Читать книгу Территория невероятностей. Albedo - Мария Старко - Страница 4

Ларс Андерсен.

Странно, что его биография оказалась такой короткой – я прочитала книгу за день. Она была оформлена коллажем из фотографий Ларса и обложек научных журналов – вот «Магия и наука» 1977-го года, россыпь бутылочек с заклятьями разных цветов и плохо различимой надписью: «Сенсация: проглоти и колдуй», вот «Ремесленник» 80-го со снимком новой модели ящика, окруженной радужным сиянием… Забавно.

Я положила книгу рядом с собой на скамейку и уставилась в вечернее небо Варшавы. Портал провесили только сюда – оказалось, несколько человек из мультиконфессиональной церкви тоже возвращались в Польшу, и место назначения не стали менять из-за меня. Поезд до Кракова был только поздно вечером, и я провела день с пользой: пополнила карточку, погуляла по городу, съела невероятно вкусную жареную форель на обед и прочла биографию Ларса Андерсена. Она была написана его близким другом и соратником Олафом Грейсом, известным исследователем из Великобритании. Он умер десять лет назад и оставил после себя массу книг о магии и магах.

В глазах Грейса Андерсен казался совсем не таким, как из учебников. Остроумный, но жесткий человек, с иронией относящийся, кажется, ко всему на свете. Он берег и любил свою семью и, как я и ожидала, с наибольшим теплом относился к единственной дочери. О Майло в книге было сказано совсем мало – в год, когда ее написали, самому младшему Андерсену только исполнилось тринадцать.

Интересно, сильно ли изменился Ларс с тех лет?

Я не переставала размышлять об этом, пока не подали поезд до Кракова. Утром я снова увижу мой город, и он в тысячный раз ранит меня остротой своих крыш. Знакомым пейзажем, который так напоминает о прошлом. Ну и пусть.

***

– Держи, внученька. К сожалению, ничем другим угостить не могу…

Я сжала в пальцах огромный полиэтиленовый пакет с солеными огурцами.

Вот так всегда: приезжаешь из секретного исследовательского центра, тебя сразу гонят на обход, и начинается – в одной квартире сменили замок, и я не могу ее проверить; в другой очищающее заклятье на окнах конфликтует с заклятьем на цветочном горшке, которое помогает лимону быстрей вырасти и заплодоносить; в третьей – рыдающая девица не пошла в школу из-за ссоры с парнем, и истерика ее столь шикарна и качественна, что фон в квартире выглядит так, будто в ней только что произошло эпическое сражение двух боевых магов. И трогательный финал: моя любимая старушка, которая обычно угощает меня конфетками, сует мне килограммов пять соленых огурцов.

Прижимая к груди пакет с огурцами, я поплелась домой.

Странно, но я почти не вспоминала о Вортексе. Чувство, что он постоянно наблюдает за мной, притупилось, и я не знала, в чем тут дело. Может быть, после тренировок в ВИПРА и напутствия Ларса я стала увереннее в себе? Может быть, просто прошло время? Никогда не считала, что оно лечит – лишь помогает нам забыть боль и страх. Наверное, я действительно стала забывать – затягивалась, как туманом, старая рана.

В квартире ничего не изменилось, но ощущения были странными – почему-то так всегда получается, когда возвращаешься домой. Будто отвык. Едва я приняла душ и съела булочку, как зазвонил сотовый:

– Хлоя? Ты уже вернулась с обхода?

– Да, господин Пройсс, – сказала я. – А что?

– Ты знаешь, я недалеко от твоего дома. Можно мне подняться? Есть разговор.

Очень интересно. Обычно Пройсс вызывал меня в Комитет, благо идти недалеко, а тут… Что-то срочное? Или что-то, о чем он хочет поговорить в максимально спокойной и, что уж там, защищенной обстановке?

Шеф выглядел помятым сильнее, чем обычно. Я не удержалась: фыркнула, глядя на его запыленный плащ и сбитый на бок шарф.

– Ты, можно подумать, лучше в этом халате мятом выглядишь, – съязвил Пройсс.

– Простите. Что-то случилось? Кофе будете?

Начальник прошел в гостиную и уселся на диван.

– Времени не так много, Хлоя. Я утром не стал говорить тебе, искал кое-какие факты…

Я встала перед ним, скрестила руки на груди.

– Тапочки все равно все впечатление портят, можешь не стараться, – вновь усмехнулся шеф. – Так вот: Хартинг. Мы собрали информацию о нем. Как ни странно, Берлин не противился; ВИПРА оказывал нам потрясающее содействие. Мы перерыли все архивы. И нашли Хартинга.

Я медленно кивнула.

– ВИПРА настаивает, чтобы и его делом занималась ты. Верона говорит, что тебя неплохо поднатаскали, они очень доверяют тебе. Что же касается напарника, – шеф протер вспотевший лоб краем валявшейся на диване футболки, но я смолчала, – я освободил Ингрид от работы на этот месяц, отдал ее архиваторские задачи практиканткам. Ты можешь брать на задания ее. У вас отличный эмоциональный контакт и сработанность. Надеюсь, я тебя порадовал.

