Читать книгу Другая сторона Москвы. Столица в тайнах, мифах и загадках - Матвей Гречко - Страница 7

В этом месте наложились друг на друга два временных пласта: век Алексея Михайловича и XIX век – промышленного подъёма. Названия улиц напоминают о царских охотничьих забавах, а сохранившиеся строения за малым исключением – о богатых купцах-благотворителях, строивших здесь больницы и богадельни.

Оглядимся вокруг: широкая аллея ведёт к парку Сокольники – остаткам царских охотничьих угодий. По левую сторону от неё между улицами Маленковской и Сокольничьей слободкой некогда находилась одна из усадеб графа Брюса.

Позади нас на площади – церковь Воскресения Христова – двухэтажный храм в стиле модерн с девятью куполами. Его алтарная часть обращена на юг – в сторону Палестины, земной родины Христа. Таково было желание руководившего строительством протоиерея Иоанна Кедрова, ставшего первым настоятелем храма. Позже Кедров был репрессирован и погиб в лагерях. Но сам храм никогда не закрывался! Сюда переносили почитаемые святыни из других разрушаемых храмов: из Страстного монастыря, с Варварских ворот Китай-города, из Пантелеймоновской афонской часовни. Многие иконы и по сей день хранятся именно здесь. В храме Воскресения Христова в Сокольниках очень хорошая акустика, поэтому в нём часто пели солисты Большого театра.

В доме № 7 на Сокольнической площади располагались театр «Тиволи» и кинематограф с популярным названием «Луч». Ныне здесь Дом молодёжи. От Сокольнической площади по парку проходит Богородское шоссе, названное так по имени села, уже вошедшего в черту Москвы.

Немного пройдём по Стромынке – до её пересечения с улицей Матросская Тишина. Это примерно полтора километра. Вокруг есть что посмотреть!

ДК имени Русакова (Стромынка, 6) – одна из самых известных построек архитектора-конструктивиста Константина Степановича Мельникова, возведённая в 1929 году. Это здание ни за что не перепутаешь с окружающими: три его верхние аудитории выступают наружу в виде объёмных консолей. Смотрится это очень оригинально и даже несколько шокирующе. Дом культуры имени И. В. Русакова включён в списки объектов истории и культуры, охраняемых ЮНЕСКО.

Недалеко, на 3-й Рыбинской улице, несколько в стороне, есть ещё один ДК – тоже Мельникова. Это клуб фабрики «Буревестник».

Чуть поодаль, за стадионом братьев Знаменских, заметно высокое, напоминающее лютеранскую кирху здание диспетчерского пункта № 6 преобразовательных подстанций Мосгортранса (2-я Боевская, 6). На самом деле кирхой оно никогда не было: в нём с 1912 года размещается электроподстанция, питающая городскую трамвайную сеть.

Целый комплекс старинных зданий в «русском стиле» из красного кирпича (Стромынка, 7) – это Бахрушинская больница (ныне городская клиническая больница № 33 имени профессора А. А. Остроумова). Бахрушинская – потому что возведена была на деньги (450 тысяч рублей!), пожертвованные братьями Бахрушиными на строительство больницы на 200 человек для бесплатного лечения хронических больных. В больницу принимались на лечение лица «всякого звания и состояния, преимущественно из недостаточных».

В 1895 году в больнице открыт небольшой родильный приют на 8 коек, а в 1903 году на территории больницы построен первый для Москвы родильный дом. В 1911 году Бахрушинская больница стала учебной базой Высших женских курсов по госпитальной хирургии и терапии. Сегодня эта больница представляет собой огромный многопрофильный лечебный комплекс.

На противоположной, чётной стороне, улицы – Дом призрения имени братьев Боевых (Московский городской научно-практический центр борьбы с туберкулёзом) (Стромынка, 10). Его выстроили в конце XIX века на деньги почётного гражданина Николая Ивановича Боева. Комплекс включал богадельню на 300 мест, домовый храм Николая Чудотворца и два дома дешёвых квартир на 60 бедных семей. В 1926 году Боевская богадельня перепрофилирована в туберкулёзное отделение при больнице имени профессора А. А. Остроумова.

