Читать книгу Олька-детектив - Мария Юрьевна Фадеева - Страница 3

На деревянной табуретке сидел комар. Здоровый такой, ростом с козу. Он водил тонким хоботком и морщил рыжие брови.

– Зря ты так с нами! Кровососы, кровососы! А мы, между прочим, только салатом из росянки питаемся. И березовым соком – по праздникам. Эх, ты! Олька Орешникова!

И тут я проснулась. Смотрю на табуретку, а там пусто. Приснится же!

Вчера Агриппина Микулишна выдала мне самодельные тапочки со словами, что, мол, пол студеный в избе. Я тапки ненавижу. Всегда дома босиком хожу. А тут надела и пошлепала в комнату (пол и правда был как лед). На запах, так сказать. А пахло блинами.

Вчера я ничего особо не узнала. Агриппина Микулишна не видела вокруг ничего подозрительного. Ни колодцев, ни объявлений. Ну-ну! Хотя, может все взрослые такие? Не замечают того, чего по их мнению быть не должно.

Бабушка была на кухне и вертела в руках маленькую сковородку. Она с сумасшедшей скоростью переворачивала блинчики. Рядом в тарелке уже высился блинный небоскреб.

– Проснулась, милая! Как спалось?

Вздрогнула от неожиданности. Вряд ли я привыкну когда-нибудь к бабушкиному басу.

– Нормально. Сны только странные снились. Вы не знаете, что такое росянка?

Агриппина Микулишна всем телом повернулась ко мне. Лицо у нее задумчивое и удивленное одновременно.

– Росянка? Да комариное лакомство, растение такое. Оно на болоте растет. Мошек к себе подманивает и ест их потом.

– А насекомоядное растение! Понятно. – покивала головой с умным видом. Если честно, я по растениям не спец. Лук зеленый знаю, укроп, капусту и так далее. Ну, то, что в магазине продают, а вот другие – нет. А название такое умное в одной передаче слышала.

Бабушка Гриппа со страшной скоростью стала метать на стол банки, тарелки и чашки. Потом плюхнула туда же закопченный, пузатый чайник. Мы, что человек сто гостей ждем?

– Иди, золотко, умойся, причешись и завтракать будем. Сейчас и кашка поспеет!

Я пошла. Выходит гостей не будет. Мне страшно стало.

В итоге я съела: тарелку пшенной каши с вареньем, два блина с вареньем, сметаной и маслом. И выпила чашку чая. Агриппина Микулишна осталась недовольной.

– Оленька, кушать надо хорошо. Чтобы здоровой быть и сильной. Глянешь на тебя и плакать хочется: в чем только душа держится? Знаешь, как в старину работников набирали? Сначала сажали его и кормили. Хорошо ест – хорошо работает. А ты? Поклевала чуток и уже все…

Спорить трудно. Я едва дышу. Нужно на улицу скорее. Подальше от бабушки. Хотя про работника задело. Что, я сюда работать приехала?

Перекатываясь с бока на бок, доползла до крылечка. Села. Сил больше нет. Все ушли на еду.

Травка зеленеет, солнышко блестит, а по двору гуси гуляют белые и траву эту едят. Меня замутило.

И тут…

Один гусь, с черным пятном на крыле, поворачивается ко мне и говорит:

– Чего смотришь так? Трава в горло не лезет. Шла бы ты лучше погулять!

– Чего?

– Шла бы ты… То есть га-га-га!

И пошел себе дальше – траву щипать. А я поняла, как это, когда челюсть вниз падает, а обратно возвращаться не хочет. Хотя я человек привыкший. Мне было года четыре, когда наша кошка начала со мной разговаривать. Мы с ней довольно весело время проводили. Она меня учила с бумажками играть и карандаши под кровать загонять, как мышей. А я ее конфетами кормила. А потом мама узнала и повела меня к врачу. Врач долго охал и ахал, а потом сказал, что это у детей бывает от одиночества. И мама меня в сад быстренько сдала. По мне, так с кошкой веселее было, чем в саду. Видно, у меня опять началось. От переедания!

Хотя гусиного совета послушалась и пошла гулять. Как пошла? Покатилась скорее.

