Читать книгу Змеиная Академия. Щит наследника - Мария Вельская - Страница 4

Страшно себе представить, что от твоего выбора решится так много. Но еще противнее ощущать, что ты трусишь. Вот она, мечта, только руку протяни. Но поменять так резко свою привычную, скучную, устоявшуюся жизнь?

А вишневые глаза смотрят, пытают душу. Насмешливые, мудрые, понимающие. И словно ей совсем неинтересно, что выберет подобранная птичка пустыни. Впрочем, сколько таких птичек проходило перед ее глазами?

Сказать, что подумает? Возмутиться? Лицемерить? Нет. Раз уж решила – принимай ответственность. Она вскинула голову, твердо сжимая губы, уже собираясь произнести, и… получила согласный кивок.

– Не скрою, я рада такому твоему решению и была в нем уверена. Желаешь, чтобы это произошло сейчас?

Искорки в чужих глазах. Испытующий прищур. Легкое напряжение, которого в другое время она бы просто не заметила.

Дана Сиаллиа ее проверяла, вот только что она хотела увидеть на этот раз? Какого поступка ждала? Беглый взгляд на себя мгновенно принес ответ. Не зря прошли уроки матери, ох не зря. Она-то думала, что уже не пригодятся…

– Дана, – чуть склонить голову в знак просьбы, но не унижаясь, – боюсь, что мне неуместно будет появиться в подобном наряде.

И это мягко говоря. Страшно представить, какие последствия повлечет за собой неуважительное отношение к чужой жизни и к такому моменту, как признание власти победителя. Нет, легкомысленное бальное платье… Хорошо, пусть не бальное, но все равно, слишком чужое… Одним словом, совершенно не годится!

– Я прошу дать мне другую одежду, я думаю, это не затруднит вас, госпожа, а мне поможет сохранить лицо.

– И какую же?

Снова эти искорки золота в глазах. Длинные пальцы ловко теребят кажущийся игрушечным кинжальчик. Судя по всему, вопрос был верным. Женщина довольна, это ощущается.

Неожиданно в крови забурлил азарт, словно ей нравилось играть в такие опасные головоломки. А может, только в такие играть и стоило? Чем выше ставка, тем слаще победа? Какие же странные мысли. Никогда раньше она не замечала за собой таких порывов, неужели и правда папочкина кровь просыпается?

– Простую внешне, но дорогую. Похожую на военную, но гражданскую. Может быть, брюки, сапоги, рубашка, колет? Простите, я не очень хорошо знакома с вашей модой.

Холодная замкнутость чужого лица. Минутный испуг – ошиблась? Нет.

Легкая, почти незаметная улыбка.

– Умница.

Послышалось?

– А теперь идите, алли. Линья вас проводит и поможет переодеться. Через пятнадцать рий за вами зайдет мой адъютант.

– Рий?

– О… – Женщина чуть нахмурилась, отложив кинжальчик в сторону. – Прости. По-вашему это будет тридцать пальм, но тебе стоит привыкать к мерам империи. – И снова это молчаливое, странное предупреждение.

– Конечно, дана. Я полагаю, что чем скорее я привыкну к своей новой родине, тем будет лучше, – твердо отвечает, намеренно обрезая последние ниточки невидимого моста. Ни к чему тут долгие прощания.

И пусть немного боязно, пусть будет даже страшно и больно. Она должна идти вперед и не оглядываться. Это не ее мир. Больше нет. А собакам собачья смерть.

Легко сказать и трудно сделать. Судить всегда страшно. И стоять на помосте перед огромной толпой страшно вдвойне. Чувствовать на себе внимательные, любопытные, ненавидящие и даже восхищенные взгляды. Дейирин смотрела на тех, кто чуть не уничтожил ее честь, ее надежды – и не чувствовала больше поглощающей душу ненависти. Лишь жалость. Оборванные, избитые, стоящие на коленях. Даже Олейну не пожалели. Или ее – особенно? Не любит империя предателей, судя по виду бывшей подружки.

Линья приготовила изумительный полувоенный костюм из странной, мягкой и выглядящей очень строго и очень дорого ткани. Он был почти черного цвета, с небольшими вставками под цвет глаз. И если платье вызвало восхищение и трепетный девичий восторг, то из костюма вылезать уже просто не хотелось. Прикипел, как вторая кожа. А еще говорят, что женщины не могут в брюках выглядеть женственно. Видимо, это были какие-то неправильные брюки…

Так Дейирин отвлекала себя, стараясь не смотреть на маячившую перед глазами виселицу. Речь командующей благополучно прошла мимо ее внимания, вот уже раздались негодующие крики, вот дана кивает ей, приказывая приблизиться, а в голове по-прежнему пусто.

Что же делать? – бьется пойманной птицей вопрос. Что? Как не вызвать взрыва и наказать? Как себя поставить? Как переступить через себя? Кем станет она, произнеся этот приговор? Ведь ясно же, что имперцы свою волю все равно исполнят. И не стоит забывать, что лишь спустя несколько рий ей суждено стать одной из них.

Шаг, другой. По ком зазвонит сегодня колокол на главной башне? Причудливы нити судьбы.

