Читать книгу Сиротки - Мария Вой - Страница 2

Выметайтесь отсюда, пьянь позорная!

Трактирщику Дивочаку и его скромному «Хмельному Кабанчику» еще не доводилось принимать такого высокого гостя.

Он появился один, без стражи и друзей. В тени глубоко надвинутого капюшона было не разглядеть лица – лишь выступал на свет кривой нос и спадали на воротник длинные черные пряди. Но по манере речи и дороговизне платья Дивочак сразу понял: таких людей его трактир еще не видывал.

Гостя усадили за самый чистый стол вдали от остальных, чтобы голоса и запахи гуляк не нарушали его покой. Две девки-подавальщицы, понявшие по лицу Дивочака, что все серьезно, понеслись обслуживать прибывшего. Дивочак с тревогой и ненавистью осматривал свои владения – никогда еще они не казались ему такими убогими и грязными, – а затем, извинившись перед гостем, кинулся к завсегдатаям:

– Выметайтесь отсюда, пьянь позорная! И вы, – шикнул он на музыкантов, которые скрипели веселую песенку на тридцать три куплета, – заткнитесь! Или сыграйте что-нибудь приличное! Все вон!

– Чак, ты че, совсем с ума спятил? – возмутились гости. – Это же наш «Кабанчик»! Это же «Сага о великих портках», твоя любимая! Да что с тобой, старина?

Дивочак закатил глаза.

– Хозяин, – раздался голос из дальнего угла. Незнакомец говорил негромко, но вес его голоса заглушал и музыку, и трактирный шум.

Он снял капюшон. Взгляд черных глаз, ярких на болезненно-бледном лице, так и впился в трактирщика.

– Не гони людей. Я не хочу есть в одиночестве. И музыка у вас тут неплохая.

Повисла тяжелая тишина: все до единого взгляды прилипли к его лицу, одному из самых знаменитых в королевстве и за его пределами. Наконец-то до остальных дошло, отчего так разнервничался Дивочак.

– Забудь обо мне, хозяин. Я такой же твой гость, как и все…

– Демон! – выкрикнул кто-то.

Несколько человек вылетели из трактира, как перепуганные зайцы. Другие замерли на своих местах, словно перед хищным зверем.

– Это же он! – завопил, указывая на гостя дрожащим пальцем, какой-то старик. – ОН! Он нас всех заколдует! Перебьет к хуям!

Лицо гостя перекосила ухмылка. Он откинулся на спинку стула и заложил руки за голову, с любопытством рассматривая старика:

– Как интересно – чем дальше на север, тем больше народ меня боится. Кажется, люди тут охотнее склоняются к Яну Хроусту, нежели к его величеству…

Он умолк: подавальщица, которая несла пиво ему на подносе, вдруг запуталась в юбках и упала к его ногам. Пиво выплеснулось на сапоги из кожи какой-то невиданной твари и забрызгало края черного как ночь плаща. От ужаса и стыда девушка, кажется, потеряла дар речи и прижала к голове руки, словно ожидая расплаты.

– Шарка, – простонал трактирщик тоном человека, готового принять смерть.

Однако гость взял Шарку под руку и аккуратно помог ей подняться. Она по-прежнему прятала лицо в ладонях, но гость лишь мягко отодвинул ее, поднял с пола кружку, в которой еще оставалось немного пивной пены, и втянул ее губами. Шарка вздрогнула и убежала прочь.

– К Яну Хроусту мы никакого отношения не имеем, – как ни в чем не бывало продолжил старик, – но все знают, что ты такое! И что твои руки по локоть в крови и дерьме…

– Заткнись, заткнись! – встрепенулся, как после дремы, Дивочак, замахиваясь на непокорного деда тряпкой. – Ох, я тебя отделаю, старый ты идиот!

– Идиот здесь только тот, кто не подумал то же, что и он, – перебил галдеж гость и повернулся ко второй подавальщице: – Будь добра, принеси мне еще пива.

– Тебе все это отзовется, Чак! – скрипел старик, уже стоя в дверном проеме. – Если ты думаешь, что можешь вот так за здрасьте принимать таких, как Свортек…

– Вон отсюда! – проревел трактирщик, схватил со стола тяжелый подсвечник и бросил его в старика. Тот успел увернуться, смачно харкнул на пол трактира и захлопнул за собой дверь.

