Читать книгу Женщина-смерть – 2. Книга вторая. ХХХ 33+ - Марс Вронский - Страница 5

Лёха бредёт вдоль лесополосы опять босой, с ботинками на шнурках через плечо. В руке портфель. Его, как уже давнего знакомого, встречает Карабас, забородевший ещё больше.

– Здорово, друган! Как ты? Как твой убиенный?

– Привет! Я тебе сейчас такое расскажу!..

Они проходят к кострищу, присаживаются на сено. Бродяга шурудит в какой-то потёртой сумке, сияя, протягивает Лёхе горсть конфет. Тот обалдевает:

– Ни фига себе! Откуда?

Карабас разводит под солдатской кружкой на треножке крохотный костёрчик.

– Да так, фраера одного обул… Рыбака. Сейчас чайку хапанём!

– А как ты его обул?

Карабас ухмыляется беззубым ртом

– Как обувают? Обыкновенно. Хотел я порыбачить, пошёл на речку, на своё место, а там этот ферт! На моём месте, падла, сидит! Ну, я взял потихоньку его сидор и аля-улю, гони гусей! Себе маленько пожевать, и тебе гостинчик!..

– Ну, ты смело! Я побоялся бы!

– Да ладно, тоже мне подвиг!.. А у тебя что там? О чём почирикать хотел?

– А! – Лёха с уже полным ртом конфет улыбается. – Ты не поверишь, Припадочный нас к себе домой повёл! Дом у них, конечно, не то, что в бараке! Всё там в коврах, мебеля всякие!.. А главное – вот такой ящичек с окошечком, а в окошечке кино!

– Домашнее кино, что ль? – У Карабаса вскипела вода, он бережно засыпал в кружку чай, стал помешивать палочкой.

– Ну да, вроде того…

– Погоди! Это ж отец Припадочного тебя тогда от общаковой картошки отталкивал?

– Ну да, все его Жирным зовут.

– Вот падла! У самого дом полная чаша, а он!.. Надо его наказать. Значит так, сегодня вечером, когда стемнеет, я буду в посёлке. Осмотримся. Покажешь, где этот Жирный обитает.

– Да ну, ты что, Карабас! У них там такой псина! Волкодав!

– На всякий замочек есть отмычечка! Хе-хе! Мамка у тебя как засыпает?

– Плохо. Но послезавтра будет в совхозе получка, она купит маленькую и захрапит с вечера!

– Во! Давай до послезавтра! Ты чай-то будешь?

– Да я горячий не очень…

– Ну, тогда погодь! А сейчас вот что скажи, где у вас Контора находится?

– Ну, как где?! Ты что, не знаешь? Вот с этой дороги в посёлке свернуть направо. И всё! И упрёшься прямо в Контору! А ты что, на работу к нам собираешься?

– В каком-то смысле… Ты чай-то будешь?

Лёха взял закопчённую кружку, попробовал.

– Не, горячо!..

Уже знакомое нам холостяцкое жилище Каратиста. Топится плохонький камин, Саша в стареньком махровом халате сидит в кресле и шурудит кочергой в углях. В кровати под балдахином спит раздетая Людмила, едва прикрытая одеялом. Вся её одежда аккуратно сложена на стуле рядом. Из кухни выскальзывает обнаженная девушка с фигурой подростка. Голова её острижена наголо, однако, лица мы не успеваем разглядеть. Но замечаем родимое пятно над левой грудью в виде развернувшего крылья мотылька и ещё одно на правой ягодице в виде звезды. Она опускается на колени перед Каратистом спиной к огню и запускает руку между полами его халата. Достаёт вялый член и, нежно погладив его, берёт головку в губы. Мужчина усмехается:

– Что ж ты меня так доишь?

Девушка с улыбкой поднимает глаза на него:

– Нет ничего вкусней и полезней твоих сливок! – и ещё энергичней втягивает уже эрегированный пенис в себя.

Через пару минут крепкого сосания и заглатывания его органа, Саша содрогается с рычанием и охами. Фаня отрывается и, утерев губы, быстро встаёт.

Она быстро накидывает халат, чмокает почти безучастного Каратиста в щёку и уходит. Через некоторое время шевелится и Махрова. Она потягивается и со стоном кладёт ладонь на лоб. Вскрикнув от ужаса, садится и прикрывается одеялом.

