Читать книгу Любимая мартышка дома Тан - Мастер Чэнь - Страница 1

Карлик передвигался по ровному белому песку дорожки моего сада поразительно быстрыми прыжками, напоминающими о большой рыжей обезьяне из императорского зоопарка. Его подсвечиваемое ночными садовыми лампами искореженное тело, туго замотанное в темные тряпки, как бы стелилось по земле, из тряпок торчали неестественно широко расставленные, покрытые мускулами, как веревками, голые ноги, которые выбрасывали назад небольшие облачка песка. Левая рука карлика была выставлена вперед, а в правой было зажато очень странное орудие – то ли длинный нож, то ли короткое, около локтя длиной, копье.

Тысячи смертей и пылающие города, тяжелый грохот кавалерии по притихшим улицам, горькая и прекрасная любовь, невиданные реки и города, лица полководцев, царедворцев и властителей – все, все эти события, самые бурные в моей и без того не слишком спокойной жизни, начинались с этой жуткой фигуры на песке.

Сзади к карлику по дорожке двумя постепенно выступающими из мрака темными силуэтами приближались два имперских солдата. Самые обыкновенные солдаты – не конные гвардейцы с их павлиньими перьями на чешуйчатых шлемах, а пехотинцы в плотных темных халатах до щиколотки, по которым ночью было не разобрать – есть под ними броня или нет, в черных, чуть изогнутых вперед матерчатых шапках, подбитых железом, и с короткими копьями в руках. Они уверенно топали ногами в толстых войлочных сапогах, и, если бы не карлик, я бы наверняка потерял несколько драгоценных мгновений, не догадался бы вовремя, что в сад среди ночи вошли убийцы.

Что было фактически невероятно. Мой дом в тихих зеленых кварталах имперской столицы охранялся куда лучше, чем многие, многие другие ее дома. Два охранника всегда стояли у выходивших на улицу ворот, а сзади второго сада была караульная комната, где всегда кто-то был и внимательно прислушивался к звукам ночи. Охрана была выставлена также по заднему периметру дома, у конюшен, и в целом просматривала все внешние стены.

Но вот сейчас, как ни странно, я оказался полностью беззащитным, сидя среди подушек на шелковом ковре в переднем саду, на виду среди круга горящих вокруг масляных ламп и дымящихся курений от насекомых. В левой руке у меня еще была зажата ароматная, шуршащая плотная бумага – свиток с вертикальными рядами отчетливых черных знаков, которые складывались в нечто, весьма подходящее для весенней ночи, с ее ароматами свежей листвы.

На размышления о том, что делать, у меня оставалось время, равное в лучшем случае двум щелчкам пальцев.

Громкие вопли не дали бы ничего, поскольку если вторгнувшихся никто не остановил, то, значит, это уже некому было делать. Прочим же, обычным слугам потребовалось бы очень-очень много щелчков пальцев, чтобы добраться до переднего сада, – и к тому времени тут все было бы уже кончено. Да и сам вопль также занял бы драгоценные мгновения, которых у меня не было.

Встать, повернуться и бежать от нападавших назад, к глухой стене сада, было глупо не только потому, что дальше было бы деваться некуда, но и по той причине, что карлик, как большой паук, уже разгонялся для удара.

Все что мне оставалось – это использовать смертоносную скорость движения моего противника против него самого. То есть подогнуть под себя ногу в мягком кожаном сапожке и прыгнуть с места, из круга дрожащего желтого света в спасительный полумрак. Не назад, а почти навстречу убийцам, но чуть вправо, уходя от правой руки карлика с зажатой в ней железкой, проскакивая у его левого плеча и оказываясь под левой рукой одного из солдат. Второй солдат, даже и с копьем, в этой ситуации и подавно оставался на пару мгновений не у дел.

В три прыжка я оставил своих противников слева, почти за спиной. Неплохо для начала.

