Читать книгу Бездна - Марк Перовский - Страница 6

Смерть повсюду. С каждым днём я вижу всё больше и больше тьмы, словно кто-то или что-то пробуждает внутри нечто потустороннее, открывая мир с другой, менее приглядной стороны. Стоило мне взглянуть в небо, как там тут же пролетали вороны и с громким криком исчезали за горизонтом. Стоило опустить взгляд на землю, как тут же где-нибудь видел то самое существо, что сожрало Зака всего месяц назад. Оно сидело на крышах, множилось и становилось всё необъятнее, его жёлтые глаза прорезали во мне дыры, становилось дурно, и вскоре спокойная жизнь закончилась.

Люди действительно умирали. Те, кого преследовал монстр, вскоре оказывались в могилах, а я всё больше и больше ужасался своим видениям. Чудовище не трогало других – только тех, кому суждено погибнуть в ближайшее время. Казалось, оно чувствовало приближение чьей-то смерти, и поэтому решало прийти заранее и выжидать, как падальщики ждут своей пищи.

Люди топились в озере, их грызли собаки, пропадали в лесу, вешались и стреляли себе в голову из обычного пистолета. Я и подумать не мог, что существует так много способов умереть, и на мгновение – всего лишь мгновение – я понял, зачем мне дано это проклятие. Но затем так же быстро потерял это знание.

Я боялся смотреть на улицу, боялся даже взглянуть на себя в зеркало. Мало того, что выглядел я просто ужасно от постоянной бессонницы и бесконечной тревоги – больше всего я боялся увидеть за своей спиной в отражении того самого монстра, что прожигает меня глазами.

В один день спустя практически два месяца после нападения собак я проснулся на диване в гостиной. Те времена для меня были потеряны. Я постоянно пил то, что находил в погребе отца. Несмотря на дикую боль спускался в подвал и заглушал боль и видения алкоголем, и это давало мне некое облегчение. Нигде я ещё так не расслаблялся, как в пьянке, и, наверное, это было единственное чувство, к которому я смог привязаться. К людям я привязывался, даже не замечая этого.

Болела голова. Солнце резало глаза. Под ногами громко шумели бутылки из-под пойла. Откуда-то с кабинета негромко звучала музыка. То была странная песня, похоже, христианский гимн. Она разносилась тягучей волной по пустому дому, и, эхом отражаясь от стен, возвращалась ко мне, только громче и ярче, отчего мне тоже было не по себе.

Я встал и зашатался. Во рту было сухо, и противное послевкусие алкоголя всё ещё было со мной. Хотелось пить. Пришлось нетвердой походкой дойти до крана с водой на кухне и встать под струю холодной воды, чтобы хоть как-то взбодриться и прийти в себя. Я всегда так делал, когда было совсем уж плохо. Иногда даже помогало заснуть.

После я вернулся в гостиную и распахнул окно. Грязные шторы развевались на холодном ветру, летела пыль с комодов и шкафов, и чистая непорочная свежесть влетела в дом, очищая сознание. Мне было уже плевать на всё, поэтому я не боясь поджечь дом, поджёг сигарету прямо в комнате. Сигаретный дым глушил боль так же сильно, как алкоголь.

Однако я понимал, что вечно так продолжаться не может. В один день подвал опустеет, монстров будет всё больше, и я не смогу ничего с этим сделать – только смотреть. Больше всего я боялся, что он появится над головами тех, кто был мне хоть немного дорого. Клаус и Лили. Несколько людей из порта. Мистер Ранэр с почты. Они были хорошими людьми, и как больно бы видеть их приближающуюся гибель.

– Поганая смерть… – буркнул я сердито, выдыхая дым в морозное небо, затянутое полотном бледно-серых облаков.

Я не знал, что делать: то ли бежать, то ли продолжать глушить эти видения. Они преследовали меня повсюду, даже в коротких мгновениях сна я видел лишь их, их, их! Огромные светящиеся глаза и гигантские силуэты, похожие на мутировавших собак с длинными когтями и широкой пастью. Они смотрели на меня из тьмы и, казалось… звали меня, звали пойти с ними, во тьму, Бездну, от которой я теперь старался как можно быстрее убежать. Не зная куда, не зная зачем, я пытался сообразить, как побыстрее свалить из этого могильника.

