Читать книгу Сюита для скрипофона - Мария Владимировна Фомальгаут - Страница 7
Кольцевая
Оглавление– Ну что… асфальт дробить умеем?
Честно отвечаю:
– Нет.
– Это хорошо, что честно сказал… а то прискачет такой орел, я и то могу, и это могу, а как до работы пойдет, так и хвост поджимает…
Молчу.
– Чего скис-то… научим, не впервой.
Догадываюсь:
– Это отбойным молотком стучать?
– Им самым, дыр-дыр-дыр, дыр-дыр-дыр…
– Голова заболит…
– А ты как хотел, на работе всегда голова болит… голова не болела бы, так не платили бы столько.
Наконец, спрашиваю:
– Сколько?
Дядька называет сумму.
– Вау…
– А ты чего хотел, хозяин у нас щедрый, не чета некоторым… Ну пошли…
Идем в рассветный туман, где-то пробивается сонное чириканье, гулкое мм-у-у-у-у, где-то шуршат шины.
– Ну что… вот здесь долбить будем.
Дядька идет к полотну шоссе, ставит знак дорожных работ.
– Ну давай… вот так молоток держишь… теперь долби… давай… потихонечку… да чего ты боишься его, не сожрет он тебя, чего ты в самом деле?
Хочу отшутиться, а вдруг сожрет, не отшучиваюсь.
Голову пронзает грохот молотка, спрашиваю себя, почему у дятла голова не болит…
Палит солнце.
Клубится пыль по дороге.
– Устал?
– Есть маленько.
– А то давай отдохнём. Время есть еще.
– Сколько?
– Да вся жизнь.
– Я серьезно.
– И я серьезно. Куда торопиться-то…
Вечереет.
Смотрю на дорогу, вернее, на то, что от неё осталось, глубокий поперечный провал делит дорогу надвое.
– Это зачем? Трубу будем прокладывать?
– Увидишь… отдыхай пока…
Отдыхаю пока. Смотрю на вереницу машин, которые так и стоят, так и ждут незнамо чего. Не нравится мне, как они на меня смотрят, не нравится, отворачиваюсь, ухожу к холмам, с вершин которых видны окрестности, хоть посмотрю, где мы находимся, пока туман не выпал…
Оглядываюсь.
Не верю себе, с ума я сошел, что ли…
Очень похоже.
Нет, не сошел с ума, всё так и есть, длинное шоссе, замкнутое в кольцо, вереница машин, насколько хватает глаз, и вдоль дороги – города, города, города, сходу и не поймешь, то ли это разные города, то ли один и тот же город. Нет, вроде один и тот же, начинается на самом горизонте, поднимается из пепла, растет – и снова падает, разрушенный войной.
– Любуешься?
– Это чего?
– Кольцевая, чего… замкнулась, вишь…
– Вижу.
– Вот так и крутятся… Свергнут кого, потом опять поставят, только-только города отстроят, и опять по новой бомбы на город бросать…
Молчу. Не верю. Не понимаю.
– Отдохнул?
– Вроде да.
– Вот и молодца, давай дальше работать.
Спрашиваю еще раз:
– Трубу прокладывать будем?
– Да нет, тут не трубу, тут другое…
Спускаемся с холма, уже почти темнеет, светлой остается только дорога в сиянии фар.
Ждут автомобили.
Ждут люди за рулем.
Ждут.
– Ну, давай… хватайся с той стороны.
Дядька хватается за край шоссе. Хватаюсь за асфальт, не понимаю, что мы будем делать.
– Тяни… потихонечку.
Тяну – дорога поддается удивительно легко, несу её, как легкую скатерть, сам пугаюсь этой легкости.
– Ты тише там, не урони… выпустишь, не поймаешь потом…
– Держу, держу.
– Все вы так говорите, а потом как отпустит, потом ищи-свищи…
Не отпускаю. Тяну полотно шоссе дальше и дальше в темноту ночи.
Чуть погодя понимаю, что дорога кажется легкой только сначала, – чем дальше, тем труднее волочить, останавливаюсь, перевожу дух, дядька терпеливо ждет меня, приговаривает что-то, что легче бы без остановок дойти…
Хочу спросить, до чего дойти, тут же вижу, отрезок дороги далеко впереди, шоссе уходит вдаль, к парящим в небе мегаполисам на горизонте, к чему-то легкому, полупрозрачному, космическому…
– Вот туда и тащим… это продолжение дороги нашей, – кивает дядька.
– Понял… а… а кто нашу дорогу замкнул?
– А черт его знает…
– Может, сама?
– Может… ну давай… присоединяй осторожно…
– Пришить, может? Или еще чем скрепить?
– Не боись, сама прирастет… вот так…
Прикладываю дорогу, смотрю, как она притягивается к полотну будущего.
– Ну, вот теперь…
Дядька не договаривает, слышу оглушительный вой сирен, как кажется – со всех сторон.
– Началось, – шепчет дядька, добавляет несколько слов, которые говорить нельзя.
– Что началось?
– Да что, известно что… – дядька отчаянно машет рукой все еще неподвижным машинам, – э-э-эй, сюда давайте! Живо! Путь открыт, м-м-мать вашу!