Свиток к этому моменту уже был брошен на ковре, а в правой руке у меня оказалась все еще горевшая масляная плошка. Ее я и швырнул в ближайшего ко мне солдата, особо не надеясь, что масло загорится. Но он, залитый маслом, все же инстинктивно отшатнулся, и тут я проделал старый, как все базарные и уличные драки, прием – чуть погрузил на бегу ногу в песок и швырнул его ногой в лицо все тому же солдату.

Еще мгновение – и вот уже все трое моих врагов у меня за спиной, а я, успев ощутить запах их немытых тел, несусь примерно туда, откуда они пришли, – в направлении выхода из сада во двор, за которым был уже выход на улицу.

А точнее – к каменной стене, разделяющей внешний двор от сада. К старой раскидистой груше, растущей у этой стены и подпирающей ветвями ее кладку.

Что ждет меня во дворе – еще солдаты и карлики? – я не знал, а что касается улицы, то сейчас, после второй стражи, при давно закрытых воротах всех кварталов, там просто никого не могло быть. Полагаться же на пустой улице на скорость своих ног мне, в моем довольно уважаемом возрасте, было бы опрометчиво. Поэтому все, что оставалось, – это попросту оказаться выше преследователей, а там уже действовать по ситуации.

Я схватился рукой за первую ветку груши и позволил себе оглянуться и потерять таким образом еще мгновение-другое.

Плохо: солдаты уже успели развернуться нехорошо улыбающимися в лунном свете лицами ко мне, а карлик, оставивший в песке садовой дорожки полукруглую борозду своего разворота, обогнал их и несся, пригнувшись, вперед.

Мастера боевых искусств взлетают по деревьям вверх как белки. Я же карабкался по низко растущим ветвям, среди колючек, соскальзывая, шипя сквозь зубы и заставляя свои стонущие от неожиданной нагрузки ноги сгибаться под невероятными углами. Правая рука, испачканная в масле, чуть не подвела меня, соскользнув, – но вот уже я коснулся ногой благословенно шершавой черепицы на стене, подтянулся и развернулся назад.

Карлик, скрючившийся прямо подо мной, у подножия стены, раздвигал в широкой ухмылке рот среди свалявшихся веревочек бороды. Он не дал мне времени примериться, как бы ударить его по голове ногой: между оскаленных в улыбке зубов он вставил горизонтально свою длинную острую железку (тут я увидел, что у нее была очень удобная рукоятка) и прыгнул на то же дерево.

Он взлетал по ветвям, как бесформенная черная тень, раскачиваясь на них туда-сюда и по инерции захватывая ветки одну за другой. За мгновение он лишил меня преимущества высокой позиции, заодно перелетев на дальнюю сторону дерева, так что оно оказалось между нами.

Я не сомневался, что и на черепице у него окажутся все преимущества. Мне оставался последний шанс – успеть встретить его, пока он не вскарабкался сюда окончательно и не ухватил свою железку рукой, и попытаться столкнуть его на землю, к солдатам, которые даже с копьями не очень угрожали мне, пока я оставался наверху.

Соскальзывая, я начал огибать дерево сзади, по черепице, понимая, что уже не успеваю. Карлик оказался на ветвях даже слегка выше меня, мне пришлось чуть задрать голову, чтобы посмотреть в его тщательно затемненное сажей сморщенное лицо. И тут он странно дернулся вперед, ко мне, а потом, досадливо крутя головой, заскользил по ветвям вниз и упал бесформенной кучей прямо к ногам подбежавших к дереву солдат.

Из тряпок на его спине торчала короткая стрела с темным оперением. Солдаты тупо смотрели на нее, не шевелясь.

У меня появилось несколько мгновений, чтобы оценить ситуацию и принять решение, – может быть, целых три щелчка пальцев.

Я стоял на наклонной черепице, которой здесь крыли не только сами дома, но и стены, разделяющие город, как игральную доску, на прямоугольники: стены между дворами и домами, а также кварталами.

