Читать книгу Здесь и сейчас - Маша Фокс - Страница 4

Лучшая комната в доме – это летняя веранда. «Летняя» она по причине неотопленности. Она большая, с высоким потолком и тремя стеклянными стенами, причем в одной из них, центральной, – окна французские – в пол и выходят на главное крыльцо, на подход к дому. С нее идеально просматривается как свой участок перед домом, так и соседские, и справа, и слева, и даже часть улицы перед нашим домом. Тем более сейчас, когда деревья и кусты, отгораживающие его от улицы, голы и прозрачны.

Эта веранда – идеальное место для стороннего наблюдателя или любопытной сплетницы-старухи, которая часами сидит в своем вольтеровском кресле, глядя на улицу, и в один прекрасный день оказывается главным свидетелем-информатором местного детектива, инспектора полиции. Она-то ВСЁ и видела.

Веранда светлая, полная воздуха и косых солнечных лучей, но по все той же причине холодности она используется Диной как «холодная» кладовка для хранения овощей, банок с вареньем и кастрюль с супом. Неправильно это, не по-хозяйски так разбрасываться жилплощадью. Мое предложение профинансировать двойные рамы и доводку отопления до веранды сначала встречает отчаянное сопротивление. Правда, подумав пару дней и узнав, что у вокзала есть фирма по изготовлению и установке двойных стеклопакетов и что у той фирмы имеются зимние скидки аж до 40%, Дина соглашается принять от меня такой подарок. Тем более что Новый год на носу, и вся процедура занимает два дня. Первый, когда они делают замеры, и второй, когда приезжает бригада молодцов и в один день всё устанавливает.

И вот, не прошло и двух недель, а мы уже наслаждаемся полуденным чаем на веранде. С проводкой отопления решили подождать до лета, но два мощных электрических камина (один простой обогреватель, а другой – имитация углей и колышущегося пламени) вполне так протапливают помещение. Тоби сразу выбрал себе место перед имитацией живого огня, Дина нашла из бесконечных ковриков и подстилок самую симпатичную, и он теперь проводит свои послепрогулочные часы в непосредственной близости от тепла.

Я вспомнила, как мой папа повез меня на какие-то мои каникулы в дом отдыха-пансионат. Я уже студенткой была. Трехэтажная, очень типичная советская блочно-цементная коробка вытянулась вдоль косогора на берегу реки, не то Пахры, не то Яузы – я уже и не помню. Другой стороной она смотрела в лес. К услугам отдыхающих был прокат лыж, на реке был расчищен пятачок льда, и можно было прокатиться на коньках. Но, так как дело происходило в зимние студенческие каникулы, любимым развлечением было катание с горки на картонках и вечерние танцы до упаду с незамысловатыми легкоалкогольными коктейлями, подававшимися в баре. Растратив всю энергию в вечерние часы, я напрочь отказывалась ходить на завтрак, и мой заботливый папа приносил в номер на тарелочке кружку кофе или какао, накрытую парой кусочков хлеба, масло и сыр. Ни белого хлеба, ни масла я в те времена не ела, и папа намазывал последнее на перила балкона, присыпал крошками хлеба и уходил кататься на лыжах. Я же пыталась доспать, но куда там! Синицы прилетали на угощенье и поднимали такой гвалт! Какой уж там сон. Я пила остывший кофе из концентрата, жевала сыр и любовалась птичьим базаром.

Почему я вспомнила это – не знаю, но теперь моим ежеутренним занятием (пока Тоби делает свои дела) стало намазывание масла на отливы новых окон. У нас с Диной появился «второй телевизор» – наблюдательный пункт, и посиделки на веранде теперь не ограничивались рассматриванием, кто там куда и с чем/кем мимо нашего дома ходит, но и оживились щебетом и порханьем птиц.

– Маш, обрати внимание во-о-о-н на ту пару, – Дина кружкой в вытянутой руке указывает на мужчину и женщину, идущих мимо нашего участка.

Из-за невысокого забора и порхающих птиц мне видны только их плечи и головы, покрытые одинаковыми заячьими шапками. У него – уши шапки опущены, а у нее, наоборот, подвязаны наверх, и она ее несет, как папаху – чуть сдвинув на затылок.

– Да, я их уже видела. Они тут пару раз проходили, и в магазине их встречала. Странная пара. Они вроде как и вместе, и в то же время каждый сам по себе.

– Да. Это Алла и Володя из шестнадцатого дома. Они уже тридцать лет друг с другом не разговаривают.

– Сколько? – от удивления я ставлю чашку на стол и вытягиваю шею, как будто если я их рассмотрю повнимательней, я получу ответы: а) почему; б) почему так долго.

– Тридцать или типа того. У них здесь всегда дача была. Раньше, как многие, пока дети маленькие были, приезжали только летом, а на пенсию вышли и перебрались сюда совсем. Они даже и с соседями дружат, и на тутошние сборища приходят, но я никогда не видела их разговаривающими друг с другом. И тем не менее они всегда вместе. Чудеса!

