Читать книгу Будни имперской стражи - Матвей Курилкин - Страница 3

Нужно, наверное, немного подробнее рассказать о том месте, куда мы должны в ближайшее время прибыть. Каторга на соляных копях – одна из достопримечательностей империи. Жутковатая такая, стоит заметить, достопримечательность. Как видно из названия, учреждение это совмещает в себе две функции, для каждой из которых оно подходит почти идеально. Первая функция – это собственно добыча соли. На этой каторге добывают две трети всей соли, которая добывается в империи. Больше крупных месторождений этого, прямо скажем, стратегического ресурса в империи нет. Но есть одна проблема – месторождение это настолько адское место, что совершенно неудивительно, что никто, кроме каторжников, заниматься добычей здесь не будет. Каторжники тоже с удовольствием уклонились бы от этой почетной обязанности, но их никто не спрашивает.

Говорят, несколько тысяч лет назад в этом месте было огромное соленое озеро. Точнее, даже не озеро, а филиал великого океана, отгороженный от остального материка непроходимой горной цепью. Но потом, тоже невообразимо давно, случился какой-то катаклизм, который, во-первых, отделил залив от океана очень быстро выросшим продолжением гор, как бы замкнувшим этот залив огромным кольцом и превратившим его в озеро. Ну, а еще чуть позже дно озера немного поднялось, так, что вода перестала в него поступать, и оно постепенно высохло. Так что теперь на этом месте почти идеально круглая равнина, из центра которой до любого ее края минимум неделя пути. Да, неделя пути, по мелкому, белому, соленому песку, которому к тому же не лежится спокойно – днем равнина сильно нагревается, поэтому от ее краев к центру постоянно дует ветер, так что мелкие крупицы песка, перемешенного с солью устраивают грандиозные танцы. Особенно красивое зрелище, говорят, в центре равнины, где потоки воздуха сталкиваются, и образуют небывалой величины и красоты белые вихри. Впрочем, ночью тоже не слишком весело – равнина остывает, и ветер начинает дуть в обратную сторону. В общем, место донельзя живописное, жалко только, что для того, чтобы оценить его красоту нужно иметь каменную кожу и глаза, покрытые стеклом. Иначе приходится немного отвлекаться, и, думаю, на что именно, пояснять не стоит.

В общем, место настолько же живописное, насколько и тяжелое для выживания, и именно поэтому здесь и устроили каторгу. Вернее, построить здесь хоть что-нибудь стоило бы таких затрат, что даже будь эта долина заполнена не солью, а чистейшими алмазами, все равно строительство вряд ли окупилось бы хотя бы за сотню лет. Поэтому, воспользовались тем, что уже было – крепость стоит посреди долины с незапамятных времен – древние легенды говорят, что когда плато приподнялось и высохло, оказалось, что крепость в ее центре уже присутствует. Слабо в это верится, но кто, когда и, главное, зачем ее построил – неизвестно. Имперцы пришли туда, когда она уже была древней. Крепость – основное место существования тех бедолаг, которых приговорили к пребыванию здесь, и тех, кто вынужден их охранять. От оригинальной постройки мало что осталось, кроме круглого основания и широкой крепостной стены из красного гранита. Внутренние постройки пришлось строить, но под защитой стен это оказалось не так уж сложно. И теперь внутри крепостной стены стоят бараки, предназначенные для проживания каторжников, казармы, предназначенные для тех, кто их охраняет – солдат, и разнообразные хозяйственные постройки. Это то, что над землей, а под ней от крепости отходит множество подземных ходов неизвестного назначения. Вернее, неизвестно, для чего они предназначались раньше, а сейчас ими пользуются каторжники – расширяют их, строят новые штольни и шахты.

С внешним миром крепость связана дорогой. Дорога эта – самая уникальная штука из всех, что я встречал. Дело в том, что по ней нужно двигаться в строго определенном ритме. Очевидно, что пески долины не являются чем-то статичным, они двигаются. Но, так как ветры дуют строго регулярно и попеременно, то в одну, то в другую сторону, дорога эта становится проходимой в строго определенных местах, в строго определенное время. На дороге оборудованы специальные места стоянок, которые становятся доступными по графику, который известен только коменданту крепости и тем господам из столицы, кому он подчиняется.

Так что пройти по ней, не зная графика, практически невозможно. А уж без дороги это невозможно даже в принципе. Проверено теми, кто пытался. Но даже доберись кто-то чудом до края долины, ему нужно еще миновать горную цепь. Тоже интересная задачка, из тех, что невозможно решить. Для вывоза продукции, а также для ввоза воды и припасов используют единственный проход в скалах – сочетание магии и технологий. Я в этом не разбираюсь, знаю только, что проход как-то открывают, и грузы на телегах протаскивают с одного конца туннеля в другой. Камень пропускает только неживую материю, поэтому побег тут тоже исключен. Ну а смену для охранников, и новое пополнение для каторжной тюрьмы поступает туда другим путем. Об этом позже.

