Читать книгу 22 июня. Анатомия катастрофы - Марк Солонин - Страница 7

В реальной истории прорыв немцев на восточный берег Немана означал начало конца Западного фронта Красной Армии. Стремительно продвигаясь по огромной дуге Алитус – Вильнюс – Молодечно, дивизии 3-й танковой группы вермахта вышли к Минску, где 27–28 июня встретились с наступающим вдоль шоссе Брест – Барановичи – Минск 47-м танковым корпусом из состава 2-й танковой группы. В огромном «котле» окружения оказались три четверти соединений Западного фронта. Но 23–24 июня сложившаяся ситуация могла быть оценена совершенно по-иному: немецкие танковые дивизии ушли из района предполагавшегося контрнаступления конно-механизированной группы Болдина, и сокрушительный удар советского танкового «колуна» должен был обрушиться на немецкую пехоту.

Ближе всех к району запланированного наступления находился 11-й мехкорпус Западного фронта (см. Карта № 2). Он и вступил в бой первым. Отрывочная информация об очень коротком боевом пути 11-го мехкорпуса столь же противоречива и маловразумительна, как и приведенные выше сведения об обстоятельствах разгрома 5-й танковой дивизии. Вполне определенно можно констатировать лишь то, что любые упоминания об 11-м МК в традиционной советской историографии сопровождаются потоком горестных причитаний («укомплектован на 23 % танками устаревших марок… укомплектованность автотранспортом и тракторными тягачами составляла 15–20 % от штатных норм… укомплектованность офицерами-танкистами составляла 45–55 % от штата…»). Ну и так далее.

Все это – чистая правда. Вообще. Перейдем теперь к конкретным подробностям. Прежде всего заменим все эти «проценты» абсолютными величинами. Главное вооружение мехкорпуса – танки. Сколько их было?

В исторической литературе встречаются самые разные цифры: 237 единиц (ВИЖ № 4/1989), 360 единиц (интернет-сайт «Мехкорпуса РККА» со ссылкой на ЦАМО, ф. 38, оп. 11373, д. 67), 414 единиц («1941 г. – уроки и выводы»). Автор предлагает взять за основу цифру 331 – именно такое количество танков указано в документе, составленном непосредственными участниками событий. Речь идет про опубликованное в ВИЖ № 9/1989 «Политдонесение политотдела 11-го мехкорпуса Военному совету Западного фронта от 15 июля 1941 г.». Танки в 11-м МК действительно были самыми устаревшими: 242 танка Т-26, 18 огнеметных ОТ-26 и 44 танка БТ старой модификации (БТ-5). Новых танков очень мало: 24 (по другим источникам – 28) средних Т-34 и 3 тяжелых КВ.

К тому же «до 10–15 % танков в поход не были взяты, так как они находились в ремонте».

Итого: порядка 280 боеготовых танков, из них почти все – легкие и устаревшие.

Вопрос: может ли воевать танковое соединение, вооруженное таким «хламом»?

Все познается в сравнении. Десятки лет советские «историки» почему-то игнорировали это простейшее, очевиднейшее правило. Разумеется, 11-й МК был слабым и «недоделанным» – по сравнению, например, с 6-м мехкорпусом Западного фронта или 3-м мехкорпусом Северо-Западного фронта, на вооружении которых были сотни новейших Т-34 и КВ. Но воевать-то предстояло с немцами, а не со своими фронтовыми соседями! С немецкими танковыми соединениями, с их оснащенностью, с их вооружением, с их возможностями и надо сравнивать боевую мощь 11-го мехкорпуса.

В составе войск пяти западных военных округов было 20 мехкорпусов. Если исключить из этого перечня 17-й МК и 20-й МК, в которых было всего 63 и 94 танка соответственно (в Красной Армии про 94 танка говорили «всего 94»), то остается 18 мехкорпусов. А в составе сил вторжения вермахта было 17 танковых дивизий. Вот с ними-то можно и нужно сравнивать наши мехкорпуса, в частности 11-й МК.

Немецкие танковые дивизии и корпуса не имели строго определенного состава. Поэтому возьмем для сравнения самую крупную танковую дивизию вермахта, какая только была на всем Восточном фронте. Это 7-я танковая под командованием генерал-майора фон Функа. Такое сравнение тем более уместно, что 7-я тд входила в состав той самой 3-й танковой группы вермахта, во фланг и тыл которой должна была бы нанести удар КМГ Болдина.

Главное вооружение танковой дивизии – танки. Их в 7-й тд вермахта было 265 единиц. А в нашем «неукомплектованном» 11-м МК – 331 танк. Почему-то принято (среди советских пропагандистов принято) считать, что у немцев ничего никогда не ломалось и число боеготовых танков всегда равнялось общему их числу. Даже если принять на веру это абсурдное допущение, то и тогда 11-м МК превосходил самую крупную танковую дивизию вермахта по количеству боеготовых танков (280 против 265).

Теперь от количества перейдем к качеству. К началу войны на вооружении 7-й тд числилось (10, стр. 206):

– 53 танкетки Pz-II;

– 167 легких танков Pz-38(t);

– 30 средних танков Pz-IV;

– 15 «командирских» танков с пулеметным вооружением, из них 7 на базе Pz-38(t).

На первый взгляд 11-й МК и 7-я танковая дивизия вермахта обладали примерно равными (и это если не принимать во внимание неоспоримое качественное превосходство советских Т-34 и КВ над немецким Pz-IV) боевыми возможностями. Но это поспешный и абсолютно ошибочный по сути своей вывод.

11-й мехкорпус был значительно сильнее.

«Танк – это повозка для пушки». В этом афоризме, авторство которого приписывается выдающемуся советскому конструктору артиллерии Грабину, есть, конечно, доля преувеличения. Но совсем небольшая. Все параметры танка, какими бы важными они ни были сами по себе, вторичны по отношению к главному – вооружению. Танк создан не для езды и не для укрытия, а для уничтожения. Уничтожения огневых средств и живой силы, командных пунктов и узлов связи в тылу противника, разгрома транспортных колонн и складов в оперативной глубине его обороны.