– Ну что-то же должно было случиться? – не унимаюсь я.

– А вот ты у нас теперь писатель – «инженер человеческих душ» – вот ты и придумай, почему они такие.

Меня страшно воодушевило такое предложение. Эдакий этюд на заданную тему.

Я чмокнула Дину в макушку и ринулась к себе наверх к компьютеру. От моей стремительности Тоби даже проснулся, приподнял с лап голову, с удивлением посмотрел мне вслед и снова поудобнее устроился у камина.

К ужину я вышла торжественно неся впереди себя ноутбук. Я церемонно поставила его рядом со своей тарелкой.

– Готово, – объявила я удивленной подруге.

– Ты о чем? – спросила она.

– Ты же просила историю Аллы и Владимира. Вот, я написала.

– Давай сначала поедим, а потом ты почитаешь, – сказала она, протягивая мне тарелку с овощным рагу и куриной котлеткой. – Котлет много. Если захочешь еще, скажи. Я на плите оставила, чтоб не остывали.

Мы закончили ужин, Дина предложила по рюмочке вишневой наливочки. И я, впервые за все время своих писательских потуг, вынесла произведение на суд не читателя, но слушателя.

– Я назвала рассказ «Адаптивность».

– Как? – удивилась моя подруга.

– В психологии есть такое понятие «адаптивность» – способность примениться к любой ситуации. Вот, – я начала свое первое авторское чтение.

«Господи, как же это неправильно, – думала Алла, подтянув сбившуюся простыню, стараясь прикрыть белесые полоски внизу живота и поперек груди – те части ее тела, которые еще несколько дней назад были прикрыты купальником бикини, а теперь светились голубизной на фоне бронзового загара в лучах предвечернего солнца. – Как же это неправильно. Ведь я целый месяц ждала этого дня. Дня, когда мы снова будем вместе, а теперь надо вставать и уходить…»

Она с грустью посмотрела на тело мужчины рядом с ней. Оно еще было одинаково бело, только руки ниже локтей потемнели и то – левая больше, чем правая, так как все лето он только и видел солнце, пока ехал в машине на работу – в отпуске еще не был.

«Это все неправильно! И то, что мы отдыхаем поврозь, и то, что приходится скрываться – вот так по-воровски ухватывать часок-другой среди дня, и то, что сейчас вместо того чтобы уснуть и проснуться вместе, надо одеваться и ехать домой. Гадко… Надоело… Устала так жить!»

Кирилл, задремав после любовного извержения, как будто почувствовал ее тревогу и проснулся. Привычным жестом нашарил рядом тело любимой, обнял. Ладонь уперлась в хлопок простыни. Он откинул прохладную ткань, нащупал такую знакомую, упругую и наливающуюся в ответ на его прикосновения грудь. Он потер между пальцами ее сосок, и тот моментально затвердел и увеличился в размере. Он приподнялся на локте, готовый прильнуть губами к волшебному отростку, но Алла заерзала, повернулась на бок лицом к любовнику, отвела его руку.

– Господи, как же это неправильно, Кирилл, не могу я больше так… Я же себе клятву дала, что после отпуска с мужем и детьми прекращу наши с тобой отношения, и вот… Опять мы вместе.

– Да, Алуша, я тоже очень по тебе скучал, не мог дождаться…

Их связь продолжается уже почти восемь лет. Аллин младший сын был случайно зачат от мужа в те три месяца, когда Кирилл был в командировке во Владивостоке – ставил там какой-то судоремонтный комплекс. Она твердо решила, что родив, прекратит этот роман, но после родов прошло шесть лет, и Максик уже пошел в школу, а встречи с Кириллом все так же полны яростного вожделения. Возможно, если бы это была просто страсть, она бы давно утихла, но было в их отношениях что-то большее, чем физиология любви. Была она сама, собственной персоной – Любовь – присутствовала во всем, что они делали. Им вдвоем весело и интересно. Им всегда есть, о чем говорить. Они умеют друг друга слушать. У них совпадают вкусы в еде, в музыке, в кино. Даже на политику у них взгляды совпадают. За восемь лет с небольшим интервалом (пока она носила, рожала и кормила сынишку) они практически наладили свой мир – параллельный первому, законному.

Оба были женаты. В каждой семье по двое детей. В каждой налаженный быт: квартира, машина, у Кирилла еще и дачка небольшая была в поселке «Снегири» под Истрой. Двенадцать соток – шесть от родителей достались, а шесть прикупил у соседа, и вместо старой садово-товарищеской развалюхи-сарайчика, типа домика дядюшки Тыквы, уже сам поставил двухэтажный дом из сборного бруса. Крепенький такой домик получился. Желтый, под красной металлочерепичной крышей – на грибок-боровичок похожий.

