Читать книгу Моя семья. Память… - Марк Агабальянц - Страница 12

Лидочка вспоминает… Почему-то чердак на нашей крыше оказался распахнутым и, когда солдаты ходили по дворам они залезли туда и дали несколько автоматных очередей. Нам с Эдиком было очень интересно и мы всё время порывались посмотреть. Помню мысль: а вдруг там были люди – они повсюду искали партизан – меня как-то ужасно поразила конкретность войны. Вообще, мы с Эдиком проявляли много интереса (любопытства?). Мы собирали осколки бомб, даже в нашем дворе находили и всюду совали свой нос.

…

Леночка рассказывает… Значит, сидим мы в доме, в кухне-столовой сидим, едим шила-плав. (Каша-плов (арм) – сильно разваренный рис, размятый с мелкими кусочками сильно разваренной курицы) Откуда у нас была курица – не знаю… значит, где-то сохранилась… не знаю. И вдруг заходят трое немцев. С автоматами.., вошли. Все сидим, черноволосые, только тётя Лида, русская, светлая. Немцы настороженно: «Juden?» Тётя Лида: «Nein, nein, Armenier, Armenier». Выражение лица поменялось. Прошли по всей квартире – наша комната самая большая: тут будет жить немецкий офицер. Рядом с домом, полквартала от нас, институтское общежитие студенческое – там сделали немецкий штаб. Вот штабных офицеров поблизости и расселяли. Потом, когда немцы уйдут, у нас советские офицеры будут останавливаться, потому что и их штаб будет в том же общежитии. Но сейчас, значит, тут будет жить немецкий лейтенант – делают обыск, проверяют квартиру. Прошли по всем комнатам, в бабушкиной комнате отодвигают нижний ящик комода – а нам, когда война только началась, всем раздали противогазы, учили, как их надевать – увидели и отскочили: эти металлические части – им показалось, что это гранаты, они испугались. Отскочили, пригляделись – стали напяливать эти противогазы друг на друга, хохотали… Потом нашли фотоаппарат – у дяди был ФЭД – забрали. (Фотоаппараты этой марки начали собирать в 1934-ом году в Детской трудовой коммуне НКВД имени Ф. Э.Дзержинского – отсюда и название фотоаппарата. Аппарат являлся точной копией популярных немецких «Leica») У папы было охотничье ружьё, которое ему подарил Шура Мултанов – папа хороший охотник был – централка, безкурковка. Забрали. Сказали: мы можем не брать ваше ружьё, но, если в вашем кубике будет убит хоть один немец – у вас есть оружие, вы пострадаете, предупреждаем заранее. Папа сказал: забирайте, ради бога. Это забрали. И баба Сюся, (Тамразова Сусанна Давидовна, бабушка по линии мамы) мне когда-то подарила веер, такой… фанерный… не знаю, из чего он, незабудки такие голубенькие нарисованы. Значит, один немец взял, но понял, что это мой веер, и сказал: это я возьму на память – это всё переводит тётя Лида, она немецким в совершенстве владела – когда вам будет шестнадцать лет, я приеду за вами в карете. И забрал «на память» веер с незабудками… (смеётся) Да, и ещё у папы на стене висела карточка – снимок сделали во время охоты на кабанов, все в тулупах, в папахах, с винтовками… ну это в Дагестане, в Кизляре было. Посмотрели: «Partizanen!»… Нет, не партизаны – увидели, туши кабанов лежат, успокоились…

…

Лидочка вспоминает… Вначале к нам вселился лейтенант, кажется, его звали Фендрик. (По рассказам Леночки лейтенанта звали Фриц. Возможно, здесь нет противоречия – Фендрик (Фендрих, Фенрих) от немецкого fähnrich, знаменщик. Вероятно, что так называли его сослуживцы, имея в виду не его имя, а прозвище, или род служебных обязанностей)

Не знаю, принадлежал ли он к какой-нибудь партии, но вёл он себя по-хамски, так, как потом мы видели это в наших фильмах. Естественно, что мы на рожон не лезли. Офицер занимал самую большую комнату дяди Вани, к нему постоянно ходило много его товарищей и русских девиц – всё это было очень неприятно.

