Читать книгу Ангел в ночи. Забытые дневники - Марьяна Гармин - Страница 7

Антон сидел за столом и осторожно водил паяльником по макету новой печатной платы. Со дня его знакомства с Аленкой уже прошло несколько дней, а она так и не появилась в отделе, и это настораживало и пугало. За время его работы на заводе, а это без малого лет пять, он впервые видел девушку, которая так странно себя вела, более того Алена его избегала. А это уж никуда не годилось, ибо окончательно подрывало сложившийся авторитет Воронцова в его же собственных глазах, и теперь он сидел в своем рабочем кресле, безнадежно устремив взгляд на входную дверь.

Жесткие дверные пружины растянулись. Антон вытянул шею и замер с паяльником в руке, и только легкая ниточка дыма медленно направилась к потолку с грязно-рыжими разводами. Глаза Антона остановились и впились в вошедшую девушку. Она прищурилась и оглядела помещение, медленно продвигаясь вдоль столов, совершенно не обращая внимания на пару светлых глаз прикованных к ее хрупкой персоне, подошла к Анечке и села. Антон все сидел с паяльником в руке, пытаясь поймать ее взгляд. Но, тщетно. Его сердце нервически затикало, как счетчик в таксомоторе, лихорадочно отсчитывая секунды. Он торопливо стал перебирать все возможные варианты, чтобы завязать разговор. Воронцов вспомнил все кинофильмы, литературу, советы друзей и специалистов. Ничего не лезло в голову. Не скажешь ведь: «Эй, девушка!»

Она неторопливо встала и отодвинула ногой стул, который противно скрипнул, пропуская ее вперед, опустила глаза и, пытаясь что-то рассмотреть на плинтусах, медленно шла вдоль прохода глубоко погруженная в самое себя, причем так глубоко, что чей-то прозвучавший рядом голос, показался ей ударом с небес. Она встрепенулась и в один миг очнулась от своих значительных раздумий, остановилась, пытаясь глазами отыскать нарушителя своего спокойствия.

– Привет. Проходишь мимо и даже не здороваешься. Нет, чтобы подойти, поговорить. А то все с Аней, да с Аней, – с ходу начал он разговор.

– Ой, – Аленка нежно улыбнулась и смущенно опустила глазки, – Привет. Извини, я тебя не заметила. У вас так заставлено помещение, что тебя из-за стойки не видно, – робко начала она. Да! Если женщина Вас не видит, значит у нее что-то со зрением. Будь, Вы, скажем, размером со слона, то она примет вас за шкаф, а ежели, вы будете поменьше слона, то она примет вас за стойку.

– А у кого ты работаешь? – Антон положил на стол паяльник, встал и подошел к ней.

– У Гольденберга, в восьмом, – пролепетала она, неловко пятясь в сторону.

– Значит, сидишь на четвертом, в четыреста одиннадцатой? – Антон сложил руки на груди.

– Нет. У Лизунова Тараса Петровича, в четыреста двенадцатой. Заходи в гости. Пока, пока, а то я исчерпала лимит безделья. Меня, наверное, Лизунов уже собаками разыскивает по заводу, – и с этими словами она легко, как лань исчезла в дверном проеме.

Не что так не распыляет мужчину, как женская неприступность, даже если она и показная. Вот сейчас она поговорила с ним, такая вежливая, холодная, непонятная, не сказала: ни нет, ни да, но оставила в сердце слабую надежду, и она как маленький, но такой настырный росток стала прорастать в нем, сильными корнями уверенно цепляясь за каждый едва заметный повод.

Аленка поднималась по ступенькам и медленно размышляла: «Похоже, он действительно положил на меня глаз, а как же Вовчик?» – ее всю словно передернуло. Она остановилась, посмотрела на дверь, словно за ней кто-то прятался, глубоко вздохнула и снова занесла ногу на ступень: «Антон – такая лапонька!» – Аленка опять вздохнула: «И Вовчик – лапонька…» – она грустно покачала головой, и сердце снова забилось: «Интересно знать, как отреагирует Иринка, если узнает про Антона: голову она мне сразу оторвет, или не сразу?» – Аленка медленно поднялась еще на одну ступень: «Нет, надо скрывать от нее, как можно дольше, а то – секир башка…» – она остановилась и посмотрела вниз между лестниц. Оторвавшаяся штукатурка соскользнула со ступени и устремилась в глубину лестничной шахты, рассыпаясь на мелкие бесчисленные пылинки и исчезая в таинственном сумраке подвала, откуда доносилось монотонное рычание станков. Сердечко снова защемило: «И вообще, какое ей дело – он ведь ничей!» – и она решительно зашагала вверх по лестнице.

