Читать книгу Рецепты - Мартин Гал - Страница 2

1

Что происходит со мной в последние дни? Вчера ничего не произошло, сегодня тоже. Есть опасение, что ничего вообще не произойдет: ни завтра, никогда. События уехали в другие места, к другим людям, в другие города. И только я там, где не должен быть: сижу за столом во дворе, в тени сливы. Солнце – яркое и теплое. Начало августа. На столе две книги: Рильке и Стоппард. Я беру во двор всегда две книги, чтобы не читать ни одну. Странный способ отвлечь себя от главного. Не читать, не думать, а только жить. На большее нет сил.

2

Я подозревал, что в жизни нет никакого скрытого смысла, впрочем, как и явного. Тайны выдумывают люди, чтобы дурачить друг друга. Человек смотрит на свою жизнь как на собственность, вроде дома или огорода. Распорядиться жизнью – значит выгодно вложить капитал. Главное – не продешевить. Продать себя подороже, чтобы купить себе чего-то подороже. Нет разницы между человеком и столом. Мера полезности в том или ином деле определяет цену жизни каждого из нас. Если я никому не нужен, ни к чему не пригоден, – цена моя ноль, нет ценника на моей бесценной шее.

3

Раньше я считал, что за мою жизнь мне недоплачивают. Я искренне полагал, что стою большего, но общество этих притязаний не поощряло. В конце концов, я стал тем, кем стал – средним человеком среднего достатка со средними способностями. Хорошо это или нет? Это просто факт. Гималаи – высокие, небо – голубое, как к этому относиться? Данность, которую принимаешь или отвергаешь, всё равно остается неизменной и называется реальностью.

4

Я часто удивлялся, что реальность для всех одна – к примеру, для моих одноклассников или соседей, – а наши представления о мире почему-то различны. Пространство сознания, воспринимаемое мной как единственная истинная реальность, никогда не может быть отвергнуто как нечто ошибочное, ибо я могу сомневаться во всем, но только не в достоверности самого себя. Отсюда подозрение: упрямство человека – биологический феномен. Осла иногда называют упрямым. И правда: есть у осла кое-что от человека.

5

Я гораздо хуже, чем обо мне думают другие, а думают они обо мне плохо, в этом я не сомневаюсь, не смейтесь, но это так. Но я не намерен меняться, более того: хочу учить людей морали, воспитывать всех и наставлять. Я жажду приводить аргументы, которые будут убедительны как гвозди распятого Христа. За две тысячи лет никому и в голову не пришло взять плоскогубцы и вытащить эти гвозди из сердца. Никто не хочет уменьшить его страдание. Все проходят мимо, крестятся и идут дальше. Идут и идут.

6

Три года назад я заболел – вроде бы несерьезно – аппендицит, пусть и осложненный. Попал я в больницу, которой некогда руководил (в тот период жизни, когда работал врачом), и мои бывшие подопечные организовали мне «гостеприимный» прием. Хирург, которого я понизил в должности с заведующего до обычного врача, не скрывал радости по поводу того, что я заболел, но и тот врач, кого я когда-то назначил заведующим и повысил в ранге, тоже не особо спешил оказать мне помощь. Я уже был никем и ко мне относились так, как и положено относиться ко всем ничтожествам – с презрением и ухмылкой. Мне повезло, ибо я догадался, что хирурги, которыми я некогда командовал, убьют меня не задумываясь. И знаете, что я сделал, как только понял, что меня зарежут как барана? – я сбежал от них, и меня прооперировали в другой больнице.

7

Зависть в Уголовном кодексе как причина преступлений не рассматривается. И совершенно напрасно. Неудачники всех мастей всегда вредят кому-то одному, тому, кому улыбнулась фортуна. Люди думают, что удача должна быть справедливой. А как может быть справедливым вращение рулетки? Но люди продолжают возмущаться по поводу превратностей своей судьбы, вместо того чтобы смириться с выпавшим числом и достойно принять все капризы случая.

8

Шумно у меня повсюду. В комнате, в городе, в голове. Сегодня мне сказали, что я не такой, как все. Слабое утешение, ибо я всегда надеялся узнать, что я какой-то особенный. Теперь мне смешно, но раньше меня попросту захлестывало тщеславие. Любой ничтожный успех я раздувал как воздушный шар. И страшно не то, что этот шарик удачи лопал и исчезал, как мыльный пузырь, поражало другое – моя счастливая рожа при любых раскладах. Я оставался доволен всегда, даже тогда, когда меня оставляли в дураках.