В дверь постучались.

– Открывай, старый алкаш! – кричал мне Клаус с порога. – Спиртом даже отсюда несёт!

– Заткнись, ради Бога… – прошептал я, выбрасывая истлевший окурок в окно. Затем напряг горло. – Иду я, иду!

Открыл им дверь, они вдвоём вошли внутрь. Стоило им аккуратно приземлиться на диван, как я тут же осознал, насколько давно они не были здесь. Ко мне вновь возвращалось давно забытое чувство одиночества, к которому, к сожалению, слишком быстро привыкаешь, а теперь они вновь были со мной, и я не хотел их отпускать, вновь причинять себе боль.

Повисло неловкое молчание. Я смотрел куда-то в пустоту, Клаус с Лили вперили свои взгляды в меня.

– И тебе это нравится? – мой друг первый нарушил тишину, пнув пустую бутылку, одиноко стоявшую возле дивана.

– Ещё как, – ответил я и измученно улыбнулся. – Не видишь, я цвету и пахну.

– То, что ты пахнешь, мы чувствуем. Помойся хоть! Сколько ты не выходил из дома?

– Недели две-три, может, больше. Да мне и не нужно, – отвечал я, закуривая ещё одну сигарету.

– Ты теперь отшельник? Или просто из ума выжил? – усмехнулся Клаус.

Я не ответил.

– Пойми, – продолжил тот, – мы пришли, потому что волнуемся. Чем ты вообще занимаешься, а? Прожигаешь свою жизнь ради какой-то бутылки виски? Это не должно было сломить тебя, я думал, ты сильнее. Видимо, ошибался.

– А сам-то… – буркнула Лили, – не помнишь, как я с тобой боролась?

– Это было очень давно, и вообще не вмешивайся! – с раздражением в голосе ответил Клаус.

– Как мне не вмешиваться, он и мой друг тоже.

– Ах, ну тогда пожалуйста, вправь своему другу мозги, – Клаус встал и вошёл в кабинет, откуда продолжала играть одна и та же песня. Спустя полминуты она оборвалась, и в доме воцарилась практически могильная тишь.

Лили смотрела на меня. Я на неё.

– Ну, что скажешь? – я не выдержал первый.

– А что тут скажешь… – расстроенно ответила она. – Покатился, пустил жизнь по… не буду вслух говорить, ты и так всё знаешь, Адам. Меня только мучает вопрос: почему? Что-то стряслось?

– Всё просто чудесно, клянусь, – соврал я, положа руку на сердце. Мне хотелось бы рассказать хоть кому-нибудь, но знал, что меня никто не поймёт, посчитает сумасшедшим. Все от меня отвернутся, а это то, чего я боялся больше всего на свете.

Одиночества.

– Не ври мне, Адам, – тихо сказала Лили. – Я же вижу, тебе плохо. Отчего?

– Я… я… – мой голос стал неожиданно сиплым и неуверенным. Мне хотелось рассказать ей, но я знал, чем это может кончиться. – Я не могу сказать, прости.

– Это почему же? Мы с тобой уже давно знакомы, почему бы не поделиться тем, что тебя беспокоит? Глупо молчать, когда есть, что сказать, – серьезно сказала женщина и, положив руки на колени, сжимала своё плотное платье синего цвета.

– Ты подумаешь, что я совсем уже голову потерял, – помотал головой я. – Не хочу в психушку, не место мне там.

– Просто скажи. Вряд ли мы куда-то тебя отправим, – сказала Лили, затем наклонилась чуть ближе, – скорее всего Клаусу будет даже лень идти куда-то, уж поверь мне, а я не пойду и подавно.

– Страшно.

– Что страшно?

– Мне страшно.

– Но почему?

– Потому что всё, что я вижу перед собой – это чья-то смерть. Я видел это слишком много раз, Лили, я так больше не могу. Не выдержу, не могу.

