Читать книгу На свете оно всякое бывает - Марк Сова - Страница 2

Картина-натюрморт

В одном старом доме в башенном переулке, а башенным его называли всегда. Ведь там испокон веков стояла старая, когда-то сторожевая, а теперь заброшенная, заросшая серым мхом, не дюже высокая, но все же башня. Так вот в доме, наверное, таком же старом как эта башня, висела, что не удивительно, тоже очень старая картина. Хозяин дома, бывший егерь, а сейчас просто слоняющийся без дела по дому брюзга Крон, даже и не помнил, откуда эта картина и взялась. Может была куплена вместе с домом. А дом этот, надо сказать, раньше принадлежал старухе-процентщице. Та еще кровопийца была. Она, когда померла, родственники её тогда знатно прибарахлились, много ценных вещей в доме этом оказалось. Выносили мешками, все, что старуха за годы натаскала в свои закрома. Так, что вероятность такая есть. А картина эта может как-то никому по вкусу не пришлась. Позже сами поймете, почему. А может, кто за карточный долг Крону, не глядя, картину ту отдал. А в молодые годы, я вам скажу, пан Крон был не дурак, и поиграть, и погулять, и выпить. Ох, какие затеи они вытворяли со своими сотоварищами. Говорят даже, что это именно их компашка разнесла лавку булочника и выложила дорожку из плюшек и баранок от лавки до Ратуши. Но это только говорят… Да, простите, мы не об этом. Значит, висела картина. И не помнил Крон, хоть убей, откуда эта картина взялась. Что было на картине? Обычный натюрморт: стол, весь какой-то замызганный, не прибранный, да потому что скатерти и вовсе на нём не было, перевернутый кувшин и лужица разлитого вина, две чарки под старинные, да вот и все собственно. Фон размытый, никого не видно. Да и вообще написана картина была дурно, очень дурно. Фигуры выписаны слабо, видно, что не мастером. В общем, такая дешевенькая вещь. Да и впечатление от неё было, конечно, мало того, что не ахти, так даже и мрачновастенькое.

Картина висела в каком-то там холе, сама по себе, без соседства, как говорится. Но вот, что странно – всё время с этой картиной что-то происходило. Вернее, она как сама пыталась разрушиться. Ну такое, знаете, постоянное самокрушение. Падала она несчетное количество раз. Как её только не крепили, она умудрялась хлопнуться об пол. Краска с неё сыпалась, что с моего кота блох. Рама постоянно, то подгнивала, то пересыхала. Каждый раз пан Крон, конечно, принимал меры – и склеивал, и подчищал и даже своей трясущейся рукой пытался подкрашивать на холсте особенно уж затёртые места. В общем, вы понимаете, вид эта картина с художественным мастерством пана Крона имела уже просто карикатурный. Но, чёрт, держалась. Все-таки не разбилась вдребезги, не лопнула – в общем оставалась целая. Саморазрушалась, но все-таки жила.

И вот, как говорится, пришли дни пана Крона. Скончался хозяин. Тут выясняется, что наследников нет, суматоха небольшая образовалась. Давай делать опись всего имущества. Что-то с молотка пустили, что-то в приюты раздали. А картиной как-то снова никто и не заинтересовался. Всё стояла одна под стеночкой, пока остальной хлам выносили. А раз никому не нужна – решили отдать в местный, забытый богом музейчик. Там разберутся, что за вещь, не жалко будет, так и выкинут.

В музейчике служил пан Жева, царство ему небесное. Старичок был не из дотошных. Получив ту картину, глянув на эту мазню не сильно прицельно, пока в уголок ее и задвинул. Думает, потом разберусь, что с ней делать, выбросить всегда успеется. Ну, вы поняли, что старичок тоже вскоре приказал долго жить. В музей явился новый управляющий. Молодой, энергичный, любопытный. Давай делать ревизию всей галереи, ну и запасников, конечно. И все так тщательно – это на реставрацию, это убрать подальше, это перевесить, ну и всё прочее. Дошло дело и до нашей винной мазни. Покрутил, одел свой прибор глазной, какой-то специальный. Начал раму изучать, краску царапать. И с одного бока видит, что под отвалившимся слоем краски какой-то другой цвет вырисовывается. Представляете? И он заинтересовался, отдал специалистам, велел разобраться. А те пошкребли как надо, верхний слой винного безобразия сняли и ахнули. В руках у них оказалась красота просто ангельская. Птица изумительного вида, правда непонятного сорту. Перья длинные, алые, клюв маленький, аккуратный, но глаза… Это что-то. Разноцветные – один светло-карий, другой зеленый и доброты в этих глазах… на весь мир хватит. И сидит эта птица в той самой башне, ну, сторожевой. И не просто сидит, как живая она на картине той. Вот прям, кажется, руку протяни, дотронься и вспорхнет. И видно, что устала уже, что давно она там, что рвется все ее свойство на волю. И взгляд, взгляд, хоть и добрый, но такой гордый, что царский. В общем в городе, да что в городе, во всех соседних и дальних селениях был аншлаг неслыханный. Не знаю даже, кто не приехал ту птицу посмотреть. Наместник царя даже три раза соизволил со всей семьей лицезреть. Повесили картину на специально сделанную под нее стену, в том же музее. Управляющий настоял, что все-таки их находка. В большую галерею не отдали. Говорят, даже плакал в ногах у Самого, чтобы птица осталась в их музее. Вот так-то. Там до сих пор и висит эта небесная птица из-под винной мазни достанная. Народу все время валом, любуются. Да, кстати, а башня та старая, сторожевая, после того как птицу, можно сказать, освободили, поросла вся зеленым цветочным вьюном. И такое чудо – цветочки у вьюна все бежевые, что карие, листики зеленые. И вид такой, как будто башня вся в глазках птицы той диковинной. Ну, просто, одна сказка на другой в один момент в городе образовались. И мох куда-то весь с башни пропал.

Вот так-то оно на свете бывает.