Читать книгу Классический либерализм и будущее социально-экономической политики - Марк Пеннингтон - Страница 10

Анализ равновесия играет центральную роль в экономической теории главным образом потому, что последняя стремится выделить условия, при которых торжествует «эффективность». Разумеется, эффективность является оспариваемым понятием – если люди различаются по своим целям и ценностями, то действия, которые эффективны с точки зрения одного актора, могут быть неэффективными в глазах других. Экономическая теория пытается избежать этой проблемы несоизмеримости ценностей, определяя эффективность на основе способности различных институтов предоставлять возможности для удовлетворения индивидуальных предпочтений. Люди придерживаются разных субъективных ценностей, но именно эти различия в ценностях создают возможности для осуществления взаимовыгодных актов обмена. В этом контексте определенные институты могут препятствовать эффективной реализации людьми их предпочтений, в то время как другие могут облегчать их осуществление эффективным образом.

Общепринятым критерием, на основе которого экономисты мейнстрима оценивают характеристики институтов с точки зрения эффективности, является «оптимальность по Парето». Критерий Парето удовлетворяется, если не существует никакой другой договоренности, в рамках которой положение некоторых улучшится, в то время как положение всех остальных не ухудшится. Выполнение этого критерия подразумевает, что исчерпаны все возможности увеличения общественного продукта и взаимовыгодного обмена и что единственным способом, которым некоторые люди могут улучшить свое положение по сравнению с этим состоянием, является процесс перераспределения богатства. Условия, которые должны удовлетворяться, чтобы децентрализованная рыночная экономика достигала состояния равновесия, оптимального по Парето, первоначально были изложены Леоном Вальрасом, но в формальном виде были сформулированы в 50-х годах XX в. Эрроу и Дебрё (Arrow and Debreu, 1954) в виде фундаментальных теорем экономической теории благосостояния. Эти условия включают наличие полной информации у производителей и потребителей; совершенную конкуренцию, при которой имеется большое количество покупателей и продавцов, ни один из которых не может оказывать существенного влияния на цены; нулевые издержки мобильности ресурсов; отсутствие внешних эффектов и внешних издержек (положительных и отрицательных экстерналий).

Хотя теоремы экономической теории благосостояния составляют ядро неоклассической теории, экономисты, работающие в парадигме мейнстрима, придерживаются разных суждений по поводу того, поддерживает ли такой анализ аргументацию в пользу нерегулируемой рыночной экономики или же требуемые условия являются настолько ограничительными, что ни одна рыночная система не может даже надеяться на то, чтобы им удовлетворить. С точки зрения представителей чикагской школы, являющихся последователями Джорджа Стиглера и Гэри Беккера, общее равновесие представляет собой достоверное описание того, как на самом деле работает рыночная экономика. Производители и потребители действуют так, как будто они полностью информированы о возможностях для обмена, и даже самые крупные фирмы, учитывая масштабы рынков, на которых они действуют, считаются эквивалентными экономическим агентам, которые, находясь в условиях совершенной конкуренции, не оказывают влияния на цены [price-takers]. Но для критиков «свободных рынков», таких как Кеннет Эрроу и Джозеф Стиглиц, критерий равновесия дает серьезные основания поставить под сомнение свойства эффективности системы нерегулируемого капитализма. «Реальные» рынки отклоняются от стандарта совершенной конкуренции в столь многих отношениях, что в отсутствие государственного вмешательства они приводят к масштабной неэффективности.