Трава вся в росе. Красиво, но мокро. На дороге следы жизнедеятельности коров. Прохладно. Хорошо. Пахнет в деревне интересно, но я не знаю чем. Чуть-чуть травой (куда без нее, тут кругом трава), чуток деревом, чем-то сладким и немного бабушкиными блинами. А может это галлюцинации от объедания.

Прошла я дома три, наверное. Все деревянные с расписными ставенками (бабушка мне вчера рассказала и показала, как что в деревенском доме называется). Заборчик и цветы – это палисадник, оказывается.

Так вот, прошла я несколько домов и остановилось. Потому, что там был плакат. Как в лесу. Нарисован медведь с папкой в лапе. И написано: часы работы с 08 до 18 00. Но и это не все!

Из дверей домика, ко мне спиной, выходил человек. Косматый, одетый в коричневую, пушистую кофту, полосатые брюки и лапти. Мужчина ко мне поворачивается и где-то из глубин бороды (такой же косматой) говорит:

– А ты кто такая? И чегой тут делаешь?

– Я Оля! – говорю. – Гуляю тут после блинов.

– Понял, ты Агриппины внучка будешь! Ну, давай знакомиться! Я Топтыгин Николай Потапович! Селом этим руковожу, так сказать! Увидимся еще. Бывай.

Николай Потапович рукой помахал, калитку закрыл и по своим делам пошел. Наверное, в лаптях ходить неудобно, уж очень сильно он косолапил.

Иду дальше. У каждого домика собака лежит: ни лает, ни рычит, а смотрит только.

Иду я иду, и подхожу к одному дому. Собак нет и забора тоже. А вот железа было много. Рядом с крыльцом лежали гнутые рельсы, какие-то огромные куски железа, цепи и половина железного корпуса машины. Ровно половина и крыло. Железное. С перьями! Перья тоже из железа. Красивое такое крыло. Стою – смотрю. А крыто уползает. Медленно так, как гусеница. Раз и за углом дома скрылось. Ого, подумала я, и пошла дальше.

Домики, домики. В палисадниках цветочки и крапива. Дошла я почти до конца деревни. За последним домом виднелась полоска зеленого поля и лес. Роса на траве уже высохла, и солнце стало припекать.

У дома, к колышку была привязана корова. Черная, с белыми пятнами. Но не это меня остановило. У дома были ноги! Настоящие, куриные ноги. Только размером со слона.

Стою, смотрю. Челюсть не подбираю, пусть себе лежит.

– Ну и чего вылупилась? Можно подумать, избы на курьих ногах не видела? – раздался справа низкий голос.

– Только в книжках, на картинках! – шепчу в ответ.

– А, городская!

Я кивнула не поворачиваясь. Трудно оторваться от разглядывания гигантских куриных ног.

– Ты эта, иди отсюдова лучше. Ноги они не для туристов!

Я повернулась на голос, но там, никого кроме коровы не было.

– Эх, городские! Ни ума, ни понятия. Разве можно так зеньки пучить?

– Эээ?

– Му, говорю! Муууу.

Меня проняло. Сначала гусь, теперь корова! Вы что, издеваетесь!? Я уже большая, и во всякую ерундистику не верю. И вообще! Нельзя так со мной. Я хоть и привыкшая, но все это как-то…

И тут я, неожиданно для себя разревелась! Вот, как можно надо мной издеваться!? То знаков понавешивают, а я думай, что к чему. То животные говорящие… А-а-а-а! Хочу домой, в родные стены! Хватит с меня деревни и блинов с автомобиль!

Хлюпая носом, я побежала к дому Агриппины Микулишны, радуясь, что дорога прямая.

Глава 3.

Мокрые разговоры под малиновое варенье

Моя сумка-чемодан стояла в углу комнаты совершенно пустая. Агриппина Микулишна разложила все вещи. Противная бабка бесцеремонно рылась в моих вещах. У-у-у-у-у! Новый повод для мокроты.

Я бегала от шкафа до сумки, немного успокаиваясь по ходу. Конечно, я отлично помнила, что мама на раскопках. И что? Я могу в нашей квартире жить одна. Соседка, тетя Юля, будет за мной приглядывать, как обычно. А спать я буду с включенным светом, так не страшно. И потом, бабушка Наташа вернется из своего санатория и заберет меня к себе. У нее, конечно скучно, и ничего нельзя трогать, но зато, она не запрещает смотреть телевизор и играть в телефон! А тут телефон не ловит, и телевизора нет! Или к маме могу, прямо на раскопки… Хотя нет, там палатка и комары…

– Оля, пойдем за стол. Поговорить надо! – прогудела где-то у потолка Агриппина Микулишна.

