Читать книгу Только для нас - Мария Зайцева - Страница 11
Глава 11. Тим. Тогда
ОглавлениеБабка была плоха уже давно, еще до моего отъезда на службу, и, в принципе, этот финал ожидался, но…
Но она меня вырастила. И худо-бедно воспитывала, как умела. Сказки рассказывала на татарском про сильных батыров и нежных красавиц, злобных дэвов и волшебных коней…
И любила. Единственная на всем свете любила не потому что, а просто так…
Короче говоря, я держался, пока хоронили, пока поминали, а потом пришел в пустой дом, глянул на бабкину постель, накрытую пестрым покрывалом, которое она сама шила из лоскутков ткани…
И стало плохо. Я сразу и не понял, что такое, просто сердце начало болеть, да так сильно, что стоять тяжело было.
Прошел пару метров до стола, уселся за него, достал бутылку, скрутил с хрустом крышку и жадно присосался, жмурясь от льющихся из глаз слез.
Отставил бутылку, когда дыхание стало сбоить, еще раз оглянулся, смаргивая влагу, и подумал, уже пьянея, что хорошо, что никого сейчас нет рядом. Не хотел, чтоб меня таким видели…
На похоронах Ветка, на плечи которой легла львиная доля организации, держалась вроде рядом, но не совсем. И мне казалось, а особенно теперь, когда пьяный был, что она сделала свой выбор. И не в мою пользу.
И со мною не пошла в дом сейчас, с Ваньком в кафе осталась…
От этого понимания в голове еще хуже делалось, накатывала, кроме тоски внезапной из-за того, что один остался, теперь-то уж окончательно один, еще и злоба дикая.
Почему он?
Почему не я?
Ведь я же ее… С первого взгляда… Как дурак… А она…
Мне хотелось куда-то пойти, кому-то что-то доказать, сильно хотелось, и даже получилось подняться из-за стола… Но больше ничего не получилось.
Ноги подломились, бутылка упала на пол и покатилась, я с тупым удивлением смотрел за ее движением. Пустая, что ли? Всю выпил?
В голове помутилось, пол внезапно дал крен. И тут бы я и упал, прямо на темные доски грязной кухни, если б не крепкие руки, легко подхватившие под мышки.
– Ого, брат, да ты хорош… – знакомо забормотали над макушкой, а затем комната пошатнулась еще сильнее… И двинулась с места. Пока я удивлялся этому явлению, перед глазами возникло озабоченное лицо Ветки:
– Ну когда успел, Тимка? – с огорчением спросила она, – я только отвернуться успела, а тебя уже и не видно…
Я хотел ей что-то сказать, даже руку протянул, чтоб коснуться нежного лица. Она здесь. Она все же пришла… Я не один. Это осознание наполнило спокойствием и тихой, светлой радостью.
Я ослабленно повис в крепких лапах Ваньки, с негромким, но прочувствованным матом тащившего меня к дивану, и смотрел только на нее. На Ветку. Красивую такую. Взрослую уже.
– Не уходи, а? – удалось мне связать слова в предложение. Просьбу.
– Да куда же мы уйдем… – проворчали сзади, – тяжелый, гад…
А затем мир в очередной раз уронился, и я упал спиной на матерящегося Ванька. И потянул за собой за руку Ветку.
Она с легким негодующим писком шлепнулась на нас сверху, и какое-то время мы возились на разложенном диване, пытаясь умоститься и не придавить друг друга. В итоге как-то так получилось, что Ветка оказалась зажатой между нами, словно котлета в бутерброде. Она попыталась встать, что-то бубня про пьяных дураков, но я ни в какую не хотел ее отпускать. Да и Ванька, удачно устроившийся у стены, тоже вполне однозначно положил лапу ей на талию.
Судя по тому, что попыток встать он не делал, и дышал тяжело, с присвистом, похороны тоже прошли не в сухую. И теперь ему не особенно хотелось двигаться. Ветка лежала к нему спиной, упираясь макушкой в грудь, и Ванька поверх ее головы делал страшные глаза, чтоб я не вздумал дергаться. Я и не собирался.
