Читать книгу UNE, DEUX, TROIS. Драма в трех сценах и лицах - Матвей Рахвалов - Страница 5

Театральное пространство в полной темноте. Резко возникающий свет падает на дверь в глубине сцены по центру. Вместе со светом появляется протяжный хрипящий скрип, затихающий вместе с первой репликой. Затем так же резко свет переходит на первый ряд зрительного пространства. После этого на сцене освещается дверь справа и слева. Обе двери находятся выше центральной по отношению к полу. К ним ведут высокие ступеньки. Свет исчезает. В темноте раздается истерический вопль – не то мужской, не то женский. Та же некоторая андрогинность голоса характеризует все лица. Реплики по мере развития действия становятся все менее эмоциональными, пока в третьей сцене их не сменят заученные нейтральные фразы, изредка перемежаемые живым голосом. Хорошо бы актерам иногда путать реплики и забывать их – то есть делать все то, что обычно происходит в театре, но тут – не случайно и – главное – внеэмоционально.

(Все участники во время первых двух сцен могут двигаться следующим образом: МАТЬ и ОТЕЦ строго по горизонтали – от кресла справа к креслу слева, от левой двери к правой, и наоборот, ДИТЯ же строго по вертикали – от центральной двери к рампе и наоборот. При этом смена траектории неявно пугает каждого. Во время третьей сцены все могут двигаться по кругу, причем против часовой стрелки).

ГОЛОС 1. Мама!

Слышится шум встающего с кровати человека, хрип, кашель, похожий на скрипение.

ГОЛОС 2. Сын, это ты?!

ГОЛОС 1 (раздраженно). Да нет же, мама, это я!

ГОЛОС 2 (сонно). Что случилось, дитя мое?

ГОЛОС 1. Ничего не случилось, но что-то произошло, это точно.

ГОЛОС 2. И ради этой новости ты не дала мне нормально выспаться?! Ты же знаешь….

ГОЛОС 1 (перебивая). Да, мамочка, я знаю, что вы больны… но… поверьте мне, – что-то не так….

ГОЛОС 2. (равнодушно). Что, может быть, и отца разбудим, чтобы сообщить ему об этом событии?! Господи, как хорошо, что вместо тебя родился мой сын!.. Никогда не хотела, а вот – выносила девочку….

ГОЛОС 1. Вы невыносимы!

ГОЛОС 2 (тоже раздражаясь). А ты, значит, у нас само совершенство! Всю жизнь я терплю твои выходки: то тебе нравится кралнет…

ГОЛОС 1. Кларнет!

ГОЛОС 2. … то этот… с вашим сексом связанный… саксофон….

ГОЛОС 1 (мрачно). Мама, ваш сын повесился….

ГОЛОС 2. Не перебивай меня! – а теперь тебе это скрипящее… скрипка по душе… (опешив) Как повесился?..

С этого момента сцена начинает осветляться и к концу реплики голоса три освещается совсем. На сцене оказываются три субъекта несколько андрогинной наружности, в ночных сорочках, напоминающих саван. ДИТЯ стоит у центральной двери, у нее в руках книга с надписью «КАФКА». МАТЬ медленно двигается от центра к левой стороне сцены, только что появившийся ОТЕЦ стоит возле шкафа справа. Обстановка комнаты скудная: в центре сцены стоит квадратный стол с завтраком, три стула вокруг него; в правой стороне сцены стоит шкаф лицевой стороной к зрителям, так, что часть сцены не видно; перед ним стоит кресло, точно такое же стоит с левой стороны сцены – оба жутко скрипят. Здесь же на стене висят часы с застывшими стрелками: на них без четверти семь, секундная стрелка стоит на двенадцати, стрелка для звонка на четырех. Часы неподвижны все время действия. На шкафу крест на крест висят скрипка со смычком. Сверху нависает коричневато-черный прозрачный купол потолка, со стороны зрителя похожий на суфлерскую будку.

ГОЛОС 3 (зевая). Вешаться можно только одним способом: встаешь на стул, подвешиваешь предварительно намыленную веревку с петлей, просовываешь внутрь голову и делаешь шаг вперед, отталкивая при этом стул назад…. Или наоборот?.. Ну, а после этого, конечно, пытаешься схватиться руками за петлю, за воздух, за самое себя, и….

ДИТЯ. Отец, вы невыносимы!

ОТЕЦ. Что это значит? Вы меня спросили – я ответил. И что, позвольте мне….

МАТЬ (перебивая и повышая голос). Как повесился?..

