афанасьев трогает с места. Голова гудит, давно так не уставал, голоса, звуки, все расплывается. Я снова с дочерью и Аленкой в том самом парке… Сон… Плевать. Мне хорошо. Хочу остаться с ними как можно дольше.

Сигналка соседней машины за стеклом заставляет проснуться. Холодно, до костей продрог, кутаться в промокший свитер смысла не имеет. Сколько я так проспал? Тело затекло, руки не слушаются, голова квадратная. Как с бодуна проснулся, не иначе, даже забавно. Я и до психушки не пил, праздники с Аленкой газировкой отмечали. Но юношеские годы выдались веселыми, тело помнит. Немало с соседской шпаной дел напортачил по дури. Стоп. Следака нет. Удивительно, психа без присмотра оставил? Такую оплошность совершают салаги, Афанасьев опытный мужик. Ручка не поддается, закрыл, лампочка мигает. Стоит дверь вскрыть – запищит. Отключить несложно, минутное дело. Впрочем, куда мне идти? Домой, к жене? Бывшей жене… Как же я хочу ее увидеть. Пропустить сквозь пальцы белоснежные локоны, вдохнуть запах любимых духов. Я влюбился в нее еще на третьем курсе, она только поступила. Первая красавица в универе, сокурсники толпами вились, мажоры подкатывали, сынок депутата проходу не давал. Все говорили, не ровня мне, провинциалу из глубинки. Но я уже тогда знал, что будет моей. Так и вышло. А потом Люська… Пищащий комок, который разделил жизнь на до и после. Копия мамы, глаза голубые, только волосы мои, темно-каштановые.

– Галчонок, – оборачиваюсь, хочу рассказать, как в роддоме испугался взять ее на руки. – Люська…

Где она? Где моя дочь! Страх сжирает. Все пять лет, открывая глаза, я видел свою малышку, беззаботно побалтывающую ногами на соседней койке. Сколько историй я успел ей рассказать, повторял десятками раз. А эту так и не вспомнил. Безумие, все это время я говорил сам с собой. Моя девочка мертва… Сам хотел, чтобы она исчезла. Обобщение разных моментов времени может иметь аналог реального явления в реальности, нарушая логику. Дело в том, что почти любой процесс в природе, который мы воспринимаем, мы осознаем, как протяженный во времени. При этом забывая, что вся протяженность процесса как идея существует исключительно в нашей голове. В реальности процесс никогда не представлен сразу всеми состояниями из всех моментов времени его существования. Сейчас мой разум начинает принимать реальность в данный момент времени, создавая новую программу. Нейронно-аксонные связи просто выполняют заданный код, разрушая годами созданный образ галчонка. Какой я идиот.

– Проснулся? Храпел, как паровоз. – Со стороны водительского сиденья стоит Афанасьев. В руках пакет из супермаркета. Пиво, банки с колой и что-то квадратное. Коробка… Нет! Так не пойдет! Замороженная пицца? Не стоило усложнять, ход пешки… Зря. Нужно было отдать слона. Прогнуться, принять простое условие, а дальше диктовать. Игра в шахматы явно не его конек.

– У нас был уговор, – пытаюсь говорить спокойно, уголки губ вверх натянул. Но сердце выдает, колотится, да и улыбка – скорее, оскал укушенного зверя, чем дипломатичный, добрый жест. Мне действительно нужно туда, именно сегодня, сейчас. Только поэтому я согласился пойти с ним! Как он может не понимать? – Пиццерия на проспекте Декабристов. Большая пицца «Салями» и две банки колы, ванильной 0,33.

– Макаров, у меня две пропавшие девочки, – вздыхает, устал. – Не будь бабой. Салями как салями, в микроволновке разогреешь. Колу я взял, зеро, ванильной не было.

– Проспект Декабристов, – повторяю. – Либо мы едем туда, либо возвращай меня в психушку. – Молчит, нахмурился, знает, что я нужен. Глаза впалые, круги, кожа серая, не досыпает, может, и вовсе пару дней не спал. Я в планы не входил, своих дел хватает, но приказ сверху. Не поспоришь. Оно и понятно, пропавшие дети не из обычных семей. Элитный район, частные дома, няня. Да и не так-то просто вытащить сумасшедшего из психбольницы, нужны связи. Все сходится. – Большая «Салями», – давлю я. Победа, по взгляду понятно. Подвижек в деле, по всей видимости, совсем нет. – Трогай капитан.