Наша подружка, повозившись безрезультатно под нашими лапами, якобы невинно лежащими поверх ее плеча и талии, наконец затихла, выдохнула и посмотрела на меня полными сожаления глазами:
– Тимка… Ей там хорошо, веришь? – прошептала она, тяжко сглотнув слезы. Жалела меня. И бабку мою.
– Верю… – ответил я, и в самом деле именно так и думал. Бабка, не узнававшая в последние годы ни меня, ни ухаживавшую за нею женщину, ни Ветку, регулярно таскавшую ей продукты, явно в лучшем из миров. Пусть ей там будет хорошо.
Ветка протянула свою тонкую, казавшуюся в полумраке прозрачной, кисть руки и погладила меня по щеке. Ласково так, легко-легко, словно перышком коснулась… И я умер от этого сладкого ощущения счастья, мгновенно разлившегося под кожей, в том месте, где скользили ее тонкие пальчики…
Зеленые глаза, казавшиеся еще темнее в тот момент, завораживали, сводили с ума своим колдовским отблеском. Она словно заклятие на меня накладывала, подчиняла себе. И я подчинялся. С удовольствием.
Помню, как потянулся к ней губами, наплевав на сопящего позади нее и все крепче сжимающего лапу на талии Ванька. Не мешал он мне тогда, совершенно, наоборот, казалось очень правильным, что мы вот так лежим, что она – между нами. Все было так, как должно было быть.
Я прикоснулся пальцами к гладкой нежной щеке, тело все пробило электричеством, Ветка прерывисто вздохнула, обняла меня за шею, прижалась губами ко лбу и выдохнула:
– Спи.
И я уснул. Неожиданно провалился в темную пропасть, без сновидений совершенно, спокойный и умиротворенный.
И ничего особенного мне не снилось в ту ночь. Наверно, это и хорошо.
А утром долго не мог понять, какого хрена прямо перед моей рожей сонная храпящая морда Ванька делает. И где Ветка? Или это был сон?
Поднялся, провел ладонью по щеке, которой вчера так легко и мягко касались ее пальчики, потопал, пошатываясь, по утренним делам, всем организмом ощущая необходимость взбодриться. Все же, ужранная в одно лицо бутылка водяры – это слегка перебор даже для такого здорового парня, как я.
На улице повисел на турнике, вяло поподтягивался, пытясь выгнать остатки спиртовой гадости, потом постоял в планке, сосредотачиваясь.
Ветка вчера гладила меня.
Трогала.
Смотрела.
И, если я не был таким долбаком, то и поцеловала бы… Или я бы ее поцеловал… Зачем уснул? Зачем?
А Ванька? Он чего с ней делал, пока я спал?
Если чего-то делал… Если Ветка из-за этого убежала…
Я вскочил, ощущая прояснение в мозгах и твердость во всем теле.
В планах было сначала выяснить все с Ванькой, а потом уже найти Ветку и… И продолжить то, что начал этой ночью. Даже если она не поняла, что это было. Разъясню, значит.
Тут на пороге появился сонный опухший Ванька, глянул на меня, скривился:
– Железный ты придурок… С похмелья на турник…
– Давай и ты повиси, – порекомендовал я, – в себя придешь. Чего вчера с Веткой было?
– Чего-чего… – пробубнил Ванька, все еще кривясь, но все же подойдя к турнику, – ничего… Ты вырубился… И я тоже. И она.
– И все?
Я подозрительно оглядел висящего на турнике друга.
– И все, блять… – вздохнул Ванька, перехватываясь и делая уголок. – Не бесись… Тебе больше досталось… Тебя хотя бы поцеловали…
– В лоб, – усмехнулся я, – как братишку.
– Ну так мы для нее и есть братишки, брат, – Ванька выдохнул и принялся подтягиваться.
Я смотрел на его вдувающиеся ритмично мышцы и думал о сказанных словах.