ДИТЯ. Да никак! Стоит только слово сказать о НЕМ, как все начинает вертеться вокруг нашего общего домашнего Бога!

Мать закрывает лицо руками, падает в кресло слева – скрип.

ОТЕЦ (захлебываясь). Ты не имеешь права!.. Так! С матерью!

ДИТЯ. Да оставьте вы…. (отворачивается к залу и подходит к краю сцены). Просто я стучалась к нему в комнату (указывает, не глядя, на центральную дверь), а там – ни звука.

МАТЬ (прерывисто, чуть не плача). Все правильно – спит. Устал с дороги. На нем же лица нет (пауза – длинная, так чтоб возник вопрос) … когда он с работы возвращается. Ты же знаешь, что он у нас….

ДИТЯ (перебивая). Да знаю я, кто он… (взглянув на книгу – пауза – так чтоб возник вопрос). Он….

Разговор перебивает резкий раскатистый скрежещущий звук, от которого все содрогается. Отец и мать от неожиданности падают на четвереньки и прижимаются к полу. Дитя падает на колени, потом, подобрав выпавшую книгу, тяжело поднимается.

ДИТЯ (опустошенно и взглянув на книгу). Началось… (на цыпочках отходит к шкафу и осторожно даже с некоторой боязнью, складывает книгу на него).

ОТЕЦ (доползает до ближайшего кресла в правой стороне сцены, садится в него, оглядывается встревожено, и уже твердым голосом спрашивает). Что это ты имеешь в виду?

ДИТЯ (подходит к МАТЕРИ, поднимает ее, и та медленно отходит к креслу слева; сама она садится за стол). Не знаю. Спросите у вашего сына – ему всегда лучше знать, ведь он у вас…. (Конца фразы не слышно – звук повторяется, но уже не так громогласно и все присутствующие только с испугом оглядываются). Вот и спросите у него… (взглянув протяжно в сторону книги) … если он вам ответит.

ОТЕЦ (смотря на часы). А, в общем-то, уже, пожалуй, утро. Мать, ну-ка, правда, постучись к сыну – как бы не проспал.

МАТЬ. Он никогда не просыпает…

ДИТЯ (никем не слышимая, автоматически). Соли на рану…

ОТЕЦ. А я и не говорю, что он проспал, я говорю – иди и постучись.

МАТЬ. …и за пять лет службы ни разу не болел.

ОТЕЦ (потирая руки). Давай быстрее решим эту проблему и пойдем в постель – здесь так холодно….

ДИТЯ (задумчиво, – ее никто не слышит). Да, меня все время бьет озноб…. Может быть, все эти бесконечные пять лет мы просто болеем?..

МАТЬ (не слыша ОТЦА). И всегда решает наши проблемы, особенно этот жуткий долг… (почти плачет) после нашего банкротства. Из-за него уже пятый год живем, как прокаженные…. Можно обезуметь от этого раннего вставания. Человек должен высыпаться. Другие коммивояжеры живут как…

ДИТЯ (отрешенно, безумно). Как одалиски…

МАТЬ. А мы как… как….

ОТЕЦ (поучающе). Одалиски – это такие….

МАТЬ (перебивая). А он как… как…. (резко, как бы предупреждая чьи-то слова) Да! Как Богородица! Вот он недавно и икону повесил в своей комнате….

ДИТЯ (перебивая, улыбаясь). Зачем же такое святотатство: икону – вешать!..

МАТЬ (продолжая, не слыша). …И рамочку для нее сам выпилил… как одел точно… и так она руку жалостливо сюда протягивает….

ОТЕЦ. Нет, икона рук не имеет. Это Богородица протягивает, а икона…. А что икона?! А икона имеет протяженность в пространстве…. Висит, то есть….

МАТЬ (все так же, не слыша) …так жалостливо… как сыночек мой….

ДИТЯ (как-то одержимо). А рука целиком исчезает в муфте, мохнатая, как лапка у насекомого. Это не икона, это….

МАТЬ (перебивая, успокоившись). А кто такие одалиски?

ОТЕЦ. Может быть, ты все-таки постучишься к сыну?

ДИТЯ (оживляясь). А, может, сказать его хозяину, что он заболел?..

ОТЕЦ. Хозяин или сын?

ДИТЯ (не слыша, исступленно, встав из-за стола и направляясь к рампе). Да! заболеть!!! Заболеть!!! Наконец-то, за все это время хоть одно проявление нормальности среди всего этого нечеловеческого безумия: вставания в четыре часа ночи, копошения в темноте, поедания пищи в строго определенное время в отмеренных на столетие вперед количествах, потому что ограничения – это признак человека с большой буквы, а не заведенного будильника, имеющего три стрелки x, y, z, который… (опешив) сегодня не зазвонил….