– Приветствую вас, граждане Райлдорта! – разносится гулко над площадью (видимо, постарались маги Льяшэссов) звонкий, но чуть хрипловатый голос. – Сегодня я говорю с вами не как гражданка королевства, но как личность, как женщина, которую предали, на чью честь и достоинство покушались. Как та, мать которой вы знали много лет. – И не будем говорить, что точно так же не любили и презирали. Щеки горели, глаза щипало – от ветра? От непролитых слез? – И которая бескорыстно помогала вам и вашим детям. Уверена, никто из вас не хотел бы вашим детям такой судьбы. Уверена, все вы осознаете… – Голос сорвался. Так даже лучше. Рин вскинула заблестевшие глаза, чувствуя, как невидимая волна вдохновения подхватывает ее, унося вперед, как стучит в висках и сжимается сердце. – Важно сделать шаг… осознать необходимость сотрудничества… продвинутые технологии… благоденствие государства – это счастье для его новых граждан… готова послужить примером…

Лица, лица, лица… Кто смотрит с ненавистью, кто с презрением, кто с недоумением, а кто с жадным, липким восхищением – так, что хочется немедленно скрыться прочь от этих взглядов или врезать под дых. Она путает слова, повторяет фразы, ведь это для нее впервые.

Ветер треплет волосы, рисует узоры в воздухе, дергает плащ так, что тот облепляет фигуру.

– И поэтому сейчас я принимаю важнейшее решение в моей жизни. Вы можете оставаться на месте, погрязнув в ненависти и предрассудках, а можете забыть тех, кто унижал вас, сделал из вас пустое место. – Она видит, что в глазах юных девушек загорается огонь, многие молодые парни мечтают вырваться из захолустья, мечтают о чем-то новом. Еще умеют мечтать. – Вы можете пойти вперед. Стать частью чего-то неизведанного. Увидеть новые миры. Выучиться. Все что угодно. Все, на что хватит ваших сил. Я не стану никого уговаривать. Я, Дейирин Кариано Атран, отрекаюсь от королевства Райлдорт. Нога моя не ступит на эти земли, жизнь моя не станет его частью, душа моя не принадлежит ему, кровь моих потомков не будет течь в жилах его детей. Клянусь своим родом и своей Силой!

А также я выношу свой приговор. За предательство и подлость, за осквернение дара дружбы, за добровольный и осознанный сговор с преступником девица Олейна приговаривается…

Хотелось откашляться. А еще вернуться в далекое детство, где никто не ждал от нее сложных решений. Женская мягкость просила помилования, но иная, более жестокая суть понимала, что это невозможно. Не вернуть прошлое, как утраченную невинность. Все будет обманом. За подлость надо платить.

– …Приговаривается к пятнадцати годам работы на рудниках в качестве обслуживающего персонала.

Ее выворачивало от скабрезных смешков – все понимали, что на рудниках женщин мало. Прачки, поварихи, уборщицы – это приговор для женщины. Приговор более жестокий, чем смертный. Не смотреть – может, тогда покажется, что это сон? Что-то внутри щекочет. Дальше легче. Заморозить чувства – они не стоят ее слез и ее гнева.

– За нападение, преступные намерения, покушение на убийство Аргин и Ристар Жирнулы приговариваются к пожизненному заключению на иллириевых рудниках. Да будет так! Я сказала!

Рудники металла, насыщенного антимагическими частицами. Отсроченный смертный приговор. И не скажешь потом, что за язык тянули, над душой стояли. Не переложишь ответственность.

Она ждала этого момента. Ждала, надеялась, боялась. Никто так и не объяснил, что же должно случиться. По венам пробежал жар. Показалось, что винно-багряные пряди вспыхнули пламенем, которое отразилось на кончиках пальцев. Этот жар, сменяющийся колким, обжигающим уже по-другому холодом. Мертвящим. Пронизывающим. Словно нечто, неподвластное сознанию, попыталось выглянуть наружу, улыбнуться или оскалиться. Ему было любопытно. И от этого внимания на плечи опускалась незримая тяжесть.

Жар стучал в висках, холод вымораживал сердце. Не двинуться. Не закричать. Нельзя прерывать церемонию. Больно. Так, что еле дышится. Все остальные звуки слышны лишь фоном. И мерещится, что от тела расползаются прозрачно-льдистые лучи, охватывая его паутиной, по прожилкам которой ползет ослепительная темнота.

– Принимаю!

Как холодный ушат воды и глоток воздуха. Боль отступает, неохотно уползает, как исчезает и чужое пугающее внимание.

Она по-прежнему стоит на залитом солнцем балконе. И когда-то уже успела опуститься на колени перед леди командующей. Мерцающие глаза женщины смотрят внимательно и чуть тревожно, словно она не совсем понимает, что именно только что произошло.

– Будь частью великой империи Льяш-Таэ и носи это звание с честью, – договаривает дана Сиаллиа.

Два офицера, стоящие рядом с ней, коротко отдают честь, коснувшись рукой груди, и три ладони касаются ее вытянутой руки. Короткий укол – и вокруг пальца, подкрепленный магией трех имперцев, обвивается знакомый змей со штандартов.

Все. Теперь она полноправный гражданин империи. Придется учиться и осваиваться в новой роли.

Придется давиться от криков по ночам – потому что забыть то, что сделала, она не в силах. И все же Дейирин не сомневалась ни на секунду, что поступила правильно. Шакалам – воздаяние. Все правильно. Больно. Мерзко.

А солнце нагло сияет, разбрызгивая огненные языки по небу, стирая грусть, прекрасное, равнодушное к человеческим дрязгам и проблемам.