Каторга сама по себе – это тоже сравнительно недавнее изобретение, конечно, в масштабах Империи. Здесь вообще постоянно что-то меняется, и это приятно. Другие государства не могут похвастаться такой гибкостью. С тех пор, как я попал в империю, я успел почерпнуть множество интересных фактов из ее истории. Например, я узнал, что раньше она имела какое-то название – в мире была не одна империя, как сейчас, и название было нужно. Но постепенно это название потерялось за ненадобностью. То, как ее иногда называют сейчас – «Темная империя». Вообще, не смотря на частые нововведения, государство остается очень стабильным – на протяжении многих столетий успешно отражает редкие внешние нападения, справляется со всеми внутренними противоречиями, при этом не слишком угнетая граждан. Возможно, это происходит потому, что в империи очень сильная центральная власть. Первый император железной рукой навел тот порядок, который ему показался правильным, и за все время существования государства ни один из тех, кто сидел на троне после него, ни разу не ослаблял нажим.

Говорят, поначалу граждане империи пытались бунтовать, но скоро оценили преимущества такой жесткой тирании – страна стала процветать, уровень жизни граждан поднялся. А так как народ не бунтует, то и сильно давить на него не следует. Да и вообще, каждый новый император настолько плотно держит власть в своих руках, что как-то доказывать это ему практически не нужно. И на фоне этого спокойствия, иногда прерываемого войнами – какой-нибудь сосед нет-нет, да и попробует лакомый кусочек на зуб, правители проводят в жизнь различные новшества. Как это здесь называется – развивать инфраструктуру. Были созданы магический университет в столице и технический в одной из провинций. В больших городах появились школы, общественные библиотеки и больницы, и народ успел оценить преимущества этих нововведений. В результате, население страны стало постепенно расти – за последние пятьсот лет оно увеличилось почти в два раза. Впрочем, это еще не скоро станет проблемой – то пространство, которое исторически занимает империя, может принять еще раза три по столько народа. К тому же, как я уже говорил, население довольно регулярно сокращается войнами. И совсем недавно – всего двести лет назад – появилась каторга. До этого были простые тюрьмы в городах для мелких уголовников, а остальных преступников просто казнили. Законы раньше были суровее, а теперь в моде гуманизм. Да и глупо разбрасываться ценным ресурсом, тем более, что в Империи есть место, будто специально предназначенное природой, или какими-то неизвестными силами на роль каторги.

И вот в эту тюрьму мы и едем с шефом. Говорят, это довольно мрачное местечко – если уж ты туда попал в качестве арестанта, то это навсегда. В эту тюрьму сажают только пожизненно. Сбежать оттуда не только почти не возможно, но и бесполезно. В империи свободные нравы, тут не станут сажать за всякую ерунду. И если уж тебе удалось сбежать отсюда – на тебя объявят охоту. Охотиться будут всей империей, и халтурить никто не будет. Вот, а теперь оттуда дезертировал стражник. И об этом не сообщил комендант. И двигался этот стражник почему-то не в глушь, подальше от правосудия, а прямиком к столице. Поясню: за самовольное оставление поста по головке не погладят. За такое он не просто работы мог лишиться, а отправиться прямиком на серебряные рудники. В помощь гномам. Тоже ничего себе наказание, хоть и не такое суровое, как каторга. А он двигался, и довольно упорно. Но не дошел – умер. От голода, подумать только! Охранник самой страшной государственной тюрьмы умирает от истощения. И даже это не самое странное из того, что связано с этой тюрьмой. Мертвый стражник отказался говорить после того, как с ним поработал наш штатный патологоанатом. Нонсенс. Точнее, не отказался, а просто не смог ничего сказать. Испугаться так, чтобы сойти сума – это нормально. Но испугаться так, чтобы остаться сумасшедшим даже после смерти – это ни в какие ворота не лезет. Не каждый день встречаются покойники, которые не могут говорить от страха. Обычно трупу на все переживания наплевать. Наплевать, начхать, положить большую кучу, или еще что-нибудь, продолжить можете сами, в общем, любые прижизненные переживания мертвых волновать в принципе не могут, так же как и их прижизненные психические заболевания. Это тоже закон, вообще-то.

Конечно, патологоанатом Свенсон с неудачей не смирился. Он настырный парень, этот Свенсон, и любую неудачу воспринимает как вызов его профессионализму. Так что говорить покойного он заставит, это точно. Проблема в том, что добиться этого он может только через две-три недели – какой-то очень длинный ритуал, позволяющий сохранить в целости память покойного, при этом дав душе возможность удрать туда, куда ей и положено уходить, когда тело умирает. А уж вытащить воспоминания из тела, лишенного души, проще простого.

В общем, все не безнадежно, но есть проблема. Ждать две недели можно, но это как-то противоречит принципам работы стражи. Даже заключенные не должны страдать сверх меры – хотя для того, чтобы попасть в крепость, нужно быть просто невероятной сволочью. Та эльфийская наемница, о которой рассказывал шеф, скорее исключение, чем правило. В конце концов, девчонка работала на свою страну, ее можно понять. А вот остальные, кто там сидит, далеко не подарки. А тут даже не заключенный, а стражник, да еще в таком состоянии… Так что ехать придется. К тому же, если я хорошо покажу себя, то, возможно, наконец, избавлюсь от приставки «стажер» в названии должности, а вместе с ней и от неусыпного присмотра моего шефа. Только боги знают, как мне осточертели эти ненавязчивые расспросы о моем прошлом, настоящем и планах на будущее. Хотя на это-то рассчитывать как раз глупо. Черта с два меня так порадуют раньше, чем закончится мой «испытательный срок».

