Читать книгу Волны бьются о скалы - Мария Стародубцева - Страница 3

Мама у Лики – Ксюша. Ксения Вадимовна Лебедева. Она не очень высокая, поэтому обожает каблуки. Папа из-за этого вечно её подкалывает, мол, на каблуках по камням ходят только ведьмы. Мама краснеет, сразу вся целиком, а папа смеётся. Он редко теперь смеётся и редко называет маму ведьмой. В последний раз летом, когда они запускали воздушного змея на обрыве за домом. Тогда было реально здорово, змей взлетел высоко, папа его еле удерживал, тонкая бечёвка разогрелась у него в пальцах и чуть не выскользнула. Мама стояла рядом, и ветер растрепал её волосы, длинные и пушистые, как мех у кроликов с фермы дяди Коли Щеглова. Это их сосед, до его дома полкилометра по лугу, ближе домов нет. Их не очень удобно строить на камнях и изорванном рельефе, говорит папа. Кстати, в тот раз он всё-таки упустил змея. Мама подошла к нему, они разговорились, смеялись, короче, змей улетел. Лика долго смотрела в небо, задрав голову, пока у неё не заболела шея. Потом они нарвали каких-то полевых цветов, лютиков, васильков, ковыля. Лика помнит, как красиво колышется мягкий пушистый белый ковыль, когда его треплет ветер. И мамины волосы как тот ковыль, такие же мягкие. Сама Лика цветы не рвала, папа не разрешил. Ей нельзя много тревожить руки, кисти не перебинтованы, но всё равно кожа ползёт с них слоями.

Как это – ползёт слоями? На острове есть змеи, динодоны, метровые, коричневые с чёрными пятнами. Раз папа принёс домой кожу динодона – лёгкий прозрачный футляр, почти невесомый, на котором слабо отпечатался рисунок настоящей новой шкуры. Слезшая кожа мягкая и немного липкая, она шелушится и мнётся, а когда засохнет, то легко ломается. Очень странно и противно держать в руках такой футляр от змеи. Вот и у Лики так же, как у того динодона. Интересно, когда змея сбрасывает кожу, она умирает? Наверно, нет. А она сама?

В комнату заглядывает мама и тревожно смотрит на дочь.

– Господи, Лика, опять встала ни свет ни заря. – У мамы немного усталый голос, она вчера сидела до половины третьего ночи, проверяла письменные работы учеников. Ох, как же Лика не любит это словосочетание – письменные работы. В такие минуты к маме лучше не подходить, её даже папа боится. – Слезь со стола.

Лика спрыгивает на пол. Мама вздрагивает.

– Ты с ума сошла! – Её голос окатывает Лику ушатом холодной воды. – Сколько раз я тебе говорила, нельзя так резко двигаться! Нельзя прыгать. Покажи ноги, живо!

Так, сейчас надо втянуть голову поглубже в плечи и зажмуриться, чтобы мама ещё больше не разозлилась. Нет, она никогда не бьёт Лику, пальцем не трогает. Только кричит, а вечером иногда плачет, уткнувшись в свои письменные работы. Лике жалко маму, она покорно садится на раскладушку, ёрзает на ней, стараясь издавать как можно меньше скрипа, осторожно вытягивает ноги. Мама внимательно смотрит, не появилась ли на бинтах опять кровь. Ноги у Лики от бёдер до пяток перемотаны бинтами, вонючими, не меняемыми по два-три дня, бинтами, под которыми все зудится и чешется, а расчёсывать нельзя. Лика раньше расчёсывала бинты, только потом ещё больней.

Мама придирчива, встала не с той ноги, не иначе.

– Лик, сейчас мне некогда, – говорит она, бегая по кухне и накладывая дочке овсяную кашу. Ужасная бурда, но она укрепляет клетки кожи. Так говорит дядя Коля, он геркулесом кормит своих кролов, и они у него здоровенные, толстые. Мама прислушивается к каждому слову дяди Коли, а папа его терпеть не может. А Лика боится. – Я приду к трём часам и сделаю тебе перевязку. Лежи в кровати, поняла? – Лика трясёт головой. – Можешь включить телевизор. – Мама привыкла командовать, в школе очень громко, приходится постоянно кричать, и мамин голос хриплый именно из-за этого. – Еда в холодильнике, я оставила немного каши в кастрюле. Всё, давай, пока.