Пока я находился здесь, можно было целых несколько мгновений не опасаться солдат, в чьих руках были только копья, но не луки. Но я не имел понятия, сколько еще врагов разбежалось по всему дому, чем они вооружены и что стало с моей охраной. Я знал только, что у меня вдруг появился неизвестный враг, которого свалил стрелой неизвестный друг. Последний, однако, тоже находился в моем доме – или где-то поблизости – без моего приглашения.

Я попытался мгновенно окинуть взглядом темноту, с выступающими из нее круглыми очертаниями деревьев и изогнутыми, ребристыми поверхностями черепицы между ними. И увидел в свете луны невероятное зрелище.

На скате высокой крыши замер странный силуэт – высокий, гибкий, в каких-то темных тряпках. Под луной отчетливо сверкали абсолютно седые, ничем не покрытые, растрепанные волосы. Фигура, замерев под моим взглядом, стояла по-кошачьи изогнувшись, высоко подняв зад. Потом сделала странный, грациозный прыжок вбок по крыше, приземлившись без единого звука за ее углом и исчезнув из вида.

Сплю ли я или наяву вижу героиню столичных страшилок – седоволосую ведьму Чжао, спрыгивающую по ночам с крыш и пьющую кровь людей и лошадей?

И тут до меня дошло, что в руке исчезнувшей с моих глаз ведьмы было оружие, по размеру не больше, чем заточенная железка карлика. Что-то вроде палки, более чем в локоть длиной, конец которой украшал прикрепленный поперечно небольшой лук. В общем, арбалет, по виду – охотничий: оружие, из которого можно стрелять одной рукой, хоть и на очень небольшое расстояние.

Этого зрелища, которое я наблюдал не более мгновения, мне хватило. Находиться в доме с исчезнувшей охраной, где по двору топчутся солдаты с копьями, а на крышах засели седые, но шустро скачущие арбалетчики, было попросту нельзя. В конце концов, не было никакой гарантии, что стрела, свалившая карлика, не была предназначена все-таки мне, но пролетела чуть правее.

Надо было бежать.

На перезарядку арбалета уходит мгновений пять. Я использовал часть их для того, чтобы подняться на локоть вверх по наклонной черепице и бросить быстрый взгляд в передний двор и на ворота. Что ж, как и следовало ожидать, на песке двора, подальше от распахнутых ворот, чернело неподвижное тело, а у самых ворот, где еще горела масляная лампа, можно было разглядеть второе. Моя охрана была уничтожена без единого звука, пока я сидел совсем неподалеку, в круге света – и буквально у ног засевшего на крыше седого арбалетчика, который при желании мог бы прочитать через мою голову крупные черные знаки рукописи.

Я повернулся и быстро пошел – а затем побежал – по черепице. Побежал падая, сбивая коленки, делая неуклюжие прыжки – утешало то, что это жалкое зрелище хотя бы помогало сбить прицел неизвестному арбалетчику, если он, конечно, имел такие намерения.

С топотом пронесся я по черепице стены, разделявшей внешний двор и передний сад, выскочил на боковую стену, отделявшую мой дом от стоявшего без хозяина соседнего владения. И двинулся по верхушке стены дальше, на восток, в сторону Восточного рынка имперской столицы.

Бежать по черепице – особенно старой, выщербленной, заросшей травой и даже деревцами, – было не так и плохо, поскольку она ребриста и как будто предназначена для отталкивания. Если бы не одна проблема: при беге по наклонному скату одна нога все время оказывается как бы поджатой, а тело все время клонится в сторону. Отчего тело это постоянно шмякается животом на черепицу.

Я не толст, как большинство имперских жителей, гордящихся своими горообразными животами. Но я прожил в нашем прекрасном мире на удивление долго – более четырех десятков лет. Множество моих сверстников уже простились с этим миром или смирились с потерей зубов, волос, гибкости конечностей или самих конечностей как таковых. Бог Голубого Неба был добр ко мне много лет, но он явно не готовил меня к бешеным прыжкам по косой черепице на подгибающихся ногах.