Утро было солнечное и ужасное. Выпитое накануне упорно не желало, чтобы о нем забывали, и напоминало о себе головной болью и больным желудком. Любой звук отдавался в голове колокольным звоном, любой свет резал глаза. Ехать куда-то не просто не хотелось, ехать не хотелось так, что проще было убить себя чем-нибудь тяжелым. Но проспать мне не дали. Едва я успел поплескать в лицо холодной водой, как хлопнула входная дверь (я не говорил, что у моего шефа есть ключи от МОЕГО дома?) и громкий до отвращения голос заорал:

– Собирайся, бездельник, нам пора!

Утешает одно – голос, хоть и громкий, от этого не менее сиплый и больной, чем у меня. Я проорал что-то насчет завтрака, на что получил порцию чего-то нелестного на оркском. Впрочем, ко времени, когда я оделся, по комнате уже плавал запах свежесваренного кофе и яичницы – видимо шеф не успел дома позавтракать, и не смог отказаться от соблазна исправить эту ошибку за мой счет. Тем лучше для меня. Завтрак – это хорошо и правильно, но мне не хватило бы силы воли, чтобы приготовить что-то, кроме кофе.

Наскоро пригладив мокрую шевелюру, я поинтересовался, чем закончилась вечеринка (ну, надо же врать до конца – не могу же я помнить как он меня волок, если был настолько пьян, что уснул прямо за столом?). В ответ получил красочное описание, как мою многотонную тушу волокли сквозь ветер и непогоду, а потом еще заботливо оправляли одеяльце на моих хрупких плечиках. Вот же врет – то! Посмотрев на ожидающую благодарности рожу начальника, я наивно спросил:

– А чего ты тогда меня не разул? Я не люблю спать в обуви… – после чего прослушал короткий нецензурный монолог, в котором шеф убедительно доказывал, какая я неблагодарная скотина. Насладившись шедевром ораторского мастерства, я проворчал, что, мол, ладно, не расстраивайся, но в следующий раз так не делай, после чего благоразумно ушлепал в комнату – собираться. Веселье весельем, но командировка в соляные копи от нас никуда не денется.

Теперь, пожалуй, время рассказать о том, как в крепость на соляных копях доставляют новых заключенных и смену для охранников. Ну и тех редких счастливцев, которым выпадает посетить эту достопримечательность с какими-то своими целями. Как я уже говорил, проход через горы в целях безопасности, а может и еще по каким-то неведомым мне причинам, действует только для неодушевленных грузов. Ну а разумных доставляют по воздуху. Вообще для сменных охранников работает летучая платформа, которая совершает рейсы раз в две недели из промышленного городка Уррок, жители которого занимаются снабжением заключенных, обслуживанием охраны, ну и обработкой конечного продукта – соли. Платформа эта – достаточно комфортная штука, особенно по сравнению с тем, что предстоит нам с начальником. Должен сказать, летучие звери редкость даже для империи. Ходят слухи, что где-то на границе есть отдельная летучая рота – целая рота всадников на грифонах, мантикорах и еще каких-то совсем экзотических тварях, которая занимается патрулированием этих самых границ. Конечно, в это верится слабо.

И совершенно точно я знаю, что для быстрой доставки грузов часто используют гонцов на летучих зверях. Эти бедолаги зарабатывают просто астрономические суммы, и все равно мало кто из них долго задерживается на этой работе – слишком уж она вредная для здоровья. Дело не в том, что летать опасно – никто еще не слышал об упавшем грифоне. И даже не в том, что звери эти капризные – говорят, хорошо выдрессированный зверь почти никогда не нападает на хозяина. Да даже если и нападет, наездник имеет неплохие шансы справиться. Проблема в том, что в путешествии таким способом очень мало приятного. Летучие звери не могут двигаться ровно и прямо, они движутся вместе с ветром, а для набора высоты используют восходящие и нисходящие потоки воздуха. Так что полет на той же мантикоре – это не полет по прямой, а немыслимые узоры, похожие на кружева, сотворенные пьяной вышивальщицей.

В общем, такое путешествие – жутко дорогое и не слишком приятное мероприятие, и даже наша срочная инспекция не заставила бы начальство выбрать для нас такой способ. Но, поскольку нам, так или иначе, пришлось бы перебираться через горы, а платформы ради всего двоих инспекторов запускать бы никто не стал, мы с шефом получили в аренду целых двух таких зверей. Вместе с наездниками, конечно. Мне, как более легкому, да к тому же младшему по званию, достался грифон, ну а крупный шеф получил в свое распоряжение такого же крупного мантикора. Шеф, когда выяснил такие подробности предстоящего путешествия, чуть не сожрал меня с костями и кожей – за неимением возможности сожрать истинного виновника предстоящих мучений. И чуть позже я даже немного пожалел, что он этого все-таки не сделал.

К управлению стражи мы оба подошли хмурые и по-прежнему нездоровые. Шеф, обнаружив, что у меня дома нет такого необходимого продукта, как рассол, долго и со вкусом ворчал. Я-то не сказать, чтобы так уж плохо себя чувствовал – крепкий кофе и вкусный завтрак сделали из дряхлой развалины вполне здорового сида, но, пожалуй, тоже не стал бы пренебрегать этим средством. Но вот так уж случилось, что не держу я дома рассола – надобность редко возникает.