Мать встает с кряхтением и направляется к двери слева, по дороге смотря на часы.

ОТЕЦ. Нет, разберемся здесь и без хозяина. Он приведет врача больничной кассы, у которого все люди на свете совершенно здоровы и только не любят работать….

ДИТЯ (язвительно). Разве в данном случае он будет так уж неправ?

ОТЕЦ (опять поучительным тоном). А у часов общее количество стрелок равняется четырем: еще одна для звонка (взглянув на часы). Видишь: часовая внизу, секундная наверху, минутная слева и последняя на четырех.

МАТЬ (стучась в двери). Сыночек, уже без четверти семь. Разве ты не собирался уехать?

Раздается жуткий скрипящий звук, от которого всех передергивает: ОТЕЦ вскакивает и кидается к боковой двери справа, ДИТЯ – к центральной, как будто желая выбраться из дома прочь.

ОТЕЦ (стуча кулаком в дверь). Сын! В чем дело? Сын!! Сын?!

ДИТЯ. Тебе нездоровится? Помочь тебе чем-нибудь?

ОТЕЦ (направляясь к столу). Да ну, бесполезно все. Теперь мы попадем в долговую кабалу и нас вышвырнут как тараканов на улицу.

Вновь раздается жуткий скрип. ОТЕЦ испуганно оглядывается, садится за стол и беспокойно начинает есть, поминутно оглядываясь. Дитя на этот раз не пугается, а только плотнее прижимается к двери. Мать отступает спиной, наталкивается на кресло слева, падает в него и хватается за сердце.

ДИТЯ. Открой, умоляю тебя

Дитя медленно сползает по двери на пол и застывает, обняв ее.

МАТЬ. Нет, это не он заболел, это мы все заболели. (Ежась) Вот уж и знобит….

ОТЕЦ (Поучающе). Уж не знобит, он, как и многие пресмыкающиеся, питается насекомыми….

МАТЬ (задумчиво оглядываясь вокруг и переходя на другую сторону сцены). Мы как белесая сыпь здесь, от которой… все время бросает в дрожь….

ДИТЯ (приподнимая голову). Уже столько времени, а он все не встает…. Это всё странный туман, облепивший, как кокон, все вокруг…. Всё как будто в другом свете… с другой стороны вещей… всё….

МАТЬ (усаживаясь в кресло справа). А может наша квартира не такая уж и настоящая…. Слишком маленькая, чтобы быть настоящей. Как нора покоится в своих стенах….

ОТЕЦ (все еще жуя). Он и не встанет, я думаю. Господи, только бы не умер. Я ведь один его не стащу с кровати…. Придется позвать кого-то с улицы, а это не очень удобно, а впрочем, что – засунуть руки под спину, снять с кровати и …. А что потом?.. Право не знаю. Уж лучше так его и оставить – пусть себе спит….

МАТЬ. Я даже пошевелиться не могу от холода. Руки как будто палки на веревочках не слушаются.

ОТЕЦ (доев и развалившись на стуле). Это окоченение. Так еще бывает, если ночью руку или ногу отлежишь. Кровь перестает поступать куда нужно, и просыпаешься как жук на спине – руками-ногами сучишь, а всё без толку….

ДИТЯ. Я что-то слышу. (Тоскливо). Мне все кажется, что за нами кто- то наблюдает…. (Указывая на зрительный зал). Вон там, за входной дверью, прямо в замочную скважину…. Смотрят и не боятся всего этого…. (Приподнимается – с этого момента тихо вступает спокойная грустная мелодия скрипки, постепенно нарастающая, – и идет к рампе). А ведь это их история… Как будто у кукол порвалась пара нитей и они задвигались чуть не в такт балаганной музыке. Попадание в такт приносит удовольствие, обратное приносит боль… Главное выдержать, не подчиниться голосу из суфлерской будки… Куклы, куколки, эмбрионы зрителя – мы только учимся затаив дыхание смотреть на непристойную изнанку жизни. (в зал, с мрачным задором) Эй, прячущиеся за постыдной анонимностью номеров кресел, – наше положение гораздо лучше вашего, ибо мы мы еще не умеем получать от этого удовольствия – маска боли гораздо менее театральна маски удовольствия… Это вы – театр, а у нас тут жизнь – мы ведь на вас (шепотом) даже не смотрим!!!… (Самая высокая нота мелодии прерывается на последнем словом монолога резким звуком звонка, сильно напоминающим скрип, слышавшийся ранее).