И все же я продвигался на восток.

У моих ног дрожат оранжевые огоньки меж ветвей. Оттуда, снизу, слышится нежный звон струн, плывут пряные мясные ароматы из расположенных в глубине садов кухонь.

Вот девушка, на коленях склонившаяся перед сидящим у столика молодым человеком и наливающая ему вино из чайника среди мелькающих в свете ламп ночных насекомых.

А вот ее молодой человек поднимает глаза и с изумлением видит балансирущего в полутьме между ветвей несуразного человека со вздыбленной бородкой, в запачканном домашнем халате, штанах западного покроя и разодранных напрочь сапожках.

Густой запах сандалового дыма от молчаливого храма Учителя Куна. Шелковые флаги вокруг странно изгибающихся боков ступы храма Учителя Фо. Колонны храма Огня. Служители шаркают сандалиями и тревожно вглядываются туда, где я, как ночная птица, шуршу ветвями деревьев.

Ветви и огоньки, розоватые траектории мгновенного полета летучих мышей, тихое фырканье лошадей во тьме.

Звенящая и трогательная красота весенней ночи в городе – которого больше нет.

…Прыжок со стены на белый песок пустынного проспекта шириной в 130 шагов. А не сдаться ли мне попросту в руки стражи с жалобой на вторжение в дом грабителей? Но кроме карлика-убийцы в мой дом вломились два имперских солдата, пусть они и были с убийцей в сговоре. Сам вид мундиров заставляет допускать хотя бы вероятность приказа об аресте – и, соответственно, необходимости побега из столицы. А раз так, мне нужно сначала оказаться на нашем подворье, которое лежало не так уж далеко – четыре больших квартала – от дома. Значит – вперед.

Крики городской стражи, взявшей, боюсь, мой след, пока далеко. И можно даже подумать о том, что произошло.

А произошло почти то же, что с моим предшественником Мелеком, возглавлявшим закупочные операции нашего торгового дома в славной империи. Тогда, правда, охрана осталась жива. Но охрана эта не имела понятия, каким образом бедняга, отдыхавший, как и я, в охраняемом саду, был найден утром, с головой, насквозь пронзенной через глаз каким-то странным тонким лезвием.

Теперь я хотя бы знал, что произошло. Но тогда никаких мыслей о том, что случилось и кому и зачем это понадобилось, у нас с братом не было. Мелек писал нам письма – но никаких указаний на угрозу его жизни в них не имелось, если не считать загадочных строк о том, что «пришли странные и тревожные известия, которыми я займусь в ближайшее время, бросив на это все силы».

Письмо это, скрученное в трубочку, залитое воском и утопленное в невинно выглядящем сосуде с кунжутным маслом, еще качалось на боку верблюда, мерно шагавшего по Великому Пути в штаб-квартиру торгового дома, а автор его уже лежал недвижимо, скрючившись на боку, среди пробуждавшегося сада, который теперь пришлось таким странным образом покинуть мне.

– Ну и кого нам слать Мелеку на замену? – негромко спросил меня вскоре после этого брат, сидевший со мной под зревшими на ветвях золотыми персиками. – Может быть… согласишься ты сам? Ты же любишь их столицу, ты говоришь на языке империи, и даже читаешь и пишешь. Здесь для тебя, как я знаю, стало скучно. А когда из империи такого размера приходят слова о «странных и тревожных известиях», после чего написавшего их убивают… В общем, тут как раз то, что тебя немножко подбодрит.

С того разговора прошло уже полтора года, но и сегодня я знал ненамного больше прежнего.