У управления нас уже ждали. Звери были красивые. Мне до сих пор не доводилось видеть ни грифона, ни мантикора вживую, так что я с восторгом осматривал «чудеса природы», которые, в свою очередь, настороженно поглядывали на нас.

– Командированные – вы? – грозно прозвучало откуда-то из задницы мантикора. – Почему опаздываете? – Вслед за голосом появился наездник. Голос был басист и рокочущ, потому я даже не сразу заметил его обладателя, который оказался удивительно низким и щуплым человечком. От такого несоответствия я даже поперхнулся. Шеф, кажется, тоже был здорово удивлен – в его раскрытую пасть могли бы поместиться оба моих кулака.

– Чего вылупился, образина? Давай усаживайся и помощника своего усаживай. Ветер уйдет, как полетим, дуро?

От такой грубости шеф опешил еще больше. По крайней мере, вместо того, чтобы немедленно пристукнуть наглеца или, на худой конец, обругать его покрепче, он молча вскарабкался в седло. Наездник, похоже, тоже удивился такой реакции и потому обратился уже ко мне:

– Чего-то у тебя начальник какой-то отмороженный. Ты тоже, давай в седло, сид. Щас напарник с путевыми листами вернется, и двинем. Инструктаж вы, лопухи, прохлопали. Придется в полете разбираться, – ехидно добавил он.

Я в ответ промямлил что-то насчет того, что шеф у меня парень хоть куда, просто стесняется немного (со спины мантикора донесся возмущенный кашель), и что теорию мы и так знаем – знай себе держись, да от пристяжных ремней не отстегивайся. Прослушав в ответ ехидное хмыканье, я осторожно полез на грифона. Умная зверюга вежливо постояла неподвижно, пока я не усядусь, после чего повела плечами, поправляя седло. И я даже от этого не свалился, хотя соблазн был. Через пару минут вышел второй наездник, оказавшийся таким же мелким человечком, и они, вяло переговариваясь, стали дружно пристегивать каждый своего пассажира. По окончании этой процедуры я почувствовал себя младенцем, чья недобросовестная мамаша вместо того, чтобы присматривать за ним, предпочла спеленать чадо понадежнее, чтобы никуда не уполз, а сама усвистала с подругами пить эль. А в финале на нас напялили еще и по какому-то непонятному наморднику. Испугались, что мы от страха кусаться начнем, что ли? С трудом повернув голову, я имел счастье понаблюдать за таким же укутанным шефом. Сами всадники ограничились длинной страховочной веревкой, привязанной к седлу. К нам они относились больше как к грузу, чем как к пассажирам – удобно ли нам и не жмет ли где, никто не поинтересовался. Хотя мы не обиделись.

И вот дальше началось страшное. Еще во время разбега я понял, что полет мне не понравится. До сих пор я думал, что уж по крайней мере по земле звери ходят примерно так же, как и лошади. Оказалось, нет. По всем ощущениям выходило, что у них не по четыре лапы на брата, а всего одна, и передвигаются они скачками. А потом мы полетели. В общем, я быстро понял, для чего были нужны намордники. Чтобы пассажиры не испачкали благородных животных и спины наездников. Я очень пожалел, что позавтракал, и еще больше – что накануне не воздержался от алкоголя. Судя по стонам и сдавленным ругательствам, доносившимся до меня сквозь свист ветра, шеф тоже очень пожалел. Впрочем, удалось удержать завтрак в себе, а спустя пару часов я даже начал получать от перелета удовольствие. Мазохистское такое удовольствие, надо сказать.

Уррок – это городок, который вырос неподалеку от тюрьмы, и большинство жителей занимается как раз ее обслуживанием. Ну, вообще-то, городом это поселение называется только по традиции – так как сельским хозяйством там никто не занимается, а занимаются обработкой полезных ископаемых, ничем иным, кроме города по идее этот населенный пункт быть не может. Но по размерам он уступает даже многим крупным деревням. Основное население – это административный аппарат, работники соляной промышленности и обслуживающий персонал – те, кто кормят и развлекают отдыхающих от службы солдат, и те, кто занимается доставкой продовольствия для каторжников. Да еще несколько неведомо какими богами занесенных сюда хоббитянских семей, которые возделывают и окультуривают здешние степи. Результаты своего труда они продают тут же, государству, которое, в лице мэра города отправляет их в качестве дополнения к стандартному рациону на каторгу.

Своей стражи в Урроке, конечно, нет. Местечко, с таким-то контингентом, не слишком криминальное, поэтому мелкие нарушения расследуются и наказываются администрацией, а в случае крупных – так тут же под боком всегда есть рота солдат, которые легко могут исполнить и функции стражников, для разнообразия. Так что юридически Уррок находится в ведении «каторжных», на практике же – решает свои проблемы силами своей же администрации. И первое, что нужно выяснить – почему о странностях, творящихся в крепости, не сообщили раньше, сама администрация города? Судя по всему, крепость не участвует в делах города уже довольно давно, а никаких сообщений из города в столицу, как я уже говорил, не поступало. Ну, это самое простое. О нашем прибытии было сообщено заранее, поэтому нас должны были встретить и помочь устроиться на время нашего пребывания в городе на каком-нибудь казенном постоялом дворе.