– Господи!.. Господи! Где я? Что случилось? Почему я без одежды?

– Саша медленно оборачивается к ней.

– Может налить? Тебе сразу лучше станет…

– Чего налить? Где я нахожусь?

– Вчера мы пили коктейль «Северное сияние». А находимся мы в стационаре. Давай, я хоть Хванчкары налью?

Женщина закрывает лицо руками.

– Как это случилось? Неужели у нас опять что-то было?!

– А ты против? У нас была фотосессия.

– У тебя пиво есть? Хорошее.

– Только для вас! – он идёт к холодильнику, открывает его. – Вот живое. Или крепкое?

– Давай крепкое!

Саша открывает бутылку, наливает в пивную кружку. Людмила пьёт.

– Так что ж это за стационар такой?

– Нормальный стационар. Пациент и доктор, кто нам ещё нужен?

– Тьфу! Какой пиво противный! У тебя повкусней найдётся?

– Есть, конечно! Но может лучше винца сладенького?

– А джин-тоник есть?

– Странные у вас в Питере вкусы! – достаёт маленькую бутылочку. – Налить или так?

– Давай так! О, я – падшая женщина!..

Каратист смеётся:

– Ничего, выйдешь отсюда постройневшей, помолодевшей, все мужики будут твои! – сбрасывает халат и голышом лезет к ней под одеяло.

– Скорей сопьюсь тут с тобой! – тоже смеётся, явно захмелев, она прикрывает глаза и продолжает медовым голосом. – Ты ведь должен знать, Александр Евгеньевич, что у каждой женщины существует свой сценарий…

– Сценарий чего? – он кладёт ладонь на её прикрытую грудь.

Она смеётся и делает большой глоток из бутылочки:

– Тогда ты сразу наскочил на меня.… В таких случаях приходится симулировать…

– Тебе не было хорошо?

– Было! Милый! Было очень хорошо! Милый! Было очень хорошо! Но не до конца…

– Что же сделать, чтоб до конца?

– У меня очень чувствительная грудь…

Он суёт руку под покрывало, ощупывая сосок.

– Хочешь, чтоб я поцеловал?

Она допивает коктейль и ставит пустую тару на тумбочку.

– Я сама… погоди! Я стесняюсь, это сковывает…, давай завяжем тебе глаза?

– Давай. А чем?

Людмила откидывает покрывало и голышом идёт к своей сумке. Достаёт цветной шарфик и, вернувшись, заматывает его лицо. А после этого ещё и набрасывает покрывало, поднимая его с ног. И открывая низ живота с набухшим достоинством. С загадочной полуулыбкой охватывает ствол ладонью, ворочает из стороны в сторону. Медленно взбирается на топчан, устроив колени между ног Каратиста. Став на четвереньки над поверженным героем, трогает пенис сосками по очереди. Придерживая его рукой, вводит между большими грудями, сжимает, изображая фрикции. Орудие уже подрагивает от напряжения, словно бы готовясь к залпу. Женщина промокает наманикюренным пальчиком выступившую на конце капельку и пробует её на вкус. Затем, склонившись и оттопырив член, берёт в рот. Но не сосёт, просто изображает акт. Саша высовывает руку и щиплет её сосок. Людмила резко выпрямляется и с затуманенным взором пересаживается на пенис, вводя его в себя очень осторожно, постепенно. Теперь уже она стонет и мычит, дёргая тазом. Каратист выпрастывает и другую руку, овладевая вторым соском. Запрокинув голову, она учащает движения, в то же время смолкнув в напряжении, словно бы прислушиваясь к чему-то. Лицо её и зона декольте наливаются кровью. Наконец она гортанно вскрикивает и валится ему на грудь. Не прекращая, впрочем, медленных движений вверх-вниз, снимает с его лица покрывало с шарфом, тихо смеётся:

– Милый, как бы ты хотел? Как тебе больше нравится?

– Всё, что ты делала, просто кайф! Ты – женщина-улёт!

И она, слезая с него, всё начинает заново.