…Последняя неприятность постигла меня, когда я уже сползал со стены, окружающей громадный квартал Восточного рынка, прибежища самых дорогих удовольствий имперской столицы. Стражи тут было немного. Квартал этот, да что там – город в городе, охранялся самими его обитателями так, что столичной страже и не снилось. А поскольку сам я был не последним из этих самых обитателей, то хорошо знал темный, не очень известный охране участок стены, где кладка была старой и расшатанной, черепица заросла травой и не скользила, и вдобавок к стене прислонилось старое дерево гинкго с его веерообразными листиками с серебристой подкладкой и корой, похожей на застывшую грязь. По дереву – вниз, и…

Я рассчитывал сползти с внутренней стороны стены на безлюдную глухую улицу, где были мои же склады простого белого шелка для отправки в громадный и ненасытный Бизант. Но именно там, под стеной, почему-то разместился на ночлег известный всему Восточному рынку персонаж, носивший откровенно фальшивое имя Удай-Баба, с ударением на последнем слоге. Профессиональный святой, то есть проповедник изобретенной им лично религии, был перманентно грязен, бородат и космат. Правда, в отличие от прочих пророков Инда и Бактрии, он был вполне нормален и разумен – стоило только присмотреться к его ехидным глазам навыкате между вывороченных красных век. Кстати, после двух-трех бесед с Удай-Бабой на темы вечности, воздаяния и плотской любви как религиозного ритуала у меня возникло неопределенное подозрение, что кроме проповедей он занят такой же, скажем так, торговлей шелком, что и я. Уж очень удобно быть человеком, которого никто не спрашивает, куда он идет, почему появляется и исчезает и с кем разговаривает.

Вот эта личность и подпирала теперь стенку, которую я переползал уже буквально на животе, выглядя при этом куда более святым человеком, чем сам Удай-Баба, то есть до невозможности грязным, с лоснящимся и исцарапанным лицом, с непокрытой головой и застрявшим в волосах сором.

Удай-Баба широко открытыми глазами следил за моим падением на мягкую землю и попытками встать затем на ноги, которые уже буквально подламывались.

Дальше, за складами, все было просто. Можно было не оглядываться назад и вверх – не гонится ли еще за мной седой арбалетчик. У меня не было сомнений, что своими летящими прыжками он легко догнал бы меня. А раз этого делать не стал, то действительно был не врагом мне, а спасителем.

Здесь, на рынке, пахло погасшими углями, закапанными застывшим уже мясным соком, и перемещались, как тени, уборщики мусора. Ковыляющий на одеревеневших ногах, изодранный и вывалянный в грязи согдиец тут никого удивить не мог – подумаешь, караванщик, выпивший еще днем лишний чайник вина и только что проснувшийся в канаве.

Так, без сил, добрался я до нашего подворья, где, как обычно, еще горели масляные плошки и полулежали на коврах редкие посетители, решившие провести здесь всю ночь.

Но далеко идти не пришлось. Меня уже у ворот перехватили сильные парни с обычно лишенными выражения, а сейчас встревоженными лицами. Похоже, здесь знали о случившемся все в подробностях еще до моего прихода. Парни буквально внесли меня под старое раскоряченное дерево, украшенное фонариками со свечами внутри. Мне навстречу спешил мой дорогой Сангак, сияя щербатой улыбкой, от которой людям, незнакомым с ним, часто становилось не по себе. Он проследил, как меня укладывают на уже ждавшие ковры и подушки, затем пощелкал пальцами единственной руки над головой.

Перед моим носом возникло пахнущее хлебом прохладное пиво в кувшинчике. Как только я прикончил его одним длинным глотком, кувшинчик буквально растаял в воздухе, и мягкие женские руки – не меньше двух пар – начали ласкать мою шею, лицо и даже макушку полотнищами нежнейшего муслина, пропитанными теплой имбирной водой. Капли стекали мне за ворот, это было щекотно и чертовски приятно.

– Скоро согреется достаточно воды для бочки, хозяин, – без выражения проговорил Сангак, чья недвижная туша заслоняла от меня луну. Он сейчас был похож на чудовище из императорского зоопарка, изловленное в низовьях Великой реки, – толстые лапы-колонны, лысая макушка между двух подвижных ушек, маленькие глазки. Оставался только рог на носу, которого Сангак был, конечно, лишен.