Я помотала головой. Слезы опять просились наружу. Не пойду я ни за какой стол. Не буду я ни с кем говорить.

– Мне на автобус надо успеть. Потом на поезд. Некогда разговоры говорить.

– Давай, подсоблю! Но на дорогу поесть надо. Сил прибавится.

Бабушка Агриппина стала помогать укладываться. Потом сходила и принесла мою зубную щетку.

– Вроде все собрали! – оглядев комнату, сказала она. – Пойдем, Оленька! Перекусим, и я тебя на автобус провожу. Ты к матери поедешь?

Мне было удивительно. Не привыкла я, что взрослые не спорят, а наоборот помогают. Поэтому послушно пошла за стол. Гор еды не было. На столе стояла тарелка с сыром и хлебом и чашка чая.

– Бутерброды тебе сделать?

У Агриппины Микулишны голос был грустным.

– Да, пожалуйста!

– Хорошо, ты чай пей и кушай. А я пока настрогаю тебе в дорогу.

Я пила чай и ела любимый сыр. Бабушка возилась на крохотной кухоньке, как она только там умещается?

Без лишних разговоров мы шли к автобусу. Погода, такая солнечная с утра, испортилась. На небе гуляли хмурые, недовольные тучи. Собак и людей видно не было.

Бабушка поставила сумку на траву, и мы стали ждать. Молча.

Мне почему-то было стыдно. Вон она какая. Не спорит, помогает, провожает. А я? Разве так можно!

– С-спасибо вам! – чуть заикаясь, сказала я.

– За что, детынька?

– За все!

– Да, разве я не понимаю. Скучно у нас. Да и для городских необычно. Деревня. А в городе у тебя подружки пади, развлечения всякие.

Рассказывать о полном отсутствии подружек не хотелось. Бабушка тяжело вздохнула.

– Отец твой у меня гостил летом, пока мальцом был. Нравилось ему тут. А потом вырос и уж не приезжал более. Взрослым чудно тут больно.

– Папа у вас тоже в гостях был?

– Был, а как же. У нас природа. Воздух…

Не знаю, почему я спросила. Обычно я такие темы избегаю. Мама про папу не говорит, она плачет только. Баба Наташа тоже сначала плачет, а потом ругаться начинает.

– А какой он был? Я его совсем не помню.

Агриппина Микулишна опять вздохнула.

– Оно и понятно, ты крохой совсем была.

– Мне три года было.

Почему-то про кроху обидно слушать.

– Вот я и говорю – кроха совсем. А отец твой… шустрым был. Тут него дружок закадычный завелся. Ох, и хулиганили они…

Бабушка вздохнула и с мрачным видом стала изучать тревожное небо.

Странно слышать про взрослых, что они хулиганили в детсве. Как же тогда они стали взрослыми? Баба Наташа, например, такая строгая, а вдруг тоже в детстве хулиганила? Или взять Агриппину Микулишну. Страшно же представить, что она хулиганить может. Я даже сглотнула, представила девочку Гриппу и ее шалости. Бр-р.

Автобусом и не пахло. А вот тучи злились сильнее, заволакивая небо чернотой. На поляне перед деревней была только покосившаяся табличка с название «Лихово» и все. Не деревца, ни кустика.

– Дождь пойдет.

– Ливень. – отозвалась бабушка.

– Автобуса нет.

– Да он же сам по себе ездит. Топтыгин – наш сельский староста, все бьется, да куды там. Без толку. Гришка, водитель тобишь, как доберется до… хм… до этого самого… Хм.

Бабушка замялась. И стала пристально смотреть на дорогу. А меня прорвало:

– Там корова разговаривающая, и избушка на курьих ножках и гусь.

– Что гусь?

– Говорящий!

Стало неудобно. Мне что-то там опять привиделось. Я испугалась, что понятно, я в деревне первый раз. Испугалась, разревелась и прибежала вся в слезах в дом вещи собирать.

– Мне наверное все причудилось. – отчаянно краснея, сказала я.

Бабушка внимательно рассматривала тучи. Мне на нос упали первые капли.

– Ливанет сейчас! – почему-то шепотом поведала Агриппина Микулишна.