– И все же ты баба, Макаров, тьфу. Хуже расфуфыренной студентки, – заводит колымагу он. – Пицца… Едрить твою налево!

Молчание. Мы оба в клетке, но у каждого своя. За время, проведенное в больнице, я привык к одиночкам, сам в изолятор стремился, дебоширил, психов подначивал. Примерным пациентом меня назвать язык не повернется. Но все было не зря. Мне нравилось оставаться наедине с дочерью. Люська никогда не умолкала, что-то рассказывала, песни пела, смешила. Мне было хорошо. Сейчас паршиво. Может, док прав, мне не место на свободе, там мой дом. Знакомый переулок возвращает в реальность, старые хрущи, аллея. Мы почти на месте, приехали. Стоп! Желтая оградительная лента, черная от копоти стена, выбитые пожарниками стекла. Где вывеска? Детская пиццерия «Веселый кролик». Мы отмечали в ней каждый день рождения дочери. Заказывали большую «Салями», колу, надевали смешные колпаки. Но главное – незамысловатая песенка «С днем рождения» в исполнении ростового зайца. Дочь от восторга визжала, а я твердил, что стоит попробовать что-то другое. Фокусников, клоунов, все лучше, чем взрослый мужик в костюме, скрывающем лицо. Аленка улыбалась, качала головой, считала нашей традицией. Она говорила, что я пожалею, когда все закончится. Все рано или поздно заканчивается, дочка вырастет, и глупая песенка останется лишь воспоминанием. Сейчас бы я отдал все за мгновение.

– Кафе закрыто, пожар, – останавливается Афанасьев. Знал, гаденыш, но промолчал. Решил показать, чтобы вопросов не осталось. – В паре кварталов есть пиццерия…

– Когда был пожар? – перебиваю. К такому я готов не был. Здесь что-то не так. Все не складывается. Два относительно не связанных события с чередующимися переменными, объединенных одной временной шкалой, не являются совпадением. Какой-то бред, голова закипает. Я должен быть там. – Мы должны зайти. Нам нужно… – вылетаю из машины. Афанасьев останавливает, к стене прижимает. Умело, привык с буйными общаться. – Нужно внутрь! Ты коп или кто?!

– Полицейский! – рычит, руки назад заломил. С самого утра общение не задалось, не с того мы начали. – Выкинешь еще что, я тебя арестую! Территория огорожена. Туда нельзя!

– Арестуешь? – На славу позабавил, смех сам вырывается. Истерический смех, больной. Фильм ужасов с маньяком-психопатом в главной роли! – Я пациент психиатрической клиники. Тюрьма – курорт по сравнению с этим. Отсидел, вышел. Все просто.

– Ты же нормальный мужик был, Макаров! – Афанасьев злится, бутылку в стену ногой запустил. Паника нарастает. Да что со мной происходит? Он не держит, давно руки убрал. Сам на землю сползаю, колени к груди. Знакомая поза, комфортная. В ней я под защитой. Неужели действительно боюсь? Нет. Чушь собачья! Я давно забыл, что значит бояться. В тот миг, когда взял на руки мертвое тело своего ребенка. – Я помню, как ты искал свою дочь, все силы положил. Что с тобой стало? Две девочки сейчас борются за свою жизнь! Вот же… Тебе совсем плевать? «Салями» хочешь? – продолжает он. Нервы на пределе, достает из колымаги замороженную пиццу, к ногам бросает. Взорвался, не выдержал, он тоже человек. – Жри, у меня нет времени заниматься ерундой!

– Девочки были в этом кафе? Перед тем, как их забрали? – выдаю я. – За неделю, может, две? Копоть свежая, пожар был не так давно.

– Какое это имеет значение? – не понимает следак. Обескуражен, но слушает, пытается вникнуть.

