Читать книгу Не ради прибыли. Зачем демократии нужны гуманитарные науки - Марта Нуссбаум - Страница 7

Образование существует ради людей. Прежде чем создавать структуру образования, нам следует определить, с какими проблемами мы сталкиваемся на пути превращения студентов в ответственных граждан демократического государства, способных размышлять об огромном количестве вопросов государственного и мирового масштаба и принимать достойные решения. Какие особенности человеческой жизни делают столь сложным поддержание демократических институтов, основанных на равенстве людей друг перед другом и перед законом, и в то же время позволяют легко опуститься до иерархий самого различного толка или, хуже того, до формирования групп, враждебных по отношению друг к другу? Какие силы заставляют влиятельные группы стремиться к управлению и доминированию? Отчего большинство повсюду унижает и клеймит меньшинство? Каковы бы ни были эти силы, именно с ними должно бороться настоящее воспитание, формирующее ответственных граждан как конкретного государства, так и мира в целом. Причем бороться с ними следует, применяя все имеющиеся в распоряжении человечества средства, накопленные в борьбе демократии против иерархии.

Нас, американцев, подчас уверяют в том, что зло – это нечто, существующее по большей части за пределами нашего государства. Вспомним хотя бы риторический конструкт «ось зла», угрожающий нашей прекрасной стране. Людям нравится думать, что они участвуют в колоссальном столкновении цивилизаций, где «хорошие» демократические страны противостоят якобы дурным религиям и культурам всего остального мира. Зачастую подобное мировосприятие подпитывает массовая культура, демонстрирующая, что проблемы у хороших людей заканчиваются со смертью неких «плохих парней». Такие пагубные мысли характерны не только для западной культуры. К примеру, индийское националистическое движение «Хиндутва» долгое время изображало Индию как страну, в которой добрые и чистые силы индуизма борются с опасными «чуждыми элементами», под которыми подразумевались мусульмане и христиане, несмотря на то, что обе эти группы являют собой коренное население Индостана в той же мере, что и собственно индусы[19]. Сторонники движения «Хиндутва» в своих целях обращались в том числе и к массовой культуре: в популярных телеверсиях классического индийского эпоса его интерпретация была столь примитивной и однозначной, что «плохие» герои у зрителей однозначно ассоциировались с современной мусульманской угрозой[20].

Однако подобные мифы о непорочности заведомо ложны и губительны. Ни одно общество нельзя назвать гомогенным; «столкновение цивилизаций» присуще любому из них. Во всяком обществе есть люди, готовые жить совместно с другими на условиях взаимного уважения и взаимопомощи; но есть и те, кто жаждет доминирования. Нам необходимо разобраться в том, каким именно образом можно воспитать больше граждан первого типа и меньше – второго. Ложное представление о том, что наше собственное общество безукоризненно, способно лишь вскормить агрессию по отношению к тем, кто в него не входит, и поразить слепотой тех, кто в него входит, относительно агрессии к ним самим.

Отчего люди стремятся к взаимоуважению и демократическому равенству? И что заставляет их жаждать доминирования? Чтобы ответить на эти вопросы, нам следует более глубоко изучить вопрос столкновения цивилизаций, понять, какие именно силы в каждом человеке борются против стремления к взаимоуважению и взаимопомощи, а какие выступают в поддержку демократии. Махатма Ганди, один из наиболее значимых политиков-демократов эпохи и один из создателей независимой и демократической Индии, прекрасно понимал, что политическая борьба за свободу и равенство должна стать прежде всего борьбой внутри каждого человека, и что сострадание и уважение должны побороть страх, корысть и нарциссическую враждебность. Он постоянно говорил о связи психологического и политического равновесия, утверждая, что корыстолюбивые желания, агрессия и нарциссическая озабоченность являются силами, мешающими построению свободного и демократического государства.

Внутреннее столкновение цивилизаций можно проследить во многих случаях идущей в современных обществах борьбы за равенство и доступ в какую-либо группу, в том числе в спорах об иммиграции, о примирении религиозных, расовых и этнических меньшинств, о равенстве полов, о сексуальной ориентации, о политике равных возможностей. Всегда в обществе подобные споры порождают тревогу и агрессию. В то же время в любом обществе существуют силы сострадания и взаимоуважения. Частные общественные и политические структуры оказывают значительное влияние на исход таких споров. Тем не менее работа, хотя бы экспериментальная, с нарративом, описывающим детство членов того или иного общества (а такие описания широко распространены), может дать хорошие результаты и позволит выявить источники проблем и сами проблемы, либо развившиеся в дальнейшем, либо остановленные общественными институтами и социальными нормами[21]. Совокупность подробностей и точность деталей в каждом случае станут темой постоянного анализа и обсуждения; обнаружение возможных точек интервенции тоже не будет просто. Однако с чего-то следует начать, а предлагаемые многочисленные образовательные программы совершенно не объясняют психологию развития человека, и потому остается открытым вопрос о том, какие проблемы нам следует разрешать и какими средствами для этого мы обладаем.