– Может быть, домой пойдем? – так же шепотом спросила я.

– Нет, не дойдем. – покачала головой бабушка и добавила. – Бежать надо, Оля. Бего-о-о-о-ом!

И она рванула с сумкой назад к дому. Я с ливнем за ней.

В дом мы прибежали совсем мокрые. Бабушка быстро стащила с меня мокрую толстовку и помогла разуться, потом стала раздеваться сама. Я чихнула.

– Ох тыж, простуда. Брысь окояная! – как-то по-особому фыркнула бабушка. – Надо тебя, Олюшка, в баньке попарить.

– Может не надо? – мне стало страшно. Вспомнилась почему-то баба Яга. Она тоже вечно всех парить бралась. Мисс Марпл удивленно приподняла брови. Она про баню в своей Англии и не слышала!

– Да не бойся. Банька – лечит. Пойду, затоплю. А потом будем чай пить с малиновым вареньем.

Сопротивлением бесполезно.

Меня вымыли в бане. Там было очень тепло и вкусно пахло травой, деревом и цветами. Бабушка завернула меня в огромное полотенце и на руках (во мне, на минуточку, тридцать пять килограмм) принесла домой.

Мы пили чай. Агриппина Микулишна пододвинула мне банку варенья и дала ложку. Столовую.

– Ешь. Это заместо аспирина.

Я щурилась от удовольствия, ела варенье, смотрела на бабушку и на дождь, который стеной лил за окном.

Бабушка, громко отдуваясь, пила чай из цветастого блюдца.

– Я, Оленька, врать не приучена. Деревня у нас непростая. Сложно объяснить все это. Папа твой деревню нашу называл сказочной аномалией.

– Как это?

От варенья я разомлела. Страха совсем не было, только любопытство. Видно на меня так варенье действует.

– Я сама не знаю. Но он говорил, что к нам сюда все сказки слетаются и живут тут какое-то время.

Что? Сказки? С этого места подробнее!

– Кто у вас есть? Вампиры, зомби? – вот тут надо прояснить. Если вампиры есть – то я домой сразу же. И с зомби мне не по пути. А если нет…

– Хто такие? Нету у нас нечисти. Бывает, залетает что лихое. Но, на то Николай Потапович есть да и Димка-кузнец!

Очень интересно. А, что вампиров нет – хорошо.

– Корова говорит? – надо все уточнить.

– Оленька, понимаешь, у каждого тут своя сказка!

– Как это?

Бабушка пожала плечами и отхлебнула еще чаю. Из кружки (я в такую кружку могу голову засунуть).

– Эх, Ольюшка. Тут как? Лучше все самой увидеть. Ты не бойся – сказочные тебя не тронут. Я всем рассказала, что ко мне внучка приезжает. Своих не пужают. А ты пообвыкнишьси скоро. Чай допила? Пойдем, уложу тебя детынька, и сказку расскажу.

Внезапно на меня напала сонливость. Веки тяжелыми стали, неподъемными. Я сонно кивнула. Бабушка отнесла меня на кровать и уложила, как маленькую, подоткнув одеяло. Глаза сами закрывались, а Агриппина Микулишна тягуче рассказывала, а может пела сказку. Я плохо помню о чем, на первых же «лю-ли лю-ли» я заснула.

Глава 4. А где автобус?

Бабушка где-то откопала книжку про приключения Тома Сойра. Сказать ей, что у меня телефон забит детективами, язык не повернулся.

Я лежала на стеганом лоскутном одеяльце в травяных зарослях и читала. Передо мной была мисочка с печеньем и стакан молока. Бабушка твердо решила докормить (раскормить будет правильным) до человеческого состояния.

Ну… Сопротивляться бессмысленно.

В книжке не было картинок, а только буквы. А они меня здорово усыпляли.

– Нету до сих пор! И вчера не было! А как без него? Ехать как? – донесся из-за забора мужской рык. В ответ что-то кто-то пробубнил.

– О том и речь! Сколько можно! Безобр-р-р-р-зие. – похоже, говорил (рычал?) Николай Потапович.

Видно что-то пропало, поэтому и злятся. Интересно, что именно?

Я съела еще одну печеньку. В таком темпе, я точно стану человеком. Большим таким и круглым, как шар. Надо пройтись.

