Читать книгу Форт Рэйвен - Марк Воронин - Страница 2

– Честно говоря, я не знаю почти ничего, даже самого главного, например – кто я? Я не помню, как сюда попал, и даже то, когда именно начал вести эти записки. Все это для меня полнейшая тайна. То, что я говорю во время бесед с доктором, отвечаю на его вопросы – это что-то вроде ложной памяти (этот термин он мне сам и подсказал), но чаще, я лишь говорю лишь то, что он ожидает услышать от меня. Собственно говоря, я даже вовсе не уверен, например, что меня действительно зовут Алекс, но надо же мне как-то называться. Вообще – откуда взялось это имя – Алекс? Ни малейшего представления. Откуда-то взялось, и я его принял.

В общем, просыпаясь в этой клинике каждое утро, я начинаю день с того, что пролистываю в памяти то, что уже застыло в ней твердо (примерно, с момента моего попадания сюда). Иногда я сажусь, и кое-что записываю – обычно какие-то новые детали, которые удается припомнить. Странно, но в памяти всплывают некоторые подробности, именно тогда, когда я пишу. То, что было до двенадцатого июля, я не помню совсем – полная тьма. Да, собственно, я и не знал, что объявился здесь именно двенадцатого июля, это потом стало ясно. Дату эту я подсмотрел в истории болезни гораздо позже, кажется, уже осенью, примерно тогда же, как начал осознавать окружающую обстановку. К слову, когда я начал ориентироваться в пространстве и времени, одним из первых открытий стало то, что у меня на руке часы. Я довольно скоро вспомнил, что это такое и как с этим прибором обращаться. Тогда же я отметил, что дата на них почему-то отличается на два года, два месяца и два дня от той, что была мне названа во время первой беседы с доктором. Странно, да? Но, мне хватило ума промолчать по этому поводу, когда доктор задавал стандартный вопрос: «Какое сегодня число?»

Я подкорректировал в часах лишь дату, а год зачем-то оставил прежним. Зачем? Не спрашивайте! Я и сам не знаю… Наверное, просто не хочется думать, что я стал старше, не прожив, а перескочив целых два года. Скорее всего, поэтому. Хотя, я думаю, что это не я перескочил через два года, а с часами что-то случилось, пока я был без памяти.

Мне рассказали, что я на удивление быстро заговорил! Да-да! Так все утверждают, даже какой-то крупный профессор, который приезжал на меня поглазеть.

Да, что там – заговорил! Я и писать уже начал спустя всего месяца три. Я помню во всех подробностях каждый день своего унылого пребывания здесь, но, тем не менее, я – хоть убей – ничего не помню из того, что было до этого! То есть – вообще ничего! А еще я понятия не имею, почему попал именно в эту клинику, и кто платит за мое пребывание здесь? Впрочем, доктор сказал, что я не должен об этом беспокоиться.

Интересно! Почему это – не должен? А вдруг они мне выкатят потом счет, который мне за всю жизнь не оплатить? Хотя, это – вряд ли. Зачем такие сложности? По всему видно, что пациентов здесь и без меня хватает, и уж куда более состоятельных. Нет, тут дело явно в чем-то другом. Возможно, я – какой-то уникальный случай для науки? Да, вполне возможно. По этому поводу, доктор тоже советует не беспокоиться. Он также не любит говорить о том, когда я смогу покинуть клинику? Я не то, чтобы очень хочу отсюда уйти – я понимаю, что пока еще не готов – но когда-то это ведь должно произойти? Вот я и размышляю и об этом иногда.

Но, это все ерунда, мелочи. Начал я вести этот дневник не поэтому. Просто есть вещи, о которых я не могу рассказать никому, даже доктору, которого безмерно уважаю, а потому и пишу только здесь. Зачем вообще пишу? Не знаю… Вдруг со мной что-то случится, и тогда, быть может, эти записи кому-то что-то прояснят. Не знаю, короче. Быть может, просто хочется занять чем-то таким голову и руки. Но то, о чем я собираюсь писать – очень необычно. Это нечто такое… о чем, говоря по чести, даже и писать страшновато… Страшно, главным образом, потому что странно. Хотя, это не просто «странно». Это – странно до ужаса. Однако со «страшным» люди живут постоянно, лишь учитывая потенциальную возможность прихода подобного фактора в жизнь, но вот «странного» они боятся до дрожи, до смерти, и всячески от него отстраняются, поскольку на то оно и «странное», что непонятно, что с ним делать, и как, и надо ли? И потому, когда оно – «странное» – встречается, люди готовы кричать от ужаса, биться в истерике, но чаще – они пытаются уничтожить это «непонятное», и с гораздо более легким сердцем, нежели какого-то бандита или диктатора, приносящего действительно страшные беды. Странного во мне не много, но оно есть, и его, в общем, достаточно, чтобы, как минимум, кто-то испугался и стал бы сторониться меня.