Так вот, для выполнения этих, основных задач танковых войск 11-й МК был вооружен гораздо лучше, нежели 7-я тд вермахта. Под нашу 45-мм танковую пушку 20К был разработан осколочно-фугасный снаряд весом в 2,13 кг. Такой снаряд давал 100 убойных осколков, поражающих открытую живую силу противника в полосе 15,6 метра. Да, конечно, это очень легкий снаряд (в три раза легче, чем у стандартной «трехдюймовки»), но все же многие цели на поле боя (пулеметное гнездо, минометная батарея) он мог поразить. На вооружении 11-го мехкорпуса было 345 пушек 20К (286 на танках Т-26 и БТ, 59 на пушечных бронеавтомобилях БА-10).

А на вооружении немецкой 7-й тд было всего 167 танковых пушек фирмы «Шкода» А-7. Ровно в два раза меньше, чем в 11-м МК. Причем вес немецкого 37-мм осколочного снаряда (690 г) был в три раза меньше, чем у соответствующего снаряда советской 20К, что и обусловливало значительно меньшее поражающее действие по пехоте и укрытиям противника.

Что же касается легких немецких танкеток Pz II, то установленная на них 20-мм пушка была в принципе не пригодна для борьбы с пехотой и артиллерией. Снарядик весом в 120–145 г, несущий (в разных вариантах) от 4 до 15 г взрывчатого вещества, был очень слаб. Перед войной в СССР пушки такого калибра устанавливались только на самолетах-истребителях, но отнюдь не на бронетехнике. Причем испытания и боевое применение 20-мм авиапушек показали, что «поражение живой силы на открытой местности» возможно лишь при прямом попадании в человека, осколочное же действие 20-мм «снаряда» было совершенно ничтожным.

Разумеется, серьезная «работа» по огневому подавлению противника должна была быть возложена не на легкие танки, а на механизированную гаубичную артиллерию. Вот тут-то главным образом и проявляется разница между советским мехКОРПУСОМ (пусть даже и недоукомплектованным) и немецкой ДИВИЗИЕЙ.

На вооружении артиллерийских полков трех дивизий 11-го МК к началу войны числилось (78):

– 16 гаубиц калибра 152 мм;

– 36 гаубиц калибра 122 мм.

Да, это значительно меньше штатных норм (36 гаубиц калибра 152 мм и 40 гаубиц калибра 122 мм), но на вооружении немецкой танковой дивизии, полностью, «до последней пуговицы», укомплектованной по штату осени 1940 г., могло быть только:

– 12 гаубиц калибра 150 мм;

– 24 гаубицы калибра 105 мм;

– 4 пушки калибра 150 мм.

Общий вывод очевиден: даже недоукомплектованный 11-й МК по своей огневой мощи превосходил самую крупную танковую дивизию вермахта.

Наконец, в составе любого советского мехкорпуса было больше людей, нежели в любой немецкой танковой дивизии. Что и неудивительно: в корпусе три дивизии и множество отдельных корпусных частей. Конкретнее, в неукомплектованном 11-м мехкорпусе по состоянию на 1 июня 1941 г. несло службу 21 605 человек личного состава, а максимальная штатная численность немецкой танковой дивизии была в полтора раза меньше. Причем 21 605 человек было в 11-м МК по состоянию на 1 июня 1941 г. К 22 июня людей, скорее всего, стало больше, так как в стране полным ходом шла скрытая мобилизация резервистов (всего на «большие учебные сборы» до начала войны успели призвать 768 тыс. человек), а механизированные соединения доукомплектовывались личным составом в первую очередь.

Единственное, в чем 11-й МК уступал 7-й тд противника, так это в количестве автомашин, т. е. в способности мотопехоты, артиллерии и тыловых служб двигаться вслед за наступающим «танковым клином». На вооружении корпуса к 1 июня 1941 г. числилось 920 автомобилей, 148 мотоциклов, 55 тракторов и тягачей. Это значительно (в 5–6 раз) меньше штатных норм. И если бы 11-й мехкорпус действительно перешел в наступление от Гродно на Меркине (60–70 км), как это было предписано приказом Павлова, то не обеспеченная в полном объеме транспортом мотопехота неизбежно отстала бы от танков. Теоретически. В реальности же никакого прорыва в оперативную глубину обороны противника не было и в помине; гнаться за немцами не пришлось – они сами подошли к Гродно, и свой первый и последний бой 11-й МК принял практически в районе довоенной дислокации. В такой ситуации нехватка автомашин не могла иметь решающего значения. Более того, из вышеупомянутого «политдонесения» мы узнаем, что утром 22 июня командование корпуса приняло абсолютно верное решение:

«…По боевой тревоге все части вывели весь личный состав, имеющий вооружение и могущий драться, что составило 50–60 % всего состава, а остальной состав был оставлен в районе дислокации частей… Ввиду необеспеченности автотранспортом 204-й моторизованной дивизии 1-й эшелон из района Волковыск (82 км по шоссе до Гродно. – М.С.) перебросили на автомашинах, а последующие перебрасывались комбинированным маршем (т. е. стрелковые подразделения 204-й мд шли пешком до тех пор, пока их не забирал автотранспорт, возвратившийся после перевозки 1-го эшелона дивизии. – М.С.). Через 7 часов (29-я тд через 3 часа и 33-я тд – через 4 часа) после объявления боевой тревоги части корпуса заняли район сосредоточения…»

Остается признать, что советские историки были совершенно правы. Никакого «мехкорпуса» в районе Гродно не было. Под названием «11-й мехкорпус» к 10 часам утра 22 июня 1941 г. южнее Гродно сосредоточилась фактически дивизия легких танков, по всем количественным параметрам значительно превосходящая самую крупную танковую дивизию вермахта.

Самая крупная, 7-я танковая, дивизия вермахта наделала много бед. Очень подробно, истинно «по-немецки», написанные мемуары командующего 3-й танковой группой Г. Гота (13) позволяют в деталях проследить боевой путь 7-й тд в первые дни и недели войны.