Бабушка Гриппа возилась в огороде, и меня не видела. Ну, а я не очень старалась быть замеченной. Увидит – еще что-нибудь есть заставит.

Собаки лениво проводили меня взглядом. Я потопала к остановке автобуса. Не знаю почему, даже не спрашивайте. На улице кроме домов, травы и собак никого не было. Автобуса тоже не было. Я пошла дальше. Буквально через мгновение из травы вынырнула черно-белая морда.

– Му-у, ты чего тут делаешь? – испуганным голосом спросила корова. Ага, та самая.

– А ты?

– Я траву ем. Не видно, что ли?

– А чего боишься? – в лоб спросила я.

– Дык… Поклянись, что никому не скажешь!

Я не нашла, что сказать, но на всякий случай покивала головой. Мисс Марпл оторвала голову от вязания и внимательно посмотрела на корову. Видно, что коровьи тайны ей в новинку.

– Хозяйка за деревню ходить не разрешает. А тут трава – ешь, не хочу. Такая сочная, хрустящая. Му, а не трава.

– А, понятно. Не скажу, не бойся.

– Спасибо. А ты что тут забыла? – прочавкала корова.

Я пожала плечами. Ну, не говорить же ей, что в меня еда не лезет уже. Решила перевести тему.

– Меня Оля зовут, а тебя?

– Гаврюшей!

– Ээээ. Это же вроде мужское имя?

– Я знаю, ты знаешь, а хозяйка моя не знает. Я уж столько раз ей говорила – переименуй. Стыдобища же. Эх…

Видно, что корова своего имени стеснялась. Даже глаза у нее погрустнели.

– Ну, Гаврюша может быть сокращенным от Габриэллы, к примеру.

– А что, мне нравится. А много ль ваша Габриэлла дает молока? Не выдоишь за день – устанет рука. Звучит. Ты секреты любишь?

Я кивнула. Гаврюша слизнула пучок травы и смачно зачавкала.

– Автобус у нас пропал. И знаешь что?

– Что?

Глаза мои сами увеличились в размере. Неужели настоящая детективная загадка? Целый автобус – это не шутки! Мисс Марпл отложила вязание и стала прислушиваться.

– Колесо от автобуса на дороге лежит. Чуть подальше. Хочешь, покажу?

Я опять кивнула. Первая улика. Ладошки зачесались от нетерпения.

Гаврюша – Габриэлла неохотно вылезла из травы, хватая по ходу еще пучок. Вот обжора!

Мы неспешно дошли до колеса. Оно лежало в траве, и выглядело не очень. Грязное, на резине дыра, а металлическая дужка погнута. Краска облезла!

– Нда… – сказала я после осмотра улики.

– Му-у! Точно! Преступление.

В голове мой закрутилось, завертелось, и я представила, как кто-то неизвестный, подкрадывается к автобусу. С грустной усмешкой, совершенно хладнокровно дырявит колесо. И скрывает в траве. Водитель не знает и едет. Только он разгоняется, как исковерканное колесо отлетает и… Хм… и что и? где тогда автобус?

– Я в траве поищу, а ты по дороге.

Гаврюша сиганула в еду и зачавкала. Оказывается, я рассуждала вслух. Так часто бывает с настоящими детективами. Иду, по сторонам смотрю. Трава высокая, дорога сухая (это странно, вчера дождь был не хилый). На небе облачка и хрюкает что-то.

Противно так хрюкает с подвыванием. Мое богатое воображение сразу нарисовало стадо комаров. Огромных, жирных и наглых, сидящих за большой миской салата. Едят и хрюкают! Сволочи.

Знаю, это иррациональный страх из детства. Я как-то прихлопнула в малышковости кровопийцу. А в нем… столько. Одним словом, вся рука в крови была. И я так испугалась, что плакала и не могла остановиться. Вот с тех пор я боюсь этих кровавых монстров.

В общем, я развернулась и дала деру назад в деревню. Да, я в курсе, что со страхами надо бороться. Но воображение у меня слишком буйное. Оно бороться не хочет. Оно боится.

Гаврюши на пути не встретила. Видно ест до сих пор.

Прибежала домой. А там засада:

– Оленька! На пирожок!

У-у-у-у-у-у-у-у. Опять еда. Не могу больше.

– Пирожок съешь, и обедать будем!