Встречал нас одинокий, потрепанного вида гоблин в чине секретаря заместителя помощника кого-то там важного. Выглядел он очень типично для гоблина – то есть ростом где-то мне по пояс, субтильный, с отливающей зеленью на солнце лысиной. Губы тонкие, тоже зеленые, но чуть более темного, чем остальная кожа цвета. Глаза маленькие, блестящие. Умные такие глазки, с хитринкой. В общем, типичный гоблин. Единственное, что приковывало взгляд в его внешности – нос. Судя по его размерам и форме, среди своих сородичей гоблин считался настоящим красавцем. Он с любопытством следил за процессом нашего приземления, а потом очень внимательно выслушал все, что захотелось сказать по поводу перелета моему дражайшему начальству. После чего явно преисполнился к нему уважением и решил считать его главным среди нашего небольшого коллектива. Правильно решил, кстати.

– Рад приветствовать вас в Урроке. – повернувшись к шефу, представился гоблин, рассмешив меня своим забавным выговором. – Меня звать Ханыга, меня направили вам на помощь. Я буду вашим проводником, помогу устроиться. Если у вас есть какие-то впросы по повду дела, кторъе вы рсследуете, зъдавайте их мне, я отведу вас к тому, кто может на них отвтить, – вежливо закончил он, настороженно посмотрев на меня. Я не смог сдержать неуместное хихиканье и потому закашлялся, попытавшись это хихиканье скрыть.

Поскольку шеф еще явно не в состоянии общаться цензурно, я ответил за него:

– Очень приятно, я Сарх, младший оперативник столичной стражи, а это мой начальник – старший следователь того же управления Огрунхай из рода Костегрызов. Для начала, пожалуй, мы бы хотели обосноваться и пообедать. Это можно устроить? – я намеренно не стал представляться полным именем. Во-первых, потому что это долго, во-вторых, с тех пор, как родство со мной расторгнуто моими родителями, информация об этом появилась в моем полном имени, и афишировать этот факт мне не очень нравится. И в-третьих, думаю тут мало кому интересны такие подробности моей биографии, как принадлежность к одному из самых могущественных домов сидов. В любом случае, с тех пор, как я работаю в страже, я имею право считать себя оперативником, и больше никем. Государственная служба дает некоторые преимущества.

Тем не менее, такое пренебрежение к собственному имени явно вызвало недоумение у любопытного гоблина, он с интересом стал меня разглядывать. Правда, через несколько секунд взял себя в руки, коротко кивнул, развернулся и засеменил в сторону выхода с площадки аэродрома. Из того факта, что за оградой не наблюдалось экипажа, я сделал вывод, что идти нам не далеко. Так и оказалось – на другой стороне дороги красовалась аккуратная… казарма. Правильно, глупо было рассчитывать на постоялый двор или гостиницу – в таком отдаленном от всякой цивилизации месте держать его не рентабельно. Хотя казарма действительно очень чистая и аккуратная. К тому же разделена на четырехместные «номера». Одна из таких комнат и досталась нам с шефом в полное наше распоряжение – от перенаселения тут явно не страдают. Официально грифоний и мантикорий наездники должны были занять оставшиеся два свободных места, но они остались возле своих зверей – наездники вообще стараются пореже расставаться со своими «небесными скакунами». Комната могла похвастаться четырьмя кроватями, вместе с прикроватными тумбочками, двумя письменными столами, и двумя креслами, а так же, что удивительно – кокетливыми занавесочками на окнах. Ханыга важно сообщил, что обед, так же как и он сам, будет жать нас в трактире напротив (трактир тут есть – а как же, нужно же где-то солдатам спускать пар и заработанное честным трудом жалованье), а пока просил обустраиваться. Все было сказано этим его забавным гоблинским говорком. Я догадался, что он, скорее всего совсем молод и до недавнего времени воспитывался в общине, потому что у взрослых гоблинов, которые общаются не только со своими соплеменниками, акцент перестает быть заметным. Постояв немного и не дождавшись комментариев, он как-то рассеянно пожал плечами, развернулся и потрусил вниз. Обед организовывать.

Я со своими пожитками разобрался быстро и сел дожидаться шефа, который экипировался гораздо богаче, чем я, и которому, соответственно, требовалось больше времени, чтобы раскидать вещи по местам. Он уже явно оправился от впечатлений утреннего перелета, потому, указав мне на кровать, начал руководить:

– Так, раз уж ты у нас взялся общаться с властями, дуй к мэру и выясни, почему он так скверно относится к своим обязанностям, а я тогда поброжу по городу, выясню, что обо всем этом говорят жители. Вечером встретимся здесь и поделимся впечатлениями, усек? Или хочешь наоборот?

Учитывая мою коммуникабельность, и способность завязывать дружеские отношения с обывателями, а точнее их отсутствие, план был хорош, и спорить я не стал.

Мы отправились в трактир. Наш проводник, сидевший около стойки и любезничавший с пухленькой барменшей-гоблиншей встрепенулся и указал на столик поблизости от стойки. По-видимому было еще слишком рано, потому что кроме нас тут никого не было. Барменша пробормотала что-то усердно натирающему столы хоббиту – разносчику, и он ускользнул на кухню. Не знаю, почему, но приезжих чиновников, даже если они не ревизоры, всегда стараются закормить так, будто от степени сытости приезжих зависит жизнь встречающих. Для начала нам вынесли первое – полную супницу рыбного супа, хотя супницей я это называю только потому, что в ней находится суп. На самом деле, эта емкость здорово превосходит размерами корыто для свиней. Впрочем, шеф, кажется, остался доволен, да и я с удовольствием воздал должное кулинарному таланту здешнего повара. На второе вынесли свиные ребрышки с картофелем, и тоже в количестве, явно превышающем наши возможности. А на десерт – нежнейшее грибное суфле, явно произведение барменши – никто, кроме гоблинов не сможет сотворить из такого тривиального продукта, как грибы, нечто столько восхитительное.