К полудню 22 июня захвачены мосты через Неман у Алитуса, в полдень 23 июня «танковый полк 7-й тд вышел на дорогу Лида – Вильнюс (75 км восточнее Алитуса), колесные машины дивизии остались далеко позади» (но что примечательно – немецкий генерал вовсе не делает из этого вывод о том, что дивизия потеряла всякую боеспособность), рано утром 24 июня «7-я тд после небольшого боя овладела городом Вильнюс, танковый полк дивизии продолжал продвигаться на Михалишки» (Михалишки – это уже Белоруссия, и уже 180 км к востоку от границы). Далее «7-я тд вышла 26 июня к автостраде Минск – Москва в районе Смолевичи» (это уже 30 км к востоку от Минска). Таким образом, за пять дней дивизия прошла 350 км по лесным дорогам Литвы и Белоруссии.

Затем 7-я тд, потерпев неудачу при попытке форсировать Березину у города Борисов, ушла на северо-восток, через Лепель к Витебску. 5 июля в районе Бешенковичи (175 км от Минска) 7-я тд «наткнулась» на подошедший из Московского военного округа полнокомплектный 7-й МК (это тот самый мехкорпус, в составе которого воевал и попал в плен сын Сталина). Разгромив и отбросив к югу советский мехкорпус, 7-я и 20-я тд форсировали Западную Двину между Бешенковичами и Уллой, к 10 июля полностью овладели Витебском, после чего их дороги снова разошлись: 20-я тд ушла на северо-восток, к Велижу, а 7-я тд через Демидов во второй раз вышла на автостраду № 1, на этот раз в районе Ярцева (50 км восточнее Смоленска), преодолев таким образом две трети расстояния от границы до Москвы.

Три месяца спустя, 6 октября 1941 г., именно 7-я танковая в районе Вязьмы в третий раз вышла на автостраду № 1, замкнув таким образом кольцо окружения самого большого за всю войну Вяземского «котла». Затем, в ходе кровопролитного московского сражения 7-я тд прошла еще 245 км на восток, до Яхромы (45 км к северу от Москвы). Только там, у канала Волга – Москва, она и была (если верить знаменитому сообщению Совинформбюро от 13 декабря 1941 г.) разбита войсками 1-й Ударной армии. Правда, по немецким данным, 7-я танковая воевала на Восточном и Западном фронтах еще до 1943 г.

Практический вывод из всего вышеизложенного: дивизия легких танков, оказывается, может воевать, может наступать, может вести успешный бой и с пехотой и с танками противника, может форсировать полноводные реки и брать штурмом большие города. Извините за назойливость, но автор готов еще раз напомнить, что весь этот путь 7-я тд вермахта прошла на легких чешских танках и трофейных французских грузовиках, которые на наших грунтовых дорогах из средства передвижения мотопехоты превращались в предмет для толкания. Уже за первые три недели войны 7-я тд прошла 700 км (считая по прямой) от границы до Ярцево, что чуть больше расстояния от Гродно до Берлина.

Странно, но коммунистические историки всегда считали неизбежным, естественным и единственно возможным и то и другое: и то, что 7-я немецкая танковая дивизия уже 15 июля была у Ярцево, и то, что превосходящий ее по всем параметрам 11-й МК не только не дошел до Берлина (или хотя бы до Меркине), но и закончил свое существование за три дня боев у Гродно. А ведь на первый взгляд удивительным и неправдоподобным представляется тот факт, что немецкая дивизия, вооруженная лишь легкими танками с противопульным бронированием, смогла «пройти сквозь строй» десятков советских стрелковых дивизий, вооруженных сотнями 45-мм противотанковых пушек, гарантированно пробивавших броню Pz-38(t) и в лоб, и в борт, «и в хвост, и в гриву». Казалось бы, при таком соотношении «щита и меча» глубокий рейд немецких танков должен был завершиться полным их истреблением.

Все, однако же, не так просто. Танк – это всего лишь инструмент, и результат его использования зависит прежде всего от тактики применения, а еще точнее – от соответствия этой тактики техническим характеристикам вооружения. «Безнадежное» на первый взгляд соотношение между толщиной брони легкого танка и бронепробиваемостью артиллерийского снаряда является таковым лишь в ситуации, когда на гладком, как стол, поле стоит одинокий танк и ждет, когда в него попадет снаряд. В реальном же бою все несколько иначе.

Во-первых, танк движется. Даже медленно ползущий по раскисшему от дождя полю Т-26 преодолеет последние 600 м (попасть в движущийся танк с большего расстояния практически невозможно) до огневых позиций противотанковой пушки за 3 минуты. Теоретически расчет противотанкового орудия может произвести 10–15 выстрелов в минуту. Но это если не целиться, а просто «лупить в белый свет». Реально и с учетом того, что отдача после выстрела сбивает прицел, в распоряжении артиллеристов не более 5—10 выстрелов. Но танк ведь не просто ползет по полю, он ползет и стреляет. Шансы сторон в «дуэли» танка и противотанковой пушки отнюдь не одинаковы. Бронебойный снаряд, просвистевший в одном сантиметре от башни танка, не принесет ему никакого вреда, в то время как осколочный снаряд (даже если это снаряд малокалиберной 45-мм советской танковой пушки 20К), взорвавшийся на расстоянии нескольких метров от огневой позиции, неизбежно заставит орудие замолчать. Поэтому 5—10 выстрелов, о которых мы сказали выше, в реальном бою являются для расчета противотанковой пушки недосягаемой мечтой – после первых же выстрелов экипаж танка (хорошо подготовленный и обученный экипаж) обнаружит стреляющее орудие и парой осколочных снарядов смахнет пушку с лица земли.

Из этих простых соображений следует, что самым простым и самым эффективным способом прорыва противотанковой обороны является старый как мир, базовый для всего военного дела принцип концентрации. Танковая дивизия, развернувшись в боевой порядок на фронте в 2–3 км, уверенно пробивает оборону стрелкового (пехотного) полка, на вооружении которого было в начале войны всего 12 противотанковых пушек. Даже если обороняющиеся успеют в кратчайший срок перебросить в район прорыва свой резерв (36 противотанковых 37-мм пушек в истребительно-противотанковом дивизионе пехотной дивизии вермахта), остановить атаку двух-трех сотен танков они не смогут. Потери некоторого числа танков при этом неизбежны, но и прорыв обороны будет неизбежен. Это «некоторое число» может быть сведено к минимуму (если даже не к нулю) за счет артиллерийской поддержки танковой атаки.