9

Я всегда находил оправдание, даже когда меня подвергали заслуженной и жесткой критике. Напуская серьезность, я начинал лукавить, а по лукавству, я смог бы стать чемпионом мира. Во мне всегда было так много от лукавого, что это отталкивало людей с удвоенной силой. Я ни с кем не мог долго дружить. Ничего не получалось, даже при сходстве мыслей и чувств мне удавалось всё испортить не прилагая никаких усилий. Раньше я чувствовал себя скверно, когда расходился с очередным другом, но теперь неудача в дружбе больше не расстраивает меня. Я лукаво подмигиваю себе, а зеркало отвечает: ты не виноват.

10

Я отношусь к людям предвзято. Я жду от них плохого и очень плохого. Заранее лишаю их презумпции невиновности и наделяю способностью только ко злу. Добрые поступки меня впечатляют, а доброта дураков ставит мою этическую систему под вопрос. Я полагал и смею заверить всех, что так точно считаю и ныне, что человек без культурных ценностей и культурных влияний не может научиться отличать добро от зла. Я отдаю мораль в руки интеллекта. И терплю бедствие на всех фронтах. Люди усыновляют чужих детей, слаборазвитая в умственном отношении женщина не бросает ребенка, который родился уродом, единственный сын идет на войну добровольцем, хотя никто его к этому не принуждает, получает ранение и становится калекой. Люди совершают тысячи добрых дел и при этом не делают никаких умственных усилий. Они не выбирают, даже не думают. Они просто действуют. По наитию. Верно. Безошибочно. И только я не могу ничего понять. Откуда у них это чутье на добро, это желание делать доброе? Неужели это шестое чувство или некое седьмое? А я этим чувством добра обделен. Мне понадобились горы книг и годы размышлений, чтобы подвести себя к добру. И я добр, но доброта моя выдуманная. Такова моя геометрия добра: солнце и куча дерьма – это одно и то же.

11

Я знаю, что у меня было детство, но ничего не помню. Совершенно пусто – ни воспоминаний, ни страхов, ни надежд. Я выхожу на крыльцо и делаю полный задумчивости вид. Хочу казаться умнее и важнее. Даже перед самим собой лукавишь, даже себя пытаешься обмануть. Но не выходит, как не стараюсь.

12

Мне всегда хотелось знать свою родословную. Кто мне предшествовал в генетике мысли, откуда мои заботы и мечты? Не могу же я сам, без никого, начать вдруг рассуждать, при этом так точно и смело?

Обычно человек знает, откуда пришел. Знает кто его родители, дедушки и бабушки. Дедушка полюбил бабушку, и родили они папу, который встретил маму, которая родила меня. Но почему у меня так мало всего взятого у родителей и так много получено от чужих и незнакомых мне людей?

Может у меня больше родственников, чем я полагаю? Разве не Достоевский – мой прадедушка, а Камю – не мой отец? Откуда это ощущение, что Кафка мне дороже брата, а Цветаева – моя родная сестра? Почему Ницше ближе мне родного дяди, и разве не я плачу, когда умирает мой друг Винсент Ван Гог? Где границы моего «Я», из чего оно состоит, какие сгустки энергии определили и обозначают этот фантом – меня? Если реальность несомненна, то я всего лишь попытка ее обоснования, точка, в которой сходятся все ураганы и моря. Феномен присутствия без причины – таким мне видится тот, которого все именуют мной.

13

Жизнь состоит из отрывков, как рулон туалетной бумаги, который уменьшается с каждым днем. Бумага может быть мягкой и нежной или жесткой и твердой. Разной бывает и жизнь. Настоящее уходит с шумом воды, а прошлое попадает в канализационные стоки. Есть только будущее, но никто не знает, сколько его осталось, следовательно: ни у кого ничего нет. Нет ни будущей жизни, ни запасного рулона.

14

Зачем мне выкапывать из себя фрагменты, разве по одному осколку можно узнать мозаику? Часть целого, говорят, содержит все признаки целого. Как бы не так! Ученые обманывают и себя и других. Познание – как слабительное: пронесет, и не увидишь главного. Слова какие-то жидкие, скользят, проваливаясь внутрь листа.

15

Мы кружимся в танце одних и тех же действий, многие годы едим, пьем, спим и совокупляемся. Банальность повторений не утомляет и не надоедает. Мы получаем ежедневное удовольствие от этих повторений и чувствуем себя превосходно. А ведь это так банально! Как и мои бесконечные повторения об этом.

16

С точки зрения времени, человек как будто и не живет, а только переливается из емкости в емкость, наполняясь новым содержанием, привкусом (часто дурным) от всего им прожитого. Мы всегда в сфере становления: размеры ее огромны, мы можем расширяться до бесконечных пространств, а можем сузить себя до унылой и скучной точки. И это не мы расширяем кругозор, а кругозор расширяет нас, делает наше пространство обширным, показывает новые горизонты событий. В этих превращениях нет ничего предосудительного, ибо мы всегда превращаемся в себя. Реальность каждого из нас абсолютна. Человек может быть только собой.