Тонкость ситуации была в том, что это Сангак нес перед торговым домом ответственность за то, чтобы ко мне не приходили по ночам карлики с заточенными железками в сопровождении двух солдат из неизвестной воинской части. Все происшедшее должно было стать страшным ударом по его профессиональной гордости. Не говоря о том, что от моего слова теперь зависели такие возможные неприятности, как назначение Сангака простым караванщиком, – и это в самом лучшем случае. Но мой массивный друг хорошо знал, что я не принимаю таких решений без долгого размышления, поэтому держался с достоинством, хотя не без застенчивости.

– Извини, что разбудил тебя, дорогой друг, – смиренно сказал я. – У тебя был, наверное, тяжелый день.

– Я не спал, хозяин, – негромко и сдержанно отвечал Сангак. – Я размышлял.

– О несовершенстве этого мира? – поинтересовался я, поудобнее прислоняясь к еще теплому стволу.

– Я думал о баранине, – вздохнул Сангак, все так же стоявший в ожидании моего жеста, разрешающего ему сесть. Дождавшись его, он поместился на краешке моего ковра так, чтобы я видел его лицо, нежно обнял обрубок своей левой руки правой кистью и продолжил: – Я думал о том, почему из всех скотов нашего мира именно баран так прекрасен, почему именно его мясо стоит выше всех прочих. Оно не расплывается на зубах в кашу, как у какой-нибудь мелкой птицы, и не делится на толстые жилы, как у быка. Оно как раз правильное для зубов и языка. А аромат! Вот только как мне добиться аромата настоящего барана, к которому мы с вами привыкли дома, который мне и сегодня постоянно снится? Что не так с баранами здесь, в этом проклятом городе? Почему лучшее, что в этой империи можно сделать с бараном, – это поступить с ним так, как это делают люди Инда?

– Обвалять в имбире с чесноком, смешанными с кислым молоком, и оставить на ночь? А потом долго запекать в глине?

– Именно так, хозяин, – с той же осторожной сдержанностью проговорил Сангак. – И, кстати, хотя я знаю ваши привычки – не есть много по ночам, но если вы захотите чего угодно, вообще чего угодно, включая и плов, то вся кухня на ногах и давно ждет вашего приказа… Но я подозреваю, я даже уверен, что вы закажете…

– Фрукты, – подтвердил я.

Сангак в этот же миг снова защелкал пальцами у себя над головой, как танцовщик из Дамаска, и через мгновение у меня под носом слабо повеяло ароматом настоящей согдийской дыни, благополучно пережившей зиму. Она бы буквально плавала в тягучем соке, если бы не была переложена кусочками льда. Сангак в очередной раз оправдал свою репутацию.

– Можешь ли ты представить, друг мой Сангак, что меня этой ночью посещают совсем другие мысли, не о баранине, – дал я ему сигнал к началу серьезного разговора. – Но я вижу, что ты был предупрежден о моем приходе, если успел распорядиться даже нарезать дыню…

– Букар поднял тревогу, увидев убитых охранников – двух на воротах, одного в караульном помещении у кухни, – бесстрастно начал докладывать Сангак. – И не обнаружил вас нигде в доме. Послал всадника ко мне сюда. Я немедленно отправил к вам «умниц». Они уже, думаю, прибыли в ваш дом и работают. Тем временем я тут немножко подумал и решил, что если вам пришлось по каким-то причинам скрыться из дома, то вы либо будете таиться где-нибудь до утра, либо – сразу появитесь здесь. Ну либо же – что-то похуже, и утром надо идти к городской страже. Но я отдал все распоряжения, исходя из лучшего. И усилил охрану по здешнему внешнему и внутреннему периметру. Которая мне вскоре и доложила, что вы идете сюда пешком через площадь для представлений… Далее, Букар тоже здесь. В ожидании вашего появления.