Именно массированный огонь артиллерии – как ни парадоксально такое звучит – выполняет роль «дополнительной брони», позволяющей легким танкам с противопульным бронированием выжить на поле боя. Слово «массированный» появилось в предыдущей фразе не для красоты слога. Гаубица стреляет неприцельным навесным огнем, и надо много-много раз выстрелить, прежде чем один из снарядов взорвется рядом с огневой позицией вражеской противотанковой пушки. Как выше уже было упомянуто, по предвоенным нормативам артиллерии Красной Армии для уничтожения одного орудия ПТО требовалось от 70 до 90 снарядов 122-мм гаубицы. Однако в танковом полку нет никаких гаубиц, но они есть в составе артиллерийского полка танковой (моторизованной) дивизии. Другими словами, необходимо взаимодействие. Очень простое слово, с очень понятным смыслом, от которого в бою зависит почти все.

Полевой Устав Красной Армии ПУ-39 категорично требовал: «Атака танками переднего края должна быть во всех случаях обеспечена артиллерийской поддержкой и не допускается без нее». Но и взаимодействия с одной только артиллерией недостаточно. Нужна разведка, нужна устойчивая связь, корректировка артиллерийского огня, нужна поддержка со стороны собственной пехоты и еще много всякого, что превращает пушки, танки, пулеметы в единый военный механизм. Самой же главной «деталью» этого «механизма» был, есть и будет командир. Обученный, опытный, смелый командир. При наличии такого командира и при отлаженном взаимодействии с пехотой и артиллерией танковое соединение, вооруженное всего лишь легкими танками с противопульным бронированием, пробивало оборону пехоты образца лета 1941 г. с железной неотвратимостью.

Уважаемый читатель, все вышеизложенное не стоит воспринимать как продолжение басни про лису и виноград. Разумеется, с непробиваемыми танками вести наступление еще лучше. И совсем не случайно то, что, готовясь к Большой Войне, «неизменно миролюбивая» сталинская империя начала перевооружать свою армию новыми танками с противоснарядным бронированием. Но и объявлять отсутствие (или малое количество) таких танков исчерпывающей объективной причиной молниеносного разгрома крупного механизированного соединения (каковым по состоянию на утро 22 июня 1941 г. был 11-й МК), по меньшей мере, нелепо. Воюют не танки. Воюют танкисты и их командиры. Именно в их действиях (или бездействии), а не в миллиметрах брони и километрах межремонтного пробега следует искать причину того, что произошло летом 41-го с Красной Армией. Конечно, это гораздо сложнее – уже хотя бы потому, что документальных или мемуарных источников крайне мало, многие засекречены по сей день, доступные документы часто противоречивы и малодостоверны. Но и все это не может служить оправданием для подмены изучения истории бесконечным повторением ритуальных заклинаний про «безнадежно устаревшие танки»…

Анализ документов, имеющих отношение к истории разгрома 11-го МК, мы начнем с упомянутого уже «политдонесения» политотдела корпуса, подписанного полковым комиссаром А.П. Андреевым 15 июля 1941 г. Прежде всего следует обратить внимание на дату подписания документа. 15 июля 1941 г. Павлов и его «подельники» уже арестованы, но суд еще не состоялся. Оставшиеся на свободе командиры, имевшие прямое отношение к катастрофическому разгрому войск Западного фронта, чувствуют за своей спиной отчетливое дуновение расстрельных подвалов НКВД. Это мы сегодня знаем, что поражение спишут на «внезапность нападения» и «устаревшие танки», но в июле 41-го этого еще не знал никто. Люди, на памяти которых был 1937 г., могли и должны были ожидать для себя самого худшего, и это не могло не сказаться на содержании и интонациях вышеупомянутого «полит-донесения», в котором нет ни капли политики, зато есть длинный перечень «уважительных причин». Не нам судить комиссаров 1941 года, но принять во внимание эти обстоятельства для историка просто необходимо.

Весь ход боевых действий 11-го МК описан в «Полит-донесении» дословно так:

«…В первый день, т. е. с момента налета немецких самолетов на Волковыск в 4.00 22.6, связи со штабом 3-й армии и штабом округа не было, и части корпуса выступили самостоятельно в район Гродно, Сокулка, Индура согласно разработанному плану прикрытия…

В связи с отходом стрелковых частей 4-го СК вся тяжесть боевых действий легла на части 11-го МК, как по прикрытию отхода частей 4-го СК, так и задержке продвижения немцев; мотострелковый полк 29-й тд по приказу командарма-3 находился в его резерве по борьбе с авиадесантами в районе Гродно, и дивизия вела бой без пехоты и артиллерии, неся особенно большие потери от противотанковой артиллерии противника.

В течение 22 и 23.6 части корпуса вели бой на фронте Конюхи, Новый Двор, Домброво. Под давлением противника к 24.6 части корпуса отошли на фронт Гродно (Фолеш), Кузница, Сокулка, удерживая фронт западнее шоссе и ж/д Гродно – Белосток (см. Карта № 2. – М.С.).

В связи с быстрым отходом на восток от Гродно частей, действовавших севернее реки Неман, противник пытался форсировать реку Неман с выходом частям корпуса в тыл. Но все попытки немцев форсировать реку Неман были

отбиты. Для удержания продвижения противника приказом армии было выброшено 26.6 два мотобатальона 204-й мд через Лунно на рубеж реки Котры. 1-й стрелковый батальон по приказу командира корпуса был выброшен для удержания моста у Лунно.

Понесенные большие потери за время боев с 22 до 26.6 как личного состава, так и матчасти делали корпус малобоеспособным. В танковых дивизиях оставалось не более 300–400 человек (т. е. не более 5 % от первоначальной численности личного состава. – М.С.), а в моторизованной дивизии – по одному неполному батальону в полку, танков – до 30 шт. и до 20 бронемашин. Все небольшие тылы дивизий были сожжены или расстреляны авиацией противника, которая гонялась буквально за отдельными машинами».

Вот и все, что смог рассказать про гибель корпуса комиссар Андреев.

Самым содержательным и важным является то, чего в «политдонесении» нет.

Во-первых, в нем нет даже малейшего подтверждения видений В. Суворова о том, как «советских танкистов перестреляли еще до того, как они добежали до своих танков, а танки сожгли или захватили без экипажей». В момент пресловутого «внезапного нападения» командиры 11-го МК, даже не имея связи с вышестоящими штабами, просто достали из сейфов «красные пакеты» с планами прикрытия и, как можно судить по документу, практически без потерь в кратчайшие сроки (3–7 часов) вышли в предназначенные им районы развертывания.