Пока мы боролись за смерть от обжорства, шеф меня непрерывно инструктировал. Вообще, я за ним не первый раз замечаю – особенно сильно его красноречие проявляется как раз во время еды – и это никак не мешает ему поглощать эту самую еду в огромных количествах. Если вдуматься – это довольно сложная загадка – говорить он не переставал ни на минуту, но и жевал тоже всю дорогу. Размышляя над этим странным явлением, я благополучно пропустил мимо ушей саму суть его наставлений. Впрочем, ничего нового он сказать не мог, вопросов к здешней администрации хоть и много, но все очевидные, а в способности распознавать ложь или неуверенность, я, пожалуй, его и сам поучить могу – все-таки у нас, сидов, природное чутье на такие вещи…

Так что я прервал дражайшего начальника на середине речи, отказался от третьей порции десерта и, тяжело поднявшись из-за стола, поманил за собой Ханыгу. Пора, дескать за работу, друг. Ханыга неохотно вылез из-за стойки и, подойдя, вопросительно взглянул на меня.

– Я хочу выяснить некоторые организационные вопросы у вашего мэра. Как к нему попасть?

– А он как раз и ждал, что вы захтите его спросить. Так что он ждет, наврно. Пойдем – и с этими словами он развернулся и зашагал по направлению к выходу.

Да уж, помощника нам подобрали немногословного, но исполнительного. Интересно, это они специально старались, или тут все такие? Если так, то я, пожалуй, поработал бы здесь и подольше, появись у меня такая возможность. Раньше со мной такого не случалось. Еще в бытность мою высокородным, слуги, гувернеры и прочий обслуживающий персонал, даже подобранные лично моей матушкой, оказывались редкостными болтунами. Добиться от них четкого ответа на вопрос было очень сложно, а уж ждать точного выполнения инструкций не приходилось вовсе.

Воспоминания, как всегда, неожиданно прогулялись по мозгу, а тем временем мы подошли к конюшне, откуда уже выводили двух скакунов. К лошадям у меня, как я уже говорил, отношение особое. Мне досталась стройная красивая кобылка, необычного серо-бурого цвета, с кокетливым взглядом. Животина сразу же доверчиво подставила морду для «погладить» и довольно фыркнула, когда получила желаемое. Животные меня вообще-то любят. Впрочем, это у нас взаимное. Так что оказаться в седле для меня было очень приятно. Мне нравятся прогулки как таковые, и конные прогулки в частности. В последнее время мне не слишком часто приходилось посидеть в седле, бездумно разглядывая окрестности или просто размышляя о той ерунде, которая обычно мгновенно изгоняется из головы, дабы освободить место для более важных мыслей. А тут такая роскошь – целых два дня подряд сплошные прогулки. Несмотря на то, что Уррок был не слишком многолюдным и не слишком ярким городом, свое очарование в нем было. Для того, кто большую часть жизни прожил в дольмене, среди ошеломительно прекрасных, но все-таки пещер, в любых городах поверхности есть свое очарование. Да и не только в городах.

Я думаю, сиды много потеряли, когда сбежали от проблем внешнего мира, укрывшись в дольменах. А самое смешное, это оказалось совершенно бесполезно – совсем отгородиться от остального мира все равно не получится, и от всех его проблем тоже. Я это понимаю, но вот интересно, понимают ли это мои бывшие родичи, которые проводят жизнь в рисованных замках и охотятся на рисованных оленей? Я думаю, да. По крайней мере, моя матушка это точно понимает, иначе не стала бы рассылать посольства в людские государства, города гномов и эльфийские рощи. Она только никак не поймет, что сиды больше не боги. Да, мы действительно дети богини Дану. И наши предки были не только бессмертны, но и чрезвычайно могущественны. Но даже они уже не были богами – божественность не передается по наследству. Кто знает, возможно, и люди тоже дети и внуки своих богов, а не их слуги? Мне кажется, они просто появились гораздо раньше, чем мы, и уже успели забыть о своем былом могуществе.

Так, неторопливо разглядывая достопримечательности, которых на самом деле было не так уж много, мы и добрались до здания городской администрации. Большое, трехэтажное каменное здание, сугубо казенного вида радовало разного рода домашними растениями, выглядывавшими из каждого окна. Я уже не раз замечал в империи такие контрасты, и они не перестают меня восхищать – возникает ощущение, что государству не до изысков – все его действия чрезвычайно рациональны, доходит даже до откровенной жестокости – но только если того требуют интересы государства. Но работают в империи все-таки обычные разумные (это я опять обобщаю), а разумным свойственно стремиться к уюту.

Мы спешились, передали поводья слугам и поднялись на второй этаж, время от времени уворачиваясь от спешащих куда-то чиновников разных рас. Ханыга, постучавшись, решительно толкнул дверь в конце коридора с надписью «мэр города Уррок, Торин».