Заметно повзрослевший Лёха лежит в траве и сосредоточенно смотрит вперёд, временами пригибаясь совсем к земле. Рядом с ним ещё двое архаровцев лет двенадцати. В лесополосе из деревьев грецкого ореха, на расчищенном от подлеска небольшом участке стоит пять палаток. В центре их расположения костёр, вокруг которого сидят парни и девушки, туристы. Он играют на гитарах и поют песни Визбора. Лёха оборачивается к шмыгающему носом блондину, шепчет

– Ты можешь не шуметь?

– Не-а! Сопли так и текут!

Утирай их рукой! Точно в палатках никого, Сопливый?

– Точно! Все пошли на пруд купаться! Вон, и Ялдаш видел!

Ялдаш, брюнет справа от Лёхи, кивает:

– Все свалили! Ну, кроме этих сторожей! Их дядька-старшой увёл.

Лёха подмигивает Сопливому с улыбкой

– Ну, тогда что? Берём крайнюю. Двинули! Сопливый на стрёме. Свисти если что.

Мальчишки, кроме блондина, ползут к палаткам. И перед самым уже объектом их вожделения Лёха нос к носу сталкивается со всё таким же бородатым Карабасом. Сначала он пугается, затем удивляется:

– Карабас?! Ты откуда?..

Бродяга с ухмылкой подносит палец к губам, дескать, молчи. И ножом разрезает заднюю «стену» палатки. Делает приглашающий жест.

– Извольте, сударь!..

Оказавшись внутри, все трое хватают рюкзаки и сумки, разложенные у спальных мест, и начинают набивать их всем, что попадается под руку.

Теперь они уже сидят у костра в другой лесополосе. Пьют чай из большого закопчённого чайника вприкуску с разнообразными конфетами. Карабас поучает менторским тоном:

– И не вздумай кто из вас что затихарить! – поёт, изображая игру на гитаре. – «Когда я был большой дурак, носил ворованный пиджак, и в этом пиджаке меня поймали!.. а мой нахальный смех всегда имел успех, а моя юность раскололась, как орех!» – отпивает глоток своего фирменного чифиря и продолжает. – Всё барахло я сдам барыгам, а финансы разделим на пятерых.

– Нас четверо! – пытается поправить его Лёха.

– Тут ты не угадал! – грозит грязным пальцем бродяга. – Все мы когда-нибудь попадаем в тюрягу…

– Я не хочу в тюрягу! – гундосит Сопливый.

– Не надо её бояться! Там не так уж плохо! Трёхразовое питание, чистая постель, душ, баня по субботам! А если ты отстёгивал на общее с каждого скока, Тебе там с общего всё вернётся! И конфетки, и чаёк, и колбаска с сальцем! Всё будет, если умно себя вести. Я, вот, только что оттуда. На пятёре чалился. И по осени планирую опять загреметь.

– Планируешь в тюрягу?! – изумляется Лёха.

– Ну, не то чтоб планировал, но наверняка словят! – снова поёт. – «А крадуну тюряга дом родной!»

Ялдаш сосредоточенно роется в сумке, Лёха толкает его в бок:

– Что ты там ищешь? Всё равно барыгам!

– Я там одну вещичку надыбал… – выхватывает миниатюрный радиоприёмник. – Вот! А что это, как с ним…

Карабас выхватывает у него приёмник и строго учит:

– Значит так, пацаны! Ничего, что попало в ваши сети, не может быть вещичками для любования или играния, забудьте! Всё пойдёт барыгам! Лучше ты, дурень, потом на вырученное прикупишь такую же хреновину, а бабки, если спросит кто, скажешь, нашёл! Усекли?

– Да! – истерично орёт Ялдаш. – Ты всё сбудешь и пропьёшь! А мы останемся!..

Бродяга снова поднимает палец.

– То, что ты тут лепечешь, по фене называется крысятничеством. А я честный крадун. И никто, ты понял, никто не может бросить мне такой предъявы! Раз уж вы ступили на эту тропу, вам придётся жить по воровским законам. А не захотите, – вас в тюряге заклюют! Загонят в петушатник.

Лёха берёт у взрослого из руки кружку с чаем и делает глоток. Он кривится от горечи, но терпит, утеревшись рукой.

– Слушай, Карабас, вот ты говоришь «крадун», «крадун», а мы ж воруем. Разве мы не воры?