Во-вторых, в тексте нет никаких внятных сведений о противнике, в боях с которым корпус за 4 дня потерял 9/10 личного состава и техники. Но и в этом аспекте комиссар Андреев оказался гораздо порядочнее позднейших историков, которые наполнили свои макулатурные книжки описаниями каких-то «встречных боев с тяжелыми немецкими танками», якобы произошедших у Гродно.

В-третьих, в тексте нет ни одного упоминания о существовании КМГ Болдина (в состав которой формально был включен 11-й МК); нет никаких сообщений о взаимодействии с танковыми дивизиями 6-го мехкорпуса, которые (если верить отчетам их командиров) 24–25 июня вели бой в районе Сокулка, Кузница, Индура, т. е. буквально в «нескольких шагах» от частей 11-го мехкорпуса, которые – если верить комиссару Андрееву – удерживали рубеж Сокулка – Кузница, по меньшей мере, до конца дня 24 июня…

Теперь перейдем к тому, что в «политдонесении» есть.

Плохо скрытые претензии к пехоте 4-го стрелкового корпуса (4 СК), которая открыла фронт и тем самым вынудила мехкорпус заниматься несвойственным ему делом по «прикрытию отхода» и «задержке продвижения немцев», скорее всего справедливы. В соответствии с предвоенными планами высшего командования Красной Армии, войска Западного фронта должны были нанести главный удар в юго-западном направлении, по линии Седлец – Демблин, «выйти на р. Висла и подвижными частями овладеть Радом» (см. Карта № 3). Соответственно, участок 3-й Армии (северное основание Белостокского выступа) представлялся пассивным участком обороны. На него и выделили минимальные силы: 4-й СК в составе трех дивизий и недоукомплектованный 11-й МК.

Следует уточнить, что по плану прикрытия мобилизации и оперативного развертывания войск Западного Особого военного округа в распоряжение командования 3-й армии начиная с 3-го дня мобилизации передавались 24-я стрелковая дивизия и 21-й СК в составе двух стрелковых дивизий. Эти соединения должны были занять и оборудовать тыловой оборонительный рубеж на восточном берегу р. Неман в полосе от Друскининкай до Лунно (см. Карта № 2). Однако в реальной истории ничего этого не произошло – загадочные и по сей день не поддающиеся однозначной интерпретации внешнеполитические «игры» Сталина привели к тому, что планы прикрытия так и не были введены в действие. В результате утром 22 июня против пяти пехотных дивизий противника оборону на участке Сувалкского выступа держали лишь две стрелковые дивизии 4-го СК (27-го сд и 56-го сд). Третья дивизия корпуса (85-я сд) находилась во втором эшелоне, у северных пригородов Гродно. Никаких других стрелковых соединений в составе войск 3-й армии Западного фронта не было.

Удар трех пехотных дивизий 8-го армейского корпуса вермахта (161, 28, 8-я пд) буквально смел 56-ю стрелковую дивизию, растянувшуюся на фронте от Липск до Друскининкай. Уже в 10.15 22 июня в Боевом донесении штаба 3-й армии № 03 сообщалось: «Противник прорвал наши войска и овладел Сопоцкин, Голынка и Липск… Из Сопоцкин и Липск наши части отходят на Гродно…» (186, стр. 138). Потерявшие управление и деморализованные части не смогли закрепиться ни на линии оборонительных сооружений Гродненского укрепрайона (к 1 июня 1941 г. было построено 98 дотов и еще 606 находились в стадии строительства), ни на естественном рубеже реки Неман. В 13.00 22 июня Боевое донесение штаба Западного фронта № 005 констатировало, что противник (это была 161-я пд вермахта) форсировал Неман южнее Друскининкая (186, стр. 18).

К этому моменту 256-я пехотная дивизия противника вышла на фронт Домброво – Липск и передовыми частями наступала на Новый Двор. В протоколе допроса арестованного 4 июля командующего Западным фронтом Д.Г. Павлова читаем: «Во второй половине дня 22 июня Кузнецов (командующий 3-й армией. – М.С.) с дрожью в голосе заявил, что от 56-й стрелковой дивизии остался только номер…» (67).

Таким образом, возможность организации взаимодействия танковых частей 11-го мехкорпуса с пехотой 4-го СК была изначально нарушена. Более того, командующий 3-й армией изъял из 29-й танковой дивизии ее «собственный» мотострелковый полк для борьбы с мифическими «авиадесантами», а 85-ю стрелковую дивизию (4-й СК) и 204-ю моторизованную дивизию (11-й МК) отвел на рубеж реки Лососна (южнее Гродно). В результате такого командования танковые части 11-го МК «вели бой без пехоты и артиллерии». В этой ситуации успех или неуспех стремительного, но, увы, неподготовленного и неорганизованного контрудара 11-го мехкорпуса зависел исключительно от того, что в войнах предыдущего столетия определяло успех или неуспех кавалерийского рейда. Если обороняющихся охватывала паника, если командиры оказывались не в состоянии с этой паникой справиться, то начиналась рубка бегущих – самый истребительный способ действия конницы. Если же командиры в эти решающие минуты боя удерживали в своих руках управление и подчиненных, то практически беззащитная конная лава беспощадно истреблялась артиллерией и пулеметами обороняющихся. То же самое, но лишь с поправкой на другие технические средства борьбы, должно было произойти и с массой легких танков, лишенных поддержки своей пехоты и артиллерии.

Благодаря усилиям современных историков-краеведов из г. Гродно в нашем распоряжении есть воспоминания начальника штаба 29-й танковой дивизии Н.М. Каланчука, командира 57-го танкового полка этой же дивизии И.Г. Черяпкина и старшего политрука А.Я. Марченко, который с первых часов войны исполнял обязанности командира 59-го танкового полка 29-й тд. (83-я, 184-я). В их изложении события развивались следующим образом.

Н.М. Каланчук:

«…Мотоциклист привез приказ командира 11-го мехкорпуса, в котором указывалось, что корпус силами 29-й танковой дивизии наносит контрудар на Сопоцкин, Сувалки; левее из Сокулка и Индура наносит контрудар 33-я танковая дивизия в направлении Липск, Августов, Сувалки… Начало выступления – 9.45 22.06.1941.