От Стромынки влево отходит улица Короленко. На ней сохранились здания Александровского отделения Ермаковской богадельни (Короленко, 2). Построено отделение было на средства Флора Яковлевича Ермакова, происходившего из крестьян Коломенского уезда Московской губернии. От отца он унаследовал небольшую ситценабивную фабрику, развил это дело и составил состояние в несколько миллионов рублей. Около 1880 года Флор Яковлевич закрыл фабрику и посвятил себя благотворительности. На его миллионы в Москве устроили две громадные богадельни для крестьян обоего пола православного вероисповедания. Первое (Мариинское) отделение богадельни на 500 человек находилось за Трёхгорной заставой (Шмитовский проезд, 29), второе – на 520 человек – Александровское – здесь, в Сокольниках.

Кроме этого, Ермаков жертвовал сотни тысяч рублей на различные благотворительные учреждения, раздавал ежедневно деньги на устройство храмов и монастырей, на бесплатные обеды для нищих (ежедневно кормил около 1000 человек). В его доме имели приют до 200 монашек, прибывающих в Москву из женских монастырей за сборами. При богадельне в Сокольниках были построены два обширных храма, в одном из них – Троицы Живоначальной – был погребён в 1895 году Флор Ермаков. В 1934 году этот храм закрыли, его верхний этаж снесли, а нижний сейчас перестроен и превращён в мастерскую некоего Порфирыча – об этом гласит надпись масляной краской на воротах. Хотя, возможно, эту надпись сделали из других побуждений, имея в виду одного крайне неприятного и корыстного персонажа из романа Глеба Успенского.

На той же улице – Коронационное убежище для неизлечимо больных (Короленко, 3). В 1895 году накануне коронации Николая Второго Городская дума постановила соорудить ещё одно «убежище для неимущих» в память «Священного Коронования». Участок напротив Ермаковской богадельни подходил как нельзя лучше. В проекте были предусмотрены для взрослых – мастерские, для детей – учебные классы, игровая комната. Рядом с парком, разбитом ещё при прежних владельцах участка, отвели место для обширного огорода, возделывать который должны были сами жители убежища. На закладку первого камня прибыла августейшая чета. Призреваемых в Коронационном убежище вначале было 200 человек, но число их постоянно увеличивалось и скоро перевалило за триста. В 1923 году церковь при убежище была закрыта, главы и шатёр колокольни сломаны. В настоящее время здесь располагается Центральный научно-исследовательский кожно-венерологический институт (ЦНИКВИ).

Во дворах домов чётной стороны улицы – большой пруд, называемый Егерским. Легенда гласит, что в нём утонул некий егерь, влюбившийся во фрейлину императрицы Екатерины Второй, приезжавшей сюда поохотиться. Вначале ветреная фрейлина ответила на его чувства, но «курортный роман» закончился, и она снова уехала в Петербург. С горя егерь запил и утопился.

Перпендикулярно улице Короленко идёт Колодезная улица, названная так в начале XIX века по находившемуся здесь большому городскому колодцу – одному из последних чистых колодцев Москвы. В 1868 году Городская дума купила этот колодец, а в 1872-м устроила возле него водокачку. Преображенский водопровод (выстроенный инженером Зиминым) имел протяженность более трёх километров и обеспечивал водой весь восток Москвы. В сутки водокачка давала до 35 тысяч вёдер. Разобрали водокачку лишь в 1925 году.

К Колодезной улице примыкает одноимённый переулок. Его делит пополам Сокольническая линия метро, и пешеходам приходится проходить по подземному переходу. Старое название переулка – Переведёновский, по переведёновцам – москвичам, бежавшим из города во время чумы 1770–1771 гг. и по возвращении переведённым из старых мест жительства туда, где им выделили землю.

В середине XVII века на пологом правом берегу Яузы царь построил деревянные хоромы – охотничий «потешный» дворец. Новое село поначалу не имело названия, и только когда здесь был выстроен храм Преображения, вся местность был названа селом Преображенским. Усадьба «потешного» царского дворца была ограничена с востока Яузой, с севера – опушкой Оленьей рощи, с запада – проездом от Соколиной рощи на Стромынку. С юга от дворца находился Святой колодец – уже описанный чистый источник питьевой воды. Царь выезжал в «потешный» дворец ежегодно в мае, охотился и подолгу жил здесь. В 1672 году в Преображенском рядом с дворцом выстроен придворный театр («комедийная хоромина»); театральные представления проходили с 1672 по 1676 год и продолжились в начале XVIII века.