– Что ж, поговорим пока с Букаром.

Сангак снова сделал танцевальные движения единственной рукой над головой, и к нашему дереву из тени под стеной двинулась фигура моего провалившегося охранника. Голова его металлически отблескивала сединой.

Как и Сангак, хорошо меня зная, он не тратил времени на извинения, а молча ждал вопросов.

– Извини, что доставил тебе столько хлопот этой ночью, – сказал я, и от такого издевательства сероватое в свете луны лицо Букара стало попросту белым. – Начнем вот с чего: что именно ты услышал, что именно заставило тебя подняться и посмотреть?..

– Шуршание, господин. Откуда-то сверху, – отвечал мой воин после небольшой паузы. – Похоже, что это было на крыше вокруг переднего сада. А потом шаги и топот – тоже сверху. Я выбежал сначала в караульную и увидел, что Аспанак лежит лицом вниз и из-под него течет кровь. Потом я побежал в вашу спальню, где вас не было, по дороге поднял людей, побежал к воротам…

– Через передний сад? – перебил его я.

– Да, господин.

– И что было в этом саду?

– Ничего, – отвечал Букар после короткой паузы. – Хотя видно было, что вы именно там только что были. Ваша рукопись лежит, лампы горят, курения еще дымятся… И были следы на дорожке. Много. Я их обошел стороной.

– Дальше.

– Дальше я подошел к воротам и увидел двух убитых. Вгашфарна и Девгона.

– Как они были убиты?

– Вгашфарн – длинным тонким острием в глаз, – еле заметно содрогнувшись, сказал Букар. – Как и Аспанак в караульной. А Девгон – у него была сломана шея. И всё.

– Как это – всё? Больше никаких убитых не видел? И вообще кого-либо?

– Нет. Никого.

– Совсем никого? Как интересно… Значит, это всё?

– Почти, господин… Мы начали искать вас по всему дому. И когда не нашли, я вскочил на коня и понесся сюда, через город, во весь дух. Стража меня догнать и не пыталась. У них нет таких коней.

Но в глазах Букара, как я заметил, было какое-то сомнение.

– Что ты еще видел, дружочек? – поддержал я его.

– Вы не поверите мне, господин… Но это шуршание на крыше… Я, естественно, после этого был особенно внимателен к крышам – и увидел… Оно мелькнуло над черепицей у края дома, того, который выходит на восток…

– Оно – это что?

– Это был не человек, – тихо сказал Букар.

– А что же это было? Из императорского зоопарка разбежались тигры?

Букар тяжело вздохнул и, помня, что я люблю факты и не люблю преждевременных выводов, ответил:

– Фигура. Не мужчина, не женщина. Прыгала по крыше. Седые длинные волосы. Черное лицо. Двигалась не так, как движутся люди. Я видел ее буквально мгновение. Шла на восток, по черепице.

Сангак шумно выдохнул и замер, ожидая моей реакции. Он хорошо знал, что я думаю, когда моим людям мерещатся демоны, духи и дэвы. Или известная всей столице ведьма Чжао.

– Как же она двигалась?

Букар, после раздумья, опустился на четвереньки и попытался сделать странный прыжок боком.

Не было сомнений – он видел то же самое, что и я.

– Спасибо, дорогой мой Букар, – сказал я после паузы. – Ты все сделал правильно. Мы еще поговорим. И – мне очень жаль, что наши с тобой друзья погибли.

Букар подождал мгновение, как бы не веря своему счастью, потом издал что-то вроде глубокого вздоха и проворно убрался из-под дерева.

Сангак, очень даже заметивший, что ему пока никто не сказал «ты все сделал правильно», молчал.