Когда части приступили к выполнению приказа, было получено донесение от разведывательного батальона, которое гласило, что 40 танков и около полка пехоты противника в бронетранспортерах (здесь и далее подчеркнуто мной. – М.С.) прорвались через стрелковые части 4-го стрелкового корпуса и движутся в направлении Сопоцкин и Гродно… Дивизия, не доходя Сопоцкин, на рубеже Лойки, Толынка, Липск, развернулась в боевые порядки, вступила в ожесточенный бой с танками Г-III и мотопехотой противника. В этом бою особенно себя показали наши танки Г-34 и КВ: действуя впереди наших танковых боевых порядков, они начали расстреливать танки противника и давить их как орехи, не неся никаких потерь. Идя за ними, танки Т-26, БТ-5 и БТ-7 наносили сокрушительные удары по танкам противника и давили бронетранспортеры с пехотой противника.

Этот бой длился около 35 минут, бронетранспортеры и танки противника, в том числе и наши Т-26 и БТ-5, горели, как свечи, район боя был покрыт сплошным дымом. Наши танкисты, несмотря на слабую броню, героически сражались, не щадя жизни, и героически пали в бою смертью храбрых. Наконец, пехота противника повыскакивала из горящих бронетранспортеров и расстреливалась прямой наводкой из пушек и пулеметов наших славных танкистов. Когда наши Т-34 и КВ смяли колонну и боевые порядки противника, противник начал отступать и был отброшен с большими потерями в танках, бронетранспортерах и пехоте. Наши танковые полки с разведывательным батальоном отбросили противника на север от Сопоцкин в лес.

В этом бою противник потерял 34 бронетранспортера, 21 легкий танк T-III, до двух батальонов пехоты. Наши потери – 27 танков Т-26 и БТ. КВ и Т-34 остались невредимые, но все в лунках (вмятины от снарядов). В дальнейшем к 12 часам противник подтянул артиллерию и танки. Части дивизии, подвергаясь сильному воздействию авиации и превосходящих сил противника, отходили на восточный берег р. Лососна, где закрепились и, отражая яростные атаки противника, оборонялись до 25 июня…»

И.Г. Черяпкин:

«…Нашему полку комдив приказал рассредоточенной колонной в боевой готовности к встречному бою двигаться в направлении Конюхи, Голынка… Высланная вперед разведка сообщила, что в районе Голынки появилось до батальона мотопехоты противника с танками… Продвигаясь дальше, мы вскоре пришли в непосредственное соприкосновение с противником.

Сначала произошло столкновение с вражеской разведкой, а затем появился передовой отряд наступающих гитлеровцев. В коротком бою было уничтожено несколько немецких танков и бронетранспортеров, а остальные отошли назад. И сразу же над боевыми порядками полка появилась вражеская авиация, подвергнувшая нас ожесточенной бомбардировке. Во время этого налета был тяжело ранен начальник штаба полка майор Петухов, которого эвакуировали в тыл.

После бомбардировки на нас двинулось не менее батальона пехоты в сопровождении танков и бронетранспортеров. Фашисты шли с засученными рукавами и расстегнутыми воротниками мундиров, ведя бесприцельную стрельбу из автоматов. Надо сказать – это производило впечатление. У меня даже мелькнула мысль, как бы не дрогнули наши боевые порядки. Я приказал подпустить немцев поближе и открыть огонь наверняка. Они не ожидали от нас серьезного сопротивления и, когда на них обрушился огонь из танковых пушек и пулеметов, были ошеломлены. Пехота сразу же залегла. Завязавшаяся танковая дуэль закончилась не в пользу фашистов. Когда загорелось более половины немецких танков и бронетранспортеров, противник начал отходить.

Понес потери и полк. Имевшие бензиновые двигатели и слабую броню танки Т-26 и БТ вспыхивали от первого попадания снаряда. Только КВ и Т-34 оставались неуязвимы. Полк продвинулся до рубежа Перстунь, Голынка, где встретил сильную противотанковую оборону противника, а также стал подвергаться непрерывным атакам с воздуха. Во второй половине дня мы по приказу отошли к Гродно.

23 и 24 июня полк в составе дивизии вел бои с наступавшим противником юго-западнее и южнее Гродно. К концу третьего дня войны в полку осталось уже менее половины танков…»

А.Я. Марченко:

«…Поскольку командир нашего полка по какой-то причине отсутствовал в районе сосредоточения, вести полк в бой было приказано мне. До сих пор я не могу себе объяснить, почему выбор комдива пал на меня.

Примерно в 10.30 наша колонна, насчитывавшая более 50 танков, выступила через речку по дороге к Сопоцкину. На полпути к границе мы встретились с вражескими танками и бронетранспортерами и с ходу вступили с ними в бой. Помнится также, как наши быстроходные танки Т-26 устремились на вражеские T-III и T-IV, как впереди и по сторонам от моей «тридцатьчетверки» начали вспыхивать немецкие и наши танки. Наши чаще, потому что броня у них была в два раза тоньше немецких.

Я не запомнил, сколько раз они нас атаковали, но Андрей (механик-водитель танка Т-34, на котором воевал Марченко. – М.С.) утверждал после, что мы отбили более десяти атак. Броня нашего танка была усеяна выбоинами и вмятинами от вражеских снарядов. Мы оглохли от грохота их разрывов, от бомб, которые то и дело сыпались на нас с неба в промежутках между атаками.

Тяжелый бой вел справа от нас и другой полк нашей дивизии, которым командовал майор Черяпкин.

К вечеру мы вынуждены были отойти к Гродно. Машин в строю оставалось уже мало. В мой танк угодил снаряд из 105-мм пушки, повредил поворотный механизм и вывел из строя орудие. Машина загорелась, но ее удалось потушить.

У нас иссякли боеприпасы, стало недоставать горючего. Не было никакого снабжения. Вечером мы узнали, что по приказу командования армии войска оставляют Гродно, а наша дивизия должна прикрывать их отход. Однако никаких конкретных указаний мы не получили. Я решил вернуться в расположение полка, чтобы пополниться всем необходимым. На складах удалось найти кое-что из продовольствия, боеприпасов, заправиться горючим.