– Мы были с дочерью здесь за неделю до похищения. Дети любят это место. Недалеко от школы. Девочки. Если они были… Пожар! – Мысли начинают путаться, пытаюсь говорить внятно. Выходит с трудом. Таблетки, я слишком долго был на таблетках. Длинный день, мне нужен отдых. – Это не случайность. Их родители. Нужно поговорить с родителями… Пожар. Если события A и Б несопоставимы, то вероятность их суммы равна сумме их вероятностей. Теория… – Поднимаюсь, руками шарю по разбитому оконному стеклу. Не понимает. Сейчас мои слова кажутся бредом, слишком много неизвестных. Нужны доказательства, аргументы. Сам не уверен. Есть! На пальцах жировые следы, запах выветрился, но это керосин. Горючая смесь жидких углеводородов, температура вспышки 28–72 ℃, теплота сгорания 43 МДж/кг, огонь разошелся в считаные минуты. Кафе подожгли, дело не в проводке или в случайном возгорании. Дионеи заметают следы. Это точка отсчета, отсюда все началось. – Поджог. Эти твари, они… Я говорил, дионеи могут принимать образ девушек! Они… Я открою замок, это плевое дело, – шарю по карманам я. – Есть скрепка? Или…

– Макаров, в машину, – останавливает Афанасьев, за рукав к колымаге тащит. Только сейчас замечаю собравшихся зевак, человек десять, если не больше. Для следователя это проблема, еще камер не хватает. Улица оживленная, даже в поздние часы прохожих немало. Бесноватый мужик возле сгоревшего кафе, выкрикивающий что-то иррациональное, не может не привлечь внимание. Люди боятся всего непривычного, того, что не могут понять. Это инстинкты, благодаря которым мы выживаем. Но любопытство сильнее страха, мы, как бабочки, летим на свет, не подозревая, что можем сгореть. – Утром я запрошу отчет с места пожара, поговорю с родителями, и, если это кафе имеет отношение к делу, мы сюда вернемся. Но не так, а на законных основаниях.

– Нам нужно туда сейчас! – Злюсь, как он не понимает, мы должны попасть в эту чертову забегаловку. – У нас нет времени ждать! У них нет!

– Я следователь, а не… Бог весть кто! Мы так не работаем.

– Да, вы так не работаете, – усмехаюсь, опрокидываю сиденье. Может, удастся поспать. Он решает, когда мне вернуться в психушку, а значит, главный он. Спорить бесполезно, смысла нет. Мне нужен отдых, как и ему. Но так не выйдет, Афанасьеву придется пересмотреть свои приоритеты, если он хочет найти детей живыми. – Поэтому я нашел свою дочь, не ты. И если бы я начал искать с самого начала, не полагался на вас… Моя девочка была бы жива!

Афанасьев трогает с места, молчит. Да и что он скажет? Не о чем здесь говорить. Я прав. Всегда прав. Смешно звучит от психа, закономерно. Длинный день. Очень длинный. Надо заснуть, выключиться. За пять лет так не уставал. Хватит с меня на сегодня.

– Эй, – выдергивает из дремоты Афанасьев. – Хотел спросить. Это кафе. Почему именно оно? «Салями», две банки колы. Ты заключал сделку, мог выбить условия получше. Ресторан, спортбар.

– Денег бы не хватило, или копам зарплату подняли? – отворачиваюсь я. Хочу спать. Глупый вопрос, не стоило его задавать. Он не помнит, неудивительно, продолжать не имеет смысла.

Роман молча вздыхает, на меня косится. Возиться с психом и без того радости не доставляет. Мои выкрутасы у кафе все усложняют. Но не признать, что я могу оказаться полезен, совесть не позволяет. Я умнее их всех, вместе взятых. Вот и мечется, не знает, как поступить. Но для него главное – найти детей, значит, вопрос решен. Я остаюсь.

– Вот же, едрить твою налево! – резко остановился он, не обращая внимания на сигналы проезжавших машин. А вот это уже любопытно. Достает блокнот, перелистывает. – 29 сентября, это же сегодня. День рождения твоей дочери, поэтому ты выбрал это кафе… Мне действительно жаль. – Молчу, пусть думает, что сплю. Прокололся, сам понимает. – У Ники с Викой остается все меньше времени. Ты нам нужен и поможешь.

– С чего бы это? – подаю голос. Его самоуверенность злит, но разум подсказывает, что я соглашусь с его аргументом. Он видит меня, может, понимает, во всяком случае, думает так.

– С того, что ты хочешь найти убийцу своей девочки. Ты хочешь отомстить, – попадает в точку он. А я недооценил. – Пока у меня поживешь. Дальше будем решать.