Мама, роди меня обратно. Пирожком таких размеров можно было бы накормить какую-нибудь маленькую страну. Англию, например.

Сразу представила, как по небу летит мой пирожок и падает ровнехонько на Англию. Все радуются и едят. А королева скачет! Ну, а как иначе – такая польза для страны. Один пирожок – все сыты! Надеюсь, этим пирожком никого не пришибет.

Похихикала над своим воображением. Мама всегда говорит, что воображение надо держать в узде. А я не могу. Может быть от того, что не знаю, что такое «узда»?

С пирожком подмышкой пошла в дом. Обедать.

На столе скромно: борщ, сметана и пирожки. Опять! Уф!

Бабушка села напротив. И важно, с расстановкой, принялась есть. Я на нее засмотрелась – красиво она ела. Медленно, смакуя каждую ложку.

– Оленька, кушай!

Я кивнула и стала ковырять ложкой суп. Для виду. Есть не хотелось. В открытое окно влетал легкий ветерок. Тут калитка скрипнула и…

– Тетка Гриппа, ты хде? – голос у говорившего был ниже и мощнее бабушкиного.

Бабушка, не отрываясь от борща, отозвалась:

– Че тебе, Димка!

– Железо есть?

– Откуда? Ты еще полгода назад корыто мое железное упер.

– Да, тю! Что с того корыта сделаешь?

Калитка опять скрипнула. Я на бабушку смотрю. Пояснений жду.

– Да, это Димка – кузнец. Вечно со своими идеями. Всю деревню обобрал. У Матрены – кровать железную спер, у Потапыча два ведра оцинкованных уволок. Управы на него нет.

– А зачем ему железо?

– А как же? Он у нас кузнец – экспериментатор. Зимой сани самоходные мастерил. А сейчас машину летающую задумал. Что ему в голову залетит, то никакими вилами не вытащишь.

Сразу же вспомнилось крыло с железными перьями. Нда…

– Олюшка, ты кушай, детычка! – проворковала бабушка и встала из-за стола.

Я продолжала ковырять суп. А из кухни донеслось бабушкино напутствие.

– Пока не съешь, не отпущу.

– Я лопну! – сказала я тарелке, а та пахнула в лицо борщом. Засада.

После обеда клонило в сон. Если лягу, то не встану. Агриппина Микулишна обрадуется и будет меня кормить. Лежа! Надо двигаться! Пойду – погуляю.

В этот конец деревеньки я ходила, пойду в другой.

В деревне одна улица и домов пятнадцать. Жилых. Есть те, у которых ставни заколочены крест-накрест, и в палисаднике крапива. Брошенные дома выглядят грустно.

Рядом с домом кузнеца (а чей же еще дом с железом у крыльца) было пусто. Куда вчерашняя куча металлолома делась?

У низенького заборчика стояла Гаврюша. Я подошла.

– Привет, ты чего тут?

Гаврюша посмотрела на меня грустно и ответила:

– Хозяйка поймала и вон – на веревку посадила. А тут даже поесть нечего.

Вокруг была трава, но соглашусь с коровой, выглядела она не так аппетитно, как за деревней.

– Хочешь, отвяжу? – предложила я шепотом. – Пойдем на тот конец сходим. А потом я тебя обратно приведу.

Гаврюша задумалась, правда ненадолго.

– Идем! Только ты колышек вытащи, веревку не трогай.

Я и вытащила. Держался он на честном слове. Корова и сама могла бы его выдернуть. Озорные Гаврюшины глаза тому подтверждение.

– Скучно тебе тут? – спросила корова.

– Не очень. В городе тоже скучно. Только там квартира – никуда особо из нее не пойдешь. Мама меня одну не пускает.

– А подружки? Мальчики там всякие?

– Ну-у-у…

– Да ладно, я же корова. Мне все можно рассказать. Колись, давай!

– Нет у меня подружек, Гаврюш! Ну и мальчиков тоже. Мы два раза переезжали с мамой, потом я еще …, хм… занята была. Когда пришла в эту школу – не влилась в коллектив, как мама говорит. У нас класс небольшой. Все своими компашками дружат. А я… Ну, не сложилось как-то.

– Это хорошо! – прочавкала корова.

– Чего хорошего?

– Там у тебя подружек нет, а тут есть! Знаешь, коровы самые верные подруги!