– Ворами, мил человек, становятся единицы. Они самые-самые честные и не подчиняющиеся никакой власти, кроме Бога. Ну и отсидевшие уже не по одному сроку. Потому что только в тюрьме человек познаётся. Там сразу видно, кто слабак, а кто сила. Вора ментам не за что зацепить, он не привязан ни к барахлу вот этому, ни к бабкам, ни к девкам, ни к какой-то там роскоши… Вор может по месяцу ни есть, ни пить в клетке-одиночке метр на метр, и всё равно не сломается! Ничего ментам не скажет!

Лёха заинтересовался:

– Ну, ни фига себе! Я даже и не знал ничего такого! А что ещё ворам делать нельзя? Ну, то есть, чего нельзя делать, чтоб вором стать?

– Работать нельзя. Только красть и всё! Торговать, то есть, продавать что-то… Нельзя на ментов руку поднимать…

– Почему на ментов нельзя?! – сверкая белками глаз, вскочил Ялдаш. – Они ж враги!

– Враги-то враги, а руку не поднимай. Это закон. Нельзя ещё жениться, детей иметь. На этом тоже подловить могут. Вообще вор не должен иметь никакого имущества, ни дома, ни семьи, ни мебелей каких-то…

Лёха вытаращил глаза:

– Как ты?

– Вроде того. Только мне корона не светит. Я по молодости в армии отслужил. А вор должен за свои слова отвечать. Жизнью отвечать! А в армии присягу дают, клянутся генералам служить.

– Лёха, пересиливая себя, отхлебнул ещё чифиря.

– А почему ты говоришь корона? Вору что, корону дают?

– Ну, не в прямом смысле. Воровская корона это власть. В тюрьме нельзя ослушаться вора, кто слово поперёк скажет, того и порезать могут. Там все вора слушаются. И здесь, на воле, мы несём вору с каждого скока, на общее.

– Это и есть наш пятый?

– Верно, это и есть наш пятый. И он нам потом, в тюряге, очень поможет! Запомните это.

Сопливый вдруг заплакал, зажав лицо в ладонях:

– Не хочу в тюрягу!.. – всхлипывая, выдал он.

– Да никто тебя и не заставляет! – усмехнулся Карабас. – А сдать тебя никто не сдаст, Тут пацаны правильные! Верно я говорю, Ялдаш? Уж о Лёхе я вообще молчу, и так вижу, что ментам ни слова не скажет!

Ялдаш кивнул, а Лёха расцвёл улыбкой.

Догорают угли костра, уже не кипит чайник на треноге, мальчишки мечтательно смотрят на угли, Карабас – в темнеющие заросли кустарника.

В комнате Саши Каратиста беспорядка стало ещё больше. На полу валяются пустые бутылки, какие-то обёртки. На тумбочке у кровати початая бутылка виски и подсохшие фрукты. В постели укрытые одеялом Саша и Людмила. Оба держат перед собой неполные бокалы, во время разговора отпивают по глотку. Людмила томно улыбается.

– Если весь курс будет таким, я согласна! Теперь понятно, почему предыдущие худели! Ты их затрахал до потери пульса! Я б всю жизнь с тобой так!..

– Милая, ты многого не знаешь. Туалет и душ у нас во дворе.

– Дорогой мой! Пока ты дремал, я нашла биотуалет в кладовке. Так что не надо!..

– Извини, хотел сделать приятный сюрприз. Но есть сюрпризы и неприятные. Например, если ты сейчас уже откажешься от курса, денег не верну.

– Неужели кто-то отказывался?

– Представь себе! Редко, но случается. Встречаются абсолютно не приемлющие спиртное. Иногда даже и секс. Тут уж делать нечего.

– Да, если б всё это без алкоголя… Было бы полезней наверное.

– Возможно. Но без выпивки не завертеть эту шарманку.

Людмила поворачивается на бок лицом к собеседнику.

– Александр Евгеньевич, скажи честно, ты когда-нибудь влюблялся?

– Да, конечно! Вот в данный момент я влюблён!

– Нет, вот так, чтоб до потери пульса! Чтоб вся жизнь наперекосяк!

– Когда я учился в четвёртом классе, я влюбился в одну отличницу… Оленьку. Она была китаянка. Может не чистокровная, уж не знаю… Каждый день я писал ей по стихотворению-признанию. За четыре года набралось несколько томов!

– А потом? Что стало через четыре года? Ты её разлюбил?