Кто-то замечает дорогу, кто-то давит на газ, две, три, четыре машины едут вперед…
Надрывается сирена.
Дядька орет:
– Живее!
Добавляет еще пару словечек, которые говорить нельзя.
Что-то происходит, что-то опускается с неба, какие-то тени, какие-то всполохи, не двигаться, вы окружены, всем оставаться на местах… Кто-то хватает меня, сбивает с ног, катимся с кем-то по склону холма…
– Вы… вы чего?
– Чего-чего, сейчас бы арестовали нас на хрен…
– К-кто бы арестовал?
– Кто, эти, кто… дорогу-то мы им раскурочили, вот они и злые как черти…
– А что, нельзя было раскура… раскурочивать?
– Нельзя, конечно… они дорогу замыкали-замыкали, мы тут напортили все…
– А нам чего теперь будет?
– Ничего не будет, не боись, не увидят нас… Ох, забегали-забегали, замаются сейчас петлю-то снова запетливать…
– З-зачем… запетливать?
– Зачем-зачем, чтобы в будущее не пустить, что непонятно-то…
– А зачем в будущее не пустить?
– А это ты у них спроси… чш, куда поперся-то, так и бошку с тебя снимут…
Прячусь в кустах, смотрю, как эти сверху снова разрывают дорогу, снова тащат шоссе назад, замыкают в петлю.
Успеваю заметить и еще кое-что.
А дядька заметить не успевает, сжимает мое плечо:
– Сколько их было? А?
– Десять… не, вру. Двенадцать.
– Отлично. Проскочили.
Говорю зачем-то, сам не знаю, зачем:
– Трое на машине, трое на велике ехали, один пешком…
Ладно, ладно, неважно… ехали медведи… на велосипеде…
Смотрю туда, где только что было продолжение трассы – дорога тает в тумане, исчезает.
– Черт…
– Ничего… всегда так бывает… человек десять перейдет, и хорош…
Дядька разливает чай.
Смотрю на календарь на стене, не понимаю.
– Чего-то с календарем у вас…
– А чего?
– Две тыщи двадцать восьмой.
– Ну, что ты хочешь, сколько лет прошло…
Молчу. Здесь нужно что-то сказать, только я не знаю, что.
– Ничего… Счас, передохнем, успокоятся они, мы дальше пойдем долбить…
Хочу спросить, кто они.
Не спрашиваю.
– Да черт их знает, кто они…
Вздрагиваю.
– Я же не вслух сказал.
– Да все одно и то же спрашивают.
– А что… до меня другие были?
– Были, конечно.
– И…
– Что И… подстрелили их всех… эти там…
– Да вы чего?
– Чего-чего, думал, нас тут пор головке гладят? А вот фиг тебе… Чего побледнел, боишься, домой иди… Я серьезно, здесь выжить, это мужество какое надо…
– Ничего… выдержу…
– Ну, смотри…
– А это… А мы сами туда не пойдем?
Показываю в ту сторону, где продолжается шоссе.
– Не-е, парень… мы тут нужнее…
Киваю, нужнее так нужнее.
– Ничего… как-нибудь потихоньку… переведем людей… сколько сможем… спать ложись давай, завтра продолжим…
Осторожно спрашиваю:
– А… а завтра мы к какому времени дорогу снова соединим?
– Ишь ты, шустрый какой… может, вообще не соединим, если непогода какая будет…
– А если не будет?
– Ну… часикам к шести…
– Ага, ясно…
Ухожу в комнатенку, которую мне выделили, чтобы спать, осторожно проскальзываю в комнату, которую дядька мне отвел для ночлега.
Прислушиваюсь.
Открываю окно, бесшумно выбираюсь на улицу, в холодок ночи, достаю телефон.
Вызваниваю хозяина.
Длинные гудки.
Жду.
– Ну что вы там, нашли урода этого, который дорогу режет?
Это начальник. Вот так, ни тебе здрассьте, ни тебе до свидания, это на нашего шефа похоже…
– Не… не нашел.
– А чем вы занимались вообще, позвольте узнать?
– Чем… искал его.
– Пока вы его искали, он еще раз дорогу разрезал, тринадцать человек сбежали!
Ёкает сердце, значит, тринадцать.
– Ищите хорошенько…
– Ищу.
– А то, может, подкрепление прислать?
– Да что подкрепление, я что, с одним человеком не разберусь?
– Ну, смотрите у меня…
Хочу ответить – буду смотреть, не успеваю.
Короткие гудки.
Набираю другой номер.
Жду.
– Алло.
– Завтра… часам к шести к шоссе подходите.
– Мне одному подходить?
– Чего одному, все подходите… кто хочет…
– Да мало желающих что-то… добрая половина только храбрятся, а как до дела дойдет, так в кусты.
– Ну, хоть сколько-то, уже хорошо… Ну, давай.
– Давай.
Короткие гудки.
Осторожно пробираюсь обратно в окно, вытягиваюсь на постели.
Светится шоссе на горизонте в лучах фонарей.