– Тихо, тихо, – она пригласила меня сесть, я плюхнулся на диван рядом с ней, смотря в стену, чувствуя, как мысли неприятно опоясывали голову, словно стальной обруч с шипами.

– Ты… видишь смерть? – осторожно переспросила она.

Я посмотрел на неё. Она была такой хрупкой в тот миг, такой хрупкой и такой желанной, но я понимал, что уже никогда не смогу ничего сделать с собой. Уже тогда осознавал, что это – начало конца. Я устало улыбнулся ей и протёр грязным пальцем глаза. Она ответила своей слегка желтоватой улыбкой.

– Вижу смерть, Лили, представляешь. Каждый грёбаный день я вижу как эти твари сидят на крышах и ждут своей очереди. Уроды.

– Какие твари?

– Огромные, до дрожи противные, – ответил я, затем встрепенулся и понял, что наговорил лишнего. Они потом этого так просто не оставят и будут гнаться за мной, чтобы такой дурак как я не разгуливал по городу. – Забудь, Лили. Я и сам ничего не понимаю. Может, это потому что я почти не сплю.

– Возможно, – как-то неуверенно ответила она. Бросила взгляд в сторону кабинета, где вот уже пять минут пропадал Клаус. Она была взволнована. Это и не удивительно – такие, как она, быстро впадают в панику, хоть и не показывают этого.

– Я на минутку, – учтиво сказала Лили и встала, поправила платье и вошла в кабинет, оставив дверь приоткрытой, оттуда лился яркий солнечный свет, окна там выходили на восток, а на часах ещё не было полудня. Наверное, сейчас в той комнате царило умиротворение и спокойствие. Не то, что в гостиной: холод, грязь, запах гари от сигарет, спирт, сырость и гниль мусора.

Всё это мне уже надоело. До смерти.

Я медленно встал и, стараясь не шуметь, подошёл к открытому проёму. Заглянул внутрь. Посреди комнаты стояли Клаус и Лили, что-то активно обсуждали, шёпотом естественно. Какие у них могут быть секреты? Неужели всё-таки решили сплавить меня в дурдом?

– Я не могу так, – сказал чуть громче Клаус, прижимая ладонь ко рту, словно боясь закричать в ту же секунду. – Мы не можем так. Это жестоко.

– А то, что он с петицией сделал, не жестоко? Сколько людей уже в больницах лежат с бешенством? А сколько умерло, Клаус, – последнюю фразу она сказал даже без вопроса в голоса, она жёстко констатировала факты, и меня это задело. Я порвал петицию, потому что не хотел причинять животным боль, ведь они не могут дать сдачи, у них нет таких же прав, как у нас. А в итоге всё стало только хуже. Опять же из-за меня.

– Пятеро, – тихо ответил Клаус, стыдливо отводя глаза. – Но это ничего не меняет. Кто ж знал, что так получится?

– Я знала. Все знали. А теперь он сходит с ума. Сам только что бормотал про то, что смерть видит, не может спать, постоянные галлюцинации. Мне кажется, это знак. Его нужно убрать, или хотя бы сделать так, чтобы он никому и никогда не навредил.

– Что ты предлагаешь?

– Уведём в лес, и дело с концом. Он оттуда не выйдет. Никто не выходит.

– Я слышал он вышел оттуда полуживой, когда в последний раз был там, – с сомнением в голосе прошептал Клаус. – Не думаешь, что он сможет выбраться снова?

– Тогда он был в ясном уме. А сейчас…

Лили случайно бросила взгляд на дверной проём, и я тут же ушёл обратно на диван. Сел, закурил, сделав вид, будто сидел там всё это время. Из открытого окна валил снег, и весь пол уже начинал покрываться тонким слоем свежего покрова. Морозный воздух неплохо отрезвлял. «Надо делать так почаще, – подумал про себя я, делая максимально непринуждённый и отстранённый вид». А в глубине души царила томная, напряжённая тишина. Я ждал, что будет дальше. Было, конечно, страшно слышать это от тех, кто помогал мне выживать последние несколько месяцев, но я так привык к предательствам, что уже ничему не удивлялся.