– Потом меня совратила её бабка.

– То есть как это? – ошарашенная Людмила даже садится, придерживая одеяло на груди.

– Ну, как это бывает… – он приподнимается, чтоб налить и сразу выпить полный бокал. И налить ещё. – Тебе добавить?

– Нет, спасибо. Так как это случилось?

Саша хмыкает:

– Она подловила меня, когда я заглядывал в окна… Пока я глазел туда, надеясь увидеть Оленьку, старуха подкралась сзади и вытащила из портфеля тетрадку со стихами. Когда она хихикнула, я обернулся…

Сиреневый вечер. Подросток лежит между белого домика. Позади него перед оградой кусты цветущей сирени. В кустах стоит старуха в серой пижаме и конусообразной соломенной шляпе. Из-под шляпы выбиваются седые лохмы. Она листает толстую тетрадь и посмеивается. Парень резко оборачивается, вскакивает и бросается к старой. Та вроде бы и стоит всё время на месте, но мальчишка промахивается вытянутыми руками раз за разом. Обессиленный, со слезами на глазах он останавливается.

– Ну, вот что, Сашок… – бабка-китаянка помахивает тетрадью, как веером. – Если любишь Олю, приходи завтра утром, перед занятиями к нам домой. Только ничего не ешь! Приходи натощак! – и как-то прямо на месте исчезает. Волшебным образом. Парень недоумённо озирается.

На следующий день солнечным ясным утром с портфелем в руке он стоит перед калиткой заветного домика. Входная дверь отворяется, выглядывает старуха.

– Погоди, мы сейчас…

Они выходят с Оленькой, худенькой, китайских кровей девочкой с косичками. Она тоже в пижаме, как и бабушка, только без шляпы.

– Чего ты там стоишь? Пошли в сад! – командует старуха.

Он идёт во двор и за ними. Между цветущими сливами они останавливаются. Парень сильно смущается, старуха наклоняется к его уху, шепчет:

– Не бойся, я ей ничего не сказала! – и уже громко. – Будем учиться дышать. Ты стань тут, ноги чуть расставь, вот так. И выпрямься! На макушке каждого из нас есть крючочек, за который мы подвешены к Небу. Чувствуете? Когда мы вдыхаем, вместе с воздухом в нас входит розовый цы, когда выдыхаем, зелёное загрязнение…

Каратист с Махровой лежат в постели, он поднимается, накидывает халат и с бокалом чистого виски садится перед давно погасшим камином. Смотрит на серый пепел, отхлёбывает, продолжает говорить.

– В тот день старая, провожая меня после окончания дыхательной физкультуры, посоветовала не рукоблудствовать. Иначе, мол, теряется жизненная сила. И научила задерживать дыхание на вдохе, если уж становится невмоготу. С другой стороны молодец! Очень мне помогла… Короче, дыханием мы занимались месяц, до летних каникул, а потом… Потом завела в дом в отсутствии Оленьки и натурально совратила. Только мне она в тот момент виделась не старой тощей грымзой, а молодой, в самом соку женщиной… Только почему-то без лица… И меня, дурачка юного, так стало тянуть к той безликой, что я охладел чувством к Оленьке… Вот такая моя первая любовь.

Пиликает мобильник. Саша берёт.

– Привет, Санёк! – глуховатый, низкий голос. – Ты один?

– Нет, Котяра. Ты что-то хотел?

– Отправь шкуру погулять. Я зайду. Привезут аппаратуру.

– Лады.

Он звонит в другое место.

– Здрасьте! Что у вас сегодня в программе?

– Известная певица Анна Сидорова. Русский романс.

– Отлично. Во сколько начало?

– Уже началось.

Прикрывает трубу:

– Милая, ты не хочешь сходить на концерт?

Людмила не то, что изумлена, она ошарашена:

– Одна?

– Да. И очень быстро. Певица уже поёт. А я вызываю такси. – И в телефон. – Мне нужно одно ВИП-место.

Женщина обиженно поджимает губы, но встаёт и обнажённая идёт к зеркалу. Саша вызывает такси.

И вот он уже в одиночестве сидит перед телевизором с бутылкой пива в руке. В дверь стучат.

– Да!

Парнишка в робе посыльного с большим пакетом и блокнотом в руках.

– Нерозников Александр?