17

Неудивительно, что о сумасшедшем говорят – «он не в себе». Если человек «не в себе», значит, он сломался, как детская игрушка. Душа разлетелась на части, ум сошел с рельс, сорвались с петель чувства, вовремя не раскрылся парашют. Время обнулило человека.

18

Получая сдачу в супермаркете, я увидел, что у девушки-кассира легкое косоглазие. Некоторым людям косоглазие идет, непонятным образом украшая их, другим же портит образ. Здесь был особый случай: девушка выглядела глупо, и в то же время косоглазие придавало ее лицу какую-то таинственность. Я вышел из магазина и в который раз удивился глупости размышлений, возникающих по ходу жизни. У меня это всегда вызывает недовольство – мысли ни о чем, приходящие по пустячному поводу, как реакция на раздражение извне. Причиной этому обычно служит случайный взгляд на человека. Идет, к примеру, пьяный по улице, и я размышляю – преодолеет он препятствие в виде бордюра или всё же упадет. Или если на улице ветрено и пошел дождь, а женщина открывает зонт, то я почему-то начинаю гадать: вывернет ветер раскрытый ею зонт или нет. А глядя на юношу с девушкой, идущих впереди меня, я предполагаю: поцелует он ее в ближайшую минуту или всё же пройдет расстояние до ближайшего светофора и только потом…

Ну зачем мне, скажите, все эти ненужные мысли? Кто их мне поставляет с завидным упрямством? Я продолжаю мыслить помимо своей воли. Нравится-не нравится – это не категории воли, а эстетика реальности. От факта несогласия с реальностью мир вокруг нас не меняется. Если что-то изменилось, то нам это показалось. Меняюсь только я. Это мне становится холодно зимой и одиноко ночью. А ночь и зима – факты равнодушные.

19

Мне прочили блестящее будущее, но теперь я знаю, что это было блестящее прошлое.

20

Я могу убедить других в чем угодно, если уверен, что уже убедил себя.

21

Моя удача состоит в том, что я научился заменять одобрение других собственным одобрением.

22

Я сравнивал успех с новыми ботинками.

Теперь я знаю: успех тоже трет.

Но хорошим ботинкам можно несколько дней потерпеть.

Успех разнашивается.

23

Представление о судьбе – самое сложное из всех умозаключений, ибо основывается на полной недостоверности непроисшедшего и на абсолютной достоверности случившегося.

24

Вдохновение – штука непостижимая и редкая, и кто управляет им – одному Богу известно, а Бог – человек молчаливый.

25

Я никак не могу ухватить литературу за хвост, всякая история, как старая штукатурка, отваливается при первом усилии. Ничего нельзя придумать, даже факта собственной жизни. Из окна видно забор, за забором – улица, за улицей – соседский забор, чужой двор, чужой дом и чужие окна. Кто там? – спрашивали у почтальона. Никто, – отвечаю вместо него я. Где я бываю, с кем общаюсь, о чем говорю? Разве не сделал я себе сам преграды, чтобы не уснуть?

26

Я не исключение, а скорее – правило среди людей. Кто бы мог подумать (я в наименьшей степени), что основных успехов я добьюсь в химии, выучусь на врача, стану лавочником, а любить буду литературу и книги. А ведь тоже бессмыслица. Ну что в мире изменится, если я напишу еще одну книгу? Да ничего. Зачем же я пишу?

27

Я вновь спрашиваю себя о чем-то и не отвечаю. Так часто происходит: мне незачем отвечать, да и некому. Что проку от моих ответов.

Опыт жизни нельзя передать никому, даже родному сыну. Ничто неотчуждаемо: ни одна мысль не может быть передана из одной головы в другую, нельзя одолжить свои чувства кому-то, как домашние тапки. Всё, о чем думаешь, и всё, что чувствуешь, принадлежит только тебе одному. Только ты – знаешь, только ты – чувствуешь.

Если в мире ничего нельзя изменить, то любить женщину и писать книгу – это просто занятия, чтобы убить время, но если при этом нам удается считать свои действия необходимыми (хотя бы для самих себя), то почему бы не продолжать жить так, как нам того хочется.

28

Нет разницы между моим вчерашним днем и ночью Иисуса в Гефсиманском саду.

Все мгновения жизни неповторимы, но стоит им попасть в корзину прошлого, как все вещи становятся равноценны – конь Дон Кихота и ботинки Шекспира соседствуют там с моим утерянным зонтом.

29

Я не могу написать книгу, в которой не испытываю необходимости.

Это изнанка фатальности: всё, что не происходит, оказывается ненужным.