– Еще как! – сказала я. – Подождите. Она не должна знать, что Вортекс – это Веслав.

– Для Ингрид вы просто расследуете обстоятельства смерти Вежбы, – махнул рукой шеф. – Не волнуйся. Информация о том, что Вежба вместе с Баумом и Хартингом разрабатывал метаморфические заклятья – открытая.

– Ингрид может сложить два и два, – я покачала головой. – Она может понять, почему именно мы занимаемся расследованием смерти Вежбы, которая вовсе и не смерть.

Шеф вздохнул.

– Сильно в этом сомневаюсь. Сам Хартинг не знает, что стало с его другом, так что при ней ничего лишнего не сболтнет. И потом… Даже если Ингрид догадается – наша совесть чиста.

– Так нам надо поехать к Хартингу? Я так подозреваю, что завтра?

– ВИПРА настаивает, что медлить нельзя. Верона особенно подчеркивает, что с Хартингом нужно поговорить как можно скорее: считать его фон – вам выдадут сканеры и разные аналитические приборы, Ингрид в них прекрасно разбирается, – и все это привести нам. Нам и ВИПРА.

– Понятно. Где Хартинг?

Пройсс пожевал губами, мрачно посмотрел на меня исподлобья:

– В психиатрической лечебнице.

Ну что ж, никто не говорил, что будет легко.

***

Судьба у Алекса Хартинга была очень интересной. Он родился около сорока лет назад в Великобритании и окончил там колледж, а затем поехал изучать артефакты в Восточную Европу. Потом надолго остался в Цюрихе, женился, развелся, затем переехал в Краков, писал статью для научного журнала о Схроне. Таким образом он познакомился с Веславом, когда тот был еще студентом. Веслав и пригласил Хартинга участвовать в экспериментах, которые проводились в Берлине.

После этих самых экспериментов психика и Алекса не выдержала: у ученого быстро развилась шизофрения, его положили в Краковскую психиатрическую лечебницу, где он и находился по сей день.

Больница, госпиталь имени Бабинского, находилась за городом. Наш автобус летел сквозь противный осенний дождь, вихри блеклых листьев; позади оставались домики и ограды, спешащие по своим делам люди. Мы будто покидали саму обычную жизнь, отправляясь туда, где она сменилась существованием. Я никогда не бывала в психиатрической лечебнице и заранее настроилась, что увижу мрачное, тоскливое место. Но нет – белое здание необычной архитектуры, напоминающее плавными линиями крыши японские храмы, окружал сад, заросший раскидистыми ивами и ярко-желтыми цветами, пятна которых сияли во влажной листве тут и там.

Нас должен был встретить один из докторов больницы по фамилии Станкович. У входа на территорию как раз прогуливался вперед-назад молодой врач в синей куртке, наброшенной поверх белого халата.

– Здравствуйте, мы из Краковского шестого Комитета, – широко заулыбалась Ингрид. Торжественно поправила свою сумку с оборудованием.

– Пойдемте, – врач провел нас мимо контрольно-пропускного пункта, – сразу предупреждаю вас, что особенно надеяться не на что.

– Вы о состоянии Хартинга? – спросила я.

Доктор Станкович грустно кивнул нам.

– К сожалению, господин Хартинг практически не выходит на контакт. Я не думаю, что вам удастся с ним поговорить. Я имею в виду, поговорить о чем-то осмысленном.

– И тем не менее, мы попытаемся.

Доктор проводил нас до столовой и приоткрыл перед нами двойные застекленные двери.

Серый мятый халат висел на Хартинге мешком. Я ожидала увидеть морщины, темные круги вокруг глаз и тому подобное, но Алекс выглядел на свой возраст. А вот ментальный фон был, как у старика: информация – путанная, изуродованная – грязными петлями оплетала разум Хартинга. Находиться рядом с бывшим ученым было тяжело.

В руках Хартинг держал стопку разноцветных карточек. Мы с Ингрид тихо представились и сели за стол, Алекс ответил сдержанным кивком, и я, заинтригованная, пригляделась к картинкам. Они напоминали одновременно карточки для настольной игры с цифрами и знаками и карты таро с большими яркими изображениями и портретами людей. Это были гротескные, пестрые картинки, которые заворожили меня своим контрастом по сравнению с этим монохромным местом.

– Господин Хартинг, вы знаете, почему мы здесь?

– Вы – представители Краковского Комитета. Меня предупредили, – слабо начал он и вдруг буквально впился в меня взглядом. – Я видел тебя на фотографии. Веслав говорил о тебе.

Мы с Ингрид переглянулись.

– Что говорил, господин Хартинг? – мягко спросила Ингрид. Тот перевел на нее взгляд – медленно, нехотя. В глаза Алексу смотреть было страшно: казалось, черные зрачки вот-вот расширятся, затопят собой радужку, а затем и белки.