Впервые я это заметил спустя месяца два, как сюда прибыл. К слову нашли меня вроде бы в каком-то парке. Я был без сознания, и как говорит история болезни – в состоянии сильного истощения и обезвоживания. На мне была какая-то странная одежда, похожая на униформу, и при этом – никаких документов. Это, собственно, все, что мне известно о моем появлении здесь.

12.12

Несколько дней назад я проснулся очень рано: было темно, за окном тихо падал снег, и вообще было как-то необычайно тихо. По стенам бегали тени от ветвей деревьев за окном. Их подсвечивал фонарь на улице, и они, качаясь на ветру, создавали нечто вроде битвы теней в каком-то китайском театре.

Когда я открыл глаза, то вдруг осознал, что думаю на каком-то другом языке, совсем не на том, на котором мы общаемся с доктором и персоналом. Точнее, мне снился сон на этом языке, но я его отлично понимал. Когда я окончательно проснулся, то понял, что язык, который я слышал во сне, никуда не улетучился, как это чаще и бывает, но он и теперь словно бы роился мотыльками отдельных слов в моей голове. Я попытался шепотом сказать на нем несколько фраз, и понял, что это вовсе не галлюцинация! Язык был – явно настоящий. Проблема только в том, что я мог на нем говорить, но, увы – не мог, да и теперь не могу, писать! Может, со временем, не знаю, но пока, было бы лучше не записывать мои мысли на бумаге, которые любой может прочесть, а наговаривать их на диктофон, используя этот самый язык. Его никто здесь не понимает. Я как-то попытался поговорить с некоторыми пациентами, но – бесполезно: хлопают глазами, думают, что у меня крыша окончательно поехала.

К слову, если я буду понимать сказанное на записи и через несколько дней, а лучше – недель, это станет безусловным доказательством того, что язык этот настоящий, а не придумка моего не вполне здорового воображения. Я лежал и вспоминал, какие диктофоны я когда-либо в жизни видел, но понятно, что не вспомнил ничего: это была вещь из прежней жизни. Я лишь почему-то знал, что диктофон – это такая штука, на которой есть кнопки: нажал одну – и болтай, сколько влезет, а штуковина это все запомнит. Нажал потом на кнопку другого цвета – и слушай, что ты там наплел и сам ужасайся. Я подумал только, что он должен быть достаточно маленьким, чтобы не просто влезть в карман, но и не оттопыривать его. Не стоит также, что бы он был яркого цвета. Лучше всего – серый, синий или темно зеленый. Нет, серый – лучше всего, хотя…. Хорошо бы, что бы он был в прочном металлическом корпусе и водонепроницаемый. А еще – чтобы был по размеру ладони, но немного выступал из нее. Тогда его можно было бы использовать и как оружие. Хотя… Зачем мне оружие? Ничего, пусть будет. У всякого оружия есть одно важное свойство: им проще не воспользоваться, нежели потом бегать и искать, если вдруг, и вправду, понадобится. Ну, тогда, пусть там также будет встроенная зажигалка, радиоприемник… может быть, еще фонарик… и чтобы все это заряжалось от солнца за час – за два. Я подивился своим фантазиям, а потом сел и попробовал еще раз что-то написать на открытом заново языке. Нет, не то. Явно не то. Откуда же он взялся? Снова попытался что-то записать, уже как бы отключив мысли, это иногда помогает – будто рука сама помнит… Нет, то, что получалось, на буквы было совсем не похоже, и писать рука норовила почему-то справа налево. Но, не все сразу, как я понимаю. Кто знает, может, со временем восстановится и это.

13.12

А новый язык забавный… Или дело не в нем. Я не знаю. В общем, я то ли вспомнил, то ли написал нечто вроде стихов… Наверное, все-таки вспомнил, поскольку, вряд ли я был поэтом прежде. Об этом говорят еще и содранные кулаки, с которыми меня нашли, и о которых я забыл прежде сказать. Я, очевидно, подрался с кем-то, до того, как отключилась память. Такой вот – «поэт»… Хотя… поэты, наверное, разные бывают, и драчуны среди них в том числе, имеются?

