Читать книгу Всполохи звезды. Часть первая: Явление Мадонны - Маркус Дольчин - Страница 5

Семья

Память, словно призраки прошлого, иногда терзает человека. И самое душещипательное в памяти – это лица родных, любимых и близких людей, друзей. В критические моменты человек вспоминает своих родителей, способствовавших его становлению на самостоятельный путь в жизни. Он взывает к ним, надеясь на жизненный опыт предков и потустороннюю помощь. Так и Дронин, пребывая в слабости телесной, сомневаясь в достоверности свой ушибленной памяти, стал вспоминать отчий дом и своих заботливых родителей.

У него была обычная советская семья: с пустым холодильником и отсутствием средств на чёрный день.

Гай был единственным ребенком в семье. Так это и не удивительно, уже тогда советские служащие озаботились тем, чтобы дать своим потомкам лучшее из возможного. А в однокомнатной квартире, с жилой площадью шестнадцать квадратных метров, невозможно было разместиться большой семье. Родители, конечно, стояли в очереди на расширение, но по советским стандартам на такую семью больше не полагалось и перспективы расширения квартиры были маловероятны. Советский строй не любил излишеств. И та действительность, по сравнению с клипом Мадонны «Vogue», выглядела убогой. Мама родила его довольно поздно, в тридцать два года, когда родители обзавелись выданным государством жильём, которое легко могли потерять при перемене места жительства. Когда Гай подрос, то ему часто приходилось спать на раскладушке в пятиметровой кухне. О, советская раскладушка, сколько миллионов людей спало на тебе! Сколько Ванечек и Манечек зачато на тебе, сколько поколений выросло на тебе, а ты оставалась неизменным и единственно доступным предметом советской мебели, ибо всё остальное добывалось в очередях, по спискам, талонам, по блату. Только её можно было увидеть в свободной продаже. А после сна на раскладушке, если не было дополнительной подстилки, человек просыпался, словно разделенный на части. Потом ещё какое-то время этот конструктор из составляющих приходилось в себе собирать.

Там же он часто делал свои уроки, прямо на кухонном столе.

Мама, миловидная женщина, Станислава Мироновна, в девичестве Завойская, приехала в Москву с Украины, поступать в Юридический институт по комсомольской линии. Отец же был коренным москвичом. Это было время квот и лимита, когда человек по своему желанию не мог выбрать место жительства. Да и высшее образование было получить не просто так, а с непременным соблюдением ряда условий. И человек с периферии редко мог попасть в столичный ВУЗ. Но Станислава Мироновна обладала всеми необходимыми качествами в достижении желаемого. Здесь, в Москве, она и познакомилась с отцом Гая, с желанным носителем столичной прописки. Мама часто называла отца Юленька, что было лишним подтверждением кто в доме хозяин. Она служила следователем в районной прокуратуре, что, безусловно, накладывало отпечаток на её и без того волевой характер.

Гай однажды спросил маму:

– Не в честь ли Цезаря был назван я?

Мама искренне посмеялась и сказала с откровенной прямотой работника прокуратуры:

– Размечтался, Гаюшка! Назвала именем одного римского юриста, который написал «Институции». Мне понравилось – это очень талантливый труд! Да и умер он своей смертью, исполненный уважения простого народа и императоров. Такой судьбы я хочу для своего мальчика.

И ласково потрепала Гая по щеке.

Однажды, в пору подросткового созревания Дронина, в конце 80-х, она рассказала историю о групповом изнасиловании парня группой девушек-комсомолок и беспартийных, со смертельным исходом. Молодой человек вёл раскованный образ жизни, не ограничивая себя в связях с противоположным полом. Он с девушками сходился и расходился легко и непринуждённо, не оставляя никаких надежд на семейное будущее. Его бывшие случайно познакомились друг с другом и состоялся сговор. Одна из них заманила ходока к себе на квартиру и…

После смерти вид у тела был такой, словно табун диких кобылиц промчался по вытоптанному полю. И мама просила Гая быть осторожным в ухаживаниях, ибо нет ничего страшнее мести обиженной женщины.

Мать хотела, чтобы Гай пошёл её стопам и поступил на службу Закону. Но в жизни Дронина и так хватало бетонных стен, и он не хотел блуждать в дебрях юриспруденции.

Его отец, Юлиан Семёнович Дронин, человек безынициативный и погруженный в свой «богатый внутренний мир», работал рядовым преподавателем на историко-филологической кафедре в Университете дружбы народов. Как он сам позже признавался: подводил марксистко-ленинскую теорию под историческое обоснование необходимости классовой борьбы для отсталых народов третьего мира. И эти, бывшие студенты, возвращались в свои страны, отягощенные теорией переворотов, чтобы переселиться из своих лачуг в дворцы угнетателей. Остальные же из своей природной среды должны были переселяться ячейками общества в соты бетонных коробок типового образца. И обязаны были работать всю сознательную жизнь на государство-благодетеля, чтобы партийные бонзы могли осуществлять свои идеологические проекты.

Отец плыл по течению и, немного выпив алкоголя по праздникам, утверждал, что мама женила его на себе. Но больше он запомнился тем, что приносил домой дефицитную жвачку, которой его угощали студенты из отсталых стран. И если Гай выносил эти пластинки и кубики в красивой упаковке с вкладышами на улицу и угощал своих знакомых ребят, то он становился настоящим центром притяжения для сверстников. Такого в СССР купить было невозможно. И если одногодки спрашивали его:

– Как там, за бугром?