Одна из просек в Сокольниках и стадион рядом носят название Ширяевы: по преданию, любимый сокол царя Алексея Михайловича Ширяй, бросившись на свою жертву, не рассчитал удара и разбился насмерть.

После смерти Алексея Михайловича село Преображенское стало местом неофициальной ссылки царицы Натальи Кирилловны с малолетним царевичем Петром. Здесь Пётр в 1683 году завёл свои потешные полки и построил «потешный городок» – крепость Прешбург (Пресбург).

Ни Прешбург, ни дворец Алексея Михайловича, конечно, не сохранились, и уже в XIX веке тут всё было застроено частными домами. Городская управа выкупила участок, выстроив тут работный дом или Дом трудолюбия, куда свозили нищих, захваченных полицией, и занимали их каким-то трудом. Работали те в мастерских, на огородах, а зимой – в оранжереях. Было и подростковое отделение, которое в 1914 году было переведено в особое здание и преобразовано в приют имени доктора Фёдора Петровича Гааза – филантропа и правозащитника. От всего большого приюта сохранились один корпус, выходящий на соседнюю улицу Олений Вал, (24б) и храм Иоанна Предтечи. Этот храм был заложен в 1915 году, а сумму на строительство пожертвовала почётная гражданка госпожа Титова, потерявшая мужа и сына и желавшая почтить их память. Церковь была очень большая: тут одновременно могло молиться до 800 человек. В 1917 году храм был освящён, а в 1923-м – закрыт, купола снесли, фреску над входом сбили и разместили тут заводские цеха. Храм был возвращён церкви лишь в 1997 году.

За Оленьим Валом начинается парк Сокольники. Одна из его просек носит название Майской, но вовсе не в честь маёвок! Считается, что прорубить её приказал Пётр Первый, чтобы проводить тут майские гулянья. В день праздника весны 1 мая и по воскресеньям каждое лето на Майской аллее накрывали столы, расставляли вина, закуски, всякую снедь, и начиналось застолье. Большинство приглашённых составляли немцы – из Немецкой слободы. От этого Сокольническая роща долгое время звалась Немецкие столы. На этой просеке тоже есть храм – святителя Тихона Задонского на Ширяевом поле – это редчайший образец московского деревянного зодчества середины XIX века, чудом уцелевший.

В конце XVII века Пётр построил новый Преображенский дворец на противоположном – левом берегу Яузы, а старый дворец с тех пор использовался как путевой, пока совсем не обветшал. Ново-Преображенский дворец Петра I стоял недалеко от Преображенской улицы, на высоком левом берегу реки Яузы, между ней и современной Электрозаводской улицей. Стоял он на возвышенности и потому назывался также Нагорным дворцом. Хотя современные люди вряд ли посчитали бы дом Петра – «дворцом»: царь-реформатор был крайне неприхотлив и даже аскетичен в быту. Даже иностранцы скептически морщились: «дворец» этот был «деревянный, в один только ярус, с такими низкими комнатами и до того углублён в землю, что высокорослый мужчина, стоя у порога, без труда достанет кровли».

Неподалеку от дворца находилась Съезжая изба – орган полицейского сыска. Следы старых строений находятся и поодаль, на улице Бухвостова, но обычно её относят в то место, где на Преображенской улице находится дом № 6.

Даже в начале XIX века исследователи могли видеть остатки этих строений «на покатом холме, у коего извивается Яуза… На левой стороне, ехавши от заставы, на горе… на той стороне речки и моста, против Екатерининской богадельни». Считается, что именно здесь, а не на Красной площади, как изобразил Суриков, «были пытки и казни»; здесь стояли виселицы, здесь рубили головы мятежным стрельцам.

Старая Стромынская дорога убегает дальше – через петровскую Преображенскую слободу в село Черкизово – митрополичью дачу.