Дивочак обратил к гостю красное лицо:

– Мой пан…

– Мне плевать, – перебил его Свортек. – Просто принесите мне ужин. И хватит на меня таращиться. Я всего лишь хочу посидеть в тепле в… – он пробормотал себе под нос что-то, чего никто не расслышал.

Мало-помалу остальные перестали смотреть на него, а через полчаса, кажется, о Свортеке и вовсе забыли.

Музыканты разыгрались в полную силу. Близилась ночь, а значит, смех становился все громче, в трактире было все теснее и жарче, в глазах рябило от ярких юбок, которые нацепили на себя местные шлюхи. Многие из новоприбывших отчаянно вытягивали шеи, чтобы увидеть знаменитость, которая предпочла своему военному лагерю «Хмельного Кабанчика». Страх испарился – на смену ему пришли благоговение, гордость, что довелось увидеть такого человека, и зависть к его облачению, стоившему дороже, чем весь «Кабанчик».

Трактирщик не сводил глаз со Свортека, прислушиваясь к толпе, чтобы никто не брякнул чего лишнего. Но сам Свортек ни на что не обращал внимания – лишь его нога изредка подрагивала в такт очередной песенке. На столе перед ним сменилось множество мисок и тарелок: он решил попробовать все, что было в трактире, и без спешки переходил от блюда к блюду, не съедая и трети.

Дивочак хмурился. Великими кулинарными изысками его заведение не славилось. Да и пивом тоже. Да и музыка была так себе. Да и шлюхи…

– Эй, хозяин, – позвал вдруг Свортек, выбрав тот самый момент, когда Дивочак отвлекся на свои мысли.

– Да, мой пан?

Свортек зашептал трактирщику на ухо. В ответ Дивочак вскинул кустистые брови. Кажется, он даже собирался возразить, но, еще раз взглянув на лицо, похожее на обтянутый кожей череп, прикусил язык и отправился исполнять просьбу.

Когда трактирщик вернулся, Свортек уже отставил кружки и тарелки и смотрел на пляшущих людей.

– Она скоро приготовится, мой пан, вы не будете разочарованы…

Свортек равнодушно махнул рукой, заставляя хозяина замолчать.

– Чему они радуются? – неожиданно спросил он. – Что заставляет их петь, плясать, нести чушь, лапать девиц, рожать детей? Я так и не понял и уйду, не поняв. Вот того старика, который верещал, что я вас заколдую, я понимаю прекрасно. А это?

«Это еще что за задачка? – растерялся Дивочак. – Что он хочет от меня услышать?»

– Э-э-э…

– «Э-э-э», – передразнил Свортек и вздохнул. – Жрачка твоя, Дивочак, не то чтобы плоха, но для последнего ужина точно не годится. Ты уж постарайся в следующий раз. И поскольку ты всю свою жизнь проторчал здесь, потрудись найти ответ на такой простой вопрос.

– Да, мой…

– Иначе, – перебил Свортек, резко вставая с места и понижая голос до вкрадчивого шепота, – я вернусь и… превращу тебя…

Музыка мигом стихла. Все взгляды метнулись к белому как простыня трактирщику, который не смел пошевелиться, и пану, который нависал над ним как коршун с дикой гримасой на лице. Тишина длилась долго, никто не двигался; казалось, даже мухи не решались подняться в воздух со столешницы, ожидая страшной развязки.

– В пс-с-с-сину…

Свортек разогнулся и издал что-то вроде сдавленного лая. Не сразу гости поняли, что так он смеется.

– Прости, Дивочак, – прохрипел Свортек, успокоившись, – с шутками у меня не очень.

Дивочак ответил ему самым громким смехом, на какой был способен. Коленки его тряслись еще долго.

Свортек вошел в «те самые покои» и присел на край широкой кровати, стараясь не думать, сколько всего здесь происходило за историю трактира. Стены комнаты были когда-то выкрашены в красный, который в свете тусклых ламп больше походил на цвет весенней грязи. Застиранное, кое-где перештопанное белье в рюшах громко заявляло о своем жизненном опыте. На столике рядом с кроватью лежала толстая книга в недурном кожаном переплете. Свортек пролистал ее: каждая страница была проиллюстрирована самыми непотребными, похабными картинками, какие только можно себе представить. Отложив книгу, он встал и вымыл руки с мылом в тазу.

Раздался робкий стук в дверь.

– Входи, – отозвался Свортек.