16.12

Я снова проснулся рано, но не как тогда. Тогда это было словно бы по какому-то наитию. Тут же все было проще: у меня на тумбочке что-то издавало более, чем странные звуки. Оно то пищало, то вдруг начинало что-то бубнить, а то вдруг, ни с того, ни с сего, начинало тарахтеть и подскакивать. Я включил лампу и, затаив дыхание, сел на кровати. На тумбочке лежало нечто, похожее на кастет, серо-зеленого цвета и отчаянно на все лады верещало, дребезжа и катаясь по полированной поверхности. Вот еще странность: я ничего не помню из большей части своей жизни, но при этом я легко узнаю разные вещи: посуду, машины, предметы одежды. В этом смысле почти ничего не вводит меня в заблуждение.

В общем, на тумбочке лежал и издавал звуки – именно кастет, я просто опешил! Ну да – упор в ладонь, отверстия для пальцев, небольшие шипы… С одной стороны, было бы правильно, взять это нечто в руки и рассмотреть, как следует, но предмет был настолько странен, и неуместен в данной обстановке, что и дотронуться-то до него казалось чем-то немыслимым! Тогда я взял подушку и просто накрыл его. Вопреки моим опасениям – ничего не произошло. Более того – предмет затих. Подняв подушку, я просто констатировал, что он лежит и никаких звуков уже более не издает. Сделав несколько глубоких вдохов, и уговорив себя не раскисать, как баба, я взял-таки его в руки, готовый, впрочем, в любой момент отбросить куда подальше. Но, и на этот раз тоже странная штуковина никаких сюрпризов не выкинула. Кастет оказался довольно приятным на ощупь. Похоже, он был сделан из какого-то легкого, отполированного метала: возможно, из алюминия или даже из титана. Поверхность, хоть и была идеально гладкой, но ее покрывало нечто, похожее на цвета побежалости. Это был, безусловно – кастет: он легко одевался на пальцы и был очень удобен. На одном из его боков имелось несколько кнопок, сработанных заподлицо с поверхностью. Напротив каждой из них были видны какие-то значки или буквы, в которых еще предстояло разобраться. На другой стороне был встроен некий темно синий прямоугольник, примерно полсантиметра на два. И тут до меня дошло! Кастет – оружие, кнопки – диктофон, ну, и солнечная батарея на другой стороне… Но как это возможно? Заказал – получил? Так что ли? В следующий раз, пожалуй, надо быть поосторожнее с желаниями… Но, вскоре меня одолело любопытство, и я почитай в тот же день начал экспериментировать. Уже гораздо позже, когда я провел не один десяток экспериментов, выяснилось следующее. Если просто что-то захотеть или даже сказать, мол, хочу то-то и то-то – ничего не работает! Впрочем, я вообще каких-то серьезных закономерностей не обнаружил. Но, безусловно, важно представить себе не только сам предмет, но и его предназначение, зачем и как ты его будешь использовать, зачем он тебе вообще? Тогда он возникает: когда через пару недель, а когда и раньше. Но, что еще важнее – надо предмет «почувствовать»: каков он на запах, какие вызывает ощущения в ладонях, иногда в процессе такого «прочувствования» предмета, возникает… не знаю… эдакое дребезжание в животе или же возле сердца. Если эти ощущения удаются, то предмет может появиться вообще довольно скоро. Один раз, я представлял в течение часа солнечные очки, и они появились через два дня, но стекла, правда, оказались настолько темные, что можно было даже на солнце смотреть. Кастет, к слову, появился быстрее всего, но я отношу это к известному эффекту, что первый успех всегда самый яркий. Новичкам везет, как говорится.

Далее, я начал экспериментировать с местом появления предметов. Это оказалось на порядок труднее. Как правило, все предметы оказывались в непосредственной близости от меня: не дальше метра-полутора. Но я не сдавался. В конце концов, если мне понадобится, скажем, бульдозер, зачем он мне в комнате? Его предназначение быть где-то за стенами… С этой задачи я и начал. Я представлял себе в течение нескольких дней, бульдозер, который мне якобы нужен, чтобы разровнять площадку под теннисный корт. Я чувствовал запах солярки и горячего масла, я «трогал руками» горячий дизель, я слышал, как визжит гидравлика, я даже попытался вызвать ощущения в заднице от водительского сидения. Бульдозер появился довольно скоро, кажется, дней через десять. Он стоял с восхитительно наглым видом, задрав кверху ковш, посреди главной клумбы, прямо перед центральным входом в клинику. Это была новенькая машина, на которую и муха еще не садилась, но при этом дизайн был явно от какого-то чокнутого абстракциониста. Весь корпус бульдозера был покрыт ужасно легкомысленными серо-розовыми полосками, и вообще он своими мягкими округлыми формами больше смахивал на мыльницу из детсада, нежели на серьезную машину. В клинике была настоящая сенсация, если не переполох. Помню, даже вызвали полицию, но никто так и не смог найти фирму «Алекс и его придурковатые сыновья», дабы вернуть машину и взыскать штраф. В конце концов, приехал эвакуатор, и увез бульдозер на платформе в неизвестном направлении.