Алла там бывала за все годы их с Кириллом отношений пару раз, не больше. Приезжала с ним, когда Нелька – жена Кирилла уезжала с детьми к своим в Полтаву. Дача месяц пустовала, а поливать надо было. Вот Кирилл и мотался. Поездка становилась поводом побыть с любимым, но ездила туда Алла без охоты. Там, на даче, все было устроено его женой. Это был ее мир: ее кастрюли, ее скатерти и покрывала на кроватях. И Алла там чувствовала себя чужой.

А это неправильно. Они с Кириллом не были чужими. Наоборот – роднее человека у нее не было. Потому и возник второй мир: их съемная квартира, где висели ее, Аллины, занавески; куда она тщательно подбирала и привозила из отпусков то ручной росписи салатницу из Испании, то белорусскую льняную скатерть с салфетками. Хозяйство собиралось тщательно, долго, годами, и все ждало момента, когда нарыв прорвет. Когда боль и гной двойной жизни уйдут, излечатся и можно будет без вранья и придуманных предлогов жить вместе с любимым мужчиной. В открытую.

– Кирилл, ты меня слышишь? Я с тобой разговариваю… Между прочим…

– И я между прочим… Ну, пожалуйста, ну раздвинь ножки, я так давно между ними не был…

– Пошляк. Прекрати гусарничать. Прекрати сейчас же. Мне ехать пора. Няня уже Макса из школы привела, и ей в пять уходить – своих дома встречать, а меня нету. Все же завязано одно на другом… Почему я и зову тебя, не могу дозваться: надо что-то решать. Или мы вместе или расстаемся. Так больше продолжаться не может.

– Не может, – согласился он и резко встал с постели.

– Ты Нельке все скажешь?

– Да.

– Сегодня?

– Да.

– Тогда и я сегодня с Володей поговорю.

После месяца у моря с его бризами, с запахами туевых рощ и фруктовых садов, которые с наступлением сумерек начинали отчаянно благоухать, и ароматы свежести стелились, как стелятся подмосковные туманы, и сбегали с гор вниз к морю и перемешивались с другими: с терпким дыханием моря, рыбы, водорослей и соли, – после этой благодати запах вечерней Москвы вызывал тошноту. Зловонье бензиновых паров, запах пота и усталости над толпой, запах пыли и вонь мусорных бочков с подтеками от прокисших арбузных корок – все это еще больше усиливало контраст любовной истомы и той реальности, в которую Алле предстояло войти.

Как было заведено, Кирилл довез ее до выхода из метро на другой стороне улицы. Она спустилась в подземный переход и вышла на своей стороне, смешавшись с густой толпой пользователей подземного транспорта. Прошла вдоль витрины магазина, растянувшегося на весь фасад длинного многоподъездного дома. Хотела зайти, чего-нибудь купить, но мысли были не о том. Она была еще влажная и теплая внутри. Ноги «ватные», и тащить сумку с продуктами не было сил. Силы нужны были для разговора. Разговор предстоял серьезный. Алла ругала себя за то, что так долго его откладывала. Семь лет назад было бы куда легче – и Максика еще не было, и Аленке было всего три – возраст, когда ребенок и не знает еще отца толком. Легко привыкает к лицу другого мужчины над своей кроваткой…

– Ой, Алла Максимовна, как хорошо, что вы пришли, – няня Валя уже сидела в прихожей одетая – в плаще и уличных туфлях – на низком старте, готовая сорваться с места, – Максик поел супа и нарисовал картинку к уроку природоведения. Ну, я побежала. Завтра я вам нужна буду?

– Нужна, нужна. Мы с вами, Валя, потом поговорим – вы нам, может быть, теперь на постоянной основе нужны будете.

– Ой, хорошо бы. Вы, Алла Максимовна, на полную ставку на работу идете? Да?

– Типа того, – уклонилась она от прямого ответа.

Закрыла за Валентиной дверь, разделась, прошла в кухню. Молодец, Валентина, все за собой убирает – и тарелки вымыты, и хлебные крошки со стола убраны. Максик все еще такой свинюшник вокруг себя устраивает, когда ест.

Тело хотело воды. Если не посуду мыть, так самой надо принять душ. Смыть с себя запах другого мужчины. Она как раз успела вовремя. И ополоснулась, и переоделась, и трусики, хоть только сегодня утром надела, но застирнула под краном в ванной и повесила на нижнюю трубку полотенцесушителя.

Где-то через час приехали Володя с Аленкой – он ее по средам и пятницам с танцев забирал. Все как всегда. Поужинали. Дети шумно промчались по коридору в гонке за пульт телевизора – кто первым взял, того канал и смотрят. Алла собрала посуду, начала ее мыть. Володя у нее за спиной все еще сидел у стола, примостив свой лэптоп на расчищенном от тарелок пятачке. Она вымыла посуду, долго протирала полотенцем и ставила в шкафчик над мойкой тарелки, убирала в ящик ножи-вилки. Протерла мойку, смахнула последние крошки со столешницы и присела к столу.