Она вошла на цыпочках, вжав голову в плечи и не поднимая глаз, словно боялась разбудить спящего. При этом вид ее был далек от скромного: полная грудь едва не вываливалась из выреза рубашки, а лицо покрывал такой толстый слой румян и белил, что Свортек не сразу ее узнал. На голове красовалось невообразимо высокое сооружение, напоминавшее запутавшегося в сене петуха. Свортек хмыкнул:

– Я попросил его, чтобы ты была просто умыта. Но хозяин, видимо, оч-чень старательный человек…

Он осекся на полуслове: со стороны старого платяного шкафа в углу комнаты вдруг раздался шорох. Девушка дернулась туда, но застыла, не решаясь приблизиться к гостю без разрешения.

– Что это? – резко спросил Свортек. – Крыса? Или…

– Мой пан… – только и сумела выдавить она, с ужасом глядя на шкаф.

Свортек рассеянно усмехнулся какой-то своей мысли, подошел к шкафу и дернул на себя дверцу. Там сидел, вытаращив от страха глаза, тощий кудрявый мальчик лет девяти с кухонным ножом в руках.

– Что происходит? – прорычал Свортек, выволакивая мальчишку за плечо. Тот в ответ не проронил ни звука и обмяк в руках пана, как тряпка; нож выпал из его руки. – Меня? Кухонным ножом? Им больше некого было послать?!

– Мой пан! – Девушка бросилась между Свортеком и мальчиком на колени. – Это Дэйн, мой брат! Простите его, он не понимал, что творит! Он всегда так делает…

Свортек выдохнул. Затем поставил мальчика перед собой на ноги и недоуменно уставился в его чумазое лицо. По щекам Дэйна катились слезы, но он смело, изо всех сил старался не отводить взгляда от колючих глаз пана.

– То есть никто тебя за мной не посылал? – тихо спросил Свортек. – Ответь мне, мальчик, а я пойму, лжешь ты или…

– Он немой, мой пан, – снова вмешалась девушка. Край плаща Свортека вдруг оказался в ее руках – она тянула его на себя, пытаясь отвлечь чужака от брата. – Но я клянусь вам, его никто не посылал! Он лишь хотел проследить, чтобы мне не причинили вреда.

– Вот как.

Свортек выдернул плащ из ее рук. Он все еще тяжело дышал.

– Не думаю, что твои гости были бы рады обнаружить, что за их шалостями следит какой-то малец из шкафа, – хихикнул он без веселья. – Да и самому-то не стыдно подглядывать за сестрой на такой работе? Фу!

– Он болван, – горячо прошептала девушка, – я его высеку. Я ему столько раз говорила, что все уже хорошо и никогда больше не повторится, как в тот раз… но он все равно…

– Пошел вон, – устало приказал Свортек и опустился на край кровати.

Девушка и мальчик быстро поговорили без слов: она беззвучно рычала, дико выпучив на него глаза, он – капризно морщился, пытаясь показать что-то жестами. Наконец она отвесила ему подзатыльник и выдворила за дверь.

– Я был так вежлив с тобой, когда ты разлила пиво на мою любимую обувь, – подал голос Свортек. – Шарка…

– Мой пан, это у него в голове засело, – неловко объясняла она. Заплетающийся от стыда язык едва складывал звуки в слова. – Я бы никогда… Просто… С тех пор как наша мать…

Шарка окончательно запуталась в том, что пыталась сказать, и умолкла, уткнув подбородок в плечо. Свортек встал прямо перед ней – так близко, что она ощутила его дыхание. Впервые в ее жизни от клиента пахло не пивом, не луком, не потом. Но и не так, как пахло от нее самой. Не так, как должен пахнуть человек, даже если он чисто вымыт с мылом. От Свортека пахло костром и холодным подземельем одновременно…

– Сними это убожество. – Он кивнул на пышные юбки, подвязанные спереди так, чтобы обнажить бедра.

Шарка принялась распутывать перевязь под грудью, затем стащила с себя юбки. В ее движениях стыда больше не было – она раздевалась легко, с ловкостью опытной шлюхи, хотя Свортек не дал бы ей больше семнадцати лет. Когда она осталась в исподнем, он остановил ее жестом и спросил:

– Вы сироты, верно?

– Да.

– Что стало с вашими родителями?

– С отцами – не знаем, их никогда не было. А мама, она…

Пока Шарка говорила, Свортек взял в руки ковш с водой и тряпицу и, макая ткань в воду, стал стирать с ее лица румяна.