Среди приходивших к нему был один врач, Вальтер, кажется. Однажды он увидел меня – я тогда в очередной раз была больна – осмотрел, определил краснуху и потом прислал для меня лекарство, какие-то глазированные таблетки, а солдаты притащили две коробки с маргарином и смальцем. Мы тогда голодали и, наверное, это было заметно. Помню один курьёзный случай: денщик этого Фендрика, Курт, в нашей кухне готовил еду. Это вызвало нездоровое возбуждение, особенно у нас, детей. Он приготовил пудинг и, разливая его по чашкам, немного пролил. Я сидела тут же, внимательно следила и мечтала, что когда он выйдет, я слижу эту лужицу со стола. Но… он сделал это сам. (Леночка помнит, что денщика звали Ганс. В какой-то момент он уехал в отпуск в Германию, оттуда привёз её маме в подарок губную помаду)

…

Леночка рассказывает… У Фрица были частые сборища. Как-то раздобыли патефон и пластинку «Три танкиста» и «Катюшу». («Три танкиста»популярная советская песня, позже ставшая одним из символов Великой отечественной войны, написана в 1938-ом году, музыка М.Блантера, стихи М.Исаковского)

Они слушали её весь вечер, долго смеялись. Потом разбили и угомонились.

В той комнате, которую они занимали, осталось наше пианино, все немцы умели играть, часто это делали.

…

Лидочка вспоминает… Помню ещё один случай, про который можно было бы сказать – слава Богу, пронесло! Леночке разрешали заниматься на фортепиано – наш инструмент стоял в той комнате, которую занимал немец. И однажды она обнаружила под его кроватью коробку с печеньем. Своим открытием она поделилась со мной и Эдиком. Я не выдержала искушения, пошла и взяла несколько штук. И, конечно же, наследила. Немец вернулся, обнаружил и устроил скандал. Мне очень досталось… А печенье было такое вкусное!

Потом эти войсковые части ушли дальше, а вместо них пришли другие и у нас поселился штабной майор Вилли. Вот он был хороший, человечный. Дома у него осталась семья, дети и он очень по-доброму относился к нам. Жили мы впроголодь, денег не хватало, много чего продавали из дома, обменивали на еду. Вилли как-то решил помочь нам – однажды принёс целого барашка.

После него, уже не в доме, а во дворе некоторое время размещалась немецкая кухня. Но через полгода, когда они отступали, то были злые. Перед отступлением немец зашёл в дом, сложил свои вещи, уходя, оглянулся в комнате. «Плохо, дальше будет очень плохо», – сказал он и спешно вышел. Что он имел в виду, о ком говорил – осталось загадкой. Скорее всего, он говорил о себе, о своих, но дальше было действительно плохо, и не только им, отступающей немецкой армии…

Помимо этого Вилли и доктора Вальтера никаких добрых чувств они не вызывали. Было голодно, постоянно бомбили, на базаре стояли виселицы. Я, правда, их не видела, но мы знали про них, и про бесконечные облавы. И, когда мама с тётей Ниной ходили за продуктами и задерживались, в доме повисала тяжёлая напряжённая тишина. Мужчинам выходить на улицу было очень опасно.

…

Леночка рассказывает… Эвакуируясь вместе с Институтом, дядя оставил нам – у них в Институте учхоз был, учебное хозяйство – оттуда привезли нам мешок зёрен кукурузы. Старая кукуруза, которой птиц кормили. Поменьше мешочек – пшеница. Ещё была головка голландского сыра, которая скоро зачервивела, но дядя Гаспар методично выковыривал оттуда червячков – он не дал этому сыру пропасть. И мешок ячневой крупы. Такой гадости, как ячневая каша, я никогда в жизни не ела! Это что-то ужасное! Может быть сейчас, даже, кому-то нравится. Но мы ели её всё время, масла не было, чем-то заправляли, в общем…

«Там изо дня в день мы съедали две-три ложки ячной каши, сдобренной зелёным, похожим на вазелин веществом. Торелли уверял, что это было оружейное масло…»

Константин Паустовский, «Повесть о жизни. Время больших ожиданий»5

Когда немцы пришли, сразу кустари появились. Кто босоножки стал шить, кто ещё что-то. А папа стал работать в вершафткоманде. (От немецкого verschaffen – добыть, обеспечить, устроить. Вершафткоманда, видимо, занималась организацией торговых связей между местными производителями частной продукции и потребителем)

Я не знаю, что они там делали, честно говоря, но его работа заключалась в том, что он оценивал, или что-то в этом роде, работу этих кустарей. Я почему про босоножки запомнила – папа маме принёс первые босоножки тогда, такого тёмно-вишнёвого цвета, матерчатые. Мама в них пошла на рынок, а там все вокруг: «Смотри-смотри, в такой обуви Иисус Христос ходил»…

Потом, когда немцы уйдут, опять будет страх, что папа при них работал. На всех углах появятся Особые отделы и папа получит повестку-вызов. И мы вновь с ним будем почти прощаться, ожидая худшего… Но обойдётся, отпустят…

(продолжение следует)