– Ну да…

– Распишитесь и получите товар!

Саша нехотя расписывается, из-за спины посыльного появляется Котяра в своей обычной шляпе и начищенных кирзухах.

– Привет, Санёк! Тут должен быть этот… А! Ноутбук! И диктофон с флэшками! От себя я позволил несколько тетрадок с ручками. Без этого я как-то писаку и не представляю… – ухмылка.

Посыльный захлопнул блокнот, поставил пакет на пол.

– Проверять будете?

Котяра хлопает посыльного по плечу:

– Нет. Но если обманешь, найду и выдерну ноги.

– Лучше уж проверьте! Чтоб я видел!

Желтоватый свет в грязно-зелёном коридоре со множеством дверей. Следственный изолятор. Уныло зевающий охранник в военной форме советских времён встряхивается и кричит в другой конец коридора:

– Ну что, Косой, поржём? Сейчас малолеток пригонят!..

– Да ну тя, Кеша! Спалимся ешё!..

– Да брось ты! Ночь на дворе, кому надо?!

С лестницы слышатся окрики: «Давай, не задерживай! Быстро, быстро! Голову вниз, руки за спину! Пошли, щенки! Косой, принимай!»

В коридор снизу вбегают цепочкой кое-как одетые мальчишки с тряпичными сумками в руках. Лица у всех напряжённые, испуганные. Зевавший до этого Кеша, взбадриваясь, кричит:

– Стоять, уроды! – мальчишки останавливаются, озираясь. – Вы думали, что вы, говнюки, орлы? Как бы ни так! Вы – черви! А посему – лечь! На пол, я сказал! Быстро!

Мальчишки, кроме одного, ложатся на затоптанный многими башмаками пол. В оставшемся стоять мы узнаём Лёху.

– А ты что, червяк говняной, не слышал, что ли?! – багровея лицом, Кеша стукает дубинкой по ладони и приближается к нему. – Лежать, я сказал! Быстро! Или ты по-русски не понимаешь?

– Пошёл на хрен, мент поганый! – голос парня срывается от страха, он бледнеет, но остаётся стоять.

Охранник с размаху бьёт мальчишку по ягодице дубинкой. Тот вскрикивает, покачнувшись, морщится, сдерживая слёзы. Но стоит. Охранник бьёт ещё раз, гораздо сильнее, сбивает Лёху с ног. Он падает на четвереньки, Кеша лупит его по спине. Но парень, уже всхлипывая, всё равно старается подняться.

В следующем кадре он уже в лагерной робе с биркой на груди. И его в какой-то тесной комнате избивают парни постарше, тоже в робах, но с красными повязками на рукавах. Откуда-то из внутреннего кармана Лёха выхватывает шило и без раздумий втыкает его в живот самого крупного из истязателей. Тот вопит, остальные красноповязочники ломятся прочь из коморки.

Теперь снова видим этап, вагон спецназначения. Один из охранников у раскрытой двери решётчатого «купе» считает выпуливающихся заключённых-подростков, другой – у распахнутой двери на улицу, ещё двое по бокам трапа внизу. И несколько у «воронка». Один из них с овчаркой. Вот выскакивает Лёха, пробежав проход и ступив на трап, бросает свой мешок в лицо солдату. Тот пытается отвернуться. Мальчишка ступает ему на погон и, оттолкнувшись, перепрыгивает. Стремглав он несётся вдоль состава. Отпускают собаку. Лёха ныряет под вагон. Пролезая, хватает пару камней покрупнее из щебня. Вылетев на другой стороне и отбежав немного, бросает камни в появившуюся из-под вагона овчарку. Попадает, собака скулит и прячется назад. Лёха, ликуя, мчится вдоль насыпи.

С концерта она приходит тихой и задумчивой, прячет глаза, опустив голову, всё время что-то теребит в красивых пальцах, с ногтей которых уже сходит лак.

– Что-то не так, дорогая? Тебе не понравилось исполнение?

– Ну, что ты! Всё было великолепно!

– Ты как будто хочешь что-то сказать…

Людмила поднимает на Сашу изучающий взгляд, вздыхает:

– Да ладно, ничего! У нас шампанское есть?

– Разумеется! – он идёт к холодильнику, достаёт оттуда фрукты на блюде, бутылку, раскупоривает её. – Хочешь из бокала?