Попытки связаться со штабом дивизии не дали результатов. Никого из командования в городе не было. Решили двигаться на Лиду (90 км по прямой от Гродно) вслед за отступавшими частями.

Так закончился для нас первый день войны. В дальнейшем мне довелось участвовать в боях в районе Лиды, в деятельности партийно-комсомольского подполья в Полоцком районе, а в мае 1942 года возглавить партизанский отряд…»

Воспоминания трех участников событий совпадают, как видим, почти во всем. К сожалению, они совпадают и в заученном пересказе мифов советской пропаганды. Немцы летом 41-го «должны были» превосходить Красную Армию в танках и разъезжать на бронетранспортерах – и вот три очевидца в один голос рассказывают о немецких танках у Гродно, и не просто о танках, а о Т-III (Pz-III). Наконец, совсем уже фарсовой выглядит история о том, как «фашисты с засученными рукавами и расстегнутыми воротниками мундиров» в количестве одного батальона пехоты пошли в «психическую атаку» на советский танковый (!!!) полк.

Фактически ни одного танкового соединения вермахта южнее Друскининкая не было и в помине. Ближайшая к месту событий 12-я танковая дивизия из состава 3-й танковой группы в полдень 22 июня подходила к Мер кине, т. е. находилась на расстоянии в 50–60 км от поля боя у Сопоцкин – Гродно. Никаких танков (и уж тем более – средних танков Pz-III, которых не хватило даже на укомплектование танковых дивизий первого эшелона армий вторжения) в составе пехотных дивизий вермахта не было. Единственное, что в горячке боя можно было принять за немецкий «танк», – это «штурмовые орудия», шесть (189, 191, 192, 201, 203, 210-й) батальонов которых (по три батареи из шести самоходок в каждом) были приданы пехотным дивизиям немецкой Группы армий «Центр». Кроме того, было еще два батальона (529-й и 561-й) самоходных «истребителей танков» (чешская 47-мм противотанковая пушка на шасси легкой танкетки Pz-I), всего шесть батарей по 9 «истребителей» в каждой. Таким образом, на тридцать одну пехотную дивизию Группы армий «Центр» приходилось в среднем по пять «самоходок» разных типов. В среднем. Возможно, в какой-то дивизии могло быть и две батареи (т. е. 12 «штурмовых орудий»), но уж никак не 40 танков Pz-III и Pz-IV.

Что же касается бронетранспортеров, то они существовали только в старом советском кино «про войну».

Немецкая пехота передвигалась пешком, мотопехота моторизованных и танковых дивизий – на разномастных грузовиках, хлебных фургонах и трофейных автобусах. Начальник Генерального штаба вермахта Ф. Гальдер в своем знаменитом дневнике (запись от 22 мая 1941 г.) отмечает, что в 17-й танковой дивизии (2-я танковая группа) насчитывается 240 разных типов автомашин. К началу вторжения в СССР в танковых дивизиях вермахта было порядка 650 полугусеничных бронетранспортеров «Ханомаг» (Sd.Kfz. 251). И это неудивительно, учитывая, что в 1939–1940 гг. промышленность Германии (на которую якобы «работала вся Европа») произвела всего 569 бронетранспортеров. Во всей 3-й танковой группе вермахта было три роты на бронетранспортерах (по 26 БТР в каждой). Для того же, чтобы в июне 41-го посадить на «Ханомаги» всю пехоту танковых и моторизованных дивизий, немцам надо было иметь не 650, а порядка 25 тыс. бронетранспортеров. Такого количества не было произведено и за все пять лет войны (реальный выпуск на конец 1943 г. составил 6,5 тыс.) (188, стр. 262).

Разумеется, не только в Советском Союзе военная пропаганда штамповала героические мифы. Так, например, в 1942 г. (т. е. непосредственно в ходе войны) в Германии была издана книга Хорста Слесины «Солдаты против смерти и дьявола» («Soldaten gegen Todt und Teufel. Unser Kampf in der Sowietunion. Eine soldatische Deu-tung»). Автор был штатным сотрудником службы пропаганды вермахта, так что искать в его книге точные цифры и правдивые факты не стоит. Книга эта, однако же, представляет огромную ценность для современного историка, так как в ее начале есть глава «Танковая битва перед

Гродно», в которой описывается бой немецкой пехоты против советских танков в районе деревни Конюхи. А это не что иное, как тот самый бой, который в полдень

22 июня 1941 г. 29-я танковая дивизия 11-го мехкорпуса вела с 8-й пехотной дивизией вермахта. И хотя X. Слесина заканчивает свой рассказ совершенно фантастическим заявлением о том, что «пять советских танковых полков с почти 600 танками атаковали части нашей дивизии», само описание боя – несмотря на весь «картинный» пропагандистский пафос – достаточно реалистично:

«…Приготовления к обороне заканчиваются за несколько секунд. Офицеры спешат к своим подразделениям…Трясясь и грохоча, подъезжают наши штурмовые орудия. Это – тяжелые, массивные танки без башни, с угрожающе высунутыми орудийными стволами. Хотя их немного, только одна батарея, они – самое тяжелое оружие в противотанковом бою. Это первый бой их экипажей, но они идут в бой со спокойствием и верой. Они полностью убеждены в превосходстве своего оружия…

Противотанковые команды заняли свои хорошо замаскированные позиции, несмотря на спешку. Штурмовые орудия подъезжают к дороге справа и слева. Теперь мы должны ждать… Мы слышим грохот двигателей и скрежет и лязг танковых гусениц. Они катятся! Они окрашены в коричневый землистый цвет, с длинными стволами пушек – их пять, шесть и еще несколько… Это – легкие и средние танки плюс несколько броневиков… Ближе, еще ближе. Теперь видна каждая деталь. Их башни поворачиваются, потому что они ищут нас.

Ревущие, скулящие и лающие выстрелы! Трассирующие снаряды из противотанковых пушек дотягиваются до противника своими огненными «пальцами». Более низкий гром штурмовых орудий. Пулеметы со специальными пулями молотят по бортам танков. Передние танки получают горячий прием. Первые два снаряда от наших двух штурмовых орудий поражают наиболее выдвинувшийся тяжелый танк и просто с потрясающей силой срывают его башню. Ее подбросило на несколько метров. Высокий столб огня, вспышка и удар взрывающегося боезапаса, танковые бензобаки взлетают в небо – в это мгновение перед нами поднимаются пять столбов дыма и огня. Пять советских танков были буквально искромсаны и разорваны на части.