Аленка открыла дверь и наткнулась на тесное сборище сослуживцев, которые в одночасье заполнили правый угол кабинета. Легкий смех перемежался с веселыми криками. Зиночка прищурилась и, метнув острый взгляд, довольно заулыбалась. Она стояла и крутилась вокруг своей оси, как это делают все дети, когда их поощряют, или поздравляют. Вся она была словно тоненькая тростиночка: хрупкая и гибкая, грациозная и подвижная. Темные волосы струями падали на плечи, а дальше! О! Это надо было видеть! На ней было платье цвета перебродившего вина, которое все сияло и переливалось, как новогодний серпантин: с какими-то рюшками, пряжками, бантами, защипками и ультрамодным декольте.

Лизунов осторожно взял Зиночку за локоть и вывел в центр комнаты, как именинный пирог. Его лицо снова засветилось. Он обвел глазами комнату и растянул губы:

– Зинаида Васильевна! – Тарасик почти закричал, – В этот праздничный день, разреши тебя поздравить с Днем рождения! Пожелать тебе здоровья, счастья, чтобы ты оставалась такой же красивой… – во время этой поздравительной речи Лизунов потихоньку приблизился к Зиночке вплотную и наклонился к ее щеке. Он встал на цыпочки и вытянул как гусак свою короткую шею. Глаза Тараса Петровича тоже приподнялись и как-то неестественно выпучились, приобретая форму бильярдных шаров, намереваясь запрыгнуть в «лузу» Зиночкиного декольте, – Всегда будь веселой и прими это от нас! – он впихнул Зинке в руки небольшую коробочку и лилейно заулыбался. Народ загудел и захлопал в ладоши, требуя дополнительного поздравления. Тарасик опустил глаза и снова приблизился к Зине. Он приподнялся на цыпочки, снова вытянул шею и чмокнул ее в щеку. Зинка засмущалась, а сослуживцы одобрительно захлопали и заулюлюкали.

– Большое спасибо, товарищи! – выкрикнула Зиночка и засветилась не меньше Лизунова, – А сейчас давайте пить кофе. Прошу всех к столу, – Зина вытянула руку вперед по направлению прохода, – Я привезла из Москвы торт «Птичье молоко». Девчонки разрежьте его.

– Кто сегодня дежурный по «чайнику»? Воду принесли? – спросила Людмила Станиславовна. Это выражение «дежурный по чайнику», некогда появившееся в отделе, как шутка, прочно вошло в общий словарный запас, и теперь к нему относились вполне серьезно. Составлялся список дежурных, который приклеивался с обратной стороны кульмана, согласно которому каждое утро две сотрудницы приносили в отдел ведро воды литров на восемь и ставили электрический чайник.

– Ой, Зиночка, – заискивающе начала разговор Людмила Станиславовна, – Балуешь ты нас все же. Каждый год привозишь торт «Птичье молоко». Где ты его берешь? Сама ведь могла бы съесть такую вкуснятину. Все-таки дефицит.

– Бог велел делиться, Людмила Станиславовна, – Зиночка засмеялась, – Где беру, где беру, – она неожиданно стала серьезной, – В Елисеевском в очереди стояла, в Москве беру!

– Зиночка, какое у тебя красивое платье, – заметила Люба, – Ты заказывала его, или готовое брала?

– В Москве покупала. Целый час в очереди в «Московском» стояла. Сто восемьдесят рублей отдала! Всю зарплату! Сестра еще добавляла, – гордо заявила Зиночка, – Оно японское!

– Да, Зиночка, мы тут все обзавидовались, – смеясь, добавила Константинова.

– Людмила Станиславовна, теперь «Я» буду самой модной женщиной отдела! – рассмеявшись, добавила виновница торжества.

– И декольте у тебя какое… модное, – Светлана Владимировна хитро прищурилась и покачала головой, – Лизунов уже успел оценить, – Светлана засмеялась.

– Да, уж, замечательный человек наш Лизунов, – Зиночка потрясла головой, – Все замечает… Полюбовался моей впалой грудью, и что он там нашел, не пойму? – Зиночка отвела рукой декольте и посмотрела внутрь.