Человеческие существа рождаются совершенно беспомощными и оказываются в мире, который они не создавали и которым не могут управлять. Самый ранний опыт ребенка предполагает резкое чередование счастливой целостности, когда весь мир будто бы вращается вокруг удовлетворения его потребностей, как в материнской утробе, и мучительной беспомощности, когда происходит осознание того, что нужных вещей не оказывается рядом в нужный момент, а сам ребенок никак не может ускорить их появление. Степень физической беспомощности, свойственная человеку, не характерна ни для каких других представителей животного царства и сочетается с крайне высоким уровнем познавательных способностей. (Например, сегодня мы знаем, что даже недельный младенец может по запаху отличить молоко собственной матери от молока другой женщины.) Понимание того, что такое «внутреннее столкновение», прежде всего требует размышлений об этих странных свойствах: о характерном для человеческих существ своеобразном сочетании познавательных способностей и беспомощности; о нашем сложном отношении к беспомощности, смертности и конечности; о нашем постоянном желании преодолеть обстоятельства, которые не может принять ни одно разумное существо.

По мере своего развития младенцы все больше и больше осознают, что именно с ними происходит; однако они ничего не могут с этим поделать. Ожидание постоянной заботы – «всемогущество младенца», которое Фрейд столь верно обозначил фразой «Его величество ребенок», – соединяется с тревогой и стыдом от понимания того, что человек на самом деле вовсе не всемогущ, а, напротив, совершенно беспомощен. Тревога и стыд порождают острое желание полноты и целостности, которое никогда никуда не уходит, даже когда дети узнают, что они являют собой лишь часть мира нуждающихся и смертных существ. Желание преодолеть стыд несовершенства приводит к значительной неуравновешенности и угрожает нравственному здоровью.

Для младенцев на столь ранней стадии окружающие люди не слишком реальны; они – лишь орудие, с помощью которого ребенок либо получает то, что хочет, либо нет. Младенцу действительно хотелось бы сделать родителей собственными рабами и, таким образом, установить контроль над силами, поставляющими ему все необходимое. В «Эмиле», своей великой книге о воспитании, Жан-Жак Руссо говорит о том, что желание детей поработить собственных родителей являет собой начало иерархического мира. Руссо не считал, что дети по природе своей злы, и, безусловно, придавал особое значение их врожденной склонности к любви и состраданию, однако он понимал, что уже сама слабость и уязвимость младенца порождают силы, которые могут затем вызвать нравственные деформации и спровоцировать жестокое поведение, если только нарциссизм и стремление к доминированию не будут направлены в более продуктивное русло.

Я упомянула стыд ребенка, связанный с его беспомощностью, с его неспособностью достичь счастливой целостности, которой он в определенные моменты жаждет[22]. К этому стыду (его можно назвать «примитивный стыд») вскоре добавляется еще одна очень сильная эмоция: отвращение к продуктам жизнедеятельности собственного тела. Отвращение, подобно большинству эмоций, имеет врожденную эволюционную основу; но оно также предполагает научение и появляется лишь в момент, когда ребенка приучают к туалету, то есть когда познавательные способности ребенка уже вполне сформированы. Таким образом, у общества имеется множество возможностей для того, чтобы повлиять на направление, в котором будет развиваться это отвращение. Недавние исследования чувства отвращения показали, что оно вовсе не примитивно и обладает мощной познавательной составляющей, включает представления о заражении или загрязнении. Опытные психологи пришли к выводу о том, что отвращение заставляет нас считать заразными такие вещи, как экскременты, прочие отходы жизнедеятельности человеческого тела и мертвые тела, и все это – свидетельства нашей собственной смертности и принадлежности к животному царству, а значит, свидетельства нашей беспомощности в самых важных сферах. Опытные психологи, занимающиеся темой отвращения, согласны с тем, что мы дистанцируемся от отходов организма и, таким образом, управляем нашими тревогами, которые связаны с тем, что у нас имеются продукты жизнедеятельности, что мы и сами, в конечном счете, представляем собой продукты жизнедеятельности, и, как следствие, что мы – животные и мы смертны[23].