Название Черкизово происходит от имени ордынского царевича Серкиза, перешедшего на сторону русских и после крещения ставшего Иваном Серкизовым. Сын его Андрей был на Куликовом поле воеводой Коломенского полка и погиб в бою с Мамаем. У Андрея Серкизова (Черкизова) был сын Иван, среди вотчин которого было и это подмосковное сельцо. Иван продал это сельцо другому крещеному татарину – Илье Озакову, который выстроил в Черкизово на берегу речки Сосенки первую церковь – Ильи Пророка, конечно, деревянную и до наших дней не дошедшую. Стоящая на его месте новая Ильинская церковь выстроена в конце XVII века. Так сельцо – то есть простое поселение без церкви, стало селом – с церковью. Илья, хотя и был татарином, входил в число слуг митрополита Алексия – одного из вдохновителей Куликовской битвы (о нём будет рассказано особо). Именно к митрополиту и перешло Черкизово, и он сделал село своей летней резиденцией. С тех пор за ним закрепилось название митрополичья дача.

В настоящее время основная часть Сосенки заключена в трубу, и всё, что от неё осталось, – это Черкизовский пруд, на берегу которого по-прежнему возвышается Ильинская церковь, уже каменная. Она окружена кладбищем, очень древним, скорее всего, существовавшим ещё во времена Куликовской битвы! Среди относительно новых могил есть одна, заслуживающая особого внимания: это погребение юродивого, пациента психиатрической клиники Ивана Корейши. Врачи считали его неизлечимым больным, а толпы визитёров – святым и ясновидящим. Действительно, предсказания Корейши сбывались очень часто.

Слева от Щёлковского шоссе – село Богородское (туда ведёт Богородское шоссе). Его самая большая достопримечательность – деревянный храм Преображения Господня (Краснобогатырская, 17), освящённый в 1880 году. А в 1913-м здесь произошло страшное злодеяние: были зверски убиты две старушки, вдова местного священника и её сестра. Даже видавший виды начальник Московской сыскной полиции Аркадий Францевич Кошко годы спустя с ужасом вспоминал об увиденном: «Картина этого… убийства была особенно кошмарна. Жертвы жили в Богородском, в старом церковном домике. Одна из них была вдовой местного священника. Вместе с ней проживала её сестра-старушка. Обе женщины не только были убиты, но подверглись ещё перед смертью утончённейшей пытке. Вид их трупов леденил кровь: поломанные кости, вырезанные груди, обугленные пятки – говорили о перенесённых ими чудовищных истязаниях. Всё в доме было перевернуто вверх дном. Всё, что можно было унести, – унесено. Словом, та же картина ограбления дочиста, столь знакомая мне по ряду других происшедших недавно случаев. Тут же при доме на дворе валялись трупы двух отравленных собак».

Это было одно из страшных дел убийцы-садиста Сашки-Семинариста, буквально терроризировавшего в те годы Москву. «Грабежи… следовали один за другим, с промежутками в неделю-две и носили несомненные общие признаки: жертвы обирались дочиста (часто до белья включительно), убивались всегда каким-нибудь колющим оружием», – вспоминал Кошко. Вся московская полиция была поставлена на ноги, но успех принесли не облавы, а скрупулёзный анализ всех деталей убийств, проведённый Кошко. Он пришёл к выводу, что в Москве орудует шайка, руководит которой человек молодой, весьма образованный и начисто лишённый моральных принципов, – весьма распространённый в те годы тип «нигилиста». Поиски велись очень долго, но преступники неминуемо рано или поздно в чём-то ошибаются. Так случилось и на этот раз: за Драгомиловской заставой они не добили одного из ограбленных, а тот успел ранить одного из нападавших. По его описанию и потому, что раненый неминуемо должен был обратиться к лекарю, удалось схватить одного из убийц. Главаря своего они боялись до смерти, но всё же выдали его. На допросах Сашка вёл себя нагло: «Я такой же интеллигент, как и вы», – заявил он следователю на первом допросе. «Ты не интеллигент, а убийца и изверг рода человеческого!» – с презрением ответил Кошко.

«Сашка был приговорён судом к повешению, но по амнистии, последовавшей к романовскому юбилею, наказание ему было смягчено до 20 лет каторжных работ. Февральская революция освободила Сашку, пожелавшего якобы отправиться на фронт. На самом деле Сашка явился в Москву, где и принялся за прежнее. Он не забыл свести счёты со слесарем и «мясницким учеником», убив их обоих. Большевикам Сашка чем-то не угодил и был ими расстрелян в 1920 году, в Москве», – заключает свой рассказ Кошко.