Помещение, в которое мы попали, не отличалось роскошью: тяжелый деревянный невысокий стол, мягкие стулья вокруг, шкаф для бумаг, и портреты императора с семейством на стенах. На столе, трубка, перо, чернильница и куча бумаг. А за столом сидит пожилой гном и, пока я разглядываю кабинет, занимается тем же в отношении меня.

– Доброе утро. Вы, должно быть, гость из столицы, и у вас ко мне вопросы. Присаживайтесь, пожалуйста. Ты, Ханыга, можешь остаться, но лучше подожди подопечного где-нибудь еще, – пророкотал бородач.

Ханыга, кивнув, покинул кабинет, а я, сняв шляпу и представившись, сразу перешел к делу. Надо отдать должное господину мэру, он даже не подал виду, что заметил мое уродство. А может, он и не знал, что такая прическа для представителя моей расы – позор. Какой, однако, приятный гном, этот Торин!

– Вы уже в курсе, уважаемый, по какому поводу мы посетили ваш город. Официальная причина – стандартная ревизия из столицы. Это официальная версия, – я замолчал, ожидая, как отреагирует бородач.

– Я так понимаю, господин стражник, что ваше начальство, наконец, заметило странности, творящиеся на каторге, и решили разобраться?

– Вы догадливы, господин мэр. Это одна из причин, по которой я и нахожусь сейчас в вашем кабинете. Ваш город отвечает за снабжение крепости, так же здесь отдыхает та часть стражи, смена которой еще не наступила, вы должны постоянно контактировать с их начальством. В чем заключаются странности? Может быть, отдыхающие стражники о чем-то говорят? И да, мы заметили некоторые несоответствия. Например, труп одного из стражников, найденный на полпути к столице от крепости. Стражник умер от истощения.

Гном откашлялся, разгладил бороду и пробубнил:

– Вот оно что… Нет, настолько странных вещей мы здесь не замечали. Но что-то там определенно происходит. Я в ваши дела стараюсь не мешаться, так что подробностей не знаю. Но вот ведет себя народ непонятно. Ничего криминального нет, просто болеть стали чаще. К аптекарю нашему зачастили. Раньше, как норму привезут из долины, так кабак только что по бревнышку не раскатывается, ходуном ходит. Теперь вон даже трактирщик жалуется – нет никого, прибыли нет. Или придут поодиночке и давай молча напиваться. Да и соли из-за гор стало меньше приходить. В пределах нормы, это да, но меньше, чем раньше-то бывало. А у коменданта тамошнего я выяснять, уж извините, не стал. Не мое это дело, да и общаться со всякой высокородной сволочью… – Он растерянно замолчал, но потом, видимо, решив говорить откровенно, решительно откашлялся и продолжил: – Извините, что я так про высокородных, к вам это не относится, наверное. Да только с некоторыми спесивцами общаться – толку никакого, только как в дерьме, уж простите, искупаешься… – и он замолчал, поняв, что все-таки переборщил с откровенностью.

– Не смущайтесь, уважаемый Торин. Меня теперь и высокородным-то назвать нельзя, я официально изгнан из рода. Так что вы отчасти правы, – поощрительно улыбнулся я.

– О! Ну вот! – Он с облегчением вздохнул. – Так, я и говорю, за последние два года коллеги ваши как пришибленные стали. Вы же знаете, у нас, если что по вашей части происходит, так мы к ним обращаемся. Так теперь, если что происходит, они с таким рвением за расследование берутся! Лишь бы в крепость не возвращаться. Тут недавно вампир заезжий был – псих какой-то, решил на разумных перейти, гурман. Так они его мало поймали, потом еще полмесяца допрашивали. Бедняга, прежде чем в психушку отправился, такого натерпелся от их старательности, что я даже не знаю, от чего его теперь лечить будут – от шизофрении или нервного истощения. Я понимаю, что о странностях должен начальству сообщать, да только как о таких странностях сообщить? Все официально, никакого криминала.

– Ясно. – Я встал и прошелся по кабинету. Почему гном не стал ни о чем сообщать наверх, очевидно – в провинциях никогда не стремятся общаться со столицей больше, чем положено. Все вопросы привыкли решать сами, а начальство лучше не трогать – себе дороже выйдет. Его можно понять, и, хотя в данном случае это ужасно некстати, даже не в чем толком обвинить. В любом случае, трения здешнего начальства со столичным меня не касаются. А вот то, как мэр относится к начальнику тюрьмы, очень показательно. Что-то мне подсказывает, что у него есть, о чем спросить.

– Конечно, вы правы, но в данном случае лучше было все-таки сообщить наверх. Дело в том, что бедняги явно чего-то боятся. Да и среди заключенных смертность резко подскочила. Начальник тюрьмы, вместо того, чтобы беспокоиться о безопасности подчиненных и преступников, занимается неизвестно чем, шлет какие-то невнятные отчеты в столицу, а о том, что там творится в действительности, ни слова не пишет! Впрочем, не буду вас винить, это не мое дело. Вы, конечно, ничего не пытались выяснить самостоятельно?

– Нет, я – не пытался. Но некоторые жители любопытствовали. Только это бесполезно – солдаты молчат, как воды в рот набрали. Если бы им просто запретили рассказывать, все равно кто-то да проговорился бы по пьянке. Тут явно что-то другое. Вы попробуйте с аптекарем нашим поговорить, вон Ханыга проводит. Что-то там такое непонятное происходит, уж поверьте.