Мама мельком смотрит на наручные часы, которые ей подарил папа на прошлое 8 Марта, набрасывает на себя тёмно-вишнёвый длинный плащ и вылетает за дверь. Шубы и пальто у мамы нет, только этот плащ, сколько Лика себя помнит.

– Пока, мам, – одними губами говорит Лика.

Овсянку есть неохота до ужаса. Лика с отвращением глотает безвкусную, застревающую на зубах массу. Потом идёт к раковине в туалете, моет посуду. На руках нет бинтов, посуду мыть лучше под холодной водой, горячая разъедает кожу за две минуты. Холодная вода как лёд, Лику начинает трясти крупная дрожь, но посуду надо домыть. Чистящего средства, как в рекламе, у них нет, есть скребок и губка, натёртая жёлтым хозяйственным мылом. Только им можно мыть саму Лику в бане, раз в месяц, не чаще. Поэтому у Лики короткие волосы, короткие и всегда сальные, и лезут нещадно. Мама говорит, что это авитаминоз. Мытьё в бане тоже болезненно, маленькой Лика плакала в голос, когда мама пыталась тереть грубой мочалкой лезущую язвами кожу, сдирая её живьём. Потом от мочалки отказались, когда выяснилось, что ребёнок плачет и дёргается не от простого дерматита, как им говорили в больнице. Хозяйственное мыло щиплет и пахнет застарелой щёлочью, но приходится терпеть.

Полотенцем вытирать руки тоже нельзя, надо ждать, пока сами высохнут. Вода попала на бинты, теперь они подгниют к приходу мамы, а она заметит и опять рассердится.

Лика идёт в зал, там у них телевизор. Серый, пыльный, толстый, приземистый. Экран у него чёрный и выпуклый, и тоже пыльный. На телевизоре стоит бамбуковое деревце, притащенное папой с улицы. В горшке оно зачахло, впрочем, и на улице бамбук невысокий, кустарник, чуть ли не по земле стелется. Весь кустарник и все деревья на острове свёрнуты в одну сторону, на восток, потому что туда дуют частые бури, туда дует восточный ветер. Все дома на земле, многоквартирных всего два, из-за частых землетрясений в них боятся жить. Окна в домах узкие, фундамент уходит глубоко в землю, крыши нависают над окнами.

Девочка включает телевизор и листает каналы. Листать – сильно сказано, каналов у них три. Первый, Россия и ещё НТВ, но он плохо показывает, нужна антенна. Лика лежит на диване, откинув одеяло, и не шевелится. Показывает Первый канал. Она не ходит в школу, мама учит её всему сама, когда у неё есть время, а так два раза в неделю к ней ходят учителя. Она их напрягает, но они всегда улыбаются, не хотят злить Ликину маму. Про неё говорят, что она «бешеная». Как бешеная собака. Раньше, когда Лика могла выходить на улицу и играть с другими детьми, она слышала, как маму обсуждали какие-то бабушки, а она шла мимо и мрачно смотрела на них. Лике жалко маму. И себя жалко. Лика очень хочет в школу, ей скучно каждый день лежать и смотреть «Модный приговор» по Первому, а потом ещё кучу скучных и нудных программ, в которых мало что понятно. Книжек в доме мало, они все папины, технические, полная муть. У мамы книжки красивые: пёстрые, с большими красными буквами на фоне российского флага. «ЕГЭ». Кроме этого ЕГЭ мама ничего не читает. Лика пробовала понять мамины книжки, но там только вопросы с вариантами ответов и математические формулы и уравнения. Математику Лика не любит, хотя и мама, и папа – математики. Детская книжка была – Рубиновая Книга Сказок, толстая, с картинками. Её отдали в комиссионку, сказали, что Лика выросла. Лика не плакала, нет, конечно, станет она плакать из-за книжки. Она уже большая, папа всегда так говорит. А так хочется, чтобы мама почитала сказку на ночь. У Лики в Рубиновой Книге была самая-самая любимая сказка. «Счастливый Принц», её ещё написал писатель из Англии с трудной фамилией Уайльд, вроде так, Лика не помнит. В сказке говорится о волшебной говорящей золотой статуе, стоявшей на площади большого города. Лика никогда не видела настоящий город, но, наверно, там очень много машин и людей, и надо быстро перебегать дорогу, иначе тебя собьют. Однажды в том городе наступила зима, а мимо этого принца пролетала последняя ласточка. Он увидел умирающего от холода бедняка и попросил ласточку содрать с него золотую пластинку, отдать нищему, чтобы тот обменял её на хлеб. Молодому художнику он отдал синий сапфир – свой глаз, а девушке – рубин из ножен своей шпаги. Что такое шпага? Папа сказал, что это шампур от шашлыка, только с ручкой. Шашлык Лике нельзя, они его ели один раз у родственников. Потом Лике пришлось вызывать «Скорую» и зря беспокоить родителей. Так, о чём я? Ах да, принц остался совсем один зимой, без золотой кожи и сапфировых глаз. Он сам позволил содрать с себя кожу, чтобы согреть голодных и оборванных людей. С ним осталась только ласточка, которая уже не могла улететь на юг, она медленно замёрзла, укрывшись от щемящего ветра на деревянных руках немой и слепой статуи. На этом месте Лика всегда начинает плакать. Над собственной болью плакать не хочется, привыкла, а вот этого принца жалко до слёз. Счастливый Принц с начисто содранной кожей, думает Лика. Наверно, у него она тоже лезла и шла струпьями под бинтами, так, что он в конце концов не выдержал.