Общепринятый способ применения теории равновесия хотя и по-прежнему доминирует в современной экономической науке, тем не менее не удовлетворяет критериям робастной политической экономии, сформулированным во введении к этой книге. Речь идет о неспособности неоклассической экономической теории уделить достаточное внимание тому, каким образом институциональный контекст принятия решений обусловливает получающиеся результаты. Хотя на первый взгляд равновесный анализ имеет дело с оценкой различных институциональных режимов, объяснительная сила этих моделей основывается не на свойствах той или иной институциональной среды, а на допущениях, лежащих в основе соответствующих моделей. Хайек распознал эту тенденцию еще в 40-х годах XX в., когда отмечал: «В стандартных изложениях равновесного анализа, как правило, создается видимость, что вопросы о том, как достигается равновесие, решены. Однако если присмотреться внимательнее, сразу же становится очевидно, что эти мнимые доказательства сводятся просто-напросто к ясной формулировке тех предпосылок, что были изначально приняты» (Hayek, 1948a: 45; Хайек, 2011: 55). По-видимому, и чикагская школа, и ее интервенционистские критики повинны в такой предвзятости. В первом случае посылка о полной информации и идеально согласованных стимулах приводит к представлению о том, что рынки приводят к оптимальным исходам. Во втором случае посылка об обладающих полной информацией и идеальной мотивацией государственных акторах ведет к представлению, что государственное вмешательство производит оптимальный результат. Экономистами чикагской школы не предпринято никаких попыток объяснить, каким образом рыночные акторы оказываются в состоянии приобрести способность надлежащим образом координировать свои действия – предпосылки модели общего равновесия просто-напросто отождествляются с ситуацией, с которой сталкиваются участники рынков в реальном мире. Однако в той же самой тенденциозности виновны и критики выводов, соответствующих классической либеральной политике. Признавая, что реальные рынки не могут удовлетворять критериям равновесия, они не дают никакого объяснения, почему государственные или правительственные акторы могут реализовать необходимое равновесие вместо рынков – это просто постулируется.

Однако поставить под сомнение релевантность общего равновесия так, как это сделано выше, не значит сделать вывод, что это понятие бесполезно. Требуется отказ не от равновесия как идеи, а от тех подходов, которые рассматривают равновесные состояния либо как описание реального мира, либо как описание того, какого способа функционирования мира можно и должно добиться. Более плодотворным применением понятия равновесия является использование его в качестве идеального типа. Как отмечает Бёттке (Boettke, 1997), задача идеального типа состоит в том, чтобы достичь понимания последствий, возникающих при отклонении от идеала. Отклонения от условий идеального типа фокусируют внимание на том, как различные институты справляются с действительными условиями, характеризующими «реальный мир» человеческих взаимодействий. Будучи рассмотренной в этом свете, задача робастной политической экономии состоит не в том, чтобы подчеркивать неспособность социальных или экономических институтов достигать состояния «совершенной» координации, а в том, чтобы давать институционально обоснованные объяснения той степени координации, которую мы видим на деле.

Использование равновесия в качестве идеального типа формирует базис робастного применения сравнительного институционального анализа при выработке государственной политики. Прежде чем констатировать, что тот или иной набор институтов «провалился», аналитики должны предложить объяснение того, как и почему альтернативный набор институтов покажет лучшие результаты в разрешении «проблемы знания» и «проблемы стимулов». Именно таким образом классический либерализм для демонстрации относительной робастности свободных рынков пользуется открытиями Хайека и его школы, а также достижениями школ прав собственности и общественного выбора. В рамках этой аргументации разрабатывается институциональное объяснение того, почему рыночные процессы могут быть лучше приспособлены для решения проблем несовершенного знания и несовершенной мотивации, чем системы государственного планирования и вмешательства.

Хотя рассуждения в рамках сопоставления различных институтов составляют ядро классического либерализма, этот подход к государственной политике многими не понимается. Нигде это не является столь очевидным, как в случае продолжающегося использования теории «провалов рынка». Хотя сомнительно, что на рост государственного вмешательства напрямую повлияла экономическая теория провалов рынка, существует мало видов вмешательства, для защиты которых в тех или иных случаях не приводились бы доводы на основе «провалов рынка». На представления экономистов по этому вопросу оказали влияние две отчетливо выделяющиеся теоретические волны. Первая последовала за спором 30–40-х годов XX в. об экономическом расчете при социализме; она включает теории несовершенной конкуренции и положения, развитые в теории экстерналий и коллективных благ. Вторая волна стала разрабатываться в 70–80-х годах с появлением «экономической теории информации» и теориями сетевых экстерналий. С точки зрения классического либерализма ни один из этих подходов не удовлетворяет критериям робастной политической экономии. В последующих разделах приводится защита аргументации в пользу классического либерализма от возражений со стороны как «старой», так и «новой» теории провалов рынка и таким образом высвечиваются по-прежнему не устраненные дефекты теоретических рассуждений в экономическом анализе, использующих понятие равновесия.