Читать книгу Язык жизни. Ненасильственное общение - Маршалл Розенберг - Страница 13

Моя вера в то, что нам предназначено наслаждаться, давая и принимая в сопереживании, заставила меня бóльшую часть жизни провести в поисках ответов на два вопроса: почему у нас разрывается связь с этой полной сопереживания сущностью и мы начинаем вести себя как жестокие эксплуататоры? И что позволяет некоторым людям сохранять связь со своей сочувствующей природой даже в самых сложных условиях?

Эти вопросы начали заботить меня еще в детстве, начиная примерно с лета 1943 года, когда наша семья переехала в Детройт. На следующей неделе после нашего прибытия в городе начался конфликт на расовой почве после одного случая в парке. В течение следующих нескольких дней было убито более сорока человек. Наш район был в эпицентре конфликта, и мы три дня просидели дома взаперти.

Когда закончились расовые беспорядки и начались занятия в школе, я узнал, что фамилия может быть так же опасна, как цвет кожи. Когда на перекличке учитель назвал ее, два мальчика уставились на меня и прошипели: «Ты жид?» Я никогда раньше не слышал этого слова и не знал, что некоторые используют его в качестве презрительного наименования евреев. После школы эти двое мальчиков поджидали меня. Они повалили меня на землю и начали бить и пинать.

С того лета 1943 года я начал раздумывать над двумя вопросами, которые упомянул. Что дает нам силы сохранять связь с нашей сочувствующей природой даже в самых тяжелых условиях? Я думаю о таких людях, как Этти Хиллесум, которая сохраняла сочувствие, даже когда оказалась в ужасных условиях концентрационного лагеря. В своем дневнике она писала:

Мне вообще не страшно. Не оттого, что я очень смелая, а от чувства, что все еще имею дело с людьми, и хочу попытаться, насколько мне это удастся, понять ход мыслей каждого, от кого бы они ни исходили. И это был еще один исторический момент этого утра. Он состоял не в том, что я была обругана несчастным гестаповцем, а в том, что я не была этим возмущена, скорее я ему сочувствовала. Больше всего мне бы хотелось его спросить: «У тебя что, было несчастливое детство или, может, тебя бросила девушка?» Он выглядел нервным, измученным, впрочем также по-настоящему неприятным и вялым. Мне очень захотелось тут же предложить ему психотерапию, поскольку я прекрасно понимала, что такие типы заслуживают сожаления лишь до тех пор, пока не могут причинить зла. Но если их спустить на человечество – становятся опасными для жизни[2].

Изучая факторы, которые влияют на нашу способность сохранять сочувствие, я был поражен ключевой ролью языка и того, как мы пользуемся словами. Я выделил особый подход к коммуникации – и к высказываниям, и к слушанию, – который позволяет нам давать от всего сердца, налаживая нашу связь с собой и с другими таким образом, чтобы наше природное сопереживание расцветало. Я называю этот подход ненасильственным общением, используя слово «ненасильственный» в том же смысле, что и Ганди, – то есть имея в виду естественное состояние сопереживания, когда в нашем сердце стихает насилие. Мы сами можем не считать свою манеру говорить «насильственной», но слова часто причиняют боль окружающим или нам самим. В некоторых сообществах описываемый мной процесс известен также как сопереживательное общение. В этой книге будет использоваться сокращение ННО, относящееся к ненасильственному, или сопереживательному, общению.

ННО – стратегия общения, которая помогает нам давать от всего сердца.