Перенесемся теперь в здание заводоуправления. Большое фойе на втором этаже обито деревянными рейками. Вдоль стен стоят длинные черные диваны с металлическими поручнями, на которых сидят люди и монотонный шепоток чередуется с визгливыми криками, исходившими из другой комнаты. В приемной директора завода всегда многолюдно. Рядом с окном стоит большой стол, на котором расположился большой черный телефон с массивным циферблатом и огромными белыми кнопками. За столом сидит секретарь. Дверь отворилась, пропуская вперед Феликса. Он грузно наклонился вперед и переступил порог. Багровый румянец окрасил лицо, шею и даже ладони сильных больших рук. Он остановился на мгновение, медленно обвел зал глазами. В неожиданно наступившей тишине было слышно, как большая стрелка настенных часов шумно перепрыгивает с одной кочки на другую. Феликс сжал руками документы, сдвинул брови и огромными шагами направился к выходу.

Он летел по аллее трудовой славы, как мессешмидт, а в голове все крутился крик Генриха Сигизмудновича:

– Мне нужны люди на сборке! Приборы для Астрахани делать некому! – Генрих всегда визжал, он даже не кричал, а повышал голос до такой высоты, что он переходил сначала в крик, потом в контральто, а потом в визг, уподобляясь визгу токарного станка.

– Астрахань по плану только в январе, а сейчас ноябрь! – Гольденберг нахмурился и стиснул зубы, – Подождут. Сейчас главное запустить «Корунды».

– Что сейчас главное решаю Я, а не Ты! Машины пришли, люди, что три месяца должны ждать! – Генрих побагровел, – Им приборы позарез нужны! Объект запустить не могут!

– Где я возьму людей! – Феликс тоже повысил голос, – У меня что: кузница кадров! – Феликс бросил документы на стол и энергично поднялся, – У меня и так на настройке приборов в четвертом – три человека! – Феликс растопырил пальцы, – Люди месяцами из колхоза не вылезают! А у нас, между прочим, и своя работа есть! – он заложил руки за спину, – У меня и так некому отлаживать датчики: один Петрович сидит, а ребята в цехе. Люди не выходных, не праздников не видят!

– А ты, Феликс Абрамович, напрягись, поройся в запасниках. Может кого и найдешь! Организуй третью смену! Можно и в выходные за отгулы поработать! – Утюгов вышел из-за стола и подошел к стоявшему в углу шкафу с прозрачными дверками. Он открыл одну и достал большую серую папку с потрепанными тряпичными завязками, вынул лист бумаги и неторопливо подошел к Феликсу.

– Вот, читай, – он протянул ему бумагу, – Видишь постановление обкома партии!

Феликс впился глазами в исписанный лист и быстро побагровел до самых кончиков волос.

– Где я возьму столько людей! – он схватил бумаги со стола и направился к выходу, – А твоих отгулов у моих людей! – и он махнул рукой по горлу, – Как комаров на даче. Только когда их отгуливать, мы не знаем!

– Придется напрячься Феликс Абрамович! – крикнул вдогонку Утюгов.

– Рожать мне их что ли? – пробурчал на ходу Гольденберг.

Феликс в один миг пролетел три этажа «аквариума», ногой толкнул дверь. Она резко отворилась, грохнула о стенку, стена задрожала, и мелкие крошки штукатурки посыпались на пиджак Феликса. Дверь робко замерла, пропуская тучную фигуру Гольденберга. Он снова наклонился вперед, и медленно переступая порог, обвел глазами комнату. Мгновенно воцарившаяся тишина пахнула на Феликса недобрым знаком.

– Феликс, Феликс, Феликс, – зашипели стены комнаты.

– «Опять чай пьют!» – пронеслось в его голове.

Он неторопливо переваливался с одной ноги на другую, враждебно обводя глазами кабинет, который в этот миг уже ожил, зашевелился и легкий женский шепоток долетел до ушей шефа. Феликс остановился в середине комнаты и хмуро поглядел на пустые кульманы, за которыми притаился народ.

– Завтра весь отдел на уборку капусты в «Свекловод»! На один день! – громко произнес он.

Народ, сидевший за кульманами, недовольно загудел. Феликс снова обвел кабинет глазами и твердо произнес:

– Я сказал на один день! Значит на один день! – повторил раздраженный Гольденберг и, сверкнув глазами, удалился.