Читать книгу Убить Пифагора - Маркос Чикот - Страница 9

Сибарис погрузился в тревожную тишину.

Казалось, жители покинули город.

Ариадна ехала на осле по широкой улице, окруженной роскошными каменными особняками. Большинство их владельцев выстроилось у входа колонны, как будто это не жилой дом, а храм, посвященный главным богам. За Ариадной ехали на ослах двое спутников. Время от времени она оборачивалась, чтобы убедиться, что они не отстали. Мостовая была покрыта тканью, и копыта животных не издавали ни звука. Ее спутники также не произнесли ни слова за всю поездку.

Разговаривать им не разрешалось.

Рассвело два часа назад, но улицы были совершенно пустынны.

«Удивительно, что многие сибариты считают себя пифагорейцами», – подумала Ариадна, рассматривая особняки, хозяева которых, должно быть, крепко спали.

Среди сибаритской аристократии было предостаточно тех, кто интересовался учением Пифагора, но занимала их лишь сама доктрина да некоторые наставления. Дисциплина, свойственная общине Кротона, центру братства и месту жительства самого Пифагора, была для них слишком тяжким бременем. Правительство Сибариса контролировалось довольно умеренными адептами пифагорейства.

Ариадна остановила осла перед широким портиком, украшенным стилизованными колоннами. За ними виднелась тяжелая запертая дверь из металла и дерева. Она подняла глаза. На фризе под фронтоном красовались барельефы, изображающие Аида и Диониса, покровителей богатства и вина.

«Это должно быть здесь. Надеюсь, он никуда не отлучился», – подумала Ариадна.

Ловко спрыгнула на землю и решительно постучала в дверь.

* * *

Акенон погрузил руки в мешок с драгоценным металлом.

Множество мелких монет, браслетов, слитков… Он схватил какой-то наполовину погруженный предмет и достал его из мешка. Поднос среднего размера. Вместо ручек – два искусно вырезанных орла с распростертыми крыльями. Акенон удовлетворенно взвесил поднос на руке, затем положил обратно в мешок к остальному серебру. Зрелище завораживало. Он стоял на коленях на покрытом песком и соломой полу, наслаждаясь тишиной конюшни. Слышно было лишь мирное дыхание животных, и было очевидно, что никто не войдет.

«Просто не верится, что все эти сокровища принадлежат мне», – снова подумал Акенон.

Внезапно улыбка исчезла с его лица, он отдернул руки, будто боясь их испачкать. На память пришла зверская казнь Фессала.

Он с отвращением завязал мешок и положил его рядом с сумой такого же размера. Связал их друг с другом веревкой и приторочил на мула вместе с остальной поклажей.

Он вспомнил последние мгновения прошлой ночи. Как только Главк приказал всем выйти вон, в дверях образовался затор. Все так спешили убраться подальше от убийственного безумия господина, что в спешке несколько слуг получили увечья. Акенон остался с сибаритом, который, стоя на четвереньках, стонал, как больное животное.

Наконец Главк поднял распухшее от слез лицо.

– Дай мне чего-нибудь, чтобы я мог уснуть, – зарыдал он. Слюни свисали с его подбородка вязкими нитями. – Хочу отключиться, пока корабль с Яко не выйдет в море.

Акенон молча кивнул. Ему не нужен был Главк, чтобы получить причитающееся вознаграждение. Все условия они заранее обсудили с секретарем, который должен был с ним рассчитаться.

Он вышел из зала пиршеств и направился в свою комнату, чувствуя себя совершенно измученным. Проходя через дворец, он никого не увидел и не услышал ни звука, будто двести человек исчезли и дом опустел. Факелы во дворе освещали холодный, неподвижный ночной воздух. Войдя в спальню, он присел на край кровати и уронил голову. Через несколько секунд сунул руку под кровать и извлек суму, где хранилась большая часть его багажа

На дне лежал кожаный мешочек со множеством сосудов и мешочков, тщательно завернутых в тонкую кожу. И в Египте, и в Карфагене, и в Ливии Акенон посвятил много лет, обучаясь тому, как использовать силы растений, минералов и различных веществ животного происхождения. Кожаный мешочек был самой ценной вещью в его багаже. Он извлек пузырек из горного хрусталя. На внешней стороне виднелся символ, который умел интерпретировать только он.

«Если превышу дозу, Главк никогда не проснется».

Несколько секунд он обдумывал эту мысль. В его глазах Главк был настоящим преступником.

Казнь рабов разрешалась во многих культурах, но в большинстве эллинских городов смертной казнью наказывали только за убийство гражданина. Разумеется, если убийца был аристократом, преступление против раба почти никогда не расследовалось. Акенон считал себя апатридом [12], имеющим право судить и действовать по своему усмотрению. Тем не менее следовало быть осторожным: после убийства Главка покатится его собственная голова. К тому же он не был убийцей. До сих пор убивать ему доводилось лишь в целях самообороны, и он не хотел, чтобы это изменилось.

Он налил в кубок немного воды и осторожно добавил из флакончика две небольшие меры коричневого порошка. Перемешал полученное, пересек дворец и вернулся в пиршественный зал. Главк полулежал на одном из триклиниев и безутешно плакал. Труп Фессала все еще валялся на полу в луже крови. Услышав шаги, Главк поднял голову, схватил кубок и залпом выпил содержимое. Потом опустил кубок, посмотрел на Акенона и отвернулся, чтобы уснуть. Это был взгляд, полный неприязни. Он не поблагодарил египтянина и не стал бы благодарить никогда.

Мул вытянул шею, заметив вернувшегося Акенона. Он похлопал животное по крупу и покачал головой, пытаясь прогнать воспоминания о событиях прошлой ночи.

Юного Яко он больше не видел. Лицо парня было теперь изуродовано, и скоро его посадят на весла на одном из торговых кораблей Главка.

Акенон снова покачал головой и глубоко вдохнул холодный утренний воздух. Взяв мула за повод, он зашагал к воротам конюшни и вышел во внутренний двор.

Открывшаяся перед глазами картина заставила его остановиться. Мгновение спустя сердце забилось так, словно вот-вот выскочит из груди.