24.12.

Рождество. Как и просила старшая медсестра, перед ужином я приоделся и даже причесался. Сижу, значит, за столом, смотрю на всех, а сам думаю: вроде бы взрослые люди, а радуются непонятно чему, как дети. Ну, да… нам всем вручили по паре шерстяных носков. Вещь полезная, спасибо тому, кто связал их для меня, это явно не в Китае сделано. Мне приятно, что кто-то старался, хоть и не знал, точнее – не знала, что эти носки буду носить именно я. Но, увы, я, может и хотел бы, но просто не могу проникнуться странной радостью этого праздника. Единственное, от чего я испытываю некоторое «шевеление в душе», так это от того, что день теперь будет понемногу увеличиваться. Хотя, я люблю зиму и эту постоянную ночь… Сам не знаю почему. Наверное, осенью и зимой мне проще сосредоточиться.

28.12

Случай с бульдозером меня сильно вдохновил. Я, например понял, что масса «заказанного» объекта практически не связана с затратами моей личной энергии. Однако, чем предмет массивнее, тем больше нужно времени на его «осмысление», «очувствование» и описание, то есть, в конечном счете – и на «материализацию». Понятно было также, что эта моя способность – нечто личное, особенное, и никто вокруг ею не обладает. Вот, наговариваю эту запись на свой новый кастет- диктофон и все думаю… думаю… Возможно ли попробовать материализовать нечто, что помогло бы мне вспомнить откуда я и кто такой? Но как я могу себе представить это нечто? Хотя… допустим – это видео файл, где мне все покажут. Нет, это – не то. Здесь его почти невозможно просмотреть в одиночестве. Тогда аудио… или еще лучше – просто текст! Точно! Хочу получить свой дневник о событиях, которые имели место до двенадцатого июля!

Вот я ложусь на кровать, закрываю глаза и размышляю вслух: это тетрадь, толщиной в палец, в черной обложке, помещается в карман. Там должно быть записано все, что объяснило бы мое пребывание здесь. Конец записи.

Я откладываю диктофон и далее просто представляю эту тетрадь: черный, возможно даже кожаный переплет, желтоватые страницы, похожие на пергамент… Почему желтоватые? И при чем тут вообще пергамент? Не знаю, пусть будет так. Красиво… Чернила… да хрен с ними – обычная шариковая ручка, или нет, лучше – гелевая. Но что бы – день за днем! День за днем! Я уже слышал, как шуршат страницы, когда их перелистываешь, они довольно плотные, не заминаются. Я почувствовал запах относительно старой бумаги, «потрогал» ее, убедился, что она совсем не гладкая, и затем довольно скоро в теле появилось что-то еще – какое-то особое ощущение… не могу сказать, что именно… какой-то образ, который возник сам собой. Вот это, видимо и есть самое важное в процессе «материализации». Нужно почувствовать некую особую «искру», вибрацию… ну, понятно, что слова тут – скорее вредители, чем помощники. В общем, это нечто особенное, что иногда пробегает по телу, а иногда словно поселяется в какой-то его точке, например в пальце… Это вибрация, тепло, что-то такое, что очень сложно описать, и к тому же оно каждый раз разное. Однако к этому ощущению приятно прислушиваться, и, мне кажется, что это даже полезно. После этого бывает на душе как-то очень тихо и спокойно.

Я тогда не заметил, как заснул…

29.12.2…

Не знаю, надо ли об этом упоминать тут, но, похоже, что это важно. Дело в том, что мне приснился странный сон. Яркий и очень отчетливый в смысле деталей. Я ходил по темному пустому зданию и не мог найти выход. Я очень хотел его найти, но все никак не получалось. Вдруг по полу пробежала мышь, и, вскарабкавшись по штанине, а затем и по рубашке, оказалась у меня на плече. И я понял, что уже говорю с ней. Она тихо шептала… вернее нет, она просто сидела, и терлась о мое ухо, а мысли сами возникали в голове. Мысли о том, куда нужно идти. И я шел. Поначалу, это все равно выглядело, как блуждание, с той разницей, что стали попадаться разные предметы. Например, я оказался у зеркала и увидел себя. Вернее, я догадывался, что это, должно быть, я, но при этом себя не узнавал. А затем мышь велела подойти к стрельчатому окну, единственному до сих пор, через которое можно было что-то увидеть. За окном была ночь, но где-то вдали горело пламя. В его свете было видно сооружение, напоминающее телевышку. Она начала качаться, словно бы дерево на ветру. Затем что-то произошло, и я вдруг точно осознал, что это уже, скорее, одна видимость, и что вышка эта очень скоро рухнет. Больше ничего не помню.

