Читать книгу Книга о моем убийстве - Марк Маффин - Страница 24

«Шигорин, собака», – думал Веня, улепетывая от адвоката и его спутника.

К адвокату, в целом, он относился уважительно, но сегодня Шигорин был не в масть: любопытный адвокат мог нарушить привычный и наконец устоявшийся ход Вениной жизни.

В больнице ему «шлепнули» генерализованное тревожное расстройство. Потому что вздрагивал от каждого шороха. Потому что в своей ситуации не мог иначе. Диагноз был липовый, и Веня это знал. Веня должен был находится здесь по другой причине.

Веня был клептоман.

Почему – фиг знает. Может, гены. Может, воспитание. Отец пил. Отец колотил мебель. Мать била отца и выводила из запоев. На Веню всем было плевать. Как цыпленок, который, увидев первую несушку, считает ее матерью, Веня мог увидеть отца, несущего в ломбард телевизор, и понять, что так оно и надо. А кореш по камере, фанатевший от «Капитана Врунгеля», считал, что Веня Сорокин просто не может не воровать.

Вене была безразлична вся эта психология. Но он точно помнил, когда украл и получил удовольствие.

Первый класс. Веня грязный. Веня – в обносках. С ним никто не хочет дружить. Общаться. Даже бить не хотят – чтобы не зашквариться. До образа полноценного «петуха» ему не хватало лишь дырявой ложки.

Первая учительница – страшная стерва, ненавидимая всеми. Учениками. Родителями. Даже школьной администрацией. Когда к ним должна была прийти практикантка из педа, учительница сказала:

– Кто доведет эту сучку до слез, поставлю пятерку.

Так и сказала. Веня даже спросил как-то бывшего одноклассника – может, ему показалось. Но нет, было. Подтвердил.

У учительницы был горбатый нос. Роговые очки. Кривые пальцы с длинными ногтями. И шариковая ручка Паркер – которая в глазах учеников стоила целое состояние.

Если у Вени будет такая ручка, окружающие к нему потянутся…

Спереть ручку удалось на пятый день слежки. После уроков, когда учительница пошла в туалет, непредусмотрительно оставив ее на столе.

На глазах у одноклассника, который в это время дожидался бабушку.

Назавтра о том, кто спер ручку у стервы, знал весь класс. Веня понял, что попух. Его не любят. Его сдадут.

Когда с разборками пришла директриса, все случилось иначе. Она говорила, что никому ничего не будет. Что лучше признаться самому. Что они все к чертям вылетят из школы.

Не помогло – одноклассники молчали как партизаны, которых разметало по лесу танковым снарядом.

Потом к Вене подошел главный мальчик в классе:

– Ты крут, – сказал он.

Веню угостили конфетами. Девочки дали заполнить свои анкеты с вопросами о любимом цвете. Одна даже чмокнула в щеку.

С ним начали дружить, но это было не главное. Он никогда не забудет эмоции, которые испытал на директорском допросе. Пот, текущий под рубашкой. Ягодицы, сжимающиеся от мысли, что с ним сделает мать, если все раскроется. Приятная дрожь во всем теле.

Тогда Веня впервые испытал эрекцию.

Со временем секс и страх разоблачения сплелись в тесный клубок удовольствия. Он крал. Сначала у одноклассниц. Потом, став постарше – у девушек на улице. По мелочи. Просто так. Дрожал при мысли, что схватят за руку. Томился от растерянности на их лицах.

И учился. Хорошо. Лучше всех в классе. И лучше Светки, которая была тупа как пробка, но притягивала Веню натуральными (не вата) грудями, топорщащимися под блузкой.

Когда в восьмом классе Светку решили сбагрить в хабзу, Веня выкрал журнал и сплавил по реке со всеми Светкиными двойками.

Вора вычислили быстро – слухи ходили давно, учителя просто не давали им ходу. А теперь дали, и вместо Светки в ПТУ пошел Веня.

Там тоже было нормально – пока Веня не согласился пошабашить с другом у пожилого профессора и не спер с серванта флакончик духов его молодой жены.

– Я просто хотел сохранить на память ее запах, – сказал Веня своему первому адвокату Шигорину, и тот назначил психиатрическое освидетельствование.

Пообщавшись с Веней, психиатр сказал:

– Вы настоящий, ядерный клептоман.

– Меня не посадят? – обрадовался Веня.

– Посадят.

Веня – тонкая натура – чуть не заплакал:

– Но почему?

– Это очень редкий диагноз. И если я, молодой врач, вам его поставлю, а вышестоящая комиссия опровергнет, то сами понимаете.

Веня не понимал. Веня рассказал все Шигорину, но тот ничего не смог сделать – тогда он был менее влиятельным защитником.

Веня загремел в тюрьму. Благодаря неконфликтному нраву легко адаптировался. Получил на базе двух ПТУшных лет профессию медвежатника. Выйдя, стал вести двойную жизнь – крал ради денег и таскал по мелочи для души. Шигорин, чувствуя вину за то, что Веня пошел по кривой дорожке, защищал его бесплатно, даже когда раскрутился.

Потом Веня снова сел. Потом вышел. К своим тридцати так и не обзавелся женой – не потому, что был «законным», а потому, что возбуждался только в плохо охраняемых магазинах женского белья.

«Откинувшись», Веня решил завязать. Но попал в ситуацию, и теперь Веню искали серьезные люди. Которые перевернут весь город. Заглянут под каждую лавку. Будут искать везде, кроме этой больницы.

Больницы, в которой Веня встретил её.

Он не знал, как ее зовут, называл про себя Светой – как ту самую, из-за которой…

Она была молода и богата. Лежала в платной палате. С телевизором. Душем. Без запаха мочи.

С нестрашным диагнозом Веню отпускали гулять по больнице одного. Он нашел ее корпус, нашел окна и стал наблюдать за ее жизнью.

Шигорин нарисовался в самый неподходящий момент – ближе к обеду Света мылась. Мылась, оставив приоткрытой дверь. Чтоб не было жарко. Наверное. В течении жизни Веня не раз видел, как моются другие люди. Тогда – боялся уронить мыло. Сейчас – наблюдал, как девушка нежными движениями покрывает гелем свое молодое тело.

Сегодня Света оставила открытым окно. Веня хотел залезть и украсть у нее какую-нибудь вещь. Это было опасно, но игра стоила свеч – если план сработает, то запершись после обеда в больничном туалете Веня достигнет самого яркого оргазма в своей жизни.

А тут Шигорин.

Собака.

Адвоката Веня не боялся. Но у него ситуация. Шигорин – как минимум – его узнал. Еще мужик какой-то. Знают двое – знают все. Надо бежать. Без оглядки. И схорониться где-то еще. Иначе его ждут куда более серьезные последствия, чем внутримышечный магний, которым санитары наказывали за нарушение режима.