По телевизору опять «Модный приговор». Первый канал показывает лучше всех, поэтому его нельзя переключать, антенна собьётся. Лика лежит и смотрит, как по подиуму идёт красивая женщина, которую впервые переодели в новый сверкающий наряд. Она ещё не очень умеет ходить на каблуках, скользит по гладкому подиуму, смотрит на огромную студию испуганно, но это всё поправимо. У дверей её ждёт муж с охапкой цветов и болтает ногами на кресле для гостей весёлая девчушка, помладше Лики – дочь. Везёт же некоторым! Однако Лика не жалуется, она же у папы боец, он сам так говорит. А в телевизоре очень много врут, это очевидно. Семья не может быть такой идеальной, как там показывают. И всей крови и войны, о которой все кричат, просто нет. У них тут, на Краю Света, войны нет? Нет. Значит, и везде её нет, она просто сон. Это же ясно.

А вообще Лика очень хочет быть похожей на этого, на Счастливого Принца из сказки. Он такой добрый и терпеливый. И стойкий – сам дал выколоть себе глаза и содрать кожу. Наверно, он супергерой, не иначе. Она тоже так хочет. Не в смысле кожи – у неё то же самое, в смысле характера. Лика хочет иметь железную волю, быть настоящим солдатом. Как папа, а он служил в армии. Он подводник, сержант в запасе. Он не рассказывает об армии, ему вечно некогда. Ну ладно, он же работает. Это она для них как обуза. Лика, может быть, ещё не совсем знает слово «обуза», но уже прекрасно понимает его смысл. Она слышала его от папы. Один единственный раз. И единственный раз тогда мама ударила папу по щеке наотмашь, он замахнулся и ударил её в ответ. Они думали, что дочь спит, и громко ругались в зале, а она подошла босиком к двери и слушала, и подглядывала в щёлку. Из тёмного коридора в светлый зал. И плакала. Папа услышал её плач, вышел, хотел взять её на руки, она вырвалась и убежала. Мама подошла к двери её комнаты, звала, но Лика не открыла. Это было не так давно. Вчера.

Лика знает, что она в семье – источник проблем. Знает, но не плачет и не жалуется. Старается только лишний раз не привлекать к себе внимания. Прячется в своей комнате, и до ночи читает свои учебники за 2 класс. Она ведь не дурочка, на самом деле она уже выучила каждый учебник, и учителя, приходящие на дом, ставят ей только четвёрки и пятёрки. Или она читает этот мамин ЕГЭ и расстраивается, что ничего в нём не понимает. Зато она понимает, что больна. Болезнь у Лики как из сказки. Как заклинание, которое не выговоришь с первого раза. Однако она его говорит без запинки. Буллёзный эпидермолиз.