Подобное описание наводит на мысль о том, что отвращение выведет нас на верный путь, ведь неприязнь к экскрементам и трупам как простое эвристическое правило, вероятно, небесполезна, ибо может оградить от опасности. Конечно, отвращение не слишком четко развивает представления об опасности, поскольку в природе многие опасные субстанции не отвратительны, а многие отвратительные субстанции совершенно безопасны. Однако не пить плохо пахнущее молоко разумно, и к тому же это гораздо проще, чем всякий раз проверять его в лаборатории[24]. Тем не менее отвращение в сочетании с характерным для детей базовым нарциссизмом очень быстро начинает причинять реальный ущерб. Один из действенных способов окончательного ухода от собственного животного начала заключается в том, чтобы приписать относящиеся к нему свойства (такие, как дурной запах, сочащиеся слизистые выделения) какой-то отдельной группе людей, а затем обращаться с этими людьми, как с заразными или грязными, считать их низшим классом, фактически создавать границу, или буферную зону, отделяющую обеспокоенного человека от страшных и отвратительных для него животных черт. Дети очень рано начинают вести себя таким образом: они выбирают какого-то определенного ребенка и считают его грязным или заразным. В качестве примера вспомним распространенную детскую игру: из бумаги складывается приспособление под названием «вошеловка», и с его помощью дети «ловят» якобы отвратительных насекомых, или «вшей», у своих не пользующихся любовью товарищей, которых они считают грязными и отвратительными.

В то же время дети берут пример с окружающих их сообществ взрослых людей, а те обычно направляют такое «проективное отвращение» на одну или несколько более конкретных нижестоящих групп – на афроамериканцев, евреев, женщин, гомосексуалистов, бедноту, низшие касты в индийской кастовой иерархии. В действительности, все устроено так же, как в животном мире: через принижение «чужаков» и отдаление от них привилегированная группа определяет свое положение как более высокое и даже исключительное. Обычное проявление проективного отвращения заключается в избегании телесного контакта с представителями более низкой группы и даже с предметами, которых касались представители такой группы. Психологические исследования демонстрируют, что отвращение связано с множеством нерациональных, магических представлений. Неудивительно, что расизм и прочие формы групповой зависимости опираются именно на представления о заразности.

Проективное отвращение всегда подозрительно, так как предполагает самоотречение и перенос самоотречения на другую группу, в которую входят человеческие существа, ничем не отличающиеся от самих проецирующих, однако более социально бесправные. В таком случае первоначальное детское нарциссическое желание превратить родителей в своих рабов находит свое воплощение в создании социальной иерархии. Подобная динамика представляет собой постоянную угрозу демократическому равенству[25].

Такая ситуация некоторым образом универсальна: исследования отвращения в различных обществах обнаруживают схожую динамику; и мы с сожалением вынуждены признать, что все человеческие общества создают для себя внешние группы и порицают их, считая постыдными либо отвратительными, а чаще всего – и тем, и другим. Однако существует несколько источников изменчивости, которые влияют на исход описанной ситуации, формируя отношение людей к слабости, нужде и взаимозависимости. Назовем в связи с этим индивидуальные семейные различия, общественные нормы и законы. Обычно эти три источника сложным образом взаимодействуют друг с другом, ведь родители живут в общественном и политическом мире, а значит, как раз этот мир и определяет, какие именно сигналы они будут посылать своим детям.

В силу того, что порицание является, вероятно, реакцией на тревожное состояние человека, вызванное его собственной слабостью и уязвимостью, такое выражение неодобрения нельзя сдержать, не преодолев тревогу, засевшую где-то глубоко внутри. Одна из составляющих такого преодоления, на которую обратил внимание Руссо, это обучение практическим умениям и навыкам. Дети, способные быстро освоиться в окружающей обстановке, меньше нуждаются в слугах или рабах. Но еще одна составляющая социальной реакции должна быть направлена на самую суть беспомощности, на причиняемые ею страдания. Некоторые общественные и семейные нормы обеспечивают созидательный подход к этим страданиям, сообщая молодежи, что все человеческие существа ранимы и смертны и эту сторону человеческой жизни не следует ненавидеть или отвергать, но горе и нравственную боль легче преодолеть сообща, с помощью взаимной поддержки. Жан-Жак Руссо поместил получение базовых представлений о слабости человека в центр всей своей образовательной структуры; он утверждал, что лишь знание об этой слабости делает нас социальными и гуманными существами. Таким образом, уже само наше несовершенство может стать основой наших надежд на появление достойного общества. Руссо говорил о том, что у французской аристократии не было подобного образования; у детей аристократов воспитывали представление о том, что они выше и лучше большинства людей. Их стремление к неуязвимости подпитывало стремление повелевать всем и вся.