Хотя, если честно, со временем даже от недоверия к людям можно устать и вновь окунуться в этот омут с головой. И снова страдать.

Только мы выбираем через что получать боль: через одиночество свободы или через привязанность души. И я каждый раз метался меж двух огней, не мог найти золотой середины то делая людей центром своей Вселенной, то отрекаясь от всех сразу, уходя в отшельничество. Эти метания убивали меня изнутри, и теперь, когда я уже успел немного привязаться к Клаусу и Лили, то вновь понял, что привязанности – худшее, что в нас есть. Эта способность медленно убивает нас изнутри, и мне это совершенно не нравилось.

Я посмотрел на правую руку, проверил ещё жгущий шрам от судьбоносной встречи в лесу. Боль придавала мне сил не умереть от тоски.

Из кабинета вышли Клаус и Лили и начали торопливо собираться.

– Нам нужно идти, – резко сказал мой друг, заметив мой вопросительный взгляд. – Дела не ждут.

– Что вы там делали? – спросил я, понимая, что правды они мне всё равно не скажут.

– Целовались, – притворно хихикнула Лили, обмотала шарф вокруг шеи и надела меховую старую шапку. – До встречи, Адам. Не унывай, мы скоро вернёмся.

– Очень в этом сомневаюсь, – прошептал я, когда дверь закрылась. Вновь воцарилась тишина, снедаемая завываниями ветра за окном. Он продолжал плеваться в меня снегом, заставляя дрожать от холода и осознания собственной беспомощности. Шторы продолжали качаться на ветру, и этот пейзаж лишь вновь пробуждал во мне воспоминания, которые я хотел бы забыть навсегда.

В один момент я понял, почему Клаус и Лили ушли. Прошло уже несколько часов, солнце висело высоко над горизонтом, обливая своим безжизненным светом весь мир, а я сидел на кухне и пил одну за одной чашки крепкого кофе. Старая джезва стояла на плите – вся грязная, с засохшим кофе на стенках, – всё ещё полная остатками уже холодного кофе, который на деле был горьким и совершенно не вкусным.

Они ушли, чтобы привести санитаров. Я был в этом уверен. Эта мысль до того разрослась в голове, что я не мог больше сдерживаться и побежал в спальню собирать вещи. Скинул всё, что было в шкафах: одежду, обувь, книги и шкатулки с ненужным барахлом – и положил самое ценное в чемодан. Теперь там лежали только вещи, книга Ремарка «Триумфальная арка», часы на цепочке, подаренные отцом на восемнадцатилетие и ещё несколько совершенно необходимых вещей. Туда я кинул и письмо от Элизабет, решив его вскрыть только когда почувствую себя в относительной безопасности, когда, например сяду в поезд или на пароход до другого порта.

На сборы ушёл от силы час. Закрыв дверь на ключ, я выбросил его в глубокий сугроб, знал, что больше сюда не вернусь. Спустился по ступенькам и, постоянно оглядываясь, ушёл в порт, в надежде на то, что там меня кто-то ещё сможет спасти.

Спустя несколько часов поездки на старом джипе до ближайшей железнодорожной станции и пары потерянных марок, я уже ждал свой локомотив, готовящегося унести меня в туманное будущее.

Душу не покидало беспокойство, поэтому я постоянно то отстукивал ногой ритм, стуча подошвой о деревянный пол, то пугливо озирался, надеясь не встретить в этой глуши, потерянной среди мёртвых деревьев и грязного снега, тех, кому доверял несколько дней назад.

Поезд приехал через полчаса томительного ожидания. Стальная гусеница остановилась прямо передо мной, испустила пар из своего двигателя, словно бы облегчённо вздохнув, и замерла. Я быстро вбежал внутрь и сел в своё купе и стал ждать отправления.

И когда двери в вагон уже закрылись, а поезд только дёрнулся, отталкиваясь от станции, я увидел, как Клаус и Лили взбегали на платформу. Они увидели меня в окне. Я смерил их презрительным взглядом и умчался вперёд, в неизвестность. Туда, где меня бы никто и никогда не нашёл.