Щёлковское шоссе проходит по жилым районам между огромными парками – Измайловским и Лосиным островом. Минуя известный питомник Сиреневый сад, районы Измайлово и Гольяново, оно ведёт в город Щёлково, связанный со знаменитой детективной драмой – «Живой труп». Хоть это уже не Москва, но всё же история достойна рассказа, пусть и очень краткого.

Женщина, ставшая прототипом толстовской героини, Екатерина Павловна Симон, совсем молодой вышла замуж за дворянина Николая Гимера. Брак этот оказался крайне неудачным: Гимер оказался алкоголиком. Даже рождение сына не могло спасти семью. Поэтому Екатерина ушла от мужа и, отдав сына на воспитание родственникам, устроилась на курсы акушерок. Жила она очень бедно, снимая дешёвую комнатушку в одном из подвалов Хитровки. По окончании курсов Екатерина устроилась акушеркой в больнице при фабрике товарищества мануфактур «Людвиг Рабенек» в Щелково. Сына она смогла взять к себе.

Её муж, сознавая свой недуг, дал согласие на развод, но в те времена венчаная пара не могла быть разведена без одобрения Московской духовной консистории, а этого согласия получено не было. Для Екатерины это было ударом, ведь к тому времени у неё уже был другой жених – служащий ткацкой фабрики Степан Иванович Чистов. Тогда и родился в голове у Екатерины Павловны хитрый план – уговорить мужа инсценировать самоубийство. Самому Гимеру к тому времени всё уже было совершенно безразлично, лишь бы ему выплачивали небольшое содержание – на водку, а там – трава не расти. Под диктовку жены он написал «предсмертную записку», оставил пальто с документами у проруби на заледеневшей Москве-реке, а сам, переодевшись в другое, уехал из Москвы.

Спустя несколько дней Екатерина отправилась в Якиманскую полицейскую часть, где предъявила «предсмертное письмо» Гимера. Поначалу всё шло по плану: оставленное «самоубийцей» пальто не украли нищие, его нашёл околоточный надзиратель и принёс в часть. Вскоре нашёлся и подходящий труп, выловленный из Москвы-реки. Несмотря на некоторое несоответствие деталей, Екатерина поспешила опознать тело и получила «вдовий паспорт», позволивший ей вступить в новый брак. В январе 1896 года Екатерина обвенчалась со своим возлюбленным в Никольской церкви села Жегалова (церковь сохранилась).

Но разве можно доверять алкоголику? Быстро пропив все полученные от супруги деньги, Гимер принялся её шантажировать. Платить она отказалась, и тогда Гимер явился в полицию, представив все доказательства мошенничества и сговора. Екатерину Павловну обвинили в двоебрачии, Николая Гимера – в пособничестве. Первоначальный приговор был предельно жесток: суд постановил лишить бывших супругов дворянства, сослать их в Енисейскую губернию на пять лет, и даже после этого ещё в течение четырнадцати лет они не имели права появляться в крупных городах. Однако в дело вмешался знаменитый адвокат Анатолий Фёдорович Кони и добился не только смягчения приговора, но и развода для четы Гимеров. Екатерина Павловна провела в тюрьме только три месяца, работая там в больнице, а выйдя на свободу, смогла вернуться в Щёлково к любящему мужу – новому мужу.

Дело это подробно освещалось в прессе, недостающие подробности рассказал Льву Толстому председатель Московского окружного суда, однако публикация пьесы была отложена по просьбе сына Екатерины Николая, который умолял не бередить душевные раны его матери. Алкоголик Гимер тоже явился в дом к Толстому, умоляя писателя дать ему хоть какую-нибудь работу. К тому времени он совершенно спился и обнищал. Толстой согласился помочь с условием, что тот бросит пить. Гимер пообещал – и сдержал слово. Он прожил ещё несколько лет.

Драма «Живой труп» была опубликована лишь в 1911 году после смерти писателя и быстро заняла ведущее место в репертуарах сотен театров по всей России. Семье Чистовых, уже разбогатевших, ставших солидными заводчиками-мыловарами, это радости не принесло: посещения падких на сенсации журналистов расстраивали Екатерину Павловну, доводя до слёз. С 1911 по 1930 год, пока Екатерина Павловна была ещё жива, на экранах синематографов появились четыре экранизации романа (в 1911, 1916, 1918 и 1929 годах). Умерла она в 1930 году, по некоторым сведениям, покончив с собой из страха перед репрессиями: её сын был арестован.