– Что ж, – после долгой паузы подвел итоги я. – Букар услышал мой побег по черепице. Все, что было до того, происходило исключительно тихо. И это интересно. Без малейшего звука уничтожить трех воинов – это сильно… Сначала убили Аспанака в караульной, конечно. Это сделал карлик, один. Пробрался по той же крыше, упал на шею сверху, ударил этой штукой в глаз.

– Карлик? – выпучил глаза Сангак.

– Тебе не очень было бы приятно с ним встретиться, уверяю тебя… Дальше он прокрался к воротам, дал сигнал двум солдатам. Когда в дверь стучат обыкновенные солдаты при оружии, это не вызывает подозрения, но здорово отвлекает. Охранник начинает говорить с ними, и тут сзади крадется тот самый карлик… Вгашфарна и Девгона убивали одновременно, так, что они не успели издать и звука. Одного – карлик – своим длинным орудием, второго – один из солдат, значит, умеет быстро ломать шеи – тоже интересно. Собственно, для этого солдаты и понадобились, карлик бы один не справился, и, кстати, это были все-таки не солдаты. И все это время я спокойно сидел в переднем саду, и хотя, может, и слышал какое-то движение у входа, но… На то и ворота, чтобы в них стучали, спрашивали дорогу или еды – знакомые, нормальные звуки… Далее, Сангак. Труп карлика исчез. И солдаты исчезли. Значит, они его унесли. Причем очень быстро. И скрылись без следа. Поскольку после моего бегства им больше нечего было делать в доме, в котором уже поднялся шум и крик. Значит, опять же, не настоящие солдаты.

– Ах, вы убили этого карлика, – с явным облегчением сказал Сангак.

Я не стал его разочаровывать. Как не стал рассказывать и еще об одном факте – что седоволосое создание на крыше двинулось, судя по словам Букара, на восток. Но и я шел туда же. Тогда возникал вопрос: почему это странное создание шло за мной, но не догнало меня? Меня, передвигавшегося по черепице далеко не с юношеской ловкостью?

– Итак, Букар выбежал в сад, когда я ушел, а карлика уже унесли, – продолжал я.

– Но как же, если этот болван, судя по всему, все-таки вас видел и принял вас не иначе как за саму ведьму Чжао на крыше, – возразил Сангак.

– Искренне надеюсь, что обо мне он не сказал бы «не мужчина, не женщина, вообще не человек», – покачал головой я. – Нет, там, наверху, был еще кое-кто, кого я видел и сам, иначе я бы не убегал из дома, Сангак. И у него был арбалет… Вот что: пусть «умницы» утром, когда рассветет, посмотрят на всех крышах, и вообще пусть охрана с этого дня учится смотреть, что происходит там, сверху. И – спасибо, Сангак. Дыня была великолепна.

Мой друг, опять-таки понимая, что окончательная оценка его ошибок или достижений – впереди, все же слегка расслабился.

– Ваша комната ждет вас, – басил он, топая рядом со мной. – Бочка с горячей водой уже должна быть готова. Лежанка застлана тонким имперским льном, как вы любите. Вам понадобится массаж сейчас и массаж утром, и все равно после такого приключения будет болеть все тело, уж поверьте мне… Жаль, что вы не можете массировать сами себя – мы все, кому приходилось испытать ваши руки на себе, куда счастливее вас…

Дальше меня, чуть не заснувшего в бочке, буквально перенесли в комнату, где я провел ранее немало счастливых ночей во время прежних приездов в столицу, когда еще не возглавил здесь все наши торговые операции. Я начал снова прокручивать в голове сказки о страшной старухе Чжао, скачущей в лунные ночи по крышам. А буквально в следующее мгновение сияло уже не утреннее, а чуть ли не полудневное солнце, смирный Сангак лично вручал мне нечто мягкое, теплое и слегка провисающее в руках, закутанное в тонкое хлопковое полотенце, из-под которого пробивался лучший в мире аромат только что выпеченного в тандуре хлеба. У моей постели стояла также мисочка с крупными, одна к одной, полупрозрачными ягодами белого тутовника.