То Гай нагонял на себя важности, таинственно улыбался и, под восторженными взглядами девчонок, степенно отвечал:

– Клёво!

А ещё больше Дронин был благодарен отцу за единственное в жизни наставление.

После январских праздников 1992 года страна проснулась в диком похмелье уже при новом строе, который длительно пыталась забыть. Гай, ещё наивный, готовился к службе в рядах уже Российской армии. Отец с немного опухшим лицом подошел к нему и спросил:

– Куда-то собираешься?

– Конечно – Родине служить! – радужно ответил он. И ещё наговорил отцу патриотических цитат из агиток, вживляемых подрастающим поколениям при помощи пропаганды средств массовой информации. Папа немного подумал и сказал:

– Армия – это не просто так. Там тебя научат трем важным вещам: пить всё, что горит, курить и ругаться матом. Это жизненно необходимо для дальнейшего выживания в нашей стране. Прости, что наша полуинтеллигентная семья не научила тебя этому. И самое важное – тебя доведут до тупой ярости, и ты будешь ненавидеть этот мир.

– Но там же меня научат воевать! – возразил Гай.

Отец привёл свой контраргумент:

– Как уйдёшь пушечным мясом, таким и вернёшься. Офицерам не до солдат – у них на первом месте карьера, получение отдельного жилья и продуктовых пайков. Ты же в армии будешь выполнять важную общегосударственную задачу: создавать видимость армии. И вас научат выдвигаться стройными колоннами на вражеские пулеметы. Самое важное – дать понять потенциальному противнику, что при нападении он увидит такое количество трупов и крови, которого его нервная система не выдержит! Представь – кровь и мертвые кругом, а ты идёшь по этой красной жиже и по испражнениям! И всё чавкает под твоими берцами в шаговом ритме. И вот тогда враг будет драпать из страны, забыв обо всех ресурсах, которые намеревался захватить.

– А если они передвигаются на технике? – спросил Гай.

– Тогда совсем плохо – могут и до Москвы дойти.

– Но в армии же учат пользоваться оружием? – заметил Дронин.

– Наверное, на присягу дадут АК поносить. А так – ты там встретишься с секретным оружием: автотранспортом и бронетехникой на ручной тяге, вёсельным флотом и бегающими по аэродрому лётчиками с раскинутыми в стороны руками, что учатся летать.

– Но по телевизору показывали общевойсковые учения! Это смотрелось замечательно!

Юлиан Семёнович подтвердил:

– Да, молодцы, – научились кино снимать. И потратились, конечно – три раза пальнули из пушек, две ракеты запустили, и рота автоматчиков по пять холостых выстрелов сделала. Говорят, что в съёмках ученик Спилберга участие принимал. Массовка, правда, не та стала, что в сталинские годы перед войной. Смотришь то кино и понимаешь – шапками врага закидаем. А сейчас капитализм, и шапки дорого стоят. Могли бы и Спилберга нанять, но тогда генералам не хватило бы на дачи, машины и поездки на курорты с бабами.

– Но как же боевая подготовка? – вслух задумался Гай.

– Запомни: наша страна никогда и ни к чему не готова. Над ней витает вечный ленинский афоризм: ввяжемся в бой, а там посмотрим. В своей гипертрофированной самооценке власть поднимается до уровня небожителей и потому часто благодушно витает в облаках. Но Горыныч – есть Горыныч. Наверху Горыныч реет, словно чёртов буревестник, грому выхлопа подобный… Ты спроси маму – она не даст соврать. Если ей кто-то из представителей исполнительной власти звонил, то она принимала сообразное решение в тех делах, что вела.

– Но кто-то же должен встать грудью на защиту?

– Для нас самое важное не победить, а сдержать удар. Генералов, что отступали из Афганистана потом наградили. Но они же проигравшие! Пора уже в нашей стране вводить орден «Битой морды» трёх степеней. Ты спросишь – за что его давать? А за то, что они своё лицо подставили, ведь враги могли не по ним ударить, а по государству.

– Папа, по- моему, ты утрируешь.

– Ты вспомни события августа 91-го года, когда до зубов вооруженные военные не смогли разогнать толпу безоружных студентов, которую в качестве массовки удерживали на местах алкоголем и едой. Так это была толпа, которая при выстрелах холостыми начинает прятаться по щелям. А после первой крови разбегается, теряя штаны. А ты говоришь – армия! Третий Рим – мать его! Если бы императоры того, Древнего Рима, начиная с Публия Корнелия Сципиона Африканского, узнали, что цивильные бьют милитариев, то они бы в гробах перевернулись с отпавшей, подгнившей челюстью. И сожгли бы себя адским пламенем вместе с той одеждой, что дали России поносить.

– Но, папа, а как же долг перед государством?!.

– Если можешь, то прости ему долги свои. – ответил отец и замолчал.

Гай Дронин правильно понял своего отца. Он пошёл на военную комиссию с конвертом, где были положены бумажки с водяными знаками. Врачи, которых «народ должен кормить», по выражению Сталина, всегда жили по остаточному принципу и потому не имели принципиальных возражений. Гай вышел после комиссии горбатым плоскостопом с «белым» билетом.

А через 2 года был злосчастный штурм города Грозного, когда на головорезов бросили в атаку необстрелянную и неподготовленную молодежь. И некоторые его сверстники, что не захотели откупаться, вернулись из армии в цинковых гробах.