Дни нынче очень занятые: таскают на анализы и все такое… Пукнуть некогда! И сегодня снова тот большой профессор приехал. Однако в этот раз на нем одежда была какая-то странная, вроде как военная. Мной снова сильно интересовался, и я задницей почувствовал – это явно не к добру! Очень не понравился он мне в этот раз. Впрочем, сам не знаю почему. Глаза у него какие-то неподвижные были, недобрые… и еще в нем чувствовалась какая-то странная сила … Не знаю как объяснить, но драться я бы с ним, пожалуй, не стал.

30.12.2007

После визита этого профессора, я все никак не могу успокоиться. Чем-то мне его появление напоминает тот странный сон. Нет, конечно, выглядят два этих события внешне совершенно по-разному, но «вкус», если можно так выразиться, очень похож. Чувствую, что пришло время что-то делать… Что тут что-то не так… Не знаю, что именно, и что, собственно делать? Я понял из разговора, который случайно подслушал в коридоре, что тип тот вроде бы военный, что скоро опять собирается приехать. Когда именно – неясно, но как будто – через пару недель. Собственно, вечером доктор мне как бы, между прочим, заметил, что, мол, я тебя через пару недель в другую клинику думаю перевести, для выздоравливающих.

В общем, сегодня я и решил: пора уходить. И лучше всего – прямо завтра. Сегодня у меня еще ничего не готово. Притворюсь больным, чтобы не ждали к новогоднему столу, и good bye my love good bye2!

31.12.2007

Проснулся я утром, как всегда в таких случаях, раньше обычного. За окном темно, небо ясное, все в звездах, величиной с пижамную пуговицу. Видать мороз там лютый, и луна в окно светит от самого горизонта. Свет включил… и ах… нате вам. Не могу привыкнуть к этому, хоть и знаю, что и как должно произойти. В общем – лежит эта моя черная тетрадь на тумбочке! Лежит! Странно, что-то слишком быстро в этот раз… Но факт есть факт! И я рад несказанно! «Вот, – думаю, – наверное, теперь все о себе узнаю!» Сижу, думаю, а тронуть боюсь! Шутка ли? Ну, а вдруг я был каким-то упырем? Как жить потом с этим? Но я еще подумал немного и рассудил так: если бы я был упырем, то, скорее всего, таким бы и остался, и, в таком случае, меня бы это и не сильно волновало, а раз уж волнует, то, скорее всего – не был!

В общем, открыл, начал читать и обомлел! Оторваться не мог часа полтора. А там обход начался… В общем, я эту тетрадь – в карман, а на прогулке – в тайник. У меня их несколько. Этот хорош тем, что ночью можно выбраться и взять, когда нужно. Дальше я буду наговаривать все это на диктофон, на моем вновь обретенном языке, а после, наверное, тетрадь сожгу… Впрочем не знаю пока что. Ясно одно: надо отбежать на безопасное расстояние и схорониться где-нибудь, залечь на дно. Там спокойно в тишине все дочитать, а уж только после этого решать, что к чему.

Какой я молодец, что еще с месяц назад – как в воду глядел – натырил разной одежды из железного ящика «Армии спасения»! А ведь тогда я еще не знал, что придется бежать! Вот и говорю – как в воду глядел! В общем – наитие какое-то было. Ладно… Раскрываю тетрадь и – поехали!

– Запись. Тридцать первое декабря две тысячи седьмого года, время – пять двадцать утра. Читаю с тетради, которая появилась сегодня же утром. Далее – просто – тетради. Итак:

Незадолго до окончания контракта с Microsoft, ко мне, как всегда, приехала моя куратор Бэла Шифман, с предложением о следующем назначении…

***

Зигмунд встал и покопавшись в ящике нашел черную тетрадь. Сев на стул он открыл ее и действительно отыскал запись, с которой начиналась следующая расшифровка. Далее он уже читал по тетради.