Я поблагодарил осторожного гнома, позвал Ханыгу и отправился к аптекарю. Лавка его оказалась совсем не далеко, и уже через четверть часа я пил горячий травяной чай с седеньким, лысоватым гоблином. Гоблин явно обрадовался нашему приходу, особенно – приходу Ханыги.

– Ох, ваша светлость, этот паршивец – сынок, мой младшенький, от младшей жены. Не пожелал, дурачок, традицию семейную поддержать, по государственной линии вот пошел. Совсем на отца плюнул, только и заходит, что по делу. – Укоризненно покачал головой аптекарь.

Ханыга в ответ что-то угрюмо пробормотал, про то, что долг родной стране надо отдавать, а аптекарей у них в семье и без него хватит. Чай, четыре брата только родных да семнадцать сводных.

У гоблинов довольно забавный семейный уклад. Дело в том, что у этой расы очень плодовитые женщины. Они очень быстро, меньше, чем за полгода, вынашивают потомство, и рождается у них часто не по одному, а сразу по нескольку гоблинят. Если бы не одна проблема, гоблины давно стали бы самой многочисленно расой в мире. Конечно, они еще и одна из самых короткоживущих рас – пятидесятилетний гоблин – глубокий старик, и вообще – редкость. Чаще же они не доживают и до сорока. К тому же в детстве гоблинята отличаются просто чудовищным любопытством, их интересует буквально все, и именно поэтому детская смертность среди них очень велика. Некоторые, и повзрослев, продолжают совать свой нос куда не следует, за что и страдают. К тому же родителям обычно трудно уследить за каждым из своего многочисленного выводка. Хотя эти факты не помешали бы им заселить весь мир, и, возможно, даже вытеснить другие расы. Но, как я уже говорил, есть одна проблема. А именно – если женщины-гоблины чрезвычайно плодовиты, то среди гоблинов – мужчин хорошо, если один из десяти способен завести потомство. И это при том, что мальчиков-гоблинов рождается примерно в два раза больше, чем девочек. Конечно, к моменту взросления численность их сравнивается. И потому семьи у них не такие, как у остальных рас. Во-первых, каждый небесплодный гоблин должен обзавестись гаремом. Он становится главой нового клана только по той причине, что может зачать ребенка. С ним вместе в новый клан переходят все его родные братья. Теперь они должны десятую часть своих заработков отдавать новому главе клана. Так же должны поступать и все его взрослые бесплодные сыновья.

Это нужно для того, чтобы он мог содержать своих многочисленных жен. При этом невозможность иметь детей для гоблина не отменяет возможности для него семейного счастья – многие из жен главы клана женаты дважды – и второй раз уже на любимом мужчине. Подозреваю, что именно этот факт породил в государствах-соседях империи дикие слухи о повальных оргиях среди здешних жителей. За границами империи гоблинам запрещают селиться кланами где-то, кроме их родных болотистых лесов – чтобы не подрывали нравственность населения. Впрочем, насколько мне известно, слухи эти действительно небеспочвенны – но только в отношении гоблинов. Представителей других рас они на такие мероприятия, кажется, не приглашают. Меня не приглашали, по крайней мере.

В лавке царил уют и порядок. По стенам развешаны сушеные травы, в холодильных шкафах разложены более современные препараты, а также производные этих самых трав в виде бутылочек с различными снадобьями.

– Я по поводу ребят из крепости, которые к вам зачастили, отец (к главам кланов принято обращаться именно так).

– Да я не дурной, сам уже догадался. Только не знаю, помогу ли чем. Болеют, да, многие. Не все – некоторые лукавят, но мало таких. А чем болеют – не ясно. Все по-разному. Кто простывает, у кого суставы болят, у кого зрение ухудшается. Кровь у многих портится. Ты ведь не лекарь, объяснить не могу тебе, но плохая кровь у многих. И не лечится оно, как будто и не зараза вовсе. Само проходит, а только как с крепости вернется солдат – так снова больной. И все по-разному, все. Общее только, что слабость. Вялые ходят, сонные. Аппетиту нет. А и вообще, их заметно меньше стало, солдат-то! То ли не пускают их в увольнение, то ли сами не хотят, а может, и еще чего похуже, только раньше, как поезд с солью прибывает – в городе чуть не полгарнизона. А теперь четыре стражника – ровно как в уставе записано. Я уж и не лечу их, укрепляющие сборы даю только. Мясо сырое есть заставляю. Говорят, помогает им, только все равно одолевает недуг. – Пожилой гоблин говорил, в отличие от его сына очень грамотно, почти без акцента.

Я уточнил еще некоторые подробности и вежливо попрощался с патриархом. Пора было идти на встречу с шефом – пока я общался с мэром и аптекарем, наступил вечер.

– Ну что, слышал, какие здесь дела интересные? Что говорит мэр? – Встретил меня в трактире шеф.

Я пересказал содержание разговоров и предложил шефу поделиться идеями.

– Мне добавить особо нечего. Жители рассказали примерно то же самое, а со сменой я особо не общался – не хочу, чтобы в крепости подготовились. А они содержание разговоров обязаны начальству передавать. Так что здесь больше светиться не будем, все равно ничего нового не услышим. Завтра с утра на место отправимся. Все, пиши отчет, и спать.