Она смеётся:

– А ты, что, из горлышка пьёшь?

– Нет, милая. Шампанское дома я пью из гранёного стакана. Который по преданию придумала Вера Мухина.

– Погоди! – Махрова оживляется. – Это та самая, что… Ну, это… Рабочий и колхозница!

– Точно. Приятно иметь дело с интеллигентом.

– Тогда и мне в стакан!

Он наполняет её и свой стаканы. Она берёт свой и занимает кресло. Саша опускается на кушетку. Отпив глоток, Людмила снова смотрит с изучающим прищуром:

– Александр Евгеньевич, сколько уж мы с тобой спим, пьём, а ты мне о себе ни слова!

– Но ведь и ты не очень-то распространяешься! У нас с тобой хорошие деловые отношения.

– Жаль! Мне казалось, ты ко мне что-то испытываешь…

– Ну, что ты, милая! Конечно, испытываю! Хочу открыть тебе один секрет. Тебя ведь не было в моих планах. Я договорился взять длинное интервью у одного загадочного человека. Как раз на это время! Мне надо было бы отправить тебя назад в Питер и принять позже, в порядке очереди. Но я, что называется, запал на тебя…

– А что же тот человек?

– Я записываю его речи, когда ты спишь.

– Немного смутившись, она пожимает плечами:

– Какой-то сумасшедший?

– Он мне платит хорошие деньги. Побольше твоего.

Людмила вдруг краснеет, смутившись ещё больше. Протягивает пустой стакан. Он подливает ей и себе. Отвернувшись, она говорит изменившимся тоном:

– Я тоже с тобой немного играла… Пойми! Я обычный бухгалтер в маленькой фирме, у меня уже взрослая дочь… Я уже, по сути, выхожу в тираж… Денег катастрофически не хватает… – в больших глазах мерцают слёзы, она осторожно промокает их краешком носового платка. – Всё время я сижу на сайтах знакомств, всё ещё надеюсь… Катька и то уже смеётся! – она сморкается, обречённо взглянув на Сашу. – А тут такое предложение! Просто фантастика!

– Какое предложение? Не хочешь ли ты сказать…

– Да! Меня наняли, чтоб я с тобой…

– О, Господи!.. Зачем? Какой в этом смысл? Ну ладно ко мне приезжают пресытившиеся зажиревшие тётки, это я понимаю. Но зачем тебя?.. Кто-то хочет, чтоб ты похудела?

Она кивает. И именно в этот драматический момент в дверь стучат. Чем-то тяжёлым. Растерянный хозяин идёт открывать. На пороге стоит Рэмбо. Глаза его лезут из орбит, смуглое обычно лицо сделалось жёлтым, в обеих рука он держит по камню.

– Прикинь, Санёк, эти гады набили чемодан камнями! А я его с Вокзала пёр!

На его трофеях бумажные наклейки с надписями. Саша, молча, возвращается к холодильнику, достаёт из него бутылку водки, подумав немного, плескает в свой стакан и наполняет стакан для Рэмбо. Тот выступает из прихожей, увидев Махрову в кресле, кривит лицо:

– Простите, я не знал… Тут такое дело… – кладёт камни на тумбочку, принимает от Саши стакан и одним глотком осушает его. – Благодарю…

Своим стаканом Саша указывает на фрукты:

– Закусывай! – и тоже пьёт.

Рэмбо берёт дольку мандарина и протягивает стакан:

– Давай ещё! Я тебе кое-чего скажу.

Саша усмехается и наливает ему ещё. Выпивает, наконец, своё. Поставив уже пустой стакан на тумбочку, Рэмбо забирает камни и жестом зовёт выйти с ним.

– Санёк!.. – снова выпучив глаза, трагически шепчет он. – У тебя там камеры стоят! За тобой следят. Ты что, даже не заметил? – ногтем большого пальца поддевает тёмный резец. – Зуб даю, это Котяра! Я видел, как он от тебя выходил!

– Стой тут! – хозяин хлопает его по тощему плечу и возвращается в комнату, выносит нераспечатанную бутылку водки и пожимает руку. – Это тебе за дружбу. Камни не выбрасывай, вдруг там есть и драгоценные!

Тот недоверчиво хмыкает и спускается вниз по лестнице.