Новые цели! Оставшиеся советские танки включились в битву и упрямо ведут обстрел наших позиций через свои уничтоженные и подбитые танки. Поднятая пыль, пороховой дым и дым от горящего масла скрывают нас. Русские неистово стреляют из пулеметов и орудий. Противотанковая пушка с правой стороны дороги подбита. Осколки, сталь и кровь с грязью падают на желтый песок… Картины отпечатываются в мозгу с большой ясностью. Русский танк катится вперед: 40 метров, 30 метров… Почему штурмовое орудие не стреляет? Страх душит горло. Разрушающий удар – огонь, пластины брони, орудийный ствол, человеческие тела, горящее масло и плотный, черный дым, который милостиво скрывает картину ужаса…

Этот адский шум длится всего несколько минут. Огонь стихает, потому что мы не имеем больше целей. Последние танки развернулись и скрылись. Одиннадцать горящих факелов, охваченных огромными столбами дыма, засоряют поле…» (перевод Д. Лютик) (184).

К какому «общему знаменателю» можно свести все эти разрозненные и противоречивые воспоминания участников событий? Во-первых, ожесточенный бой 22 июня между немецкой пехотой и 29-й танковой дивизией в районе Сопоцкин – Гродно был. В этом бою советские танкисты действовали без поддержки авиации, артиллерии и собственной пехоты (в рассказе X. Слесины нет ни единого упоминания об артиллерийском обстреле немецких позиций или же о появлении на поле боя советской пехоты). 8-я пехотная дивизия вермахта (кадровая дивизия «первой волны», воевавшая с первых дней Второй мировой) встретила лавину советских танков не паническими воплями, не спинами бегущих солдат, а огнем из всего, что только могло стрелять («пулеметы со специальными пулями молотят по бортам танков»). Закономерным результатом стала неудача танковой атаки и большие потери («дивизия вела бой без пехоты и артиллерии, неся особенно большие потери от противотанковой артиллерии противника»).

Оценить реальный размер потерь можно лишь ориентировочно. Начальник штаба 29-й тд пишет о потере 27 танков. X. Слесина украшает свое повествование картиной «одиннадцати горящих факелов, охваченных огромными столбами дыма». В донесении отдела разведки штаба 9-й немецкой армии (23 июня, 17 ч 40 мин) читаем: «22 июня подбито 180 танков, из них только 8-я пехотная дивизия в боях за Гродно уничтожила 80 танков» (187, стр. 34). Поделив число 80 на стандартный для боевых донесений «коэффициент завышения», равный трем, мы получаем ровно 27 подбитых танков, о которых и пишет в своих воспоминаниях Н.М. Каланчук.

Значительно сложнее определить реальный состав советских танковых подразделений, принявших участие в бою 29-й танковой дивизии с немецкой пехотой. По словам А.Я. Марченко (исполнявшего обязанности командира 59-го танкового полка), «наша колонна, насчитывавшая более 50 танков, выступила через речку по дороге к Сопоцкину». Командир 57-го танкового полка И.Г. Черяпкин в начале своих воспоминаний пишет, что «в полку имелось около 100 танков, в том числе около десятка КВ и Т-34».

Н.М. Каланчук, начальник штаба 29-й тд, утверждает, что «укомплектованность дивизии боевой техникой и вооружением была очень низкая. Например, танками около 66 %, и то старыми образцами…» Но 66 % от штатной численности танковой дивизии Красной Армии образца лета 1941 г. – это 248 танков! Машин новых типов, как пишет Н.М. Каланчук, в дивизии было 18 единиц («12 танков Г-34, 6 танков КВ»).

Однако – и это самое удивительное – в описании боя, сделанном X. Слесиной, совершенно невозможно обнаружить полторы – две сотни советских танков. Речь там идет самое большее о двух-трех десятках боевых машин. Нет в его рассказе и танков Т-34 и КВ, которые (по словам Каланчука), «действуя впереди наших танковых боевых порядков, расстреливали танки противника и давили их как орехи, не неся никаких потерь». И это очень странно, так как пропагандист вермахта не должен был бы упустить возможность живописать сражение немецких солдат с «бронированными монстрами русских». И они (монстры) действительно появляются на страницах его книги («Танки! Гигантские танки, каких мы прежде никогда не видели! Стальные гиганты грохочут по возвышенности на нас! Русские 52-тонные танки с 15-сантиметровой пушкой! Ужас парализует нас. Легкие противотанковые орудия не приносят никакого эффекта. Снаряды отскакивают от стальных бортов, как резиновые шары…») – но это уже описание другого боя (скорее всего – с частями 6-го мехкорпуса, подошедшими к району Кузница – Индура 24 июня 1941 г.).

Еще труднее реконструировать то, что произошло с 29-й танковой дивизией ПОСЛЕ первого боя. Совершенно очевиден лишь тот факт, что про бой 22 июня все три его участника (начальник штаба дивизии и командиры танковых полков) пишут подробно и взволнованно, а вот события 23–25 июня упоминают как-то вскользь, торопливой скороговоркой. А из воспоминаний старшего политрука А.Я. Марченко и вовсе следует, что первый бой был и последним – не обнаружив в Гродно ни начальства, ни приказа, 59-й танковый полк «двинулся вслед за отступавшими частями» на Лиду. В любом случае, нет никакого внятного объяснения того, как потеря 30–40 танков в одной из трех дивизий корпуса через три дня превратилась в потерю 90 % личного состава и боевой техники, что и «сделало корпус малобоеспособным».

Бесспорным является лишь тот факт, что контрудар 11-го МК происходил изолированно от действий КМГ Болдина (и самого генерала Болдина) и завершился полным разгромом корпуса, потерей всей боевой техники, большей части рядового и командного состава. 14 июля 1941 г. южнее Бобруйска (350 км к востоку от Гродно) из окружения вышла лишь группа в несколько сот человек во главе с командиром 11-го мехкорпуса генерал-майором Мостовенко.