– Мама не была как я, она просто работала тут, – едва слышно лепетала Шарка, чувствуя, как с ее бровей вытирают темно-коричневый уголь. – И был один мужчина, который к ней ходил, но он был женат, а она… Она так не хотела, пыталась его уговорить перестать. Мама была слишком… всегда лезла на рожон, кричала, со всеми спорила…

– Не то, что ты.

– Однажды она рассердила его. – Шарка не нашлась, что ответить на слова Свортека. – И он пришел. Буйный. С топором. Дивочака не было тогда, никого здесь не было, только мы убирали трактир вечером, и…

Договорить Свортек ей не дал: он принялся медленно стирать помаду. Мокрая тряпка елозила по приоткрытым пухлым губам, размазывая сбившуюся в комки ярко-красную жижу. Бросив тряпку на пол и отставив ковш, он прикоснулся ко рту девушки кончиками длинных пальцев.

– Как грустно, – прошелестел он. Его рука нехотя переползла от губ по щеке, затем на шею, с нее – на затылок и начала расправляться с прической. – Быть одной против целого света. Хорошо, что ты не одна. Твой брат болван, но храбрый болван. Цени это.

Шарка пожала плечами – и на них тут же упала волна густых волос, освобожденных от заколок и шпилек. Свортек погрузил обе руки в тяжелую копну, чуть сжал и зажмурился.

– Ну, спроси меня. – Глаза его все еще были закрыты, руки блуждали по ее затылку. – Я же вижу, тебя распирает от любопытства. И страха…

– Что вы, мой пан, я ничего не…

– Я не причиню тебе вреда.

Она впервые прямо подняла на него глаза – всего на мгновение, чтобы сразу их отвести, – но, собрав всю свою храбрость, выпалила:

– Вы действительно кьенгар, последний из всех кьенгаров на свете?

Свортек убрал руки от головы девушки. Он помедлил с ответом, снимая тяжелый плащ, затем стаскивая с себя камзол, тоже черный, без вышивки и украшений, и расстегивая жемчужные пуговицы рубашки. Потом вытянул из штанов ремень, скрутил и небрежно скинул на гору своей одежды. Весь его худой торс и длинные руки покрывали татуировки – символы, узоры и звери, каких Шарка в жизни не видела. Кьенгар подобрал оброненный мальчиком кухонный нож и начал проверять его остроту, катая лезвие на основании большого пальца. Завороженно уставившись на его изящные тонкие кисти, Шарка впервые заметила массивный перстень на указательном пальце.

– Да, так и есть, – ответил наконец Свортек. – Я последний маг в этом мире. Здесь не осталось никого, подобного мне. Подражателей, учеников, завистников у меня много, о да… но нет никого, кто смотрел бы на мир моими глазами. Может быть, именно поэтому я делал то, что делал, без сомнений и сожалений. Шел только вперед и никого не слушал и не жалел. Ты ведь наверняка слышала страшные сказки обо мне? Знаешь, что я делал все эти годы? Знаешь, почему так сильно меня боишься?

– Мой пан, у вас кровь, – прошептала Шарка. Заигравшись, Свортек, видимо, слишком сильно нажал на нож – и теперь на его пальце красовалась рана, из которой лилась кровь.

Вид алого ручейка развеселил мага. В его глазах разгорелся огонь сильного возбуждения; он высунул и прикусил язык. Кровь собралась в ладони и уже готова была сорваться на пол крупными каплями.

– На колени.

Шарка послушно опустилась на пол, со знанием дела уперлась руками в его колени и закрыла глаза. Рука Свортека – та самая, порезанная – снова принялась жадно ощупывать ее рот. Большой палец лег на язык, начал его ласкать, пока другие пальцы мягко ощупывали губы – нежно и аккуратно, чтобы не поцарапать перстнем. Кровь и слюна смешались.

– Раздень меня.

Не выпуская изо рта окровавленный палец, она стянула штаны с его узких бедер.

– Посмотри на меня.

И она уставилась снизу вверх в его лицо, как он велел. Никогда и ни у кого – а ей довелось встретить множество самых разных людей с самыми разными судьбами, и перед ней они раскрывали себя настоящих – она не видела таких усталых, печальных и страшных глаз. Его глубокие глазницы были бездонными пропастями, в которых горели две тусклые луны – горели, говоря что-то на немом языке, которого она не понимала. Шарка вдруг с удивлением осознала, что ее собственное тело сгорает от желания, и к этому желанию примешивается острая черная тоска.

Свортек отнял руку, взял Шарку за голову и притянул ее к члену:

– Ты знаешь, что делать.