Читать книгу Китайская цивилизация - Марсель Гране - Страница 13

Цинь Ши Хуанди, думавший, что построит все заново, сжег книги по истории. Напротив, цари династии Хань подчеркивали, что хотели бы исходить из почитаемой традиции. Император Уди рисовал свое царствование не как точку отправления, а как возвращение к началу и его повторение. Требовалось доказать, что во всей своей изначальной силе в нем возродилась высшая изначальная. Добродетель. Была проделана работа по религиозной реконструкции. Ее целью было оправдать с помощью нравственных суждений и конкретных наблюдений введение нового календаря. Она сопровождалась напряженным трудом по исторической реконструкции.

Именно в царствование императора Уди официальный летописец и реформатор календаря Сыма Цянь выстроил первую систематическую историю Древнего Китая. С того же царствования начинают с известной точностью прослеживать историю считавшихся древними сочинений.

Мы располагаем довольно основательным свидетельством самого Сыма Цяня. Он признает, что в его время из удельных летописей обладали только хрониками царства Цинь. Да и то, уточняет он, «в сокращенной и неполной редакции». Кроме того, Сыма Цянь утверждает, что «если «Ши цзин» и «Шу цзин» и появились вновь, то потому, что в нескольких экземплярах сохранились в частных домах». Бесполезно отмечать, что введенный царями Цинь запрет на книги мог применяться только с 213 по 207 г. и что он был отменен в 197 г.: книги действительно появились только много позднее.

Например, традиция допускает, что часть «Книги преданий» («Шу цзин») была в царствование императора Вэня (180–157) пересказана по памяти девяностолетним старцем. Другие главы якобы были найдены не ранее конца II в., когда сносились стены дома Конфуция. Забавный факт: якобы продиктованные, согласно традиции, главы были, если верить наидревнейшим свидетельствам, восстановлены на основании экземпляра книги, который также долгое время оставался спрятан в стене дома.

Древние труды были записаны лаком на собранных в связки деревянных планках (дощечках). Потребовалось немного лет для того, чтобы связки рассыпались, да к тому же древние иероглифы оказывались трудны для прочтения. Добавим, что в эпоху Цинь характер письменности был изменен.

Сыма Цянь говорит: «У семейства Конфуция (происходившего из Лу в Шаньдуне) был экземпляр «Книги преданий», записанный старыми иероглифами. Кун Аньго (потомок Конфуция) переложил его современными иероглифами».

Мало шансов на то, что переложения и пересказы, в особенности исторических трудов, вдохновлялись исключительно заботой об истине.

Известно, что «Шу цзин» неоднократно перелагалась многочисленными учеными уделов Ци и Лу. «Среди великих учителей провинции Шаньдун не было такого, кто не занимался бы «Шу цзин» в целях обучения». А как мы видели, в эпоху Хань не было более важного вопроса, чем жертвоприношения «фэн». Гора Тайшань, где решил совершить жертвоприношение император Уди, была священной в глазах жителей Лу и Ци. Приморский край Шаньдун особо ею гордился. В 122 г. князь царской фамилии с уделом в Ци, желая подольститься к императору Уди, взял Тайшань под свою руку. И опять-таки именно девяностолетний старец из Ци побудил в 110 г. императора Уди предпринять попытку восхождения на эту гору. Литераторы сочинили памятную записку о жертвоприношении «фэн»; всем предприятием пыталось руководить неисчислимое множество личностей, которых называли волшебниками. «Во все более значительном количестве появлялись творившие странные вещи волшебники, желавшие поразглагольствовать о богах». Они происходили «из приморских краев Янь и Ци». «Споря о жертвоприношениях «фэн», ученые и волшебники из Шаньдуна излагали различные суждения». Все хотели завоевать милость императора. Все оправдывали свои речения ссылками на исторические примеры.

На самом же деле традиции, как и религиозные обряды, которые эти традиции пытались обосновать, были разными по своему происхождению. Они стремились внушить доверие к представителям противоположных школ и соперничавших краев, окружая тех уважением. И все же традиции послужили установлению национальной истории, упорядоченность которой впечатляет. Правда, подозрительные изначально, эти традиции вызывают еще меньше доверия в силу того обстоятельства, что в официальных версиях, где мы снова их обнаруживаем, им удалось образовать относительно неплохо согласованную целостность.

Одно наблюдение справедливо в отношении Китая всех времен. Нигде археологические находки не вызывают такого жгучего интереса, как в этой стране, и тем не менее всегда между временем находки и моментом ее публикации вклинивается довольно значительный промежуток времени. Обнаруженные тексты или предметы показываются публике лишь после того, как они становятся собственностью какой-то группировки или какого-то объединения. Те извлекают из них либо престиж, либо доход. Археологи, определяющие найденные вещи, одновременно являются и антикварами, наделяющими данные предметы сертификатами подлинности; именно к этим людям вынужден обращаться покупатель. Раскопанное сочинение сразу же попадает во владение какой-нибудь школы. Те же самые люди, которые в своем качестве специалистов и государственных советников извлекают из этих текстов выгодные сведения и решающие прецеденты, в своем качестве ученых берутся за их публикацию и критический анализ. В той же мере, в какой издания улучшаются, а критика становится более научной, текст оказывается во все более совершенном созвучии с почтенными традициями. Отнюдь не обязательно, что наиболее сходные с репродукциями в археологических альбомах древности будут наиболее подлинными. Можно считать исторические документы тем подозрительнее, чем лучше они подтверждают ставшую каноном традицию. Тексты будут особенно подозрительны, если обнаружится, что благодаря критической работе школы, которая этой традиции покровительствует, они все полнее ее подтверждают. Работа китайского критика очень напоминает труд ретушера. Он стремится подчистить тексты, с тем чтобы ничто не противоречило официальной версии. Бесконечная эрудиция была потрачена на то, чтобы сделать практически почти невозможным любое исследование, нацеленное на выяснение того, что у нас историк назвал бы правдой.