Я засмеялась, уж очень важно при этом выглядела Гаврюша – Габриэлла.

В траве виднелись синенькие цветочки, на длинном стебельке. Ни я, ни корова не знали их название.

– Я больше на вкус ориентируюсь! Знаю, что они не вкусные.

Я стала рвать цветы и плести венок. Потом надела его корове на рога.

– Голубой – твой цвет! – хихикнула я.

– Спасибо. Му-у-у-у! Пойдем назад. Скоро доиться надо, а меня тут развезло – в сон клонит. Ночью Димка не дает спать.

– Почему?

– Да стучит, окаянный! Всю ночь, представляешь. Сегодня с утра у меня даже молока меньше было. Стыдобища!

Я довела Гаврюшу до места и воткнула колышек с веревкой обратно, рядом с забором. Помахала рукой подруге и пошла домой.

У дома кузнеца лежал бампер, слегка покрытый ржавчиной. А в сторонке дырявое колесо от автобуса. Очень знакомое.

– Да ты не бойся! От такого преображения все только выиграют! Представь! Ты такой гордый паришь в небесах. – донесся до меня бас кузнеца.

В ответ раздавалось неясное бормотание, похожее на звук работающего мотора.

Как всякому порядочному детективу мне стало подозрительно. Я даже сощурилась и покивала своим мыслям. Надо бы… Что надо, так я и не поняла. Но что-то тут не так – это точно!

Погрузившись в размышления, я подалась домой.

А дома ждал очередной кошмар: жареная картошка с грибами, соленые огурцы и монстры, которых бабушка назвала лепешечками.

А если я не дойду,

Если в пути упаду…

Спасите меня кто-нибудь. И срочно!

После ужина, объевшуюся и неподвижную, меня посадили у печки. Настаиваться, что ли?

– Погрейся, Оленька!

Ох, доведет меня бабушка! Если не лопну, то обязательно раздобрею. Почему-то вспомнился Колобок. Сейчас, я отлично его понимала. Я бы тоже удрала. Ни медведи, ни комары меня уже не пугали.

– Давай я тебя косы расчешу. Вот сколько репея насобирала. За красой ухаживать надо!

Сопротивление бесполезно. Бабушка атакует в упор.

Агриппина Микулишна принесла расческу. Красивую очень. Всю в завитках и серебряную на вид.

– Глазки прикрой, Оленька! Я тебя расчесывать буду и сказки рассказывать.

Сказки я люблю. Когда я лежала в больнице… хм, надо рассказать подробнее. Хм! Сложно начать, ну да ладно. Одним словом, кошка наша – не единственная. Со мной потом много кто еще говорил. Кошки, собаки, черепаха, даже мухи! Мама мои выдумки устала слушать, и повела к врачу, на исследование. Врач посмотрел-посмотрел и велел меня в больницу положить. Что-то ему в моих анализах не понравилось. Вот меня положили и начали исследовать. В основном на голову одевали шапочку такую, с проводками и что-то там на экранах смотрели. Еще ко мне ходили разные дядьки в белых халатах, читали какие-то бумаги, смотрели на меня и на маму и качали головами. Мама со мной лежала. Мы с ней на одной кровати спали. У меня ничего не болело, но в больнице стало грустно. Я начала плакать. Много. Почти все время. И так тоскливо мне стало, что я разучилась животных понимать. А как разучилась, нас сразу и выписали. А потом мы переехали в новую квартиру, поближе к бабушке Наташе.

Глаза я прикрыла и подумала, что там расчесывать? Три волосинки, как мама говорит?

А бабушка Гриппа, запела. Пение походило на раскаты грома. Страшно и интересно одновременно.

– По небу бык – бычище ходит.

За собою стадо водит.

Стадо по небу идет,

Дождик молоко-о-о-ом льет.

Ты полей-полей дождик!

Земля – ма-атушка ждет.

Ко-оренья прорасти,

Ра-а-а-стенья прорасти.

Смоет тех коров млако,

Все болезни, все лихо-о-о-о…

Ох, лю-ли, ох, лю-ли-и-и!

Сгинут все боле-езни-и-и-и.

(Тут и далее стихи автора).

Песня была долгой. Она лилась из бабушки низким, певучим звуком. Потом мне стало казаться, что я стою в поле, и сверху льется на меня молоко. Льется и льется.