Братишки… Оно и понятно, что братишки… Но вчера же… Или мне показалось?
– Показалось, – Ванька, словно прочитав мои мысли, кивнул, спрыгнул с турника и на пробу толкнул открытой ладонью в плечо, приглашая на спарринг.
Я кивнул, привычно встал в стойку.
– Она ничего не говорила? – легкий бросок, уклон, потанцевать влево-вправо.
– Нет, просто уснула прямо следом за тобой… – нападение, джеб.
Уворачиваюсь. Удар у него, конечно, пиздец, какой. Попадешься если, зубы вынесет влегкую.
Напрыгиваю сзади, беру на удушающий.
Ванька пыхтит, напрягает шею, не собираясь сдаваться. В итоге, потаскав меня на себе пару шагов по двору, умудряется скинуть со спины, словно медведь волка.
Несколько минут тяжело дышим, глядя друг на друга в упор.
Не братья сейчас. Не друзья. Соперники.
– Не уйдешь ведь? – вопрос глупый, даже не ожидал, что Ванек его задаст.
Отрицательно машу головой, скалюсь.
Ни за что.
– Тогда пошли к ней, – кивнул Ванек, – хватит уже этих танцев. Пусть решает. Только… Тим… – он замолчал, обдумывая слова и тяжело глядя на меня, – без обид, да?
Помедлив, я опять кивнул.
Без обид, да.
Но если она выберет его… То не будет у меня больше брата. Это я тоже четко осознавал тогда. Со всей ясностью.
Мы пришли домой к Ветке, но застали только ее пьяную с утра мамашу, сходу кинувшуюся причитать по бабке так, словно та была ей родней.
– Ой, Тимочка-а-а… Сиротинушка-а-а… Не дождалась тебя бабушка-то…
Мне было неприятно смотреть на нее, опухшую, краснолицую, жадно оглядывавшую нас с Ваньком в надежде на халявную выпивку. Как так получилось, что Ветка такой светлой выросла, чистой? В этой грязнущей квартире, с этой чужой для нее женщиной?
– Теть Валь, Ветка дома? – прогудел Ванька, которому тоже надоел концерт.
– А нету… А у вас водочки нет?
– Нет. А Ветка куда ушла?
– Так она же уже месяц в лагере… Этом… Пионерском, вот!
Ничего себе новости!
– Какой еще лагерь, теть Валь? – терпеливо начал выспрашивать Ванька, – никаких пионеров нет уже!
– А лагеря есть! Веточка моя там работает! – с пьяной хвастливостью сказала женщина. – Денежку зарабатывает! Вот как школу закончила, так и поехала сразу.
– А куда? Какой лагерь? – спросил я, предчувствуя недоброе.
– А я… Не знаю… – развела руками тетя Валя, – она говорила, но я не запомнила… И вообще! Уехала она! Хоть бы матери помогла разочек! Деньгами! Так нет! Все себе и себе! А я для нее старалась! Ночей не спала-а-а…
Мы вышли из квартиры, сопровождаемые этим воем, перемежающимся с проклятиями в адрес Ветки, словно мешком пыльным прибитые.
Сели на лавочку у соседнего подъезда, привычно пальнули по моим окнам, закурили.
И уныло переглянулись.
Лагерей вокруг города было не меньше десятка. Это только тех, о которых мы знали. И Ветка могла быть в любом из них. Ни телефонов, ни какой-либо связи с ней не было. Может, она матери что-то и оставляла, но теперь не добьешься. Вчера, во время похорон, мы как-то не общались, не до того было. Ветка, занятая организацией похорон, едва с нами парой слов перекинулась.
А я, оглушенный смертью бабки, тоже не стремился разговаривать. Я вообще этот день плохо помнил, если честно. В отличие от вечера…
И вот теперь, как раз, когда уже можно бы и поговорить, можно решить наше будущее, Ветка умотала работать в какой-то детский лагерь.
И как ее теперь искать?
Где брать информацию?